Былое и небывалое
Предисловие, которое не обязательно читать
Некоторое время назад я прочел пару книжек Бушкова - «Рельсы под луной» и «Другая улица». В них он собрал очередную порцию баек о мистических случаях из жизни. Первая показалась мне поинтереснее, вторая - поскучнее и вымученнее: всякую историю, укладывающуюся в предложение «Глянул в окно - там неведома хня, протрезвел проморгался - она пропала» автор растягивает на много страниц. И сюжеты, когда истощается фантазия, начинают повторяться. Впрочем, Бушков уверяет, что все это не вымысел, а литературная обработка отчетов о реальных происшествиях.
К чему я это? А вот к чему. Правдивые истории и у меня найдутся. Запишу-ка я их для памяти. А уж насколько они приукрашены - пусть останется на моей совести и на догадливости читателей.
Нитка
Есть у нас промышленное предприятие. Большое. И территория у него очень большая. А на этой территории, среди корпусов и рабочих зон, есть площадки складирования, на которых хранится всякое оборудование. Что-то там осело всерьез и надолго, что-то порой увозят, что-то привозят. Агрегаты самые разные, и размеры у них - от скромных до громадных.
И вот какой случай. Зима, снег. Приходит на предприятие известие, что должны вскоре привезти три огромных штуковины. А по этому поводу нужно подготовить место, куда их разгрузят.
Начальство нагнало работяг, в телогрейках и с лопатами. Инженер пришел, в руках - бумажка с данными на оборудование: габариты, вес, инвентарные номера по бухгалтерии. Прикинул: три блока, каждый в основании два на пять, высота три с половиной, двадцать шесть транспортных тонн. А под снегом - бетонные плиты, на грунт уложенные. Площадка. Корень квадратный, тангенс... вот и выходит, что снег лопатами нужно разгребать здесь, там и вот тут.
Разгребли, привезли, сгрузили и выставили в ряд. После этого в истории антракт до самой весны. А весной снег стаял, и стал виден казус. Одну штуковину поставили не как нужно, а сместили в сторону, и часть ее основания с бетона на грунт вылезла, примерно на треть. Причем под основанием у нее шпалы уложены, на которых она как комод на ножках. И те шпалы, что на грунте, стали в размякшей весенней глине тонуть, а весь агрегат, соответственно, по-пизански покосился.
Забили тревогу, начальству доложили. Спецы пришли на безобразие смотреть. По всему выходит, что штуковину требуется срочно переставлять, так как смещается она, словно часовая стрелка - медленно и вроде бы незаметно, но неотвратимо.
Ситуация накалилась. Начальство ярилось и искало виновных. Люди причастные подыскивали оправдания. Даже простые работяги переживали: убыток от возможной порчи агрегата при падении был велик, прощай премия, да и накрыть этой штукой нечаянно вполне может.
Здесь нужно пояснить: сложную махину просто так не подвинешь. Делается это особой техникой, с привлечением специалистов, дорого и нескоро, так как подобных фирм раз-два и обчелся, заказов у них много, и очередь длинная. А требуется неотложно, пока не стало поздно.
Тут-то и вклинился Петрович. Он на предприятии работал чуть не с детства. Таких на каждом производстве встретить можно. Немногословный, пожилой, седой. Поймал молодого рабочего, скомандовал:
- Беги в контору, спроси у баб нитку, тащи сюда живо.
Тот метнулся, принес.
Петрович глянул и осерчал:
- Дура! Кто ж для этого желтую берет? Черная или красная нужна!
А нить ему дали шелковую, толстую, ей конторские книги прошивали и опечатывали.
Новая нитка оказалась обычной, тонкой, как для штопки, зато черной. Петрович один ее конец к покосившемуся агрегату привязал, натянул и другим концом к его соседу многотонному, за какой-то тонкий стержень, примотал. При этом все бурчал негромко. Вроде не ругался, а слышалось чудно и непонятно. Потом сказал:
- Все, расходимся. Ничего с железякой не будет. Ставлено крепко, такелажников дождется.
Повернулся и сам прочь пошел.
Народ плечами пожал, переглянулся, никто ничего не понял. Только заметили потом, что падение и впрямь остановилось. Наклонная махина, которой одна дорога была боком в грязь, застопорилась, как привязанная.
У Петровича потом долго пытались выпытать, что это он сотворил. Тот отмахивался: "маячок", мол, поставил. "Маячок" - нехитрое такое приспособление, стеклышко, нить или бумажка на трещине. Начнут края смещаться, он и лопнет, сигнал подаст. Или продолжится крен агрегата, тот же эффект. Вроде правду отвечал Петрович, да не всю. Не остановить хлипкому "маячку" напора, а вот поди ж ты.
