Тема №2: Я отказалась уезжать из СССР
Я написала небольшой (хм...) рассказик на заданную тему. Все выдуманно. Если что-то совпадает с какими-либо фактами и личностями - я не специально!
Мне сегодня 31 год. Когда мои родители "позорно бежали" из Страны Советов мне было около 2ух лет. Я ничего не помню, но мама рассказывала, что собирались они поспешно, им выдали всего 3 дня на сборы. Толком не знали что да как, просто радовались, что можно. Во время сборов им постоянно мешали. Нет, не люди в кожаных пиджаках, и даже не в штатском. К тому моменту все "товарищи" просиживали свои штаны на улице, их уже не интересовала семья Циперовичей, их интересовали те, кто приходил к Циперовичам. А приходило много, очень много. Кто-то приносил шерстяные носки:"Мой Бенечка так обрадуется, у него всегда были холодные ноги". Кому-то надо было передать на "Радио Свобода" конверт, в котором лежала: "Вся правда о беззаконии и издевательствах..." (конверт может и дошел до Свободы, но человек вряд ли дошел до дома). Кто-то нес утюги, кастрюли, резиновые сапоги... Больше всего несли книг. Больших и маленьких. В твердых и мягких переплетах. Совсем новых и с уже пожелтевшими страницами. Мама рассказывала, что отец пытался распихать все книги по карманам, сумкам, чемоданам, при этом выбрасывая белье, свитера, парадный костюм: "Все это купим. Мы едем в цивилизованную страну. Там есть магазины! А книги! Книги на великом русском языке мы уже не найдем. Надо вывозить отсюда все! Они ведь сожгут, уничтожат!.." Когда приносили еще одну стопку книг, он благоговейно брал ее в руки и обещал "увезти и спасти". Он укладывал, а мама вынимала. Она была умной женой и матерью. Она понимала, что ребенка нельзя будет одеть в страницы от Бабеля или Достоевского. А мужа не накормить поэмами Пушкина и эссе Гетте. Забегая вперед, скажу, она оказалась еще и пророчицей, говоря отцу: "Ну что ты суетишься, все равно все отнимут церберы на таможне" - отняли действительно все, кроме крошечного томика стихов Мандельштама. И то лишь потому, что отец запрятал его в трусы! Но, не смотря суету, толпы сочувствующий и провожающих, родители находили время останавится, брались за руки и говорили беззвучно, только глазами: "Еще 3/2/1 день и мы будем свободны!" Они были счастливы. Оттого, что вместе. Оттого, что живы. Оттого, что целы. Оттого, что никого не предали, и никто не предал их...
Одна только деталь омрачала их отъезд. Моя бабушка. Мамина мама. Она была коммунисткой и русской. Сочетание, согласитесь, самое подходящее для семьи Циперовичей, уезжающий в США в 1975 году. Капитолина Захаровна Савина 1927 года рождения (вообще-то ее звали Капа - в честь Коммунистической Партии, но для управляющей цехом на швейной фабрике "Капа" было слишком свойским именем, потому и преобразовалось в "Капитолина"). Так вот, Капитолина Захаровна 46 лет отроду не очень радовалась отъезду единственной дочери и единственной внучки. Нет, она не билась в истерике и не заламывала руки. Она была слишком собранной, слишком вышколенной для этого особой. Она просто стояла на балконе и курила, молча поглядывая на "это курчаво-чернявое стадо неблагодарных". Все, что она хотела сказать своей дочери, она сказала 7 лет назад, когда мой отец пришел первый раз: "Дочь. Я считаю, что выходить замуж за человека по фамилии Циперович, цитирующего стихи Пастернака, а не Маяковского, и не умеющего сменить прокладку в кухонном кране - это крайне неразумно в сложившейся обстановке. Подумай, какие носатые у тебя будут дети". Дочь не подумала, и Капа больше не возвращалась к этой теме. Она в основном молчала. Да и не мудренно, так, бывает, наорешься на работе, что дома просто хочется помолчать. Да и лучше так. Сначала она все пыталась образумить этого Гришку, все пыталась объяснить ему политику партии, ее (партии) далеко идущие планы о заботе о верных ей согражданах, а потом поняла, ну что с молодым и горячим спорить? Он, как и дочь Ира, родился уже после войны. Он не видел всех этих ужасов, когда только мысли о Великом Вожде спасали от голода, холода и самоубийства. Она так же перестала убеждать его, что евреем не перестало быть опасно, и что ворота Освенцима сменились на ворота с русскими названиями - она видела, как туда забирали соседей в 50-ых. Она молчала, т.к. очень любила свою Ируню.
