Натив - ч. 2
Важнейшей вехой в становлении отношений между Израилем и Россией стал визит Шимона Переса в Россию, первый визит министра иностранных дел Израиля. Нас разместили в гостинице «Метрополь». Мы приехали поздно вечером, и я предложил Шимону Пересу прогуляться по ночной Красной площади, что является впечатляющим зрелищем. Ближе к полуночи вся делегация, сопровождаемая местной охраной, направилась на Красную площадь, которая находилась на расстоянии несколько сот метров от гостиницы. Вид был действительно величественный и взволновал всех, особенно Шимона Переса, для которого это был первый визит в Москву. Подходя к Мавзолею, мы вдруг заметили Ури Геллера, приближающегося к нам. Он, конечно, сразу же узнал Переса, а мы, в свою очередь, узнали Геллера. «Скажи мне, - обратился Перес к нему, - правду говорят, что ты способен выполнять все эти странные трюки?» Ури Геллер улыбнулся и попросил, чтобы ему дали какой-либо ключ. Он положил его на ладонь, ключ вдруг начал нагреваться, а потом согнулся. Несколькими минутами раньше, до прихода Ури Геллера, Перес обратил внимание на бюсты за Мавзолеем. Он спросил, что это. Я объяснил ему, что там похоронены многие известные первые лица Советского Союза и среди них Сталин. Перес спросил меня, можно ли пройти туда. Я ответил, что ночью, как правило, нельзя, но я попытаюсь выяснить, что можно сделать. Я обратился к одному из работников российской охраны и спросил, как можно пройти к стене за Мавзолеем. Как я и ожидал, он ответил, что выяснит, но это будет стоить денег.
Он связался с дежурным по кремлевской охране, и они договорились о сумме в пятьдесят долларов. Ури Геллер появился как раз в тот момент, когда мы собрались отправиться к могилам. И тут Шимон Перес повернулся к Ури Геллеру и сказал шутливо: «Ты с нами не идешь. Мы идем к могиле Сталина, а ты своими трюками еще, чего доброго, подымешь его из могилы. Ты остаешься здесь».
Мне кажется, никто не остался равнодушным, проходя мимо могил у Кремлевской стены, особенно мимо могилы Сталина. Я вспомнил, как в последний раз я стоял на этом месте. Я много раз бывал в Мавзолее, и в обязательном порядке со школой, и один, из любопытства. Видел тело Ленина одного, потом Сталина рядом с ним, а потом опять одного. За день, до того как я покинул Советский Союз, я пошел на Красную площадь, и мама пошла со мной, потому что не хотела отпускать меня одного. Когда я подошел к могиле Сталина, мама, вероятно, что-то почувствовала. Она схватила меня за руку и взмолилась: «Ты ничего не делаешь. Ты не плюешь на могилу. Ты не топчешь ее и ничего на нее не бросаешь. Я умоляю тебя. Ты покидаешь их навсегда». Я сдержался. Несколько минут я стоял в эйфории, глядя на лицо Сталина в камне и ощущая себя победителем. И вот теперь я стою с министром иностранных дел Израиля у могилы Сталина, не для того чтобы, упаси бог, почтить его память, а просто чтобы отметить наше присутствие здесь, в Москве, когда Советский Союз, Сталин и его режим уже перестали существовать.
Ельцин был далеко не демократом. По характеру он был типичным советским аппаратчиком, начисто лишенным какой-либо идеологии, который продвигался по партийной карьерной лестнице благодаря своим личным качествам, как положительным, так и отрицательным.