Лужа под агрегатом все росла, грязь ширилась, но косой конструкции все было нипочем. К наклонному силуэту привыкли и работяги, и начальство. Сначала Петровича часто спрашивали, то с подковыркой, то с любопытством: признайся, что же ты учудил, и как оно действует? Тот отмалчивался.
Понемногу от него отстали. Самому приставучему, когда другие уже угомонились, сдержанный Петрович коротко пообещал:
- Допросишься у меня, я тебя такой ниткой поперек судьбы перевяжу.
И так это прозвучало, что балабол враз его в покое оставил.
У нас временное - самое что ни на есть постоянное. Хотели на предприятии со своей бедой лишь до такелажников дотерпеть, а теперь и думать про них забыли: нитка оказалась и проще, и дешевле.
И еще. Все знают, как обычные нитки под открытым небом гниют, а нить Петровича все как новенькая. Ни дожди, ни солнце ее не берут. Даже слабину она не дала, хотя со дня, когда Петрович ее натянул, уже месяцев семь прошло.
Собака
Недавно беседовали с С., моим коллегой. Поведал он мне историю
«Мы обычно на новый год улетаем куда-нибудь, - начал С. - До того, как мелкий родился, в Тай или на Бали. С мелким в Египет. А тут все один к одному: кризис, курс доллара, Египет закрыли. Прикинули, что в этот раз экзотическое путешествие всей семьей не потянем. Моя говорит:
- Поехали тогда к бабушке в деревню.
Я сначала чуть не послал ее: охренительный вариант, вместо «олл инклюзив» в глушь под Истру ехать. Но мелкий вдруг маму поддержал. Короче, набили полный багажник продуктами, поехали.
Деревня, где бабка жены живет, глухомань. Таких в Подмосковье, считай, не осталось почти. Я имею в виду, что ни один коттеджный поселок еще к околице вплотную не подступил. Хотя лес под застройку уже вырубают на пути, видели. Дорога так себе, на джипе проедешь. В самой деревне полторы улицы. Бабкин дом предпоследний. В последнем зимой не живет уже никто. Таких в деревне половина. Тракторов ни у кого за забором не видел, а снежный плуг в нескольких дворах есть. У бабки огород, забор-штакетник, за ним что-то вроде поля при деревне (там картошку, кажется, сажают), а еще дальше лесок начинается. Метров триста до него, наверное, может, пятьсот. Лес жидкий, чахлый.
Как ни странно, время хорошо провели. Елку я рубить не стал. Во дворе у бабки столб деревянный, электрический. Я на уровне головы гвозди в него по кругу повбивал, в землю - электроды (в сарае откуда-то нашлись). Веревки натянул, гирлянды развесил. Как на Кутузовском получилось! Телевизор есть, еды навалом. Бабка рада: внучка и правнук приехали! Мы там, если честно, редко бываем. Не тянет меня в деревню. Но тут вышел новый год с импортозамещением.
Первого января, как проспались, хотели с мелким снежную бабу слепить. Не вышло, снега много, но он пушистый, сухой, плохо липнет. Время уже сильно после обеда, три, наверное. Серые такие сумерки. Ладно, я курю, мелкий по двору бродит. Копошится у забора. Деваться там некуда, я спокоен. Потом смотрю: он с кем-то общается. Псина снаружи подбрела. Двор-терьер в ошейнике. Белый, в рыжих и черных пятнах. В снегу по самое пузо стоит, и борозда куда-то к лесу тянется. Одно пятно вокруг глаза, из-за него кажется, будто собакер подмигивает. Мелкий говорит:
- Он кушать хочет, давай покормим!
Я в окошко стукнул, жена сосисок дала. Подошел к штакетнику, псу одну протягиваю. Он топчется, морду тянет, но не подходит. Я бросил сосиску на снег, она утонула. Пес даже носом не повел.
- Сытый, - говорю мелкому.
Он возражает:
- Тебя боится.
Ну, я сыну сосиски в руки сунул, говорю:
- Корми сам, - потому как псина совершенно безобидная.
Отошел, чтобы не дымить на своего, сигарету новую закурил. Пса за сыном не видно почти. Тут вдруг мелкий радостно так: взял, взял! И шорх, шорх - это собакер к лесу в снегу погреб.
Дома командую мелкому:
- Мой руки, их пес облизал.
Мелкий:
- Не облизывал!
- Как же так, - спрашиваю, - он же сосиски пастью с ладони хапнул?
А мелкий объясняет:
- Он вот так их забрал (тут С. изобразил: вытянул вперед руку с растопыренной пятерней, свел пальцы в щепоть и ко рту их поднес).
- Ага, - говорю. - Прямо вот так. Лапой в рот.
Мой кивает: папа все правильно понял! Не знает еще слова «сарказм».
На другой день псина снова пришла. Стоит за забором, молчит и ждет. Подмигивает.
