Маленький Школяр
Часть вторая (1)
Прошлое
Расскажи мне, как плакали струны,
Как горели стихи, оставаясь на сердце навек,
Как в глазах отражался пламень безумья,
И как в страшных мученьях во мне умирал человек.
(Тэм)Первые дни на новом месте были заполнены множеством хлопот, тяжких, долгих и утомительных, но не имеющих ни малейшего отношения к непосредственному заданию. Дом, который Жанне предоставил институт был действительно небольшим, но всё же Жанна считала его через чур богатым. Две недели девушка училась жить так, чтобы не привлекать к себе внимания. Но молодая, хорошо одетая барышня, появляющаяся в городе без какого-либо сопровождения, даже без няньки, всё же вызывала недоумённые взгляды. Жанна не боялась людей, её не пугали ни нищие, ни пьяные молодчики. Она знала, что в случае необходимости сможет уложить даже троих сильных мужчин. И всё же она уставала от сальных шуточек за спиной, от цепких рук, то и дело покушавшихся на её кошелёк, и поэтому девушка старалась появляться на людях как можно меньше, что было затруднительно, поскольку ей приходилось обустраивать свой быт совершенно самостоятельно. Но тут ей действительно повезло. Во время одного из своих рискованных рейдов она познакомилась с четой Лёбуа.
Мадам Лёбуа торговала на рынке всякой текстильной продукцией собственного производства, и Жанна, неравнодушная ко всяким тряпкам и побрякушкам, остановилась у лотка с чисто исследовательской целью. Слово за слово они с хозяйкой разговорились, и Жанна очень вовремя пожаловалась на отсутствие прислуги. Мадам Лёбуа тут же предложила молодой госпоже свои услуги и услуги своего мужа, и девушка с радостью согласилась. На следующее же утро чета Лёбуа возникла у её порога.
Господин Лёбуа оказался подтянутым мужчиной пятидесяти лет. Его манеры, лаконичность, расторопность, сообразительность и услужливость сделали бы честь любому профессиональному английскому дворецкому девятнадцатого века. Он не задавал вопросов и беспрекословно выполнял все указания. Жанна, непривычная приказывать людям, всегда обращалась к нему только на «вы» и вежливо просила выполнять лишь ту работу, которую не смогла бы выполнить сама. Ухаживать за конюшней и садом месье Лёбуа вызвался сам. В отличие от сурового и молчаливого мужа, мадам Лёбуа была болтлива. Она мигом рассказала Жанне все подробности своего долгого брака, перечислила всех своих дочерей и сыновей, у которых давно были собственные семьи. Вскоре Жанна из «госпожи» превратилась для доброй женщины в «дочку». Мадам Лёбуа взяла на себя обязанности экономки, кухарки, горничной и дуэньи. Она очень ловко привела дом в порядок и незаметно его поддерживала, а ещё она вкусно готовила и всё старалась подсунуть Жанне кусочек посытнее, потому что с её точки зрения Жанна была слишком худосочной. Девушка вежливо отказывалась, она была просто не в состоянии съесть то количество еды, которое умудрялась сотворить на кухне мадам Лёбуа.
А ещё чета Лёбуа обладали двумя воистину редкими для средневекового человека чертами: они были нелюбопытны и не трепливы, некоторые странности своей новой хозяйки они предпочитали просто не замечать и списывать всё на глупость юности; кроме того, что уж воистину редко и ценно для столь пожилых людей, мадам и месье Лёбуа быстро учились. Жанна не испытывала трудностей дона Руматы - ей быстро и почти без возражений удалость приучить слуг мыться самим, стирать и мыть посуду чаще, чем раз в полгода. Они пожимали плечами, но выполняли её «прихоти». Неплохим стимулом к тому служило то жалование, которое положила им молодая госпожа.
В общем, быт Жанны быстро оказался в надёжных руках и она приступила к своей непосредственной миссии.
Ей пришла в голову гениальная, с её точки зрения, идея. Сложноватая к выполнению, но Жанна в себе не сомневалась. Девушка решила действовать в нескольких направлениях одновременно: первое, что она сделала - это проанализировала психологический портрет Вийона и выделила несколько основных качеств его характера. Одним из них оказалась страсть к быстрой и лёгкой наживе. Хотя Жанна и слышала, что желание жить «на халяву» наиболее развито у русских, она не питала по этому поводу иллюзий, и жизненный опыт показывал, что любая другая национальность так же от дармовщинки не откажется. Впрочем, от этого можно оттолкнуться - решила Жанна. Денег у неё было неограниченное количество, из своего века ей в любой момент могли переслать хоть миллиард, поэтому она не скупилась. Она решила заняться благотворительностью. Девушка действовала осторожно: она не делала больших вложений, никаких официальных пожертвований церкви. Зато она подавала всем окрестным нищим. По монете, по две - немного, зато всегда. Она иногда специально ходила по городу в поисках нищих. Она вглядывалась в лица, в надежде узнать знакомые по гравюрам черты. Надежды на это было мало, потому что Париж и в пятнадцатом веке был достаточно большим городом, чтобы в нём можно было никогда не пересечься, и всё же. Но основной расчёт Жанны был на то, что Вийон, постоянно находящийся в поисках покровителя, прослышит про добрую госпожу и придёт сам.