По своему уровню он подходил до секретаря райкома, максимум горкома не очень крупного города. Его кругозор, интеллект, политическая культура не превышали уровень партийного функционера районного масштаба, не более, и то, что он оказался во главе государства, не изменило его и не добавило качеств, которых у него не было ранее. Вместе с тем, по сравнению с другими, он обладал определенными преимуществами, прежде всего обостренной, почти животной политической интуицией и готовностью идти к своей цели, идти до конца, не считаясь ни с чем. Необузданная жажда власти с готовностью идти по трупам, сочетавшаяся с неразборчивостью в средствах, была его наиболее характерной чертой. Как типичный советский коммунист, он был оппортунистом, готовым идти на союз с кем угодно, если это было выгодно ему в данный момент. Таков, например, был его союз с Руцким, который усилил Ельцина и обеспечил ему победу на выборах на пост президента РСФСР в Советском Союзе. Это не помешало ему впоследствии вышвырнуть Руцкого, занимавшего пост вице-президента России с той же легкостью, с какой он его приблизил. Тот же трюк он проделал и с генералом Александром Лебедем. У Ельцина не было иных интересов, кроме своих личных и жажды власти. Все, что служило его интересам, - принималось, все, что мешало им, необходимо было убрать и уничтожить. В отсутствии партии и вообще какой-либо политической силы вокруг него он должен был удовлетвориться приближенными, которых отбирал в основном по принципу личной преданности.
Трагедией России было то, что советская власть не позволила развиться в стране никакой конструктивной политической мысли. Конечно, были диссиденты, антикоммунисты, отдельные личности, в большинстве придерживавшиеся либеральных взглядов. У них не было ни серьезной организации с осмысленной четкой программой, ни даже ее организационного остова.
Большинство диссидентов занимались критикой власти, ее действий и действий тех или иных чиновников. Их представления о происходящем вне СССР были крайне упрощенными до примитивности и искаженными по сравнению с реальной картиной действительности. Трудно упрекать их в этом - таковы были последствия диктатуры Советов. Обособленность, навязанная советскому населению, привела к непониманию действительности и происходящих всемирных процессов и недопониманию истинного положения и реальной роли их государства в мире. Отрыв от всего мира и неприятие происходящего в своей стране привели их к излишней идеализации Запада, как и в отношении его к России, так и в том числе нравственных, общественных и экономических ценностей в странах Запада. Извращенная советская политическая культура, правящая в стране десятки лет, не позволила ее гражданам выработать нормальные навыки политического мышления, общественной и партийной деятельности демократического общества. Преклонение перед силой и силовыми решениями проблем осталось основой мировоззрения, как у диссидентов, так и у других критиков и противников советской власти.
Также понятия свободы и прав личности нередко трактовались ими как то, что они сами могут делать все, что угодно, но не их политические оппоненты. Свобода слова и волеизъявления применялась преимущественно к ним самим, а все, что не служило им или их целям, считалось реакцией, которую можно и нужно подавить силой. Нетерпимость к идейным противникам, неприятие отличной от своей точки зрения свойственно большинству диссидентов, как и большей части приехавших в Израиль из Советского Союза. Чтобы научиться терпимости к взглядам и идеям других, нужно освободиться от советского образа мыслей. На это требуются долгие годы.
Большевистский подход глубоко укоренился у самого Ельцина и в постсоветском российском обществе в целом. Органы власти были укомплектованы ловкими, пронырливыми людьми, сумевшими привлечь к себе внимание Ельцина. Среди них попадались и способные люди, но почти все они были на редкость циничны и почти начисто лишены каких-либо нравственных норм. Так и сформировалась ельцинская система власти с элементами царской культуры Руси, которая пыталась стремительно вывести Россию из большевистского анахронизма в современный мир конца XX века.
Одним из серьезнейших недостатков большинства российской интеллигенции было пренебрежительное и безразличное отношение к своему народу, к его проблемам и судьбе. Большинство этих людей были очень далеки от народа. Речи и разговоры о пользе и интересах народа были для них такой же демагогией, как и при советской власти. Народ был для них абстрактным понятием, предметом вроде бы идеологических, а по сути демагогических дискуссий.