Я сходил, взял колбаски. Немного, пару кусочков. Протягиваю - не берет. Руку тяну дальше - отступает. Бока в снегу, спина, башка и хвост над сугробом торчит. Подождал, посмотрел на меня и к лесу. Да, кстати, снова конец дня был. Пес на меня все оборачивался. Метров через сто пятьдесят притормозил. Там из снега что-то торчало - не то палка, не то железка. Он на нее, похоже, поссал. Лапу поднял, а она какая-то чудная, сломанная, что ли. Будто изгиб у нее лишний. Ну, и к лесу. Я колбасу на снег за изгородь бросил. Туда, где он примят был. Не на стол же возвращать.
На следующий день после завтрака вышел покурить. Зачем-то к забору подошел колбасу проверить. А ее нет. Пес, похоже, приходил. Не то чтобы я специально следы запоминал, но борозда новая появилась рядом со штакетинами. Я сверху глянул… Там отпечаток один получше других получился. Точнее, он один и вышел, остальные просто осыпались. След… Короче, четыре пальца.
(С. поджал большой палец под ладонь и растопырил оставшиеся, показал мне.)
Я подумал сначала, что вороний. Но у птиц один палец назад торчит. А тут они веером. Да и ворон я в деревне еще не видел с приезда. Стою, смотрю. Понимаю, что ерунда полная. Сигарету спалил. Зацепило меня.
Вышел со двора, обогнул соседний участок. Хотел по следам к лесу пройти, проследить, откуда пес является. Зачем - сам не знаю. Лыж у меня не было, у бабки - тоже, конечно. Ботинки у меня высокие, тимберленды. Поперся через поле. Сгоряча ничего, а потом снег выше колена. Метров через сто спекся. Это кажется, будто по снегу идти легко, раз он пушистый. От меня пар, в боку режет, пить хочется, хоть снег горстями жри. И тут впереди, между кустами, знакомая морда. На меня глядит. До пса - вдвое дальше, чем до дворов. Я дыхание перевел. И вдруг подумал: что, если собакер мне сейчас пятерней помашет? Привет, мол? И такой меня мороз продрал на ровном месте!
Только что кипел от натуги, а тут чуть не трясусь от озноба. И страшно отчего-то, пусть день на дворе, хоть и серенький. Я обратно. А оттого, что спиной к лесу, еще жутче.
Я бы решил, что ко мне белочка в гости зашла, а не собачка. Но пил-то умеренно, и не самогон, а коньячок, с собой привез.
Перед закатом еще по деревне прогулялся: раз на псе ошейник, значит, он от кого-то приходит? А населенных пунктов поблизости нет. Может, местный, крюки пишет? Не нашел.
Вечером дождался, когда жена мелкого стала укладывать. К бабке наедине подвалил:
- А что тут у вас с бродячими собаками? Не бешеные ли?
Та помолчала, а потом в глаза мне:
- Видел, что ли? Из леса приходили?
- Не приходили, а приходил. Один. Сосиски ест. Мы его с мелким кормили.
- И хорошо, что покормили. Только во двор не приглашайте.
- Почему? И что за собака?
- Нипочему. Негоже это. Хоть собаку, хоть кого. Пришли, ушли в лес - и бог с ними. Беду просто так не принесут, бояться нечего. Главное - не приглашать и калитку перед ними не распахивать.
Я ее пытался еще расспросить. Про пальцы. Про то, как пес еду в рот запихивает. Уперлась дура старая. Нечего, мол, ей больше рассказать. И вообще, спать пора.
Утром я своих построил, в машину загрузил и домой. Жена удивилась, мелкий ныл. Бабка промолчала.
Я, если подумать, не от самой псины деру дал. А от той серьезности, с какой меня бабка выслушала. Не улыбнулась, пальцем у виска не покрутила. И инструктировала четко: не приглашать.
Своей не рассказывал. Жена не бабка, подумает, что допился. Самое главное - не знаю теперь, как в дальнейшем от таких поездок отбрехиваться. Сам не хочу, и семье там делать нечего.
Я, между прочим, мелкого потом еще не раз пытал. Но он тоже хорош - вечно насочиняет себе такого, что сам поверит. Просил его пса деревенского нарисовать. Нарисовал огурец с головой, ножки-линии с черточками-пальцами. Правда, он и лошадь так рисует, лишь размером побольше (горожанин, лошадку живую не видел). И других собак так же. Вот только у всех животных пальцы на картинках прямые, а у твари из леса вниз загнуты».
«Водит»
Я ни разу не грибник, сбором даров леса не увлекаюсь, поэтому первая часть повествования - с чужих слов. Есть на юге за МКАДом участок на карте. Леса-поля-речка, деревушки понатыканы. Теперь там повсюду новенькие застройки, но речь пойдет о событиях достаточно давних, когда кирпичный коттедж за каждой елкой еще не прятался.
