Людские потери СССР в Великой отечественной войне
Следующие несколько записей будут представлять собой небольшие обзоры материалов, прочитанных за последнее время и раньше, в основном относящихся к военной и предвоенной истории. Разумеется - в духе этого дневника - с упором на статистику и цифры. Начну, пожалуй, с одной давней заметки Марка Харрисона [1], это дает повод упомянуть тут этого замечательного ученого, недавно ставшего (вместе с Андреем Маркевичем) лауреатом 2-ой Национальной премии по экономике за 2012, и мне особенно приятно, что в числе ее учредителей есть и Эксперт.
При демографических подсчетах избыточной смертности, связанной с войной, возникает проблема учета влияния этой дополнительной военной смертности на нормальную, закладываемую в расчеты. Так, официальная «горбачевская» цифра людских потерь в 26.6 млн. (включая эмиграцию из СССР во время войны в 2.7 млн. [2], т.е. сверхсмертность в 23.9 млн.), подсчитанная авторами [3] из Госкомстата, и широко воспроизводимая (напр., [4], табл.115), основана на предположении, что «нормальная» смертность, включая и «нормальную» детскую смертность родившихся во время войны, оставалась на довоенном уровне (см. соотв. столбики на графиках ниже).
В действительности это дает лишь нижнюю границу военной сверхсмертности. Как справедливо замечает автор [5], «если бы Иван не был убит немецким снайпером в 1941 году, он мог бы быть сбит трамваем в Ленинграде в 1943-ем», и это вошло бы в статистику нормальной смертности. Дополнительная военная смертность, очевидно, снижает нормальную, и вопрос состоит в том - насколько? Предельный ответ состоит в том, что нормальная, не связанная с военными причинами, смертность, вообще падает до нуля. Это дает верхнюю границу людских потерь в результате войны, на 16 млн. превышающую указанную выше оценку Госкомстата [АДХ]. Такой широкий диапазон, конечно, хорош тем, что он верен (заведомо покрывает искомую цифру), но плох тем, что он чрезмерно размыт.
Сузить до разумного размах между нижней и верхней оценками людских потерь можно из следующих соображений. Пусть d - вероятность смерти за период войны от обычных, не связанных с войной, причин, а k - вероятность смерти от причин, связанных с войной. Тогда, в предположении независимости 2 этих событий, вероятность пережить войну будет (1-d)(1-k), и, следовательно, общая смертность будет m = d+k-dk. В расчетах АДХ нормальная смертность фиксируется на довоенном уровне d, что в итоге, вероятно, дает заниженную оценку «военной» смертности k-dk вместо k. Учет снижения в ходе войны нормальной смертности до уровня d-dk дает более высокую оценку «военной» сверхсмертности k=(m-d)/(1-d). В наших параметрах, как видно из графиков приведенных выше, она повышает оценку АДХ на 1.9 млн., т.е. - с учетом эмиграции - до 28.5 млн.
В заключение напомню, из чего может складываться общая цифра людских потерь. Более-менее надежной в их составе можно считать оценку демографических потерь военнослужащих [4]. Они складываются из безвозвратных потерь личного состава Красной Армии, ВМФ, погран. и внутренних войск (на графике слева по видам потерь и в динамике по кварталам), за вычетом вернувшихся из плена (1,836 тыс.) и рассеявшихся по оккупированной территории окруженцев (940 тыс., в дальнейшем повторно мобилизованных) - из общего числа пленных и пропавших без вести (4,455 тыс.).
Из остальных (помимо военнослужащих) потерь более-менее достоверной можно считать цифру мобилизованных, но так и не добравшихся до части (500 тыс.) - то ли дезертировавших, то ли уничтоженных немцами по пути следования. Все остальное, очевидно, чистое советское фэнтэзи, выдумывавшееся таким образом, чтобы основная масса потерь гражданского населения пришлись на оккупированные территории. В частности, в виде 7,420 тыс. преднамеренно истребленного гражданского населения [6] путем «массовых расстрелов, использования “душегубок”, применения газа “циклон” и печей крематориев в концентрационных лагерях смерти».
Но вряд ли у немецкой администрации оккупированных районов СССР было столько свободных боеприпасов и, главное, людей, чтобы проводить настолько масштабные экзекуции, бессмысленные с военной точки зрения. С учетом приведенной на правом графике дополнительной смертности на оккупированной территории от голода и болезней, а также смертей на принудительных работах в Германии, получается, что практически вся сверхсмерность гражданского населения (13,685 тыс.) приходится на оккупированные территории, что выглядит совершенно неправдоподобной агиткой.
С учетом этой и других приведенных на правом графике официальных цифр на советские тыловые потери, включая умерших в ленинградскую блокаду и погибших в прифронтовой полосе в результате артобстрелов и бомбежек, приходятся весьма скромные 10% общих людских потерь. Но с учетом публикаций последнего времени, основанных на архивных материалах, представляется, что главным источником сверхсмертности гражданского населения был именно советский тыл с его истощением, антисанитарией, сверхэксплуатацией и невыносимыми условиями жизни трудмобилизованных, резко выросшая в годы войны смертность в учреждениях ГУЛАГ и т.п. Был бы признателен за любые указания на статистические источники, позволяющие более объективно структурировать гражданскую сверхсмертность по тыловой и оккупированной территориям, и по ее причинам.
Добавки: 1, 2, 3.