Продолжал господствовать советский подход: «Не важно, что народ страдает, что несет жертвы, ведь это все для светлого будущего». Архитекторов российских реформ абсолютно не интересовало, что проводимые ими преобразования бьют по миллионам людей. С легкостью и бесчеловечным равнодушием были приняты решения лишить миллионы людей денег и сбережений, вышвырнуть на улицу интеллигенцию, довести до катастрофического уровня количество беспризорных детей, разрушить все экономические и социальные структуры. Народ расплатится. Народ всегда расплачивается за ошибки политического руководства. И народы России заплатили чудовищную цену за преступную наглость проводимых над ними кровавых экспериментов.
Российские реформы начала девяностых не имеют никакого отношения ни к демократии, ни к либерализму, хотя делались якобы во имя оных. Я никогда не забуду потемневшие глаза вполне интеллигентных людей, стоящих на московских улицах, бледных от недоедания, стыдливо отводящих взгляд и пытающихся продать свои книги, чтобы просто не умереть с голоду. Это было самое тяжелое падение страны, которую я так хорошо знал.
Основной вопрос, который стоял перед нами, - стабилизируется ли обстановка в России. А если нет, то куда повернет страна? Какие силы придут к власти? Какова вероятность того, что антисемитские, антиизраильские силы смогут прийти к власти? Каковы будут их цели? Какова будет их политика? Как можно нейтрализовать эти силы, используя их слабости и интересы в нашу пользу? Как мы сможем защитить евреев или спасти их, если возникнет необходимость? Какова вероятность и суть возможных угроз? Оценить все это было очень сложной задачей. В том хаосе, который царил на постсоветском пространстве, почти все было возможно.
В конфликте с российским парламентом в 1993 году Ельцин продемонстрировал свою целеустремленность и жажду власти. Когда парламент на совершенно законных основаниях отказался принимать противозаконную политику и указы Ельцина, тот решил проблему простым способом - силой. Армия стояла в стороне, не поддерживая Ельцина. Министр обороны Павел Грачев смог с трудом, в последнюю минуту укомплектовать офицерами три танковых экипажа, которые обстреляли здание Верховного Совета из танков. Оппозиция Ельцину была ненамного лучше его самого, но она действовала в соответствии с законом, а президент страны - вопреки ему. Таков был уровень правящей элиты России в тот критический период. В те дни судьба Ельцина действительно висела на волоске, и только совершенные оппозицией грубые ошибки, ее непопулярность и слабость спасли его власть. Председатель Конституционного суда определил, что действия Ельцина незаконны. Но кому было до этого дело? Ельцин просто разогнал Конституционный суд.
Валерия Зорькина, председателя Конституционного суда тогда и сегодня, великолепного юриста и честнейшего человека, просто убрали. Конституционный суд и парламент разогнали.
Особого внимания заслуживают действия при штурме парламента подразделением «Альфа» по борьбе с террором. Подразделение получило приказ уничтожить руководителей оппозиции. Но командир подразделения приказал бойцам войти в здание парламента и предотвратить бойню и убийства. Тем самым он просто спас им жизни. В 1991-м руководители путча решили не использовать силу, опасаясь кровопролития, и поэтому не дали соответствующих приказов. А либерал и демократ Ельцин с группой своих либеральных приближенных не постеснялся дать приказ открыть огонь на поражение - конечно же, во имя свободы и демократии. С грустной улыбкой и с удивлением читал я тогда газетные статьи и умозаключения, воспевающие победу демократии в России. Неужели весь мир сошел с ума? Обстрел парламента танками? Разгон Конституционного суда?
Приказ ликвидировать членов парламента? Это демократия? Я не был ни на чьей стороне, никому не сочувствовал, кроме несчастного российского народа. Но я не мог примириться с отсутствием объективности и непрофессионализмом. . Кризис власти в России резко обострился к выборам президента в 1996 году. Конституция, принятая в «демократической» России, при участии новых «либералов» и при молчаливом содействии «сторонников демократии» на Западе, предоставляла президенту России такие неограниченные полномочия, которых не было даже у российского царя-самодержца.