По рассказам местных жителей, место в лесочке было очень грибное. Но ходить туда народ как-то не любил. Очень уж часто эти походы нерадостно заканчивались. Ладно «дачники», как москвичей снисходительно деревенские называли, они люди бестолковые, без метро под боком сразу теряются. Так ведь и сами местные впросак попадали.
«Набрали грибов, пошли назад. Плутали, плутали. Грибы бросили, корзины бросили. Насилу сами вернулись», - обычный для тех краев (и времен) рассказ.
Одна байка вообще анекдотическая. Вошел в деревушку ближе к полуночи мужичок. Волосы дыбом, глаза квадратные. Благо, дело было летом, не все еще спали. Спрашивает у местных: где это он сейчас, и как тут автобус найти? Объясняют ему: это деревня Дровнино, а автобусов до завтра уже не будет. Мужичок за голову схватился. У него интересуются: сам-то откуда здесь взялся? Рассказывает: был в гостях, в деревне Сипягино. Ближе к вечеру вызвался сходить за выпивкой в палатку. Где палатка, ему рассказали - найти, мол, несложно. Вот, с той поры и ищет. Тут уж деревенские глаза выпучили: между Сипягино и Дровнино - четыре километра леса без признаков жилья. Представьте себе огромную букву «П»: две эти деревни на ее кончиках находятся, цивилизация с дорогами вдоль палочек буквы расположилась, а в середине - те самые грибные места. Зачем «дачник» в поисках бутылки в чащу поперся?! Сам он объяснить так и не смог. Помнил, что на околицу Сипягино выбрался, к лесу, а там будто повел его кто. Сжалились в Дровнино над бедолагой, на частной машине назад вернули. Двадцать пять километров по той самой «П», между прочим.
А вот что со мной лично произошло. Не в самом грибном царстве, но поблизости. Довелось мне по необходимости пройтись по трассе ЛЭП. Тянулись бетонные опоры с проводами по краю поля, вдоль леса, повторяя все изгибы кромки. В одном месте лесок выдавался в поле длиннющей узкой косой. В одну сторону я честно обогнул этот клин. А на обратном пути не захотелось мне силы на полный маршрут тратить. Решил я путь спрямить и лесную полосу поперек пересечь. Прикинул направление и между деревьями зашагал.
Через десять минут я все так же шел по леску. И через пятнадцать тоже. Деревья стояли не часто, солнце над головой, в леске светло. Под ногами мокрый мох: от подошвы след остается, и влага в нем проступает. Несколько раз я обманывался - казалось, что впереди виднеется просвет (поле), но все это оказывались отдельные прогалы между стволами.
Страшно не было. Была досада: лесок - тьфу, переплюнуть можно, поднатужившись, а вот времени на него пришлось потратить невесть сколько. Потом постепенно появилось у меня чувство, что затея зряшная. Бывает же, что интуиция подсказывает - не выйдет ничего. Вот так и тогда. Но у меня упрямство взыграло. Представил я, что придется сейчас назад возвращаться, а затем еще петлю выписывать. Обидно! Зубы стиснул и вперед. Вот вроде опушка показалась… Нет, не она. А вон долгожданные провода прямо по курсу блеснули… Тоже померещилось.
Елки-березки. Тепло, солнечно. Птички поют. Спокойно вокруг. Вот только лесок этот безобидный все не кончается и не кончается. Внутренний голос уже в ухо орет: поворачивай! Я прикинул - может, сбился и теперь вдоль лесного клина движусь? Дал вбок под девяносто градусов, потом еще под сорок пять. Как ни крути, но должен бы край зацепить - ан нет! Наконец, остановился я и назад развернулся. С учетом последних загибов без ориентиров идти не стоило. Я на следы свои посмотрел - цепочка тянется. И вдруг след у самых моих ног исчезать стал. Придавленный мох распрямился, и одинокая травинка, ногой зацепленная, приподнялась. Зелень в лесу свежая, сильная, чужим воздействиям сопротивляется. Я представил, как сейчас моя спасительная нить к выходу из лабиринта сгинет, и заспешил, чтобы не остаться, как Гензель без камешков, в жиденькой чаще. Только чем сильнее я шаг прибавлял, тем быстрее следы пропадали. В конце концов, я бежал между деревьями, а передо мной следы будто кто тряпкой стирал.
Что сказать? Выбрался я в поле с той же стороны, с какой входил. В тот момент я лишь разозлился на себя да на природу.
Лишь много позже я вот что осознал. В летнем лесочке с влажным мхом на земле самые ранние мои следы должны были первыми сгладиться. Вышло же наоборот: дальние дольше всего держались, а те, что поблизости, прятались, едва я к ним подступал.
Леший, инопланетяне, место проклятое? Не знаю. В одном уверен: ни грибов, ни корзинки у меня не было, и вместо них я с полкило за время пробежки потерял.
