Спящие красавицы
Говард Ф. Лавкрафт
История, участником которой сделал меня безжалостный рок, достойна забвения, однако ледяной ужас, пробужденный ею, выжег в моей памяти неизгладимый след - подобно тому, как прикосновение заиндевевшего металла к коже способно вызвать ожог, оставляющий после себя уродливый шрам.
В юности, увлеченный поисками сокровенных знаний, я штудировал свитки и манускрипты, само существование которых скрыто от большинства смертных. По крупицам, по осколкам собирал я сведения, медленно складывая из разрозненных деталей участки древней мозаики. На тайну, захватившую меня в результате этих исследований, я наткнулся случайно: лишь намек на нее - упоминание вскользь - содержится в мерзком сочинении безумного Аль-Хазреда, променявшего жизнь на описание секретов мертвых. Я удвоил усилия, разбираясь в свидетельствах и толкованиях, я искал смысл не только между строками, но и промеж очертаний самих букв - и удача, казалось, улыбнулась мне. Скупые факты, почерпнутые из разных источников, позволили восстановить общие контуры картины.
Далеко от наших широт, в ледяной пустыне, на подступах к полюсу скрыто от людских глаз столь древнее царство, что даже в мифах память о нем втеснена иными, более поздними событиями прошлого цивилизации. Могущественное племя, начавшее существование прежде человечества и даже ранее человеческих богов, отделилось от всех остальных обитателей планеты рубежом безвестности и недоступности. Найденное мною пророчество, больше походившее на легенду, гласило, что смельчак, который сумеет проникнуть в заповедные пределы, пленит взор и дух принцессы, правящей этим народом, и с помощью ее силы и власти покорит весь мир.
Я перепроверил данные множество раз, прежде чем решился организовать экспедицию. Поначалу обстоятельства благоволили мне, и я быстро продвинулся в глубины тех территорий, где нет ничего, кроме пустоты и холода. С того момента каждый новый шаг был сложнее и опаснее предыдущего. Мои проводники возроптали, отказываясь продвигаться дальше. Уговоры и денежные посулы оказались напрасными. Я привел в довод свой револьвер, и тогда проводники покинули меня, бросив на произвол судьбы посреди выстуженного пространства. Но я не собирался отступать: напротив, гонимый упрямством и стремлением к успеху, я продолжил поход в одиночку. У меня еще оставались собаки - предатели-сопровождающие забрали с собой не всех. Порой, когда лишения приближали меня к краю гибели, я ел собак, чтобы выжить. Иногда собаки пытались сожрать меня, и я кормил остатки своры мясом ее сородичей.
Не стану удлинять рассказа. Наконец, настал тот час, когда я, полуживой, израненный и обессиленный, уверился, что путешествие мое не было напрасным. В ледяной глыбе, погруженное в нее, как мошка в янтарь, предстало предо мной бездыханное тело существа в диковинных одеждах. Я достиг границ заповедного царства! Чем дальше, тем чаще я находил трупы обитателей здешних мест - неведомая смерть, похоже, застала их внезапно. Мне повезло, я нашел средь торосов и обманчивых теней вход в морозный чертог. В бесконечных галереях лежали мертвецы. Бродя по переходам, я наткнулся на огромный зал, с кристальными колоннами и призрачными гранями. Пар от моего дыхания был здесь единственным признаком жизни. В центре зала был водружен прозрачный саркофаг, а в нем, недвижимая, на ледяном ложе, покоилась она - принцесса извечного племени.
Смелость моя иссякла. Сорванным голосом я задал ненужный вопрос, многократно отразившийся от сводов из вечного льда:
- Есть здесь кто живой?
И тогда мой рассудок подвергся жуткому испытанию ужасом, незнакомым большинству людей. Кровь вымерзла в моих жилах, и безумие объяло меня, ибо во внезапном звуке, пронесшемся через воздух, многие годы не знавший движения, была сосредоточена вся мерзость, вся жуть чужого мира. Страшный голос настиг меня, он исходил из губ принцессы и служил мне ответом - всего лишь одно невыносимое слово:
- Нет!..
Эдгар А. По
Memento mori!
Судьба исполнена хитросплетений. И рок человеческий всеобъемлющ. Как вышло, что страх за чужую жизнь привел меня к проступку? Почему стремление к благу вывернуло намерения наизнанку?
