Ельцин сошел с ума

[zlobnig_v_2]

Click to view

4 августа, в среду, утром я встречался с Волошиным. Хотел посоветоваться с Александром Стальевичем, когда все-таки решать вопрос о новом премьере. В сентябре-октябре или сейчас - в августе. Осенью, вполне возможно, внешние причины для отставки найдутся. Понятные для всех. Но нужно ли ждать, пока ситуация дозреет сама? Причина-то, в сущности, одна: Степашин не может быть политическим лидером на парламентских и президентских выборах. Да, сейчас отставка будет выглядеть совершенно нелогичной. Ну так и не нужно искать для нее логичных причин: якобы не справляется с тем или с этим. Нужно назвать реальную причину отставки: Путин! Путин - тот человек, с которым я связываю свои главные надежды. Тот человек, в которого я верю и которому могу доверить страну. Август - самая отпускная пора. Назначение Путина будет как гром среди ясного неба. Все мгновенно накалится. Но несколько амортизирующих недель, когда людям так не хочется влезать в политику, выходить из благостного настроения, у нас будут. У Путина будет время, чтобы взять разгон. ... Вызвал секретаря и сообщил ему, что завтра две встречи. С кем - скажу позже. Волошина попросил готовить документы. 5-го, рано утром, я встретился с Путиным. Я объяснил положение вещей. Предстоит жестокая борьба. Прежде всего - предвыборная. Но не только. Удержать ситуацию в стране под контролем будет непросто во всех областях. Очень тревожно на Северном Кавказе. Возможны какие-то политические провокации в Москве. Трудно понять, способен ли нынешний состав правительства удержать инфляцию. От того, как новый премьер поведет себя в течение ближайших не только месяцев, но и недель, зависит буквально все. Зависит будущее страны. "Я принял решение, Владимир Владимирович, и предлагаю вам пост премьер-министра".


Путин смотрел на меня внимательно. Молчал.