Сегодня в мире нет ни одного президента, может быть, кроме президента Зимбабве, у которого были бы такие полномочия, как у президента России. Эти полномочия были предоставлены ему новыми «демократами» в надежде, что президент типа Ельцина превратится в их руках в марионетку и через него они смогут управлять Россией, как им будет угодно. Так оно и произошло.
В сущности, не Ельцин правил Россией. Его не так уж интересовало, что происходит в стране. Его здоровье быстро у^дшалось, а страсть к выпивке, подогреваемая друзьями и приближенными, приняла угрожающие размеры и постыдные формы. Все, что интересовало Бориса Ельцина, - это мелкие личные удовольствия, которые он мог себе позволить, его семья и власть. Деградация власти, падающий престиж Ельцина и у^дшающееся экономическое положение большинства населения не оставляли Ельцину шансов на победу при демократических выборах президента в 1996 году. Но проблемой России было то, что реальной альтернативой ему была Коммунистическая партия России под руководством Геннадия Зюганова. Я как-то встречался с ним. Передо мной сидел человек, который, вероятно, в советский период мог бы считаться довольно прогрессивным коммунистом. Но, несмотря на его попытки приспособить Коммунистическую партию к российской
действительности 96-го года, он явно не подходил на роль президента страны. Возможность возвращения коммунистов к власти напугала и новую экономическую элиту России, и все окружение Ельцина.
Согласно нашей оценке ситуации в 1996 году, у Ельцина не было серьезных шансов продержаться у власти, не прибегая к недемократическим методам. Так и произошло. В марте 1996 года приближенные Ельцина приняли решение отменить выборы и овладеть Москвой с помощью войск Министерства внутренних дел, после этого распустить парламент и все политические партии, тем самым обеспечив власть Ельцина. Ельцин одобрил этот план, и войска Министерства внутренних дел получили приказ выдвигаться в места предоперационной группировки. Я был тогда в Москве и непрерывно, почти поминутно, получал информацию о планах и развитии событий. Приказы и подробности операции были у меня раньше, чем доходили до воинских частей внутренних войск. Во время обсуждения операции министр внутренних дел высказал сомнения, что войскам МВД удастся сохранить контроль над ситуацией, если армия сочтет эти действия антиконституционными, что было, по его мнению, наиболее вероятным. В России могла вспыхнуть гражданская война. Из-за того, что внутренние войска были не в состоянии противостоять Российской армии, некоторые из приближенных к Ельцину уговорили его дочь повлиять на отца отменить приказ. В последнюю минуту операция была отменена.
Одновременно с этим Борис Березовский с несколькими олигархами встали открыто на сторону Ельцина. Ельцина убедили в том, что с их помощью он сможет удержаться у власти, не прибегая к силе. Эти люди серьезно рисковали, но они сознавали, что, если Ельцин удержится у власти благодаря силовым структурам, Службе охраны президента, возглавляемой Коржаковым, и Федеральной службе безопасности с Барсуковым во главе, он превратится в их заложника и марионетку А Коржаков и его приближенные постараются изменить ситуацию в России, особенно в сфере экономики, и покончат с олигархами.
