Джентльмен в зелёном сюртуке
Для проекта День туманного Лондона
В ранние утренние часы, когда речной туман, поднимаясь от Темзы, плотно накрывает сонные улочки и на окраине Питешэм встречается со своим кузеном, вывалившимся из Ричмонд-парка, на углу Вудвилл-роуд и Уиггинс-лейн останавливается роскошный лакированный кеб. Всегда зелёный, это важно.
Это важно для джентльмена в зелёном твидовом сюртуке, единственного пассажира. Из-за двойного тумана невозможно понять, откуда он появляется. Маловероятно, чтобы из близлежащего лесочка Хэм-Вилидж-Грин - ведь в кеб он садится в идеально чистых штиблетах. Одна лишь лошадь точно знает, приходит ли он со стороны дома Пойнтеров, который без мезонина, или со стороны дома Бэнксов, с мезонином. Но воспитанная лондонская лошадь вам этого никогда не скажет. Да и возница немногословен. К тому же ещё и глуховат. Он хрипло приветствует пассажира простуженным на лондонских сквозняках голосом: «Доброе утро, сэр», чтобы, прогулочным аллюром довезя до пешеходного моста через Темзу, приподнять над облысевшей головой свой лоснящийся цилиндр и, прибирая в карман медяк, бесстрастно сказать: «Благодарю вас, сэр» - «Всего доброго, Барни, - отвечает ему джентльмен в зелёном сюртуке, церемонно касаясь рукой своего неотразимо-зелёного цилиндра. - До следующего тумана, Барни». И, услышав в ответ: «Удачи, сэр», шагает на другую сторону реки по утопающему в густом сизом мареве мосту. Там его поджидают точно такая же лошадь и точно такой же кеб. С той лишь разницей, что другого кучера зовут Эндрю.
Лошадь так же неспешно цокает подковами по булыжным мостовым Ферри-роуд и Хай-стрит до железной дороги, останавливается у платформы Теддингтон, где возница так же немногословно прощается с пассажиром до следующего тумана.
Тотчас к платформе в клубах пара с приветственным свистом подбегает элегантный зелёный локомотив. Единственный прицепленный вагон, разумеется, тоже зелёный. Для джентльмена в зелёном твидовом сюртуке это важно. «Доброе утро, сэр», - лаконично приветствует единственного пассажира машинист в безупречно-зелёном комбинезоне. «Прекрасная погода, Томас», - благосклонно кивает ему джентльмен в зелёном сюртуке и заходит в вагон, мягкие сиденья которого отделаны великолепным бархатом. Зелёным, разумеется. С платформы несётся пожелание удачи от Эндрю, но тут же теряется в пыхтении пара.
Отсюда, от платформы Теддингтон, поезд везёт пассажира в Гринвич.
У причальной мачты в Гринвиче джентльмена поджидает дирижабль. Размеры каплевидного аэростата внушительны, а его благородная зелень пробивается даже сквозь густейший туман.
«До следующего тумана, Томас», - кивает машинисту поезда джентльмен в зелёном сюртуке. - «Удачи, сэр», - машет ему Томас, весь рябой от ожогов паровозных искр. Под прощальный свист убегающего в туман локомотива дирижабль величественно поднимается в небо сразу же, как только единственный пассажир - джентльмен в зелёном твидовом сюртуке - ступает на его открытую палубу. Открытая палуба - это важно.
«Курс - ост, как всегда?» - вышколено спрашивает шкипер, на что пассажир одобрительно кивает, иронично подчёркивая: «Разумеется, Патрик. Если только Индия не сошла со своего места с тех пор, как я был там в последний раз». - «Так точно, сэр», - берёт под козырёк старый служака Патрик и направляет дирижабль строго на восток.
Здесь, на открытой палубе, пассажиру приходится следить, чтобы дерзкие, как манчестерские босяки, порывы воздуха не сбили с его головы цилиндр. Такое уже случалось - зелёный гуляка добирался в Индию раньше своего хозяина и успевал попасть во всякие истории, зачастую постыдные.