Ее красавица брюнетка дочь, с огромными карими глазами, была все, что осталось от мужа - Егора Алексеича Савина. Она вышла за него в 1935 году, 18 лет отроду. Егор Алексеич был старше ее на 10 лет, и уже занимал хорошее положение - он был бригадиром на литейном заводе. Там же он состоял в народной дружине, которая следила за порядком в их районе в помощь доблестной милиции. А по выходным он ходил с ней в Парк Культуры, играл на баяне и учил ее гладить рубашки. Сначала они трудились на благо Родины: он на заводе, она на швейной фабрике. Потом началась война, и Егора Алексеича забрали на фронт. Она тоже не сидела дома: днем шила парашюты и чехлы для танков, вечером помогала в детском госпитале. Егор Алексеич вернулся в 1944 году с тяжелейшим ранением в ногу. В 1946 ранение о себе напомнило, и ногу пришлось ампутировать. Савин еще шутил: "Ну, это ж только до колена! Зато на башмаках сэкономим!" Веселый был человек. Добрый. Особенно когда не пил. А после войны он много пил. Хорошо, хоть не бил каждый раз. Только по очень большим праздникам, и совсем никогда при похмелье. В 1948 родилась Ира. Егор Алексеич очень радовался, даже пить бросил на некоторое время. Но не надолго. А в 1950 погиб на заводе. Говорили, что по пьяни, на ногах не удержался и под пресс попал. Но Капа знала, что в тот день, Егор пошел на работу совсем трезвый. Правда в воскресенье он хорошо выпил и долгие беседы вел с мужчиной в сером костюме. А мужчина все наливал. А Егор все рассказывал... Капа не слушала, она с Иришкой возилась. Да и не хотела она сильно приближаться к людям в серых костюмах. А Егору хоть серый, хоть белый, главное, чтоб портвейн был хороший. Ясное дело, Капа про этот воскресный день никому не рассказывала. Ее и не спрашивали. Только пришли и все, что от Егора Алексеича осталось забрали. Так Ира стала единственной о нем памятью. Хоть, говорила, что не очень была на отца похожа (она фотографию видела на заводе, когда со школой потом на экскурсию ходили). Да еще была одна фотокарточка, у Капы в медальоне на шее, только она никому ее не показывала, даже маме моей.
Капа за годы добросовестной работы добилась высокой должности на фабрике, состояла на хорошем счету у "людей в серых костюмах", одна вырастила дочь, дала ей хорошее образование. И все для того, чтобы она выскочила замуж за еврейчика-интелегентика и уехала из СССР. Капа знала, что колесо уже завертелось, и ей его не остановить. Она смерилась с этим. Но она не готова была, даже ради дочери, даже ради любимой внучечки, уехать с ними. Она использовала свое прочное положение, чтобы побыстрее оформить им бумаги, без лишних вопросов-допросов и лампочек в лицо. Она знала из нужных источников, что Гришка оставшись "пропадет без вести", т.к. имел очень длинный язык и близорукость на собеседников, как Ирочкин папа. Она согласилась на их отъез, скрипя сердце. Она практически их прогоняла. Будь ее воля, она прогоняла бы их одна, без всей этой толпы снующих людей с подачками-передачками. Но она не хотела, чтобы дети догадались. Пусть думают, что это они такие ловкие и умные. К тому же, эти в штатском на скамейке во дворе не посмеют вот так при всех. Чем больше и разношерстней толпа, тем больше шансов у Ирунчика сесть в самолет. Так рассуждала Капитолина Захаровна Савина, куря на балконе в последний день.
- Мама! Ну, может, ты все-таки поедешь с нами? - плакала Ира.
- Уже все равно поздно, - накидывая ей пальто на плечи говорила Капа.
- Мы пришлем Вам вызов. Его подпишет сам Президент США! Они не посмеют Вас не выпустить с таким вызовом! - хорохорился Гришка, связывая еще одну пачку книг.