"Но это еще не все, - продолжил я. - Вы примерно представляете, почему я вынужден отставить вашего предшественника. Я знаю, что Степашин ваш друг, тоже петербуржец, но сейчас нужно думать о другом. Ваша позиция должна быть предельно корректной, выдержанной, но твердой. Только так вы достигнете и авторитета в обществе, и успешного итога парламентских выборов". "На кого будем опираться на выборах?" - спросил Путин. "Не знаю, - честно ответил я. - Будем строить новую партию. Я, как человек, который намучился с парламентом больше, чем кто бы то ни было в истории, знаю, насколько вам необходима твердая опора в Думе. Но главное - это ваш собственный политический ресурс, ваш образ. Создавать его искусственно не надо. Но и забывать об этой проблеме нельзя". Путин задумался. "Предвыборной борьбы не люблю, - признался он. - Очень. Не умею ею заниматься и не люблю". "А вам и не придется ею заниматься. Главное - ваша воля, уверенность. Ваши поступки. От этого все зависит. Политический авторитет либо приходит, либо нет. Вы готовы?" "Буду работать там, куда назначите", - немногословно ответил Путин. По-военному... "А на самый высокий пост?" Путин замешкался с ответом. Чувствовалось, что он впервые по-настоящему осознал, о чем идет разговор. "Не знаю, Борис Николаевич. Не думаю, что я к этому готов". - "Подумайте. Я верю в вас". В кабинете висела напряженная тишина. Каждый мельчайший звук я слышал очень отчетливо. Особенно ход часов. У Путина очень интересные глаза. Кажется, что они говорят больше, чем его слова. Кстати, как вообще появилась на моем горизонте кандидатура Путина? Существует такое ненавистное мне понятие: "доступ к телу". Противно чувствовать себя "телом". Но это понятие обозначает, хотя и предельно цинично, реальную проблему любой власти. Регулярность и открытость контактов первого лица: с журналистами, творческой интеллигенцией, деловой элитой, представителями самых разных социальных слоев и групп, наконец, со своими помощниками. Этим определяются работоспособность и демократичность аппарата. Не всегда работоспособный аппарат демократичен. И наоборот. В этом сложность и тонкая грань, которую надо уметь чувствовать. В бытность Сергея Филатова главой администрации, а Виктора Илюшина моим первым помощником (потом эти две должности были совмещены) встречи с Батуриным, Лившицем, Сатаровым, Пихоей, Красновым и другими помощниками были регулярными - раз в месяц, иногда раз в два месяца. Именно Илюшин был инициатором этих встреч. Иногда наступала длительная пауза. "Доступ к телу" бдительно перекрывался службой безопасности. Коржаков ревновал к "гнилым интеллигентам". Так продолжалось до начала президентских выборов 1996 года. Потом наступил второй срок моего президентства. И Чубайс, и Юмашев, и Волошин сделали встречи с заместителями главы администрации рутинным ритуалом, обязательным еженедельным событием. Слушая, как новые молодые ребята раз в неделю докладывают мне о своих делах, я не мог не отметить эти разительные перемены. Знали бы они, какая борьба раньше шла за прием в этом кабинете, какие кипели страсти. Только по контрасту с этой системой работы я наконец осознал, в каких советских рамках мыслил общение с президентом мой прежний аппарат, "ближний круг". Путина я приметил, когда он возглавил главное контрольное управление администрации, затем стал первым заместителем Юмашева (по региональной работе). В Кремле он появился в марте 1997 года. Иногда Путин оставался за старшего. И тогда встречаться нам приходилось чаще. Путинские доклады были образцом ясности. Он старательно не хотел "общаться", как другие замы, то есть излагать свои концепции, воззрения на мир и на Россию; казалось, специально убирал из наших контактов какой бы то ни было личный элемент. Но именно поэтому мне и хотелось с ним поговорить! Поразила меня и молниеносная реакция Путина. Порой мои вопросы, даже самые незамысловатые, заставляли людей краснеть и мучительно подыскивать слова. Путин отвечал настолько спокойно и естественно, что было ощущение, будто этот молодой, по моим меркам, человек готов абсолютно ко всему в жизни, причем ответит на любой вызов ясно и четко. Вначале меня это даже настораживало, но потом я понял - такой характер. ... Летом 1998-го нас застала практически врасплох "рельсовая война". Бастующие шахтеры перегораживали железнодорожные магистрали, отрезая от центра Сибирь и юг России. Это была катастрофическая ситуация, каждый такой день приносил многомиллионные убытки, которые били по наименее обеспеченным людям - пенсионерам и бюджетникам, но главное - это создавало реальную угрозу массовых политических беспорядков. Во всероссийском масштабе. Я встретился с Николаем Ковалевым, тогдашним директором ФСБ. Он был почти что в панике, по разговору я понял, что ситуация для него новая и как с ней быть, он не знает. Я мог его понять - вроде бы забастовки не по его ведомству, но тем не менее угроза безопасности страны явно существовала. Политическая борьба - это одно, перерезанные транспортные артерии - совсем другое. Ковалев, кадровый чекист, хороший профессионал, испытывал внутреннюю огромную антипатию к бизнесу, к его представителям. Ничего не мог с собой поделать, не любил людей с большими деньгами, и постепенно его ведомство переключилось на поиск новых врагов: искало компромат на коммерческие банки, на отдельных бизнесменов. Я не забыл и то, как в 1996-м следователи ФСБ активно занялись выдуманным "делом Собчака". Все это была единая политическая линия. ... Тогда, летом 1998-го, я задумался: кого ставить вместо Ковалева? Ответ пришел мгновенно: Путина! Во-первых, он немало лет проработал в органах. Во-вторых, прошел огромную управленческую школу. Но главное, чем дольше я его знал, тем больше убеждался: в этом человеке сочетаются огромная приверженность демократии, рыночным реформам и твердый государственный патриотизм. Путину сообщили о его назначении в момент вручения указа. Вот как это было. Я находился в отпуске в Шуйской Чупе. Туда ко мне прилетел Кириенко и привез проект указа о назначении Путина. Я подписал его не колеблясь. 