Некоторое время назад я прочел пару книжек Бушкова - «Рельсы под луной» и «Другая улица». В них он собрал очередную порцию баек о мистических случаях из жизни. Первая показалась мне поинтереснее, вторая - поскучнее и вымученнее: всякую историю, укладывающуюся в предложение «Глянул в окно - там неведома хня, протрезвел проморгался - она пропала» автор растягивает на много страниц. И сюжеты, когда истощается фантазия, начинают повторяться. Впрочем, Бушков уверяет, что все это не вымысел, а литературная обработка отчетов о реальных происшествиях.
К чему я это? А вот к чему. Правдивые истории и у меня найдутся. Запишу-ка я их для памяти. А уж насколько они приукрашены - пусть останется на моей совести и на догадливости читателей.
Нитка
Есть у нас промышленное предприятие. Большое. И территория у него очень большая. А на этой территории, среди корпусов и рабочих зон, есть площадки складирования, на которых хранится всякое оборудование. Что-то там осело всерьез и надолго, что-то порой увозят, что-то привозят. Агрегаты самые разные, и размеры у них - от скромных до громадных.
И вот какой случай. Зима, снег. Приходит на предприятие известие, что должны вскоре привезти три огромных штуковины. А по этому поводу нужно подготовить место, куда их разгрузят.
Начальство нагнало работяг, в телогрейках и с лопатами. Инженер пришел, в руках - бумажка с данными на оборудование: габариты, вес, инвентарные номера по бухгалтерии. Прикинул: три блока, каждый в основании два на пять, высота три с половиной, двадцать шесть транспортных тонн. А под снегом - бетонные плиты, на грунт уложенные. Площадка. Корень квадратный, тангенс... вот и выходит, что снег лопатами нужно разгребать здесь, там и вот тут.
Разгребли, привезли, сгрузили и выставили в ряд. После этого в истории антракт до самой весны. А весной снег стаял, и стал виден казус. Одну штуковину поставили не как нужно, а сместили в сторону, и часть ее основания с бетона на грунт вылезла, примерно на треть. Причем под основанием у нее шпалы уложены, на которых она как комод на ножках. И те шпалы, что на грунте, стали в размякшей весенней глине тонуть, а весь агрегат, соответственно, по-пизански покосился.
Забили тревогу, начальству доложили. Спецы пришли на безобразие смотреть. По всему выходит, что штуковину требуется срочно переставлять, так как смещается она, словно часовая стрелка - медленно и вроде бы незаметно, но неотвратимо.
Ситуация накалилась. Начальство ярилось и искало виновных. Люди причастные подыскивали оправдания. Даже простые работяги переживали: убыток от возможной порчи агрегата при падении был велик, прощай премия, да и накрыть этой штукой нечаянно вполне может.
Здесь нужно пояснить: сложную махину просто так не подвинешь. Делается это особой техникой, с привлечением специалистов, дорого и нескоро, так как подобных фирм раз-два и обчелся, заказов у них много, и очередь длинная. А требуется неотложно, пока не стало поздно.
Тут-то и вклинился Петрович. Он на предприятии работал чуть не с детства. Таких на каждом производстве встретить можно. Немногословный, пожилой, седой. Поймал молодого рабочего, скомандовал:
- Беги в контору, спроси у баб нитку, тащи сюда живо.
Тот метнулся, принес.
Петрович глянул и осерчал:
- Дура! Кто ж для этого желтую берет? Черная или красная нужна!
А нить ему дали шелковую, толстую, ей конторские книги прошивали и опечатывали.
Новая нитка оказалась обычной, тонкой, как для штопки, зато черной. Петрович один ее конец к покосившемуся агрегату привязал, натянул и другим концом к его соседу многотонному, за какой-то тонкий стержень, примотал. При этом все бурчал негромко. Вроде не ругался, а слышалось чудно и непонятно. Потом сказал:
- Все, расходимся. Ничего с железякой не будет. Ставлено крепко, такелажников дождется.
Повернулся и сам прочь пошел.
Народ плечами пожал, переглянулся, никто ничего не понял. Только заметили потом, что падение и впрямь остановилось. Наклонная махина, которой одна дорога была боком в грязь, застопорилась, как привязанная.
У Петровича потом долго пытались выпытать, что это он сотворил. Тот отмахивался: "маячок", мол, поставил. "Маячок" - нехитрое такое приспособление, стеклышко, нить или бумажка на трещине. Начнут края смещаться, он и лопнет, сигнал подаст. Или продолжится крен агрегата, тот же эффект. Вроде правду отвечал Петрович, да не всю. Не остановить хлипкому "маячку" напора, а вот поди ж ты.