Имя, которым нарекли меня при рождении, не имеет значения в этой истории. Я обитаю - или, вернее сказать, обитал - в замке, в сумрачной твердыне, едва ли не самой мрачной из всех крепостей окрестных земель. Здесь я родился, здесь прошло мое детство. Тут я вырос - если и не в высоту, то уж повзрослел годами. Недуг, изувечивший мое тело, пришелся мне весьма кстати - низкорослый, горбатый, я как нельзя лучше подходил на роль шута при дворе.
* * *
Принцесса доводилась мне хозяйкой. Мы жительствовали под одними и теми же сводами, но уделы наши разнились: я - карлик, гном, выходец из подземного мира, она - легкая, воздушная, как сильфида. Я закрываю глаза и вижу ее перед собой - смеющееся создание, сотканное из солнечный лучей и золотых пылинок. Чтобы она улыбалась, я переваливался с боку на бок, ковылял утиным шагом, тряс бубенцами на колпаке. Как прекрасна была она в веселье! А, между тем, подобно тому, как рядом с распустившимися цветами и зеленеющим кустарником соседствует мрачный авернов провал, так и в житие принцессы имелась скверная тайна.
Король, отец принцессы, празднуя рождение дочери, затеял пир. В замок были приглашены гости, объявлен был бал-маскарад. Главную анфиладу заранее подготовили и обустроили с роскошью, имевшей сродство с безумством. Каждое помещение имело свой цвет - алый, апельсиновый, желтковый, изумрудный, сапфировый, индиго, пурпурный. Все в этих комнатах - от обивки стен до мелочей на каминных полках - подчинялось радужной idée fixe. По замыслу, в каждой комнате должна была поджидать крестная, наряженная феей - и от всякой крошке-принцессе, кою несли на руках, полагались пожелание и подарок. Разгульное празднество, смесь церковного таинства и языческого торжества, вертелось вокруг новорожденной. Король и гости шумной толпой следовали из залы в залу, перед ними распахивались двери, до времени притворенные - чтобы не выдавать загодя сюрпризов. Наряды, драгоценные маски сменяли одна другую. Музыканты старались изо всех сил. Принцесса обрела множество добрых знамений - посулы красоты, добросердечия, счастья etc. Его величество, разгоряченный вином и общим весельем, держал шаг от заставы к заставе. Наконец, последние двери разомкнули створки. Комната за ними была затянута в черный бархат, свечи в ней не горели, лишь пламя из камина смутно освещало помещение. Фигура в черном балахоне и в черной маске встретила посольство, замершее на пороге.
- Кто осмелился играть с нами столь дерзкую шутку? - в ярости вопросил король. - Сорвите с ведьмы маску, чтобы мы узнали, кто именно будет нынче же наказан на конюшне!
Однако зловещая обитательница комнаты подняла руку и прежде, чем все опомнились, произнесла мрачное свидетельство:
- Вот мой подарок: в совершеннолетии принцесса умрет от укола веретена.
Толпа ряженых хлынула в комнату, людской водоворот закрутил короля, державшего младенца на руках. Крики, общая растерянность, отсутствие света были не на стороне придворных: в сутолоке ведьме удалось ускользнуть, и никто не проведал, кем она являлась.
Король объявил, что последнее пожелание произнесли лживые уста, и под страхом смерти запретил принимать его во внимание. Со временем пророчество ведьмы легло под спуд - но не забылось окончательно.
* * *
Как и многие, я знал изложенную выше историю. Но, в отличие от других, я относился к ней всерьез. С возрастом червоточина, терзавшая мое тело, коснулась и самой моей души. Что-то сродни эпилепсии, хворь, заставляющая недужного скрипеть зубами и ввергающая рассудок в отсутствующее состояние, одолевала меня. Через нее я узнал ощущение смерти; знание это меня ужаснуло. Оттого я не отбрасывал бездумно слова, произнесенные со злобой много лет назад. Я любил принцессу! Почтительность слуги, восхищение поклонника, страсть влюбленного сплавились в моем сердце. День за днем, час за часом принцесса приближалась на моих глазах к роковому возрасту. Я веселил ее, когда она нуждалась в шутках, и следил за ней, прячась за колоннами, когда она меня отпускала. Веретено! Оно стало моим проклятием, моим дамокловым клинком, подвешенным, как на волоске, на тонкой струйке песка в часовой колбе. По ночам меня мучили кошмары. Острие пронзало принцессе жилу, выпуская наружу жизненную влагу, существование без коей невозможно. Потом сны шагнули через рубежи закатов и рассветов и принялись мучить меня при свете дня. Ожидание смерти принцессы стало моей мономанией, собственно бытие отодвинулось на второй план, зато безумные фантазии теперь составили основу каждодневного времяпрепровождения. Реалии уступили место измышлениям.
