Русская зима
Военный летчик-испытатель Ложкин успевает задействовать систему катапультирования, когда понимает, что катастрофы не избежать. Фонарь-колпак отлетает, пирозаряд выстреливает Ложкиным, опустевший самолет продолжает падение на тайгу, а снежная буря подхватывает пилота, завинчивает его и бросает куда-то в белые тучи - в круговерть, к черту на куличики, на бесовскую свадьбу.
Ложкин приходит в себя. Пурга еще не стихла, он почти занесен снегом. Руки и ноги едва шевелятся. Ложкин не разбился вдребезги, но явно контужен. Все, что может болеть в организме, болит. Связи нет. Ложкин несколько раз неуклюже тычет в хрустящие под пальцем кнопки, но все напрасно: он выпал из эфира.
К счастью, цел компас. Определившись с направлением, Ложкин начинает долгую дорогу к дому.
Идти по снегу без лыж невозможно. Ложкин и не идет - он ползет, а временами катится. Здесь, внизу, ветер не так дюж, как над деревьями, но и эти ослабленные порывы изнуряют летчика. Руки и ноги быстро обмораживаются. Лицо, наверное, тоже, но он этого не ощущает: лицом не приходится отталкиваться, чтобы передвигаться.
Ложкин ест снег. На ум ему приходит известный летчик Маресьев, так же мыкавшийся по сугробам после падения. Герой Советского Союза Маресьев выжил, но потерял обе ноги. Всякий раз, вспоминая об этом, Ложкин плачет.
Ложкина наверняка ищут, не могут не искать. В первую очередь, конечно, разыскивают самолет, но и пилота никто не бросит в беде. Временами Ложкин прислушивается. Иногда ему чудятся гулы моторов в небе, но буря глушит все.
Сутки или двое спустя Ложкин все еще в лесу. Он больше не следит за часами и не сверяется с компасом - просто тупо ползет, иногда отключаясь на обморочное подобие сна.
В один из моментов Ложкин вдруг понимает, что он пропал. Это происходит, когда он узнает куст с обломанной веткой, уже виденный им - или час назад, или на прошлой неделе. Ложкин не пытается понять, сделал ли он петлю или же просто лежал все это время под кустом, бесполезно гребя конечностями. Ветер стих, но ему все равно.
После очередного забытья Ложкину едва удается открыть глаза - ресницы смерзлись. В недвижном лесу тихо, бело и студено - упал мороз. Ложкин не чует тела. Он лежит и смотрит перед собой в щелки между веками. Сугробы вокруг - как облака. Значит, и деревья - не просто деревья, а райский сад.
Чья-то прыткая фигура мельтешит по ветвям - прыгает с сука на сук, скачет, звенит сосульками. Расшитый серебром тулуп блещет больнее инея. Прыг, скок, с дерева в сугроб, а потом - меж стволов кругом, кругом, приседает, точно в пляске. Вьется Морозко в ледяной шапке, сковывает холодом воздух, и лес, и Ложкина в том лесу. «Замерзаю - думает Ложкин, - вот ведь сказка!» То ли вспоминаются ему, то ли впрямь лезут в уши лукавые слова: «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?»
«Девица? - хохочет Ложкин. - Девица!» Он заливается, давится смехом, хлопает себя ладонями по коленям, указывает на шутника рукой, хватается за бока. Держась за живот, топает ногой, не в силах сдержать веселье. Кружась на месте, Ложкин утирает выступившие слезы и, разгоряченный, фыркает, не в силах успокоиться. Тепло пульсирует в руках и ногах, обволакивает сердце.
«Девица!..» - улыбается лежащий Ложкин. Сердце в груди стукает, словно ставит точку.
Неделю спустя к КПП № 1 Н-ской воинской части, звеня бубенцом, подваливают сани, запряженные тройкой. Дежурный выглядывает из двери, распахивает рот, вновь скрывается в помещении и тянет с аппарата трубку.
Через десять минут сани окружены людьми в полушубках. Внутри сани выложены тканым полотном, подушками и укрыты меховой полостью. На подушках, среди мешков да ларцов, восседает числящийся пропавшим без вести Ложкин. Лицо у него отрешенное, глаза - как льдинки. Одет Ложкин в запахнутую на левую сторону шубу, на ногах у него - узорные сапожки, а на голове - кокошник. На вопросы Ложкин не отвечает.
Добиться от Ложкина, где он пропадал, как выбрался из тайги и у кого разжился маскарадным платьем и дорогим скарбом, не удается ни сразу, ни потом. При расспросах он вмиг леденеет и замыкается в себе. Медкомиссия ставит ему диагноз: частичная амнезия, вызванная шоком. После курса реабилитации Ложкин возвращается в строй. Противопоказаний не находится никаких, здоровье у него отменное, даже рассосались давнишние геморроидальные узлы, которые Ложкин не хотел вырезать в госпитале, ожидая отпуска, чтобы избавиться от них на большой земле передовыми щадящими методами - лазером или криотерапией.