- Хотите присылать - присылайте. Но я никуда не поеду отсюда! - отрезала Капитолина Захаровна - управляющая цехом на швейной фабрике.
- Ну, почему??!!! - не понимала Ира, - Мама! Ну, что тебя здесь держит?
- Ты не поймешь, - вздыхала бабушка.
- Да, мы действительно не понимаем, какая такая сильная любовь может быть к этой...к этой... Это ведь даже страной тяжело назвать! - возмущался Гришка.
- На самолет опаздаете! - закончила тему Капа.
Они улетели. Она осталась. Ее никто не навещал. Никто не звонил. То есть, они звонили, но, почему-то не дозванивались. Письма дошли только в 1996 году, на старый адрес. Хорошо, что интуиция мамы сработала, и она продолжала поддерживать связь в жильцами в том "первом доме в Америке". Они получили все открытки с Днями Рождений, все поздравления с Новым Годом... Они получили сообщение от адвоката, что Савина Капитолина Захаровна 1927 года рождения умерла от сердечного приступа в булочной, рядом с домом, и что у них или их наследников есть права на квартиру к центре Москвы, кое-какие ценные бумаги и все остальное, что осталось от Савиной, за вычетом услуг адвоката и натариуса.
Прошло 8 лет. Пять из них ушло на оформление документов. За это время родители решили квартиру не продавать. Я нашла хорошую работу, которая требовала от меня частых командировок в Москву, и свой дом был как нельзя кстати. Сегодня 7 Декабря 2004 года. Позвонил отец поздравить с Первым Днем Хануки. Очень они любят праздновать в своем клубе в Бруклине все эти еврейские праздники. У меня вторник. Я в России. Здесь по вечерам темно и одиноко. Села с книжкой в постель. Книжка оказалась скучная, а я усталая. Повернулась выключит свет ночника и увидела, что отошли обои. Жаль, такие хорошие обои, еще с восьмидесятых сохранились, сегодня таких не делают: и красивые и прочные. Смотрю, а из дырочки торчит что-то. Потянула - медальон?! Раскрываю. На меня смотрит улыбающееся лицо молодого брюнета. Очень красивый. Сразу видно - еврей, породистый, таких сегодня тоже редко встретишь. Достаю фотокарточку, уже начиная догадываться, в чем тут дело. На обороте мелким четким почерком написано: "Капе с любовью. Арон Шнур". На следующий день после работы побежала в Национальную Библиотеку, засела за списки и интернет. Через неделю у меня была полная картина: Арон Исакиевич Шнур 1925 года рождения, попал по распределению, как врач педиатор, в Московский Детский Госпиталь в конце 1942 года. Там он познакомился с волонтершей Капитолиной Захаровной Савиной. У них случился роман, который продолжался и после возвращения Егора Алексеича с фронта. Это был уже не роман. Это была Самая Настоящая Большая Любовь, от которой родилась дочь Ирина, записаная как Ирит в синагогальных книгах. То, что Капа не развелась, не сошлась окончательно с Ароном, было их общим решением. Они не хотели подвергать опасности хорошее положение Капы, дабы не лишить дочь многих возможностей, которых не было у еврейский детей в СССР. Когда Арон узнал, что его должны забрать - врач-еврей - он взял с Капы обещание, что та будет следить за его матерью. Капа следила. Ева Пиневна умерла, когда Ире исполнилось 12 лет. Капа ходила за могилой и ждала Арона. Она знала, что он жив. В начале восьмидесятых она узнала, что его освободили, но не могла его найти. Она искала его больше 10 лет. Когда нашла, написала письмо. Он обещал приехать. Это был 1996 год. В тот день, когда она пошла в булочную, она достала письмо из ящика. В булочной она прочитала его. В нем сообщалось о смерти Арона Шнура в одной из Сибирских больниц от очередного воспаления легких: годы, проведенные в лагерях основательно подпортили его организм. Капа не выдержала удара, она до сих пор любила только Арона....
Я вернулась в Нью-Йорк. Я рассказала все родителям. Показала им фотокарточку, документы, вырезки из газет, копии микрофильмов... Мама плакала. Потом пошла курить на балкон. А отец сел в кресло, помолчал немного, потом тихо-тихо произнес: "Она осталась не из-за любви к стране, она осталась из-за ЛЮБВИ"...