Однажды, блуждая по замку, я наткнулся на каморку, которая уже не была обитаема. Кажется, когда-то в ней ютилась старая кормилица, давно уже покинувшая нашу юдоль. Предмет, валявшийся в углу, привлек меня. Веретено!.. это было оно! Грозное орудие рока притаилось в пределах крепости, проникнув в нее, аки тать в нощи! Я схватил его и судорожно сжал в кулаке, точно шею змеи. Разумеется, я не мог позволить, чтобы опасная суть оставалась здесь без присмотра. Я отнес веретено к себе и с того часа сделал себя сторожем убийцы. Оно разговаривало со мной. Томясь в заточении, веретено искушало меня, будто змей, ведающий не добро, но зло. Иногда, отвергая его нападки, я впадал в забытье, но намерения мои были тверды. Принцесса не догадывалась ни о чем. Веретено насылало на меня видения. Словно наяву, наблюдал я, как гибнет невинное создание, и приходил в себя с воплем, с пеной на истертых в припадке зубах. Мои силы таяли.
Как-то раз я очнулся от очередного кошмара посреди коридора. Мне и раньше доводилось бродить, словно лунатику, и я не удивился этому. Где-то слышались крики. Ковыляя, я двинулся по галерее. В воздухе были разлиты тревога и отчаяние. Дверь в покои принцессы оказалась не заперта. Челядь толпилась вокруг постели, в комнате стоял острый сырой запах. Я вошел. На меня оглянулись, люди дрогнули и расступились. Я подошел ближе и увидел принцессу. По ее белому горлу сбегала красная полоса - точно сколопендра вытянулась на асфоделевом лепестке.
Кто-то взял меня за руку. Я не сопротивлялся и смотрел на собственную кисть отрешенно, будто на чужую конечность. В кулаке было зажато веретено с окровавленным концом - убийственное оружие обзавелось собственной дланью.
* * *
Теперь я дожидаюсь своей участи в темнице. Я по-прежнему в замке, но обитателем его быть мне уже недолго. Без принцессы и замок, и двор, и сам король воспринимаются мною как туманный сон, тяжелящий голову. И, как когда-то, более всего я желаю избавиться от этой докуки. Когда-нибудь - возможно, через сто лет или даже завтра поутру - я, наконец, проснусь… но где именно?
История, участником которой сделал меня безжалостный рок, достойна забвения, однако ледяной ужас, пробужденный ею, выжег в моей памяти неизгладимый след - подобно тому, как прикосновение заиндевевшего металла к коже способно вызвать ожог, оставляющий после себя уродливый шрам.
В юности, увлеченный поисками сокровенных знаний, я штудировал свитки и манускрипты, само существование которых скрыто от большинства смертных. По крупицам, по осколкам собирал я сведения, медленно складывая из разрозненных деталей участки древней мозаики. На тайну, захватившую меня в результате этих исследований, я наткнулся случайно: лишь намек на нее - упоминание вскользь - содержится в мерзком сочинении безумного Аль-Хазреда, променявшего жизнь на описание секретов мертвых. Я удвоил усилия, разбираясь в свидетельствах и толкованиях, я искал смысл не только между строками, но и промеж очертаний самих букв - и удача, казалось, улыбнулась мне. Скупые факты, почерпнутые из разных источников, позволили восстановить общие контуры картины.
Далеко от наших широт, в ледяной пустыне, на подступах к полюсу скрыто от людских глаз столь древнее царство, что даже в мифах память о нем втеснена иными, более поздними событиями прошлого цивилизации. Могущественное племя, начавшее существование прежде человечества и даже ранее человеческих богов, отделилось от всех остальных обитателей планеты рубежом безвестности и недоступности. Найденное мною пророчество, больше походившее на легенду, гласило, что смельчак, который сумеет проникнуть в заповедные пределы, пленит взор и дух принцессы, правящей этим народом, и с помощью ее силы и власти покорит весь мир.
Я перепроверил данные множество раз, прежде чем решился организовать экспедицию. Поначалу обстоятельства благоволили мне, и я быстро продвинулся в глубины тех территорий, где нет ничего, кроме пустоты и холода. С того момента каждый новый шаг был сложнее и опаснее предыдущего. Мои проводники возроптали, отказываясь продвигаться дальше. Уговоры и денежные посулы оказались напрасными. Я привел в довод свой револьвер, и тогда проводники покинули меня, бросив на произвол судьбы посреди выстуженного пространства. Но я не собирался отступать: напротив, гонимый упрямством и стремлением к успеху, я продолжил поход в одиночку. У меня еще оставались собаки - предатели-сопровождающие забрали с собой не всех. Порой, когда лишения приближали меня к краю гибели, я ел собак, чтобы выжить. Иногда собаки пытались сожрать меня, и я кормил остатки своры мясом ее сородичей.