Прошло всего пять лет после падения большевизма в России. Возможно, что теоретически, или по западным критериям, в процессе выборов были допущены грубые нарушения демократии. Но по стандартам большевистских России и стран Восточной Европы это были незначительные и мелкие отклонения от демократии. Правительственный аппарат и олигархи, которые его поддерживали, создали очень эффективную систему пропаганды. Они вложили огромные суммы денег в промывание мозгов избирателей, используя для этого новейшие западные технологии и нарушая все общепринятые принципы демократии. Но вдруг один из приближенных Анатолия Чубайса был арестован при выходе из Кремля с миллионом долларов наличными. Деньги предназначались для оплаты одной из информационных компаний, работающей на Ельцина перед выборами. Это было противозаконно, но Чубайс и его соратники сделали гениальный, с точки зрения их интересов, шаг. Им удалось запугать дочь Ельцина, убедив ее, что этот арест ставит под угрозу успех всей их предвыборной кампании. Тем временем Чубайс организовал пресс-конференцию, во время которой говорил о начинающемся втором путче против власти. Это была абсолютно безосновательная чушь, но этого оказалось достаточно, чтобы запугать общественность. У Ельцина не оставалось выхода, и он должен был решить, что для него важнее - потерять Чубайса и его группу или пожертвовать Коржаковым. Под давлением дочери он мгновенно уволил начальника Службы охраны президента Коржакова и директора Федеральной службы безопасности Барсукова. Этим завершилась победа олигархов-реформаторов над силовиками в окружении Ельцина. Им удалось с помощью фальсификаций, незначительных по сравнению с тем, что было раньше, обеспечить победу Ельцина на выборах. Если бы выборы были действительно демократическими и подсчет голосов производился как положено, Ельцин проиграл бы выборы.
Сразу же после выборов в лучших большевистских традициях прошла чистка органов власти от людей Коржакова и Барсукова. Правда, на этот раз обошлось без арестов и расстрелов. Были предприняты нечеловеческие усилия, чтобы спасти жизнь Ельцина, который был на грани смерти. Люди, сохранившие его власть, смогли спасти и его жизнь. Если бы не они, ну и, конечно, не врачи, вряд ли бы Ельцин выжил. Хотя Ельцин и сохранил пост президента, реальная власть в стране была в руках его дочери и ее любовника, который впоследствии стал ее мужем и руководителем аппарата президента. Наиболее сильным и влиятельным в этой группе стал Борис Березовский, но и другие олигархи, помогавшие Ельцину, тоже не остались в стороне. Они требовали от Ельцина плату за усилия, предпринятые для сохранения его власти. А цена была известна, - государственные ресурсы. Еще не все было роздано. Без всякого стеснения Березовский заявлял в интервью телевизионной компании: «Нам полагается Мы помогли власти, а теперь нам положена часть государственного пирога». И действительно, началось новое перераспределение государственных ресурсов. Но, как всегда, при подоонои раздаче начались придворные, подковерные войны за экономические богатства страны и их приватизацию. Вчерашние союзники начали борьбу друг с другом. Они пытались трансформировать свои капиталы в политическую силу и наоборот. И тут появились так называемые «журналистские расследования», обвиняющие и разоблачающие вчерашних союзников, а ныне соперников. В сущности, все эти публикации были обычным, черным компроматом, не вызывающим ничего, кроме омерзения.
Последний период власти Ельцина можно охарактеризовать как время неоывалои коррупции, какую Россия не знала на протяжении всего XX века.
Олигархи, занятые в основном междоусобной борьбой и новым разделом добычи, укреплением собственного положения и приумножением капитала, упустили из вида происходившие в государстве процессы. Борис Березовский построил свою стратегию на том, что его человек, выращенный им и преданный ему, тогдашний министр транспорта Николай Аксененко, летом 1999 года будет назначен главой правительства России. Его расчет был на то, что действующий глава правительства почти наверняка будет избран президентом России на выборах 2000 года. Но Березовский переоценил свои силы. Остальные олигархи опасались того, что он сможет сконцентрировать в своих руках слишком много власти, и почти все они сплотились, чтобы помешать этому назначению. В конце концов в результате дворцовых интриг им удалось добиться увольнения Н. Аксененко из правительства, - планы Березовского разбились в пух и прах.
Согласно закону Ельцин не имел права быть избранным на третий срок. Кроме того, его здоровье постоянно ухудшалось. «Семья» и приближенные к ней пришли к выводу, что желательно было бы назначить преемника, а не рисковать в случае неожиданного устранения Ельцина от власти по той или иной причине. В этой ситуации основной целью «семьи» было обеспечить, чтобы новый президент гарантировал неприкосновенность им самим и их приближенным.