Лужа под агрегатом все росла, грязь ширилась, но косой конструкции все было нипочем. К наклонному силуэту привыкли и работяги, и начальство. Сначала Петровича часто спрашивали, то с подковыркой, то с любопытством: признайся, что же ты учудил, и как оно действует? Тот отмалчивался.
Понемногу от него отстали. Самому приставучему, когда другие уже угомонились, сдержанный Петрович коротко пообещал:
- Допросишься у меня, я тебя такой ниткой поперек судьбы перевяжу.
И так это прозвучало, что балабол враз его в покое оставил.
У нас временное - самое что ни на есть постоянное. Хотели на предприятии со своей бедой лишь до такелажников дотерпеть, а теперь и думать про них забыли: нитка оказалась и проще, и дешевле.
И еще. Все знают, как обычные нитки под открытым небом гниют, а нить Петровича все как новенькая. Ни дожди, ни солнце ее не берут. Даже слабину она не дала, хотя со дня, когда Петрович ее натянул, уже месяцев семь прошло.
Собака
Недавно беседовали с С., моим коллегой. Поведал он мне историю
«Мы обычно на новый год улетаем куда-нибудь, - начал С. - До того, как мелкий родился, в Тай или на Бали. С мелким в Египет. А тут все один к одному: кризис, курс доллара, Египет закрыли. Прикинули, что в этот раз экзотическое путешествие всей семьей не потянем. Моя говорит:
- Поехали тогда к бабушке в деревню.
Я сначала чуть не послал ее: охренительный вариант, вместо «олл инклюзив» в глушь под Истру ехать. Но мелкий вдруг маму поддержал. Короче, набили полный багажник продуктами, поехали.
Деревня, где бабка жены живет, глухомань. Таких в Подмосковье, считай, не осталось почти. Я имею в виду, что ни один коттеджный поселок еще к околице вплотную не подступил. Хотя лес под застройку уже вырубают на пути, видели. Дорога так себе, на джипе проедешь. В самой деревне полторы улицы. Бабкин дом предпоследний. В последнем зимой не живет уже никто. Таких в деревне половина. Тракторов ни у кого за забором не видел, а снежный плуг в нескольких дворах есть. У бабки огород, забор-штакетник, за ним что-то вроде поля при деревне (там картошку, кажется, сажают), а еще дальше лесок начинается. Метров триста до него, наверное, может, пятьсот. Лес жидкий, чахлый.
Как ни странно, время хорошо провели. Елку я рубить не стал. Во дворе у бабки столб деревянный, электрический. Я на уровне головы гвозди в него по кругу повбивал, в землю - электроды (в сарае откуда-то нашлись). Веревки натянул, гирлянды развесил. Как на Кутузовском получилось! Телевизор есть, еды навалом. Бабка рада: внучка и правнук приехали! Мы там, если честно, редко бываем. Не тянет меня в деревню. Но тут вышел новый год с импортозамещением.
Первого января, как проспались, хотели с мелким снежную бабу слепить. Не вышло, снега много, но он пушистый, сухой, плохо липнет. Время уже сильно после обеда, три, наверное. Серые такие сумерки. Ладно, я курю, мелкий по двору бродит. Копошится у забора. Деваться там некуда, я спокоен. Потом смотрю: он с кем-то общается. Псина снаружи подбрела. Двор-терьер в ошейнике. Белый, в рыжих и черных пятнах. В снегу по самое пузо стоит, и борозда куда-то к лесу тянется. Одно пятно вокруг глаза, из-за него кажется, будто собакер подмигивает. Мелкий говорит:
- Он кушать хочет, давай покормим!
Я в окошко стукнул, жена сосисок дала. Подошел к штакетнику, псу одну протягиваю. Он топчется, морду тянет, но не подходит. Я бросил сосиску на снег, она утонула. Пес даже носом не повел.
- Сытый, - говорю мелкому.
Он возражает:
- Тебя боится.
Ну, я сыну сосиски в руки сунул, говорю:
- Корми сам, - потому как псина совершенно безобидная.
Отошел, чтобы не дымить на своего, сигарету новую закурил. Пса за сыном не видно почти. Тут вдруг мелкий радостно так: взял, взял! И шорх, шорх - это собакер к лесу в снегу погреб.
Дома командую мелкому:
- Мой руки, их пес облизал.
Мелкий:
- Не облизывал!
- Как же так, - спрашиваю, - он же сосиски пастью с ладони хапнул?
А мелкий объясняет:
- Он вот так их забрал (тут С. изобразил: вытянул вперед руку с растопыренной пятерней, свел пальцы в щепоть и ко рту их поднес).
- Ага, - говорю. - Прямо вот так. Лапой в рот.
Мой кивает: папа все правильно понял! Не знает еще слова «сарказм».
На другой день псина снова пришла. Стоит за забором, молчит и ждет. Подмигивает.
