Солнцеворот
(Кварта первая)
Водолей
Егор утоп в январе - ушел в прорубь, ненароком продавив ногами истончившийся ледяной край, и был затянут под мутную стылую корку. Набежавшие мужики потыкали для успокоения совести жердями в воду, зачем-то бросали сеть. Не сыскали.
Молодая Надюха, овдовевшая без времени, на первых порах будто умом тронулась - все мужа назад ждала. Память о нем у Надюхи была, что рана: мокнет, да не заживает. А потом люди сказывать начали: с утра у Надюхи воды по полу налито, тут и там - лужи. И постель мокра, и скатерка на столе. Сама же успокоилась, заулыбалась, даже округлилась. И не просто поправилась: брюхом поперла. Нагуляла, стало быть. Пацаненок у нее аккурат в следующем январе родился - невесть от кого. Егоркой назвала. Растила одна.
Егорка подрос, в рыбалке прославился. Без улова никогда не оставался, точно ему кто рыбу под водой подгонял. И раков таскал - самых больших, черных.
Одна беда была - ссался. Детвора его «водолейкой» дразнила. Очень он из-за этого переживал. Соседки Надюху успокаивали: зато в армию парня не возьмут. И что же? В восемнадцать лет - будто отрезало. В самый призывной возраст. Что и говорить: повезло, как утопленнику.
Рыбы
Бабку Нюру кошатницей прозвали. А как иначе? Готовила себе бабка Нюра по большей части рыбу - жарила, тушила, парила. Самую дешевую. Понятное дело: и по силам, и сытно, и для здоровья невредно. Хвосты и головы зазря не выбрасывала - кошкам отдавала:
- Кис-кис!..
Те около нее так и вились.
А на масленицу бабка блинцы жарила. Блинцы хороши со сметанкой, да с краснорыбицей, да с икоркой. Ну, икорку бабка Нюра кабачковую на стол выставляла. Сметанку пожиже покупала. А вот красной филейкой тешить себя умудрялась.
Всю масленичную неделю сковородкой чадила, пускала из фортки дым в небо. Ох, и вонища!
И кошек не забывала. С утра встанет, бросает им головы на снег, приговаривает:
- Кушайте, кушайте, рыбки мои!..
Ласковая она была, бабка Нюра-то.
Овен
В марте дело было. Ехал один мужик ночью. Вдруг видит поодаль - вроде свечечка теплится. Свет от нее чудной: не то синий, не то впрозелень. А близ тракта, на обочине, барашек стоит. И хозяина у него не наблюдается.
Остановился мужик. К бяшке подвалил. Барашек не пугается, сам к мужику тянется. Только глаза у него диковинные: смотрит, будто человек. И улыбается.
Мужик-то смекнул: клад ему в руки дается. Он подобных баек богато слыхивал - кто не растеряется, тому любое захоронение достанется, хоть заговоренное, хоть охраняемое. Тут главное - удачу по недомыслию не спугнуть. Взял - и саданул барашка наотмашь, как знающие рассказчики советовали. Барашек прочь. Мужик за ним. Бегут туда, где светится. И что же? Сыскал-таки мужик хрон.
А поутру и самого мужика нашли. Прямо у захоронения, при могильнике. Там контейнер один потек, с отходами, мужику и хватило.
Охрану полигона потом долго трясли, да только что с нее взять? Кому судьба сама навстречу прет, тот от прибытка не увернется.
Водолей
Егор утоп в январе - ушел в прорубь, ненароком продавив ногами истончившийся ледяной край, и был затянут под мутную стылую корку. Набежавшие мужики потыкали для успокоения совести жердями в воду, зачем-то бросали сеть. Не сыскали.
Молодая Надюха, овдовевшая без времени, на первых порах будто умом тронулась - все мужа назад ждала. Память о нем у Надюхи была, что рана: мокнет, да не заживает. А потом люди сказывать начали: с утра у Надюхи воды по полу налито, тут и там - лужи. И постель мокра, и скатерка на столе. Сама же успокоилась, заулыбалась, даже округлилась. И не просто поправилась: брюхом поперла. Нагуляла, стало быть. Пацаненок у нее аккурат в следующем январе родился - невесть от кого. Егоркой назвала. Растила одна.
Егорка подрос, в рыбалке прославился. Без улова никогда не оставался, точно ему кто рыбу под водой подгонял. И раков таскал - самых больших, черных.
Одна беда была - ссался. Детвора его «водолейкой» дразнила. Очень он из-за этого переживал. Соседки Надюху успокаивали: зато в армию парня не возьмут. И что же? В восемнадцать лет - будто отрезало. В самый призывной возраст. Что и говорить: повезло, как утопленнику.
Рыбы
Бабку Нюру кошатницей прозвали. А как иначе? Готовила себе бабка Нюра по большей части рыбу - жарила, тушила, парила. Самую дешевую. Понятное дело: и по силам, и сытно, и для здоровья невредно. Хвосты и головы зазря не выбрасывала - кошкам отдавала:
- Кис-кис!..
Те около нее так и вились.
А на масленицу бабка блинцы жарила. Блинцы хороши со сметанкой, да с краснорыбицей, да с икоркой. Ну, икорку бабка Нюра кабачковую на стол выставляла. Сметанку пожиже покупала. А вот красной филейкой тешить себя умудрялась.
Всю масленичную неделю сковородкой чадила, пускала из фортки дым в небо. Ох, и вонища!
И кошек не забывала. С утра встанет, бросает им головы на снег, приговаривает:
- Кушайте, кушайте, рыбки мои!..
Ласковая она была, бабка Нюра-то.
Овен
В марте дело было. Ехал один мужик ночью. Вдруг видит поодаль - вроде свечечка теплится. Свет от нее чудной: не то синий, не то впрозелень. А близ тракта, на обочине, барашек стоит. И хозяина у него не наблюдается.
Остановился мужик. К бяшке подвалил. Барашек не пугается, сам к мужику тянется. Только глаза у него диковинные: смотрит, будто человек. И улыбается.
Мужик-то смекнул: клад ему в руки дается. Он подобных баек богато слыхивал - кто не растеряется, тому любое захоронение достанется, хоть заговоренное, хоть охраняемое. Тут главное - удачу по недомыслию не спугнуть. Взял - и саданул барашка наотмашь, как знающие рассказчики советовали. Барашек прочь. Мужик за ним. Бегут туда, где светится. И что же? Сыскал-таки мужик хрон.
А поутру и самого мужика нашли. Прямо у захоронения, при могильнике. Там контейнер один потек, с отходами, мужику и хватило.
Охрану полигона потом долго трясли, да только что с нее взять? Кому судьба сама навстречу прет, тот от прибытка не увернется.