Шли недели. Жанна начала отчаиваться. От тоски она прикормила десяток бездомных ребятишек и сформировала из них мобильный разведывательный отряд а-ля Шерлок Холмс. Детишки приносили ей новости, они же по её заданию разыскивали Вийона в тех местах, где Жанна в силу своего высокого статуса не могла показаться сама: по кабакам, притонам и борделям. Они оказались сообразительными, и после нескольких неудачных попыток обхитрить и обворовать Жанну, приручились и стали получать чуть ли не фиксированный оклад, в то же время Жанна уже смогла им вполне доверять, потому что её выкормыши хоть и походили на зверят, но понимали, что не следует кусать руку, которая протягивает корм. А ещё девушка ухаживала за своим отрядом: она подкармливала их, лечила и примерно раз в две недели заставляла мыться. Сначала с помощью месье Лёбуа (который хоть и ворчал, что нечего нищету кормить, ещё сопрут чего, но беспрекословно скручивал отбивающихся оборванцев и волок мыться), а потом детишки приняли это как данность и перестали сопротивляться, хотя визжали почище поросят, когда мыло попадало в глаза.
Но когда прошло полтора месяца, а все усилия оказались напрасными, Жанна заволновалась. В принципе, её время не было ограничено какими-либо рамками. Люди разные, и с большинством из них историкам приходилось работать годами, тем более, если подопечный был натурой творческой и ранимой. И чем дальше во времени находился подопечный, тем дольше его приходилось «приручать» и адаптировать. В общем, Жанна могла и не торопиться. Но её беспокоило то, что судьба Вийона и его конец неизвестны даже теоретически, то есть до восьмого января 1463 года с ним точно ничего не случится, а потом... И время летело стремительно.
А повезло ей совершенно случайно.
Развлечений у девушки в средневековье было маловато. Вышивать Жанна не умела, прясть - тоже. Ей казалось отвратительным занятием «путать нитки». Осваивать какие-либо музыкальные инструменты вроде мандолины она посчитала излишним. Книги были дороги, но дело было даже не в этом. В институте очень плотно занимались литературой, и все известнейшие сочинения того времени Жанна знала едва ли не наизусть. Она, конечно, могла читать через крохотный персональный компьютер, выданный ей перед отъездом, и служивший кроме всего средством связи (правда, связь была очень редкой, ей предписывалось пользоваться только в исключительных случаях), но читать мелкий шрифт с экрана девушка не любила. В общем, ей было откровенно скучно, поэтому она полюбила пешие и конные прогулки, которые кроме всего имели ещё и разведывательную цель.
Во время таких прогулок Жанна внимательно приглядывалась к жизни вокруг, прислушивалась к разговорам, а потом подробнейшим образом записывала всё в путевой дневник. Кипевший вокруг быт разительно отличался от того, что она читала, и что им рассказывали на занятиях. Трудно было назвать Париж XV века красивым: грязные узкие улочки, немытые годами люди, пыль и животные, гниющие прямо на мостовой отбросы и испражнения... Всё это брезгливой Жанне вначале казалось отвратительным. Она с тоской вспоминала вычищенные до блеска трудолюбивыми роботами улицы родного города и матовые красные мытые яблоки на рынке. Но постепенно она привыкла и начала находить во всём этом даже некое таинственное очарование. Правда, тщательно мыться после каждой прогулки она не забывала, чем приводила в ужас своих богобоязненных слуг.
Вот, возвращаясь с одной из своих прогулок, Жанна по привычке подавала милостыню всем встреченным нищим. Один бедолага случайно привлёк её внимание. Он спал, привалившись спиной к нагревшейся под утренним солнцем стене, во сне развалив стоявшую рядом кучу бочек, и они перегородили узкий проулок. А бродяга продолжал спать. Ему, кажется, было хорошо.
Как полагается знатной даме, Жанна не стала сама разгребать завал, и объезжать его не стала, а, слегка склонившись с коня, легонько, чтобы не ранить, хлестнула спящего нагайкой:
- Эй, а ну быстро разбери безобразие! - хотела было сказать она... но нищий проснулся и поднял голову, и у девушки тут же пропал дар речи.