Я сходил, взял колбаски. Немного, пару кусочков. Протягиваю - не берет. Руку тяну дальше - отступает. Бока в снегу, спина, башка и хвост над сугробом торчит. Подождал, посмотрел на меня и к лесу. Да, кстати, снова конец дня был. Пес на меня все оборачивался. Метров через сто пятьдесят притормозил. Там из снега что-то торчало - не то палка, не то железка. Он на нее, похоже, поссал. Лапу поднял, а она какая-то чудная, сломанная, что ли. Будто изгиб у нее лишний. Ну, и к лесу. Я колбасу на снег за изгородь бросил. Туда, где он примят был. Не на стол же возвращать.
На следующий день после завтрака вышел покурить. Зачем-то к забору подошел колбасу проверить. А ее нет. Пес, похоже, приходил. Не то чтобы я специально следы запоминал, но борозда новая появилась рядом со штакетинами. Я сверху глянул… Там отпечаток один получше других получился. Точнее, он один и вышел, остальные просто осыпались. След… Короче, четыре пальца.
(С. поджал большой палец под ладонь и растопырил оставшиеся, показал мне.)
Я подумал сначала, что вороний. Но у птиц один палец назад торчит. А тут они веером. Да и ворон я в деревне еще не видел с приезда. Стою, смотрю. Понимаю, что ерунда полная. Сигарету спалил. Зацепило меня.
Вышел со двора, обогнул соседний участок. Хотел по следам к лесу пройти, проследить, откуда пес является. Зачем - сам не знаю. Лыж у меня не было, у бабки - тоже, конечно. Ботинки у меня высокие, тимберленды. Поперся через поле. Сгоряча ничего, а потом снег выше колена. Метров через сто спекся. Это кажется, будто по снегу идти легко, раз он пушистый. От меня пар, в боку режет, пить хочется, хоть снег горстями жри. И тут впереди, между кустами, знакомая морда. На меня глядит. До пса - вдвое дальше, чем до дворов. Я дыхание перевел. И вдруг подумал: что, если собакер мне сейчас пятерней помашет? Привет, мол? И такой меня мороз продрал на ровном месте!
Только что кипел от натуги, а тут чуть не трясусь от озноба. И страшно отчего-то, пусть день на дворе, хоть и серенький. Я обратно. А оттого, что спиной к лесу, еще жутче.
Я бы решил, что ко мне белочка в гости зашла, а не собачка. Но пил-то умеренно, и не самогон, а коньячок, с собой привез.
Перед закатом еще по деревне прогулялся: раз на псе ошейник, значит, он от кого-то приходит? А населенных пунктов поблизости нет. Может, местный, крюки пишет? Не нашел.
Вечером дождался, когда жена мелкого стала укладывать. К бабке наедине подвалил:
- А что тут у вас с бродячими собаками? Не бешеные ли?
Та помолчала, а потом в глаза мне:
- Видел, что ли? Из леса приходили?
- Не приходили, а приходил. Один. Сосиски ест. Мы его с мелким кормили.
- И хорошо, что покормили. Только во двор не приглашайте.
- Почему? И что за собака?
- Нипочему. Негоже это. Хоть собаку, хоть кого. Пришли, ушли в лес - и бог с ними. Беду просто так не принесут, бояться нечего. Главное - не приглашать и калитку перед ними не распахивать.
Я ее пытался еще расспросить. Про пальцы. Про то, как пес еду в рот запихивает. Уперлась дура старая. Нечего, мол, ей больше рассказать. И вообще, спать пора.
Утром я своих построил, в машину загрузил и домой. Жена удивилась, мелкий ныл. Бабка промолчала.
Я, если подумать, не от самой псины деру дал. А от той серьезности, с какой меня бабка выслушала. Не улыбнулась, пальцем у виска не покрутила. И инструктировала четко: не приглашать.
Своей не рассказывал. Жена не бабка, подумает, что допился. Самое главное - не знаю теперь, как в дальнейшем от таких поездок отбрехиваться. Сам не хочу, и семье там делать нечего.
Я, между прочим, мелкого потом еще не раз пытал. Но он тоже хорош - вечно насочиняет себе такого, что сам поверит. Просил его пса деревенского нарисовать. Нарисовал огурец с головой, ножки-линии с черточками-пальцами. Правда, он и лошадь так рисует, лишь размером побольше (горожанин, лошадку живую не видел). И других собак так же. Вот только у всех животных пальцы на картинках прямые, а у твари из леса вниз загнуты».
«Водит»
Я ни разу не грибник, сбором даров леса не увлекаюсь, поэтому первая часть повествования - с чужих слов. Есть на юге за МКАДом участок на карте. Леса-поля-речка, деревушки понатыканы. Теперь там повсюду новенькие застройки, но речь пойдет о событиях достаточно давних, когда кирпичный коттедж за каждой елкой еще не прятался.