Ссылки:
При демографических подсчетах избыточной смертности, связанной с войной, возникает проблема учета влияния этой дополнительной военной смертности на нормальную, закладываемую в расчеты. Так, официальная «горбачевская» цифра людских потерь в 26.6 млн. (включая эмиграцию из СССР во время войны в 2.7 млн. [2], т.е. сверхсмертность в 23.9 млн.), подсчитанная авторами [3] из Госкомстата, и широко воспроизводимая (напр., [4], табл.115), основана на предположении, что «нормальная» смертность, включая и «нормальную» детскую смертность родившихся во время войны, оставалась на довоенном уровне (см. соотв. столбики на графиках ниже).
В действительности это дает лишь нижнюю границу военной сверхсмертности. Как справедливо замечает автор [5], «если бы Иван не был убит немецким снайпером в 1941 году, он мог бы быть сбит трамваем в Ленинграде в 1943-ем», и это вошло бы в статистику нормальной смертности. Дополнительная военная смертность, очевидно, снижает нормальную, и вопрос состоит в том - насколько? Предельный ответ состоит в том, что нормальная, не связанная с военными причинами, смертность, вообще падает до нуля. Это дает верхнюю границу людских потерь в результате войны, на 16 млн. превышающую указанную выше оценку Госкомстата [АДХ]. Такой широкий диапазон, конечно, хорош тем, что он верен (заведомо покрывает искомую цифру), но плох тем, что он чрезмерно размыт.
Сузить до разумного размах между нижней и верхней оценками людских потерь можно из следующих соображений. Пусть d - вероятность смерти за период войны от обычных, не связанных с войной, причин, а k - вероятность смерти от причин, связанных с войной. Тогда, в предположении независимости 2 этих событий, вероятность пережить войну будет (1-d)(1-k), и, следовательно, общая смертность будет m = d+k-dk. В расчетах АДХ нормальная смертность фиксируется на довоенном уровне d, что в итоге, вероятно, дает заниженную оценку «военной» смертности k-dk вместо k. Учет снижения в ходе войны нормальной смертности до уровня d-dk дает более высокую оценку «военной» сверхсмертности k=(m-d)/(1-d). В наших параметрах, как видно из графиков приведенных выше, она повышает оценку АДХ на 1.9 млн., т.е. - с учетом эмиграции - до 28.5 млн.
В заключение напомню, из чего может складываться общая цифра людских потерь. Более-менее надежной в их составе можно считать оценку демографических потерь военнослужащих [4]. Они складываются из безвозвратных потерь личного состава Красной Армии, ВМФ, погран. и внутренних войск (на графике слева по видам потерь и в динамике по кварталам), за вычетом вернувшихся из плена (1,836 тыс.) и рассеявшихся по оккупированной территории окруженцев (940 тыс., в дальнейшем повторно мобилизованных) - из общего числа пленных и пропавших без вести (4,455 тыс.).
Из остальных (помимо военнослужащих) потерь более-менее достоверной можно считать цифру мобилизованных, но так и не добравшихся до части (500 тыс.) - то ли дезертировавших, то ли уничтоженных немцами по пути следования. Все остальное, очевидно, чистое советское фэнтэзи, выдумывавшееся таким образом, чтобы основная масса потерь гражданского населения пришлись на оккупированные территории. В частности, в виде 7,420 тыс. преднамеренно истребленного гражданского населения [6] путем «массовых расстрелов, использования “душегубок”, применения газа “циклон” и печей крематориев в концентрационных лагерях смерти».
Но вряд ли у немецкой администрации оккупированных районов СССР было столько свободных боеприпасов и, главное, людей, чтобы проводить настолько масштабные экзекуции, бессмысленные с военной точки зрения. С учетом приведенной на правом графике дополнительной смертности на оккупированной территории от голода и болезней, а также смертей на принудительных работах в Германии, получается, что практически вся сверхсмерность гражданского населения (13,685 тыс.) приходится на оккупированные территории, что выглядит совершенно неправдоподобной агиткой.
С учетом этой и других приведенных на правом графике официальных цифр на советские тыловые потери, включая умерших в ленинградскую блокаду и погибших в прифронтовой полосе в результате артобстрелов и бомбежек, приходятся весьма скромные 10% общих людских потерь. Но с учетом публикаций последнего времени, основанных на архивных материалах, представляется, что главным источником сверхсмертности гражданского населения был именно советский тыл с его истощением, антисанитарией, сверхэксплуатацией и невыносимыми условиями жизни трудмобилизованных, резко выросшая в годы войны смертность в учреждениях ГУЛАГ и т.п. Был бы признателен за любые указания на статистические источники, позволяющие более объективно структурировать гражданскую сверхсмертность по тыловой и оккупированной территориям, и по ее причинам.
Добавки: 1, 2, 3.
Ссылки:
- Mark Harrison. Counting Soviet Deaths in the Great Patriotic War: Comment. Europe-Asia Studies 55:6 (2003), pp. 939-44.
- Ellman, Michael, and S. Maksudov. Soviet Deaths in the Great Patriotic War. Europe-Asia Studies, 46: 4 (1994), pp. 671-80.
- Andreev, E., L. Darskii, and T. Khar’kova. Otsenka liudskikh poter’ v period Velikoi Otechestvennoi voiny. Vestnik statistiki. 1990, no.10, pp. 25-27.
- Krivosheev, G.F., V.M. Andronikov, P.D. Burikov, V.V. Gurkin, A.I. Kruglov, E.I. Rodionov, and M.V. Filimoshin. Rossiia i SSSR v voinakh XX veka. Statisticheskoe issledovanie. Moscow: OLMA-PRESS. 2003.
- Haynes, Michael. Counting Soviet Deaths in the Great Patriotic War: a Note. Europe-Asia Studies, 55: 2 (2003), pp. 303-309.
- Великая Отечественная война. 1941-1945. Энциклопедия. М. 1985. с. 619.