Шлаки мыслей
Папа мой попутешествовал по миру: он работал на Урале, в Магадане и под Якутском, служил на Камчатке и в Верхоянске, учился в Орле, Липецке, Спасске-Дальнем и Ленинграде, а родился в Курске и на Диксоне.
Когда на свет появилась моя младшая сестра, акушерка случайно завернула ее в голубую пеленку, и все решили, что это мальчик. Ошибка выяснилась уже потом, после того, как Петя закончил школу и отслужил в армии. Недоразумение разрешилось, и сестра мигом привыкла к новому имени - Поля, но еще долго не могла отучиться от ежедневного бритья перед зеркалом.
В моей семье крепкие гены. За исключением прабабушки с маминой стороны, которая умерла в младенческом возрасте от болезни Альцгеймера, вся наша близкая и дальняя родня отличалась завидным долголетием.
В семье рассказывают, что у моего прапрадедушки после столетнего юбилея в третий раз начали расти зубы. Прапрадедушке пришлось несладко: прежние зубы у него все еще были в полном порядке, и поэтому новые встали вторым рядом, а зубных щеток, приспосабливающихся к заковыристым челюстям, в то время еще не изобрели.
Однажды мой дядя чудом подхватил ветрянку и залетел в больницу, так как врачи утверждали, что у взрослых это заболевание протекает очень тяжело. К счастью, у дяди быстро наступил переломный момент: на третий день его уронили с каталки, он прогремел по двум лестничным пролетам, и прыщи, скрытые под гипсом, перестали ему досаждать своим видом.
Мой старший брат чихать хотел на все болезни, от головной боли до гонореи. Его терапевт утверждал, что это редчайшая разновидность аллергии, и даже хотел написать по этому поводу диссертацию.
В детстве я терпеть не мог касторового масла, и мама шла на всяческие ухищрения: жарила мне на нем картошку, поливала им салат или использовала его для бутербродов. Папа считал, что проще окунуть меня лицом в миску с маслом и подождать, пока я не выхлебаю его, чтобы дышать. Мама возражала, считая это насилием над личностью. Папа спрашивал, не является ли насилием запирать меня одного на неделю в комнате, кормя касторовыми блюдами. Нет, возражала мама, так как у ребенка остается свобода выбора. Я говорю не о ребенке, а о всех остальных, серчал папа: он любил лежать в этой комнате на диване перед телевизором.
Зимой папа простудился, и по совету врача мама поставила ему банки. Папе сразу стало легче. Через неделю он зашел к врачу и спросил, можно ли банки снять. Врач разрешил, и папа обрадовался, так как из-за банок на спине пиджак был ему тесен, а мама вздыхала: все это время папа не храпел по ночам и не мешал ей спать.
Помню, оставшись раз дома без присмотра, я выпил папину бутылку виски «White Horse». Потом я выкурил папину сигару, и меня вытошнило. Виски было погублено. С того дня я верю, что капля никотина убивает лошадь.
Как-то раз я от корки до корки прочел медицинский справочник и не нашел у себя ни одного из описанных там симптомов различных заболеваний. Сестра дразнила меня, что я и в детстве никого не мог отыскать при игре в прятки, папа строго сказал, что нужно быть внимательнее, а мама успокаивала всех, говоря, что я повзрослею, и с возрастом эта несобранность пройдет.
Когда на свет появилась моя младшая сестра, акушерка случайно завернула ее в голубую пеленку, и все решили, что это мальчик. Ошибка выяснилась уже потом, после того, как Петя закончил школу и отслужил в армии. Недоразумение разрешилось, и сестра мигом привыкла к новому имени - Поля, но еще долго не могла отучиться от ежедневного бритья перед зеркалом.
В моей семье крепкие гены. За исключением прабабушки с маминой стороны, которая умерла в младенческом возрасте от болезни Альцгеймера, вся наша близкая и дальняя родня отличалась завидным долголетием.
В семье рассказывают, что у моего прапрадедушки после столетнего юбилея в третий раз начали расти зубы. Прапрадедушке пришлось несладко: прежние зубы у него все еще были в полном порядке, и поэтому новые встали вторым рядом, а зубных щеток, приспосабливающихся к заковыристым челюстям, в то время еще не изобрели.
Однажды мой дядя чудом подхватил ветрянку и залетел в больницу, так как врачи утверждали, что у взрослых это заболевание протекает очень тяжело. К счастью, у дяди быстро наступил переломный момент: на третий день его уронили с каталки, он прогремел по двум лестничным пролетам, и прыщи, скрытые под гипсом, перестали ему досаждать своим видом.
Мой старший брат чихать хотел на все болезни, от головной боли до гонореи. Его терапевт утверждал, что это редчайшая разновидность аллергии, и даже хотел написать по этому поводу диссертацию.
В детстве я терпеть не мог касторового масла, и мама шла на всяческие ухищрения: жарила мне на нем картошку, поливала им салат или использовала его для бутербродов. Папа считал, что проще окунуть меня лицом в миску с маслом и подождать, пока я не выхлебаю его, чтобы дышать. Мама возражала, считая это насилием над личностью. Папа спрашивал, не является ли насилием запирать меня одного на неделю в комнате, кормя касторовыми блюдами. Нет, возражала мама, так как у ребенка остается свобода выбора. Я говорю не о ребенке, а о всех остальных, серчал папа: он любил лежать в этой комнате на диване перед телевизором.
Зимой папа простудился, и по совету врача мама поставила ему банки. Папе сразу стало легче. Через неделю он зашел к врачу и спросил, можно ли банки снять. Врач разрешил, и папа обрадовался, так как из-за банок на спине пиджак был ему тесен, а мама вздыхала: все это время папа не храпел по ночам и не мешал ей спать.
Помню, оставшись раз дома без присмотра, я выпил папину бутылку виски «White Horse». Потом я выкурил папину сигару, и меня вытошнило. Виски было погублено. С того дня я верю, что капля никотина убивает лошадь.
Как-то раз я от корки до корки прочел медицинский справочник и не нашел у себя ни одного из описанных там симптомов различных заболеваний. Сестра дразнила меня, что я и в детстве никого не мог отыскать при игре в прятки, папа строго сказал, что нужно быть внимательнее, а мама успокаивала всех, говоря, что я повзрослею, и с возрастом эта несобранность пройдет.