Не стану удлинять рассказа. Наконец, настал тот час, когда я, полуживой, израненный и обессиленный, уверился, что путешествие мое не было напрасным. В ледяной глыбе, погруженное в нее, как мошка в янтарь, предстало предо мной бездыханное тело существа в диковинных одеждах. Я достиг границ заповедного царства! Чем дальше, тем чаще я находил трупы обитателей здешних мест - неведомая смерть, похоже, застала их внезапно. Мне повезло, я нашел средь торосов и обманчивых теней вход в морозный чертог. В бесконечных галереях лежали мертвецы. Бродя по переходам, я наткнулся на огромный зал, с кристальными колоннами и призрачными гранями. Пар от моего дыхания был здесь единственным признаком жизни. В центре зала был водружен прозрачный саркофаг, а в нем, недвижимая, на ледяном ложе, покоилась она - принцесса извечного племени.
Смелость моя иссякла. Сорванным голосом я задал ненужный вопрос, многократно отразившийся от сводов из вечного льда:
- Есть здесь кто живой?
И тогда мой рассудок подвергся жуткому испытанию ужасом, незнакомым большинству людей. Кровь вымерзла в моих жилах, и безумие объяло меня, ибо во внезапном звуке, пронесшемся через воздух, многие годы не знавший движения, была сосредоточена вся мерзость, вся жуть чужого мира. Страшный голос настиг меня, он исходил из губ принцессы и служил мне ответом - всего лишь одно невыносимое слово:
- Нет!..
Эдгар А. По
Memento mori!
Судьба исполнена хитросплетений. И рок человеческий всеобъемлющ. Как вышло, что страх за чужую жизнь привел меня к проступку? Почему стремление к благу вывернуло намерения наизнанку?
Имя, которым нарекли меня при рождении, не имеет значения в этой истории. Я обитаю - или, вернее сказать, обитал - в замке, в сумрачной твердыне, едва ли не самой мрачной из всех крепостей окрестных земель. Здесь я родился, здесь прошло мое детство. Тут я вырос - если и не в высоту, то уж повзрослел годами. Недуг, изувечивший мое тело, пришелся мне весьма кстати - низкорослый, горбатый, я как нельзя лучше подходил на роль шута при дворе.
* * *
Принцесса доводилась мне хозяйкой. Мы жительствовали под одними и теми же сводами, но уделы наши разнились: я - карлик, гном, выходец из подземного мира, она - легкая, воздушная, как сильфида. Я закрываю глаза и вижу ее перед собой - смеющееся создание, сотканное из солнечный лучей и золотых пылинок. Чтобы она улыбалась, я переваливался с боку на бок, ковылял утиным шагом, тряс бубенцами на колпаке. Как прекрасна была она в веселье! А, между тем, подобно тому, как рядом с распустившимися цветами и зеленеющим кустарником соседствует мрачный авернов провал, так и в житие принцессы имелась скверная тайна.
Король, отец принцессы, празднуя рождение дочери, затеял пир. В замок были приглашены гости, объявлен был бал-маскарад. Главную анфиладу заранее подготовили и обустроили с роскошью, имевшей сродство с безумством. Каждое помещение имело свой цвет - алый, апельсиновый, желтковый, изумрудный, сапфировый, индиго, пурпурный. Все в этих комнатах - от обивки стен до мелочей на каминных полках - подчинялось радужной idée fixe. По замыслу, в каждой комнате должна была поджидать крестная, наряженная феей - и от всякой крошке-принцессе, кою несли на руках, полагались пожелание и подарок. Разгульное празднество, смесь церковного таинства и языческого торжества, вертелось вокруг новорожденной. Король и гости шумной толпой следовали из залы в залу, перед ними распахивались двери, до времени притворенные - чтобы не выдавать загодя сюрпризов. Наряды, драгоценные маски сменяли одна другую. Музыканты старались изо всех сил. Принцесса обрела множество добрых знамений - посулы красоты, добросердечия, счастья etc. Его величество, разгоряченный вином и общим весельем, держал шаг от заставы к заставе. Наконец, последние двери разомкнули створки. Комната за ними была затянута в черный бархат, свечи в ней не горели, лишь пламя из камина смутно освещало помещение. Фигура в черном балахоне и в черной маске встретила посольство, замершее на пороге.