25 июля 1998 года Путин был назначен директором ФСБ. После возвращения из отпуска я имел с ним большой разговор. Предложил вернуться на военную службу, получить генеральское звание. "А зачем? - неожиданно ответил Путин. - Я уволился из органов 20 августа 1991 года. Я гражданский человек. Важно, чтобы силовое ведомство возглавил именно гражданский. Если позволите, останусь полковником запаса". Довольно долго мы обсуждали кадровые проблемы ФСБ. Ситуация там была сложная. Многие сильные профессионалы ушли в частные структуры, многие готовы к увольнению в запас. Надо восстанавливать авторитет спецслужб, который был так сильно подорван в обществе после 1991 года. Надо сохранить традиции, оставшихся профессионалов и вместе с тем сделать их работу менее политизированной. Путин очень грамотно провел реорганизацию ФСБ. По-человечески поступил с Ковалевым, не мешал ему решать какие-то свои бытовые проблемы. Мелочь, но в военной среде очень важная. Составил новое штатное расписание. Новая коллегия включала в себя, помимо замов, начальников Московского и Ленинградского УФСБ. Несмотря на то что впоследствии пришлось вывести за штат многих сотрудников, реорганизация прошла спокойно, я бы сказал, чисто. Путинская структура ФСБ, как показало время, оказалась вполне рабочей. ... Он вступил в должность в очень сложное время. Не время, а пороховая бочка. Путин сделал очень жесткое заявление осенью по поводу политического экстремизма, когда казалось, что антисемитская волна, поднятая Макашовым, вот-вот выплеснется на улицы. Думаю, что многих его холодный взгляд и почти военная точность формулировок удержали от хулиганства и провокаций. Путин пытался не оставлять в покое ни одну радикальную группировку в Москве. Все они стали кричать в прессе, что наступила эпоха "полицейского государства". Но самое главное - Путин занял очень твердую политическую позицию. Я уже писал об этом выше. Постоянные столкновения с премьер-министром, который хотел включить ФСБ в круг своего влияния, не смущали Путина. Он не давал себя использовать в политических играх. И в этом отношении его моральный кодекс был настолько тверд, что даже я поражался, - в тогдашних хитросплетениях власти было не мудрено запутаться и более опытному человеку, но у Владимира Владимировича всегда был единственный четкий критерий - моральность того или иного поступка. Порядочность того или иного человека. Он всегда был готов расстаться со своей высокой должностью, но не сделать того, что шло вразрез с его пониманием чести. Он не торопился в большую политику. Но чувствовал опасность более чутко и остро, чем другие, всегда предупреждал меня о ней. Когда я узнал о том, как Путин переправлял Собчака за границу, у меня была сложная реакция. Путин рисковал не только собой. С другой стороны, поступок вызывал глубокое человеческое уважение. ... Понимая необходимость отставки Примакова, я постоянно и мучительно размышлял: кто меня поддержит? Кто реально стоит у меня за спиной? И в какой-то момент понял - Путин. 5 августа. Я вызвал в кабинет Степашина и Волошина. Степашин сразу разволновался, покраснел. "Сергей Вадимович, сегодня я принял решение отправить вас в отставку. Буду предлагать Владимира Владимировича Думе в качестве премьер-министра. А пока прошу вас завизировать указ о назначении Путина первым вице-премьером". "Борис Николаевич, - с трудом выговорил Степашин, - это решение... преждевременное. Я считаю, что это ошибка". "Сергей Вадимович, но президент уже принял решение", - заметил Волошин. "Борис Николаевич, я очень вас прошу... поговорить со мной наедине". Я кивнул, и мы остались один на один. И он начал говорить... Говорил долго. Лейтмотивом было одно: "Я всегда был с вами и никогда вас не предавал". Сергей Вадимович вспоминал события 91-го и 93-го годов, события в Буденновске и Красноармейске. Обещал исправить все свои ошибки, немедленно заняться созданием новой партии. Понимая всю бессмысленность этого разговора, я никак не мог прервать Степашина. Все было правильно: верный, честный. Никогда не предавал. И никаких причин для отставки. Кроме одной, самой важной: не тот человек - в нынешней борьбе нужен другой! Но как ему это объяснить? Вот здесь я и почувствовал, что у меня кончается терпение. "Хорошо, идите, я подумаю", - как можно более спокойно сказал я. Степашин вышел. В дверях прошептал Волошину: "Что вы тут на меня наговорили? Вы что, с ума сошли, в такой момент?" Настроение было ужасное. Вызвал Волошина и зло сказал: "Что вы медлите? Несите указы! Вы же знаете мое решение!" Он принес указы на подпись. "Вы Степашину сами скажите об отставке. Я с ним встречаться больше не буду", - сказал я. Волошин не стал долго спорить. Только заметил: "Борис Николаевич, может быть, подумаете до понедельника... Вы лучше меня знаете, только президент может говорить премьеру об