Мне сегодня 31 год. Когда мои родители "позорно бежали" из Страны Советов мне было около 2ух лет. Я ничего не помню, но мама рассказывала, что собирались они поспешно, им выдали всего 3 дня на сборы. Толком не знали что да как, просто радовались, что можно. Во время сборов им постоянно мешали. Нет, не люди в кожаных пиджаках, и даже не в штатском. К тому моменту все "товарищи" просиживали свои штаны на улице, их уже не интересовала семья Циперовичей, их интересовали те, кто приходил к Циперовичам. А приходило много, очень много. Кто-то приносил шерстяные носки:"Мой Бенечка так обрадуется, у него всегда были холодные ноги". Кому-то надо было передать на "Радио Свобода" конверт, в котором лежала: "Вся правда о беззаконии и издевательствах..." (конверт может и дошел до Свободы, но человек вряд ли дошел до дома). Кто-то нес утюги, кастрюли, резиновые сапоги... Больше всего несли книг. Больших и маленьких. В твердых и мягких переплетах. Совсем новых и с уже пожелтевшими страницами. Мама рассказывала, что отец пытался распихать все книги по карманам, сумкам, чемоданам, при этом выбрасывая белье, свитера, парадный костюм: "Все это купим. Мы едем в цивилизованную страну. Там есть магазины! А книги! Книги на великом русском языке мы уже не найдем. Надо вывозить отсюда все! Они ведь сожгут, уничтожат!.." Когда приносили еще одну стопку книг, он благоговейно брал ее в руки и обещал "увезти и спасти". Он укладывал, а мама вынимала. Она была умной женой и матерью. Она понимала, что ребенка нельзя будет одеть в страницы от Бабеля или Достоевского. А мужа не накормить поэмами Пушкина и эссе Гетте. Забегая вперед, скажу, она оказалась еще и пророчицей, говоря отцу: "Ну что ты суетишься, все равно все отнимут церберы на таможне" - отняли действительно все, кроме крошечного томика стихов Мандельштама. И то лишь потому, что отец запрятал его в трусы! Но, не смотря суету, толпы сочувствующий и провожающих, родители находили время останавится, брались за руки и говорили беззвучно, только глазами: "Еще 3/2/1 день и мы будем свободны!" Они были счастливы. Оттого, что вместе. Оттого, что живы. Оттого, что целы. Оттого, что никого не предали, и никто не предал их...
Одна только деталь омрачала их отъезд. Моя бабушка. Мамина мама. Она была коммунисткой и русской. Сочетание, согласитесь, самое подходящее для семьи Циперовичей, уезжающий в США в 1975 году. Капитолина Захаровна Савина 1927 года рождения (вообще-то ее звали Капа - в честь Коммунистической Партии, но для управляющей цехом на швейной фабрике "Капа" было слишком свойским именем, потому и преобразовалось в "Капитолина"). Так вот, Капитолина Захаровна 46 лет отроду не очень радовалась отъезду единственной дочери и единственной внучки. Нет, она не билась в истерике и не заламывала руки. Она была слишком собранной, слишком вышколенной для этого особой. Она просто стояла на балконе и курила, молча поглядывая на "это курчаво-чернявое стадо неблагодарных". Все, что она хотела сказать своей дочери, она сказала 7 лет назад, когда мой отец пришел первый раз: "Дочь. Я считаю, что выходить замуж за человека по фамилии Циперович, цитирующего стихи Пастернака, а не Маяковского, и не умеющего сменить прокладку в кухонном кране - это крайне неразумно в сложившейся обстановке. Подумай, какие носатые у тебя будут дети". Дочь не подумала, и Капа больше не возвращалась к этой теме. Она в основном молчала. Да и не мудренно, так, бывает, наорешься на работе, что дома просто хочется помолчать. Да и лучше так. Сначала она все пыталась образумить этого Гришку, все пыталась объяснить ему политику партии, ее (партии) далеко идущие планы о заботе о верных ей согражданах, а потом поняла, ну что с молодым и горячим спорить? Он, как и дочь Ира, родился уже после войны. Он не видел всех этих ужасов, когда только мысли о Великом Вожде спасали от голода, холода и самоубийства. Она так же перестала убеждать его, что евреем не перестало быть опасно, и что ворота Освенцима сменились на ворота с русскими названиями - она видела, как туда забирали соседей в 50-ых. Она молчала, т.к. очень любила свою Ируню.