- Кто осмелился играть с нами столь дерзкую шутку? - в ярости вопросил король. - Сорвите с ведьмы маску, чтобы мы узнали, кто именно будет нынче же наказан на конюшне!
Однако зловещая обитательница комнаты подняла руку и прежде, чем все опомнились, произнесла мрачное свидетельство:
- Вот мой подарок: в совершеннолетии принцесса умрет от укола веретена.
Толпа ряженых хлынула в комнату, людской водоворот закрутил короля, державшего младенца на руках. Крики, общая растерянность, отсутствие света были не на стороне придворных: в сутолоке ведьме удалось ускользнуть, и никто не проведал, кем она являлась.
Король объявил, что последнее пожелание произнесли лживые уста, и под страхом смерти запретил принимать его во внимание. Со временем пророчество ведьмы легло под спуд - но не забылось окончательно.
* * *
Как и многие, я знал изложенную выше историю. Но, в отличие от других, я относился к ней всерьез. С возрастом червоточина, терзавшая мое тело, коснулась и самой моей души. Что-то сродни эпилепсии, хворь, заставляющая недужного скрипеть зубами и ввергающая рассудок в отсутствующее состояние, одолевала меня. Через нее я узнал ощущение смерти; знание это меня ужаснуло. Оттого я не отбрасывал бездумно слова, произнесенные со злобой много лет назад. Я любил принцессу! Почтительность слуги, восхищение поклонника, страсть влюбленного сплавились в моем сердце. День за днем, час за часом принцесса приближалась на моих глазах к роковому возрасту. Я веселил ее, когда она нуждалась в шутках, и следил за ней, прячась за колоннами, когда она меня отпускала. Веретено! Оно стало моим проклятием, моим дамокловым клинком, подвешенным, как на волоске, на тонкой струйке песка в часовой колбе. По ночам меня мучили кошмары. Острие пронзало принцессе жилу, выпуская наружу жизненную влагу, существование без коей невозможно. Потом сны шагнули через рубежи закатов и рассветов и принялись мучить меня при свете дня. Ожидание смерти принцессы стало моей мономанией, собственно бытие отодвинулось на второй план, зато безумные фантазии теперь составили основу каждодневного времяпрепровождения. Реалии уступили место измышлениям.
Однажды, блуждая по замку, я наткнулся на каморку, которая уже не была обитаема. Кажется, когда-то в ней ютилась старая кормилица, давно уже покинувшая нашу юдоль. Предмет, валявшийся в углу, привлек меня. Веретено!.. это было оно! Грозное орудие рока притаилось в пределах крепости, проникнув в нее, аки тать в нощи! Я схватил его и судорожно сжал в кулаке, точно шею змеи. Разумеется, я не мог позволить, чтобы опасная суть оставалась здесь без присмотра. Я отнес веретено к себе и с того часа сделал себя сторожем убийцы. Оно разговаривало со мной. Томясь в заточении, веретено искушало меня, будто змей, ведающий не добро, но зло. Иногда, отвергая его нападки, я впадал в забытье, но намерения мои были тверды. Принцесса не догадывалась ни о чем. Веретено насылало на меня видения. Словно наяву, наблюдал я, как гибнет невинное создание, и приходил в себя с воплем, с пеной на истертых в припадке зубах. Мои силы таяли.
Как-то раз я очнулся от очередного кошмара посреди коридора. Мне и раньше доводилось бродить, словно лунатику, и я не удивился этому. Где-то слышались крики. Ковыляя, я двинулся по галерее. В воздухе были разлиты тревога и отчаяние. Дверь в покои принцессы оказалась не заперта. Челядь толпилась вокруг постели, в комнате стоял острый сырой запах. Я вошел. На меня оглянулись, люди дрогнули и расступились. Я подошел ближе и увидел принцессу. По ее белому горлу сбегала красная полоса - точно сколопендра вытянулась на асфоделевом лепестке.
Кто-то взял меня за руку. Я не сопротивлялся и смотрел на собственную кисть отрешенно, будто на чужую конечность. В кулаке было зажато веретено с окровавленным концом - убийственное оружие обзавелось собственной дланью.
* * *
Теперь я дожидаюсь своей участи в темнице. Я по-прежнему в замке, но обитателем его быть мне уже недолго. Без принцессы и замок, и двор, и сам король воспринимаются мною как туманный сон, тяжелящий голову. И, как когда-то, более всего я желаю избавиться от этой докуки. Когда-нибудь - возможно, через сто лет или даже завтра поутру - я, наконец, проснусь… но где именно?