Шкипер, надолго припадая к биноклю, бдительно всматривается в туман, время от времени поглядывая на барометр и сверяясь с корабельным компасом, пока где-то над восточной окраиной города по правому борту не замечает, наконец, невозмутимо летящую под зонтиком леди. «Ветер переменился, сэр», - многозначительно сообщает Патрик, надёжно удерживая штурвал и кивая шкиперской бородой в сторону встречного зонтика. Он знает: для пассажира это важно.
Леди притворяется, будто в упор не замечает дирижабль. Её симпатичный носик надменно вздёрнут. Нарочито ровная спина, чопорный вид и строгий, независимый взгляд подчёркивают решительное совершенство с расстояния доброй дюжины кабельтовых. Взволнованность её выдаёт лишь то, как она чрезмерно озабоченно то и дело оправляет на себе многочисленные юбки.
Леди и дирижабль медленно и молча расходятся - каждый в своём направлении.
Выждав, когда громада дирижабля уплывёт далеко и клубы дыма его паровой машины смешаются с облаками, она позволяет себе разрыдаться. «Ну почему? - жалуется она зонтику, отчаянно тряся его правой рукой и зябко кутаясь левой рукой в холодные лохмотья тумана. - Почему он такой бестолковый? Неужели так трудно понять, что я ненавижу зелёный цвет?!»
А пассажир в зелёном твидовом сюртуке, всё ещё надеясь на чудо, печальным взглядом провожает уносящийся в пелену тумана зонтик и лишь после того, как тот пропадает из виду, позволяет себе с запоздалой нежностью помахать рукой вслед.
«Ах, Мэри, если бы хоть раз… - неистово бьётся под твидовым сюртуком влюблённое сердце. - Если бы хоть раз ты оглянулась. Неужели так трудно не быть совершенством хотя бы сейчас, хотя бы на мгновенье?»
Мысли о том, чтобы самому не быть джентльменом и нарушить слово, данное тётушке Полли, он не допускает. Даже спустя полтораста лет, как он принял от неё ирландское наследство с обещанием придерживаться во всём зелёного цвета.
Они расходятся снова и снова. Даже в небе. Даже через сотню лет, как оба стали призраками.
До следующего тумана.
В ранние утренние часы, когда речной туман, поднимаясь от Темзы, плотно накрывает сонные улочки и на окраине Питешэм встречается со своим кузеном, вывалившимся из Ричмонд-парка, на углу Вудвилл-роуд и Уиггинс-лейн останавливается роскошный лакированный кеб. Всегда зелёный, это важно.
Это важно для джентльмена в зелёном твидовом сюртуке, единственного пассажира. Из-за двойного тумана невозможно понять, откуда он появляется. Маловероятно, чтобы из близлежащего лесочка Хэм-Вилидж-Грин - ведь в кеб он садится в идеально чистых штиблетах. Одна лишь лошадь точно знает, приходит ли он со стороны дома Пойнтеров, который без мезонина, или со стороны дома Бэнксов, с мезонином. Но воспитанная лондонская лошадь вам этого никогда не скажет. Да и возница немногословен. К тому же ещё и глуховат. Он хрипло приветствует пассажира простуженным на лондонских сквозняках голосом: «Доброе утро, сэр», чтобы, прогулочным аллюром довезя до пешеходного моста через Темзу, приподнять над облысевшей головой свой лоснящийся цилиндр и, прибирая в карман медяк, бесстрастно сказать: «Благодарю вас, сэр» - «Всего доброго, Барни, - отвечает ему джентльмен в зелёном сюртуке, церемонно касаясь рукой своего неотразимо-зелёного цилиндра. - До следующего тумана, Барни». И, услышав в ответ: «Удачи, сэр», шагает на другую сторону реки по утопающему в густом сизом мареве мосту. Там его поджидают точно такая же лошадь и точно такой же кеб. С той лишь разницей, что другого кучера зовут Эндрю.
Лошадь так же неспешно цокает подковами по булыжным мостовым Ферри-роуд и Хай-стрит до железной дороги, останавливается у платформы Теддингтон, где возница так же немногословно прощается с пассажиром до следующего тумана.