Ее красавица брюнетка дочь, с огромными карими глазами, была все, что осталось от мужа - Егора Алексеича Савина. Она вышла за него в 1935 году, 18 лет отроду. Егор Алексеич был старше ее на 10 лет, и уже занимал хорошее положение - он был бригадиром на литейном заводе. Там же он состоял в народной дружине, которая следила за порядком в их районе в помощь доблестной милиции. А по выходным он ходил с ней в Парк Культуры, играл на баяне и учил ее гладить рубашки. Сначала они трудились на благо Родины: он на заводе, она на швейной фабрике. Потом началась война, и Егора Алексеича забрали на фронт. Она тоже не сидела дома: днем шила парашюты и чехлы для танков, вечером помогала в детском госпитале. Егор Алексеич вернулся в 1944 году с тяжелейшим ранением в ногу. В 1946 ранение о себе напомнило, и ногу пришлось ампутировать. Савин еще шутил: "Ну, это ж только до колена! Зато на башмаках сэкономим!" Веселый был человек. Добрый. Особенно когда не пил. А после войны он много пил. Хорошо, хоть не бил каждый раз. Только по очень большим праздникам, и совсем никогда при похмелье. В 1948 родилась Ира. Егор Алексеич очень радовался, даже пить бросил на некоторое время. Но не надолго. А в 1950 погиб на заводе. Говорили, что по пьяни, на ногах не удержался и под пресс попал. Но Капа знала, что в тот день, Егор пошел на работу совсем трезвый. Правда в воскресенье он хорошо выпил и долгие беседы вел с мужчиной в сером костюме. А мужчина все наливал. А Егор все рассказывал... Капа не слушала, она с Иришкой возилась. Да и не хотела она сильно приближаться к людям в серых костюмах. А Егору хоть серый, хоть белый, главное, чтоб портвейн был хороший. Ясное дело, Капа про этот воскресный день никому не рассказывала. Ее и не спрашивали. Только пришли и все, что от Егора Алексеича осталось забрали. Так Ира стала единственной о нем памятью. Хоть, говорила, что не очень была на отца похожа (она фотографию видела на заводе, когда со школой потом на экскурсию ходили). Да еще была одна фотокарточка, у Капы в медальоне на шее, только она никому ее не показывала, даже маме моей.
Капа за годы добросовестной работы добилась высокой должности на фабрике, состояла на хорошем счету у "людей в серых костюмах", одна вырастила дочь, дала ей хорошее образование. И все для того, чтобы она выскочила замуж за еврейчика-интелегентика и уехала из СССР. Капа знала, что колесо уже завертелось, и ей его не остановить. Она смерилась с этим. Но она не готова была, даже ради дочери, даже ради любимой внучечки, уехать с ними. Она использовала свое прочное положение, чтобы побыстрее оформить им бумаги, без лишних вопросов-допросов и лампочек в лицо. Она знала из нужных источников, что Гришка оставшись "пропадет без вести", т.к. имел очень длинный язык и близорукость на собеседников, как Ирочкин папа. Она согласилась на их отъез, скрипя сердце. Она практически их прогоняла. Будь ее воля, она прогоняла бы их одна, без всей этой толпы снующих людей с подачками-передачками. Но она не хотела, чтобы дети догадались. Пусть думают, что это они такие ловкие и умные. К тому же, эти в штатском на скамейке во дворе не посмеют вот так при всех. Чем больше и разношерстней толпа, тем больше шансов у Ирунчика сесть в самолет. Так рассуждала Капитолина Захаровна Савина, куря на балконе в последний день.
- Мама! Ну, может, ты все-таки поедешь с нами? - плакала Ира.
- Уже все равно поздно, - накидывая ей пальто на плечи говорила Капа.
- Мы пришлем Вам вызов. Его подпишет сам Президент США! Они не посмеют Вас не выпустить с таким вызовом! - хорохорился Гришка, связывая еще одну пачку книг.