отставке". Да, Волошин был прав. Я решил, что встречу со Степашиным я проведу в понедельник утром. В этот же день мне позвонил Чубайс. Очень настойчиво стал просить о встрече. Я сразу понял, о чем пойдет речь. Это ускорило решение, подстегнуло его, хотя Чубайс, напротив, хотел меня притормозить. Назначил встречу с ним на 9.15, а со Степашиным - на 8 утра. Кстати, несколько позже я узнал, какую атаку на администрацию, и в первую очередь на Путина, предпринял Чубайс. Он, видимо, ни на минуту не сомневался, что я принимаю ошибочное решение, ведущее нас к катастрофическим последствиям. Прежде всего Чубайс встретился с самим Путиным. Предупредил его о том, какие страшные удары его ждут в публичной политике. Главный аргумент был таков: Путин никогда не был на виду, не знает, что это такое. И лучше отказаться сейчас самому, чем потом под влиянием обстоятельств. Путин сказал: извини, но это решение президента. Я обязан его выполнить. Ты на моем месте поступил бы точно так же. Тогда Чубайс решил действовать через администрацию. В воскресенье, пока возникла неожиданная пауза (не зря я так не любил этих пауз при принятии важного решения), он предложил собраться узким кругом: Волошин, Юмашев, Таня. Чубайс приводил такие аргументы: после достаточно болезненной для общества отставки Примакова немотивированная отставка Степашина будет воспринята как полное разложение Кремля. Как политическая агония. Все решат, что президент совсем сошел с ума. Это и будет сигналом для наступления со всех сторон: Думы, Совета Федерации. Тогда остается только включить последний ресурс - "массовые выступления трудящихся". Вспомните "рельсовую войну", говорил Чубайс. Это делается "на раз". А разъяренный Лужков, который может вывести на Красную площадь десятки тысяч? Неужели вы этого не чувствуете? Да, я согласен, Путин лучше, и выбор президента правильный. Но все равно, у Ельцина нет ни политических, ни моральных ресурсов снять Степашина и поставить Путина. И тогда вдруг Волошин предложил совершенно неожиданный вариант: "Если сейчас оставить Степашина, в этом случае администрацию должны возглавить только вы, Анатолий Борисович. Я не сомневаюсь в высоких человеческих качествах Сергея Вадимовича. Но если вы уверены в его победе, становитесь мотором всей команды, мы же будем вам помогать". Это предложение наверняка было для Чубайса абсолютным шоком. Он работал в РАО ЕЭС, ключевой монополии государства. И положение, когда он был в стороне, но при этом управлял политической ситуацией, его вполне устраивало. Он не хотел возвращаться в администрацию. Но другого выхода не было. Чубайс дал понять, что готов. Об этом эпизоде позже мне рассказал Волошин. Я всегда доверял политическому чутью Анатолия Борисовича. И в критические моменты он не раз убеждал меня в своей правоте. И все-таки в тот момент, говоря откровенно, шансов изменить мое решение у Чубайса не было никаких. То, что я невероятно рискую, когда ставлю практически на "чрезвычайного" премьера, было очевидно. Но в отличие от Чубайса, который просчитывал ситуацию исключительно логически, я интуитивно чувствовал мощь и силу Путина, перспективность этого шага. И еще - атмосферу, возникшую в обществе. Общество было готово воспринять новую фигуру, и фигуру достаточно жесткую, волевую. Несмотря на полный раздрай в политическом истеблишменте, люди должны были поверить Путину. Да, это был огромный риск. Действие без всякого запаса прочности. И тем не менее за все эти годы мне удалось создать такую ситуацию, при которой выход за рамки Конституции ни для кого уже не был возможен. Политический ресурс был именно в этом - несмотря на продолжавшийся правительственный кризис, никто бы не решился выйти с дубьем на президента и на нового премьера. Тем более если этим премьером станет Путин, недавний директор ФСБ. Думаю, Чубайс и сам почувствовал мою решимость. 8 восемь часов утра состоялась встреча у меня в Горках: Путин, Аксененко, Степашин, Волошин. Мы поздоровались со Степашиным, но никому, кроме меня, он руки не подал. Я не стал тянуть: "Сергей Вадимович, я подписал указы о назначении Путина первым вице-премьером и о вашем уходе в отставку". Степашин насупился: "Я этот указ визировать не буду". Вмешался Аксененко: "Перестаньте, Сергей Вадимович!" Путин остановил Аксененко: "Николай Емельянович, человеку и так тяжело. Давайте не будем". "Хорошо, - сказал Степашин. - Я подпишу. Из уважения к вам, Борис Николаевич". 9 августа я выступил с телеобращением к нации: "Сегодня я принял решение об отставке правительства Сергея Вадимовича Степашина. В соответствии с Конституцией я обратился в Государственную Думу с просьбой утвердить Владимира Владимировича Путина в должности Председателя Правительства Российской Федерации. Убежден: работая на этом посту, он принесет большую пользу стране, и россияне будут иметь возможность оценить деловые и человеческие качества Путина. Я в нем уверен. Но хочу, чтобы в нем были также уверены все, кто в июле 2000 года придет на избирательные участки и сделает свой выбор. Думаю, у него достаточно времени себя проявить. Я знаю хорошо Владимира Владимировича, давно и внимательно наблюдал за ним, когда он работал первым вице-мэром Санкт-Петербурга. Последние годы мы работаем с ним бок о бок. ... Руководить правительством - это тяжелая ноша и серьезное испытание. Справится - в этом я уверен, - и россияне окажут ему поддержку".

http://www.lib.ru/MEMUARY/ELCIN/marafon.txt

так же по теме:

Преемник