Нужно было избежать повторения столь знакомого любому советскому человеку сценария, когда новый властитель избавляется от приближенных своего предшественника. В то время главой правительства был Сергей Степашин. По оценке «семьи» и Березовского, нельзя было полагаться на его стойкость, и они не полагались на его слепую преданность и верность семье. За плечами Степашина был опыт работы на таких ключевых государственных постах, как руководитель Федеральной службы безопасности и министр внутренних дел. Это давало основание считать, что у Степашина есть навык самостоятельного принятия решений и он не всегда будет послушным исполнителем воли «семьи» и Березовского. Мне довелось встречаться со Степашиным несколько раз, и у меня сложилось о нем такое же мнение.
Находясь в безвыходной ситуации, не имея ни тщательно отобранного кандидата, ни широкого выбора кандидатур, ни времени для маневрирования, ближний круг Ельцина остановился на находящемся под рукой Владимире Путине, в то время секретаре Совета безопасности и руководителе ФСБ. Путин ничем как политик не выделялся и представлялся «семье» и Березовскому человеком, на которого действительно можно положиться. Он продемонстрировал свою верность мэру Санкт- Петербурга Анатолию Собчаку, когда отказался перейти к Владимиру Яковлеву после победы последнего на городских выборах.
Основное, что интересовало нас и для чего мы, в сущности, работали в Советском Союзе, были евреи, их положение и их выезд в Израиль. Еврейская проблема всегда волновала власти СССР, впрочем, как и другие национальные проблемы, в соответствии с их удельным весом. Определенная часть советского населения была не чужда антисемитизму, но не это определяло политику по отношению к евреям. На эту тему у меня был довольно серьезный разговор с человеком, который хорошо и профессионально разбирался в этом вопросе, генералом армии Федором Бобковым, который до 1991 года был заместителем председателя КГБ. В начале нашей беседы он удивился моему русскому языку. Но когда я назвал свою прежнюю фамилию и имя, он тут же вспомнил, сказав: «А, ваше дело одним из первых лежало на моем столе в 1967 году, когда создали Пятое управление в КГБ». Бобков был назначен тогда заместителем начальника Пятого управления и фактически стал его создателем. В нашей беседе он сказал мне: «Вы нас победили. Вы сломали нас. С помощью Запада вам удалось поддержать и усилить движение отказников в Советском Союзе. И вы смогли, используя это движение, оказать на нас такое давление, что мы потеряли евреев Советского Союза».
Мне было приятно слышать эти слова от человека, который более, чем кто-либо другой, приложил профессиональные усилия, чтобы воспрепятствовать выезду евреев из СССР. Неудачу он видел в том, что руководители партии отказались принять его профессиональные рекомендации. Вероятно, и в тоталитарных режимах возникают проблемы между профессиональными структурами и политическим руководством, и не всегда одни довольны другими. Партия утверждала, что КГБ не справился со своей задачей, а КГБ обвинял в неудачах партийное руководство. Попытка органов безопасности и политического руководства спихнуть вину друг на друга не нова и хорошо знакома и нам. Что касается Ф. Бобкова, я не думаю, что он был прав в своих оценках. У советских властей не было никаких шансов против нас, даже если бы они приняли рекомендации и выпустили еще в сороковых годах активистов и ветеранов сионистских движений. Бобков был уверен, что если бы вышвырнули их тогда, то все бы успокоилось. Советские власти не понимали, а когда поняли, было уже поздно, что каждый еврей, который получал разрешение на выезд, тем самым побуждал еще нескольких евреев подать документы. Чем больше росло количество выезжающих, тем больше становилось желающих уехать. Это была аксиома в советской и международной действительности тех дней. Поэтому, как бы ни вели себя власти, выполняли бы они или нет рекомендации КГБ, в конце концов им пришлось бы выпустить евреев из страны. Только к началу восьмидесятых годов властям удалось найти способ, который практически почти полностью прекратил выезд евреев. Но нам удалось воспользоваться слабостью и распадом власти Советского Союза, приведшими его к кра^, и организовать массовый выезд евреев в Израиль незадолго до развала СССР.