Ложкин приходит в себя. Пурга еще не стихла, он почти занесен снегом. Руки и ноги едва шевелятся. Ложкин не разбился вдребезги, но явно контужен. Все, что может болеть в организме, болит. Связи нет. Ложкин несколько раз неуклюже тычет в хрустящие под пальцем кнопки, но все напрасно: он выпал из эфира.
К счастью, цел компас. Определившись с направлением, Ложкин начинает долгую дорогу к дому.
Идти по снегу без лыж невозможно. Ложкин и не идет - он ползет, а временами катится. Здесь, внизу, ветер не так дюж, как над деревьями, но и эти ослабленные порывы изнуряют летчика. Руки и ноги быстро обмораживаются. Лицо, наверное, тоже, но он этого не ощущает: лицом не приходится отталкиваться, чтобы передвигаться.
Ложкин ест снег. На ум ему приходит известный летчик Маресьев, так же мыкавшийся по сугробам после падения. Герой Советского Союза Маресьев выжил, но потерял обе ноги. Всякий раз, вспоминая об этом, Ложкин плачет.
Ложкина наверняка ищут, не могут не искать. В первую очередь, конечно, разыскивают самолет, но и пилота никто не бросит в беде. Временами Ложкин прислушивается. Иногда ему чудятся гулы моторов в небе, но буря глушит все.
Сутки или двое спустя Ложкин все еще в лесу. Он больше не следит за часами и не сверяется с компасом - просто тупо ползет, иногда отключаясь на обморочное подобие сна.
В один из моментов Ложкин вдруг понимает, что он пропал. Это происходит, когда он узнает куст с обломанной веткой, уже виденный им - или час назад, или на прошлой неделе. Ложкин не пытается понять, сделал ли он петлю или же просто лежал все это время под кустом, бесполезно гребя конечностями. Ветер стих, но ему все равно.
После очередного забытья Ложкину едва удается открыть глаза - ресницы смерзлись. В недвижном лесу тихо, бело и студено - упал мороз. Ложкин не чует тела. Он лежит и смотрит перед собой в щелки между веками. Сугробы вокруг - как облака. Значит, и деревья - не просто деревья, а райский сад.
Чья-то прыткая фигура мельтешит по ветвям - прыгает с сука на сук, скачет, звенит сосульками. Расшитый серебром тулуп блещет больнее инея. Прыг, скок, с дерева в сугроб, а потом - меж стволов кругом, кругом, приседает, точно в пляске. Вьется Морозко в ледяной шапке, сковывает холодом воздух, и лес, и Ложкина в том лесу. «Замерзаю - думает Ложкин, - вот ведь сказка!» То ли вспоминаются ему, то ли впрямь лезут в уши лукавые слова: «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?»
«Девица? - хохочет Ложкин. - Девица!» Он заливается, давится смехом, хлопает себя ладонями по коленям, указывает на шутника рукой, хватается за бока. Держась за живот, топает ногой, не в силах сдержать веселье. Кружась на месте, Ложкин утирает выступившие слезы и, разгоряченный, фыркает, не в силах успокоиться. Тепло пульсирует в руках и ногах, обволакивает сердце.
«Девица!..» - улыбается лежащий Ложкин. Сердце в груди стукает, словно ставит точку.
Неделю спустя к КПП № 1 Н-ской воинской части, звеня бубенцом, подваливают сани, запряженные тройкой. Дежурный выглядывает из двери, распахивает рот, вновь скрывается в помещении и тянет с аппарата трубку.
Через десять минут сани окружены людьми в полушубках. Внутри сани выложены тканым полотном, подушками и укрыты меховой полостью. На подушках, среди мешков да ларцов, восседает числящийся пропавшим без вести Ложкин. Лицо у него отрешенное, глаза - как льдинки. Одет Ложкин в запахнутую на левую сторону шубу, на ногах у него - узорные сапожки, а на голове - кокошник. На вопросы Ложкин не отвечает.
Добиться от Ложкина, где он пропадал, как выбрался из тайги и у кого разжился маскарадным платьем и дорогим скарбом, не удается ни сразу, ни потом. При расспросах он вмиг леденеет и замыкается в себе. Медкомиссия ставит ему диагноз: частичная амнезия, вызванная шоком. После курса реабилитации Ложкин возвращается в строй. Противопоказаний не находится никаких, здоровье у него отменное, даже рассосались давнишние геморроидальные узлы, которые Ложкин не хотел вырезать в госпитале, ожидая отпуска, чтобы избавиться от них на большой земле передовыми щадящими методами - лазером или криотерапией.