- Хотите присылать - присылайте. Но я никуда не поеду отсюда! - отрезала Капитолина Захаровна - управляющая цехом на швейной фабрике.
- Ну, почему??!!! - не понимала Ира, - Мама! Ну, что тебя здесь держит?
- Ты не поймешь, - вздыхала бабушка.
- Да, мы действительно не понимаем, какая такая сильная любовь может быть к этой...к этой... Это ведь даже страной тяжело назвать! - возмущался Гришка.
- На самолет опаздаете! - закончила тему Капа.
Они улетели. Она осталась. Ее никто не навещал. Никто не звонил. То есть, они звонили, но, почему-то не дозванивались. Письма дошли только в 1996 году, на старый адрес. Хорошо, что интуиция мамы сработала, и она продолжала поддерживать связь в жильцами в том "первом доме в Америке". Они получили все открытки с Днями Рождений, все поздравления с Новым Годом... Они получили сообщение от адвоката, что Савина Капитолина Захаровна 1927 года рождения умерла от сердечного приступа в булочной, рядом с домом, и что у них или их наследников есть права на квартиру к центре Москвы, кое-какие ценные бумаги и все остальное, что осталось от Савиной, за вычетом услуг адвоката и натариуса.
Прошло 8 лет. Пять из них ушло на оформление документов. За это время родители решили квартиру не продавать. Я нашла хорошую работу, которая требовала от меня частых командировок в Москву, и свой дом был как нельзя кстати. Сегодня 7 Декабря 2004 года. Позвонил отец поздравить с Первым Днем Хануки. Очень они любят праздновать в своем клубе в Бруклине все эти еврейские праздники. У меня вторник. Я в России. Здесь по вечерам темно и одиноко. Села с книжкой в постель. Книжка оказалась скучная, а я усталая. Повернулась выключит свет ночника и увидела, что отошли обои. Жаль, такие хорошие обои, еще с восьмидесятых сохранились, сегодня таких не делают: и красивые и прочные. Смотрю, а из дырочки торчит что-то. Потянула - медальон?! Раскрываю. На меня смотрит улыбающееся лицо молодого брюнета. Очень красивый. Сразу видно - еврей, породистый, таких сегодня тоже редко встретишь. Достаю фотокарточку, уже начиная догадываться, в чем тут дело. На обороте мелким четким почерком написано: "Капе с любовью. Арон Шнур". На следующий день после работы побежала в Национальную Библиотеку, засела за списки и интернет. Через неделю у меня была полная картина: Арон Исакиевич Шнур 1925 года рождения, попал по распределению, как врач педиатор, в Московский Детский Госпиталь в конце 1942 года. Там он познакомился с волонтершей Капитолиной Захаровной Савиной. У них случился роман, который продолжался и после возвращения Егора Алексеича с фронта. Это был уже не роман. Это была Самая Настоящая Большая Любовь, от которой родилась дочь Ирина, записаная как Ирит в синагогальных книгах. То, что Капа не развелась, не сошлась окончательно с Ароном, было их общим решением. Они не хотели подвергать опасности хорошее положение Капы, дабы не лишить дочь многих возможностей, которых не было у еврейский детей в СССР. Когда Арон узнал, что его должны забрать - врач-еврей - он взял с Капы обещание, что та будет следить за его матерью. Капа следила. Ева Пиневна умерла, когда Ире исполнилось 12 лет. Капа ходила за могилой и ждала Арона. Она знала, что он жив. В начале восьмидесятых она узнала, что его освободили, но не могла его найти. Она искала его больше 10 лет. Когда нашла, написала письмо. Он обещал приехать. Это был 1996 год. В тот день, когда она пошла в булочную, она достала письмо из ящика. В булочной она прочитала его. В нем сообщалось о смерти Арона Шнура в одной из Сибирских больниц от очередного воспаления легких: годы, проведенные в лагерях основательно подпортили его организм. Капа не выдержала удара, она до сих пор любила только Арона....
Я вернулась в Нью-Йорк. Я рассказала все родителям. Показала им фотокарточку, документы, вырезки из газет, копии микрофильмов... Мама плакала. Потом пошла курить на балкон. А отец сел в кресло, помолчал немного, потом тихо-тихо произнес: "Она осталась не из-за любви к стране, она осталась из-за ЛЮБВИ"...