В 1991-1995 годах многим евреям удалось успешно влиться в экономические и властные структуры. На всем постсоветском пространстве государственный антисемитизм полностью исчез.
Вдруг оказалось, что в новой России (да и в других государствах, созданных на развалинах Советского Союза) евреи способны сами объединиться, организоваться и решить, как они воспринимают свое еврейство и что они хотят от евреев других стран. Так возник Российский Еврейский Конгресс. Как-то я ехал в одной машине с генеральным директором Министерства главы правительства Цви Альдероти. Вдруг ему позвонил Главный раввин Москвы и попросил организовать встречу с премьер-министром Израиля для одного из московских евреев - Владимира Гусинского. По его словам, Гусинский собирался приехать в Израиль и просит встречи с главой правительства Шимоном Пересом, чтобы рассказать тому об идее создания новой еврейской организации. Альдероти взглянул на меня, улыбнулся и сказал раввину, что Гусинский должен обратиться к Якову Кедми и после встречи с ним будет принято решение о встрече.
Я прекрасно знал, кто такой Гусинский, и был в курсе проблем, которые были у него с Коржаковым, начальником Службы охраны президента Ельцина. В тот момент положение Гусинского уже было намного лучше. Незадолго до этого, из-за конфликта с Коржаковым, он вынужден был на время покинуть Россию. Он обратился к еврейским организациям на Западе и попросил у них помощь и защиту. Часть из них обратилась ко мне: верно ли, что Гусинского преследуют из-за его еврейского происхождения. Я ответил, что, действительно, Гусинский еврей, но его конфликт с властями никак не связан ни с его еврейством, ни с антисемитизмом. Я добавил, что они вправе решить, помогать ли ему и как, но это не еврейская проблема.
Владимир Гусинский пришел ко мне и изложил свою идею создания Российского Еврейского Конгресса. Причины, побудившие его к этому решению, были мне ясны. По моему мнению, прежде всего, он видел в Конгрессе инструмент для укрепления своего положения в глазах властей России и некоторую гарантию личной безопасности. После последнего конфликта с властями ему стала предельно ясна вся хрупкость его положения, как и положения других олигархов. Неудачная попытка заручиться поддержкой еврейских организаций Запада научила его, что недостаточно быть просто евреем, надо быть занятым и в международной деятельности еврейских организаций. И для такого статуса желательно самому стоять во главе такой организации. В моих глазах в таком подходе не было ничего предосудительного, большинство руководителей еврейских организаций в мире действуют, руководствуясь более или менее сходными соображениями. Участие в еврейской деятельности нередко является частью их общественного, политического и нередко делового статуса. Для меня не имеет значения, как и в результате чего человек приходит к еврейскому самосознанию и участию в еврейской жизни. Я тоже не могу найти рационального объяснения, как и почему в один прекрасный день я зажегся сионистскими идеями до такой степени, что не представляю себе жизни без Израиля и моего народа. Абсолютное большинство евреев приехали в Израиль под давлением обстоятельств. И кто я такой, чтобы судить о причинах, которые побуждают других евреев оказать помощь еврейскому народу и еврейскому государству.