Тотчас к платформе в клубах пара с приветственным свистом подбегает элегантный зелёный локомотив. Единственный прицепленный вагон, разумеется, тоже зелёный. Для джентльмена в зелёном твидовом сюртуке это важно. «Доброе утро, сэр», - лаконично приветствует единственного пассажира машинист в безупречно-зелёном комбинезоне. «Прекрасная погода, Томас», - благосклонно кивает ему джентльмен в зелёном сюртуке и заходит в вагон, мягкие сиденья которого отделаны великолепным бархатом. Зелёным, разумеется. С платформы несётся пожелание удачи от Эндрю, но тут же теряется в пыхтении пара.
Отсюда, от платформы Теддингтон, поезд везёт пассажира в Гринвич.
У причальной мачты в Гринвиче джентльмена поджидает дирижабль. Размеры каплевидного аэростата внушительны, а его благородная зелень пробивается даже сквозь густейший туман.
«До следующего тумана, Томас», - кивает машинисту поезда джентльмен в зелёном сюртуке. - «Удачи, сэр», - машет ему Томас, весь рябой от ожогов паровозных искр. Под прощальный свист убегающего в туман локомотива дирижабль величественно поднимается в небо сразу же, как только единственный пассажир - джентльмен в зелёном твидовом сюртуке - ступает на его открытую палубу. Открытая палуба - это важно.
«Курс - ост, как всегда?» - вышколено спрашивает шкипер, на что пассажир одобрительно кивает, иронично подчёркивая: «Разумеется, Патрик. Если только Индия не сошла со своего места с тех пор, как я был там в последний раз». - «Так точно, сэр», - берёт под козырёк старый служака Патрик и направляет дирижабль строго на восток.
Здесь, на открытой палубе, пассажиру приходится следить, чтобы дерзкие, как манчестерские босяки, порывы воздуха не сбили с его головы цилиндр. Такое уже случалось - зелёный гуляка добирался в Индию раньше своего хозяина и успевал попасть во всякие истории, зачастую постыдные.
Шкипер, надолго припадая к биноклю, бдительно всматривается в туман, время от времени поглядывая на барометр и сверяясь с корабельным компасом, пока где-то над восточной окраиной города по правому борту не замечает, наконец, невозмутимо летящую под зонтиком леди. «Ветер переменился, сэр», - многозначительно сообщает Патрик, надёжно удерживая штурвал и кивая шкиперской бородой в сторону встречного зонтика. Он знает: для пассажира это важно.
Леди притворяется, будто в упор не замечает дирижабль. Её симпатичный носик надменно вздёрнут. Нарочито ровная спина, чопорный вид и строгий, независимый взгляд подчёркивают решительное совершенство с расстояния доброй дюжины кабельтовых. Взволнованность её выдаёт лишь то, как она чрезмерно озабоченно то и дело оправляет на себе многочисленные юбки.
Леди и дирижабль медленно и молча расходятся - каждый в своём направлении.
Выждав, когда громада дирижабля уплывёт далеко и клубы дыма его паровой машины смешаются с облаками, она позволяет себе разрыдаться. «Ну почему? - жалуется она зонтику, отчаянно тряся его правой рукой и зябко кутаясь левой рукой в холодные лохмотья тумана. - Почему он такой бестолковый? Неужели так трудно понять, что я ненавижу зелёный цвет?!»
А пассажир в зелёном твидовом сюртуке, всё ещё надеясь на чудо, печальным взглядом провожает уносящийся в пелену тумана зонтик и лишь после того, как тот пропадает из виду, позволяет себе с запоздалой нежностью помахать рукой вслед.
«Ах, Мэри, если бы хоть раз… - неистово бьётся под твидовым сюртуком влюблённое сердце. - Если бы хоть раз ты оглянулась. Неужели так трудно не быть совершенством хотя бы сейчас, хотя бы на мгновенье?»
Мысли о том, чтобы самому не быть джентльменом и нарушить слово, данное тётушке Полли, он не допускает. Даже спустя полтораста лет, как он принял от неё ирландское наследство с обещанием придерживаться во всём зелёного цвета.
Они расходятся снова и снова. Даже в небе. Даже через сотню лет, как оба стали призраками.
До следующего тумана.