По рассказам местных жителей, место в лесочке было очень грибное. Но ходить туда народ как-то не любил. Очень уж часто эти походы нерадостно заканчивались. Ладно «дачники», как москвичей снисходительно деревенские называли, они люди бестолковые, без метро под боком сразу теряются. Так ведь и сами местные впросак попадали.
«Набрали грибов, пошли назад. Плутали, плутали. Грибы бросили, корзины бросили. Насилу сами вернулись», - обычный для тех краев (и времен) рассказ.
Одна байка вообще анекдотическая. Вошел в деревушку ближе к полуночи мужичок. Волосы дыбом, глаза квадратные. Благо, дело было летом, не все еще спали. Спрашивает у местных: где это он сейчас, и как тут автобус найти? Объясняют ему: это деревня Дровнино, а автобусов до завтра уже не будет. Мужичок за голову схватился. У него интересуются: сам-то откуда здесь взялся? Рассказывает: был в гостях, в деревне Сипягино. Ближе к вечеру вызвался сходить за выпивкой в палатку. Где палатка, ему рассказали - найти, мол, несложно. Вот, с той поры и ищет. Тут уж деревенские глаза выпучили: между Сипягино и Дровнино - четыре километра леса без признаков жилья. Представьте себе огромную букву «П»: две эти деревни на ее кончиках находятся, цивилизация с дорогами вдоль палочек буквы расположилась, а в середине - те самые грибные места. Зачем «дачник» в поисках бутылки в чащу поперся?! Сам он объяснить так и не смог. Помнил, что на околицу Сипягино выбрался, к лесу, а там будто повел его кто. Сжалились в Дровнино над бедолагой, на частной машине назад вернули. Двадцать пять километров по той самой «П», между прочим.
А вот что со мной лично произошло. Не в самом грибном царстве, но поблизости. Довелось мне по необходимости пройтись по трассе ЛЭП. Тянулись бетонные опоры с проводами по краю поля, вдоль леса, повторяя все изгибы кромки. В одном месте лесок выдавался в поле длиннющей узкой косой. В одну сторону я честно обогнул этот клин. А на обратном пути не захотелось мне силы на полный маршрут тратить. Решил я путь спрямить и лесную полосу поперек пересечь. Прикинул направление и между деревьями зашагал.
Через десять минут я все так же шел по леску. И через пятнадцать тоже. Деревья стояли не часто, солнце над головой, в леске светло. Под ногами мокрый мох: от подошвы след остается, и влага в нем проступает. Несколько раз я обманывался - казалось, что впереди виднеется просвет (поле), но все это оказывались отдельные прогалы между стволами.
Страшно не было. Была досада: лесок - тьфу, переплюнуть можно, поднатужившись, а вот времени на него пришлось потратить невесть сколько. Потом постепенно появилось у меня чувство, что затея зряшная. Бывает же, что интуиция подсказывает - не выйдет ничего. Вот так и тогда. Но у меня упрямство взыграло. Представил я, что придется сейчас назад возвращаться, а затем еще петлю выписывать. Обидно! Зубы стиснул и вперед. Вот вроде опушка показалась… Нет, не она. А вон долгожданные провода прямо по курсу блеснули… Тоже померещилось.
Елки-березки. Тепло, солнечно. Птички поют. Спокойно вокруг. Вот только лесок этот безобидный все не кончается и не кончается. Внутренний голос уже в ухо орет: поворачивай! Я прикинул - может, сбился и теперь вдоль лесного клина движусь? Дал вбок под девяносто градусов, потом еще под сорок пять. Как ни крути, но должен бы край зацепить - ан нет! Наконец, остановился я и назад развернулся. С учетом последних загибов без ориентиров идти не стоило. Я на следы свои посмотрел - цепочка тянется. И вдруг след у самых моих ног исчезать стал. Придавленный мох распрямился, и одинокая травинка, ногой зацепленная, приподнялась. Зелень в лесу свежая, сильная, чужим воздействиям сопротивляется. Я представил, как сейчас моя спасительная нить к выходу из лабиринта сгинет, и заспешил, чтобы не остаться, как Гензель без камешков, в жиденькой чаще. Только чем сильнее я шаг прибавлял, тем быстрее следы пропадали. В конце концов, я бежал между деревьями, а передо мной следы будто кто тряпкой стирал.
Что сказать? Выбрался я в поле с той же стороны, с какой входил. В тот момент я лишь разозлился на себя да на природу.
Лишь много позже я вот что осознал. В летнем лесочке с влажным мхом на земле самые ранние мои следы должны были первыми сгладиться. Вышло же наоборот: дальние дольше всего держались, а те, что поблизости, прятались, едва я к ним подступал.
Леший, инопланетяне, место проклятое? Не знаю. В одном уверен: ни грибов, ни корзинки у меня не было, и вместо них я с полкило за время пробежки потерял.