Идея Гусинского о создании Российского Еврейского Конгресса понравилась мне с самого начала. Довольно быстро я понял то, что до этого момента окончательно не осознавал, - евреи России созрели для самостоятельного пути. У них есть для этого достаточно средств, как финансовых, так и политических и людских. Я представил Гусинскому свое видение идеи Еврейского Конгресса и организационной самостоятельной еврейской деятельности в России вообще. Между нами не было разногласий по принципиальным вопросам, и мы быстро согласовали цели и методы работы Конгресса и программы взаимодействия Российского Еврейского Конгресса и государства Израиль. Я порекомендовал премьер- министру Израиля поддержать Конгресс и оказать ему всяческое содействие, и мы начали действовать в этом направлении. Не все это поняли и приняли, даже в «Нативе». До сих пор большинство, как в Израиле, так и на Западе, преисполнено чувства превосходства и пренебрежения к евреям бывшего Советского Союза, а не равного взаимодействия с ними. И сегодня подход этих чиновников таков: этим евреям нужно указывать, а не сотрудничать с ними. Многие не понимают или отказываются понимать, что евреи России, Украины или любого другого постсоветского государства - это живой и независимый организм и они сами прекрасно осознают свои цели и задачи и способны принимать решения, как в своей стране, так и в международной политике и международной еврейской деятельности, исходя из собственных интересов. Еврейские организации на постсоветском пространстве ничем не отличаются по своей национальном сути от еврейских организаций Северной и Южной Америки, Европы или Австралии.
Я приложил все возможные с нашей стороны усилия для укрепления статуса Конгресса в глазах российских властей, среди еврейских организаций в мире и в Израиле. Мне было важно, чтобы власти России видели, что Конгресс представляет еврейское население России во всем его многообразии, настоящую интеллигенцию и элиту деловых кругов. Что не идет речь о религиозной организации, которая по своей природе не может представлять еврейство России - оно в абсолютном большинстве не религиозно.
Было также существенно, чтобы российское руководство поняло, что государство Израиль видит в Конгрессе основного и главного представителя евреев России и готово говорить с властями для него и с его помощью, в том числе и по политическим аспектам отношений между нашими странами. Я старался, чтобы власти в России поняли, что без нормальных отношений между ними и российским еврейством не может быть нормальных отношений между Россией и Израилем. Исходя из желания укрепить статус Конгресса там, где это было возможно, я старался направлять контакты между странами по нашей инициативе, при участии Конгресса. Не раз я говорил и Гусинскому и другим руководителям Конгресса, что, как и они, я вижу целью достижения Конгрессом статуса в России аналогичного статусу еврейских организаций в США. И во внутренних российских вопросах, и во внешней политике у евреев России есть свои интересы, и их место в еврейском мире точно такое же, как у евреев Америки и Европы.
Особая заслуга Гусинского в том, что, несмотря на многие разногласия между ключевыми фигурами Конгресса, ему удалось собрать в руководстве большинство деловой еврейской элиты России. Во время визита Ариэля Шарона в качестве министра инфраструктуры Конгресс организовал ему встречу с сорока евреями, представляющими новую деловую элиту России. Шарон был ошеломлен как их возрастом (старейшие приближались к сорока годам), так и теплой атмосферой приема и интересом и уважением, с которым они отнеслись к Шарону и к Израилю. Шарон откровенно обратился к ним с призывом развивать деловые отношения с Израилем и вкладывать деньги в экономику Израиля. Многие из них откликнулись на его призыв, пока не получили звонкую пощечину и от полиции Израиля, и от израильского общества, которые видели в них только «русскую мафию». В крепнущей деятельности Российского Еврейского Конгресса я видел перспективу будущих успешных отношений с возрождающимся и динамичным еврейством России.
Я был в курсе всех закулисных игр в Конгрессе, попыток использовать организацию для поднятия престижа того или иного деятеля или той или иной группы. Но это было распространенным и общепринятым явлением, и не только в еврейских, но и в любых организациях подобного рода. Нам было важно через совместную деятельность оказывать влияние на Конгресс, чтобы его деятельность соответствовала израильским государственным интересам. Очень важным был тот факт, что Конгресс был финансово независим и мог действовать самостоятельно. В Министерстве иностранных дел Израиля вначале отнеслись к Конгрессу с усмешкой. С их точки зрения, разве можно было представить, как эти несчастные, убогие, с примитивной культурой и дикими манерами, наполовину восточноевропейские, наполовину азиатские евреи, могут позволять себе вести себя так, как будто бы они - евреи Запада.
другие темы:
Натив - ч. 1
материалы по ЭТЦ