Это был он - Вийон. Знакомое по гравюрам тонкое лицо с орлиным носом и большими умными глазами. Сейчас поэт переживал явно не лучшие времена: камзол на нём был порван и безумно грязен. Волосы склеились от пыли и пота, подбородок завоевала неопрятная щетина, давно не знавшая цирюльника, а щёку пересекала явно свежая царапина. От былого великолепия остался неизвестно каким чудом уцелевший бархатный берет с позеленелой брошью и лысым пером.
-Чем обязан столь любезному пробуждению в обществе прекрасной дамы? - спросил поэт, быстро вскакивая и издевательски кланяясь, подметая мостовую лысым пером.
-М-м-месье Вийон? - прозаикалась Жанна, всё ещё не в силах поверить в свою удачу.
-То, что от него осталось, барынька. И с каждой секундой от него остаётся всё меньше, ибо человеческий облик теряется стремительно и неумолимо, когда верх берут последствия неумеренных возлияний. Подай на опохмел, а? - вовсе уж неэлегантно закончил свою речь поэт.
Тут Жанна совсем растерялась. В голове она тысячи раз прокручивала свою первую встречу с поэтом и придумала множество способов сманить его с собой. Но найти его буквально валяющимся на улице - на это её неизвращенная фантазия была неспособна, к тому же девушка была несколько романтична, и хотя её вовсю запугивали мудрые преподаватели, она была уверена, что Вийон окажется не только умным, но и галантным, вежливым и всё такое. Это не вязалось с его разбойно-распутной биографией, но девичьей фантазии разве прикажешь? В общем, она не знала ни что делать, ни что сказать.
А Вийон ждал. Видно было, что его терзает нехилое похмелье и единственное, о чём сейчас думает «возвышенная творческая» натура - это где бы найти на опохмел.
-Для начала, месье Вийон, извольте расчистить мне путь, - капризно сказала Жанна, стараясь на ходу перестроиться, но при этом продолжая играть написанную заранее роль.
-Как можно творческую личность принуждать к тяжкой физической работе, коей достойны лишь скоты? - попытался возразить поэт, возвращаясь к возвышенному слогу.
-А спать едва не выгребной яме - это для творческой личности обычно и необходимо? - ехидно спросила Жанна, забывшись.
-Не понимаешь ты, барынька свободы певца, романтики близкой к народу жизни и азарта! Где ловить вдохновение поэту, как не в отчаянии и падении?
-Я не заметила в вашем творчестве, месье Вийон, особого восторга по поводу подвалов инквизиции. И строки, посвящённые вашему пребыванию в её застенках, тоже не блещут счастьем и подъёмом духовных сил.
Лицо Вийона исказили не только муки похмелья, но и тяжкие воспоминания о временах заключения и пытках.
-Я вижу, ты, барынька, подробно изучила биографию маленького школяра Франсуа, - глядя исподлобья на Жанну, мрачно сказал Вийон. - Чем обязан такому пристальному вниманию к своей низкой особе?
Жанна задумалась повторно. Едва родившийся конструктивный диалог стремительно валился в пропасть. Не ответишь же правду... А с точки зрения тёмного француза такие сведенья о его биографии девушка могла получить лишь будучи связанной с инквизицией. Ещё сочтёт её соглядатаем и в жизни больше не покажется на глаза, не говоря уж о доверии, к которому она так стремилась.
-Скажем так, я могу оказать вам некую материальную помощь, исключительно как ценитель вашего таланта, - ответила Жанна, чувствуя себя злодеем из какой-нибудь сказки, пытающимся подкупить доброго, но доверчивого героя. За пачку печенья и банку варенья… Она надеялась, что, услышав про лёгкую наживу, поэт забудет о её поспешных и неразумных словах. Но поэт, обжёгшись на молоке, мгновенно стал собран и осторожен. Весь его ещё секунду назад развязный и подчёркнуто нахальный силуэт резко подобрался, в карих глазах загорелся мрачный и дикий огонь, поэт сразу стал похож на гибкого, осторожного и опасного зверя. Жанне даже стало страшновато, она нащупала в складках платья кинжал.
-Я знаю поговорку про бесплатный сыр, - процедил Вийон. - Что потребуешь взамен, а, барынька? - он умудрился вложить в это обращение всё презрение и ненависть мира.
-Ничего, - безнадёжно сказала Жанна. Она поняла, что миссия её провалена.
Девушка поворотила коня и рванулась с места в галоп. Встречный ветер забивался в горло, заставлял жмурить глаза. Сердце сжимала жгучая обида и злость на саму себя. Неужели она одна так позорно провалилась? Неужели она одна из всей группы не сдаст дипломный проект? Ну как она могла оказаться такой недальновидной, глупой, болтливой?!
Домой она ворвалась просто ураганом. Едва не упала, споткнувшись о собственный подол, взлетела наверх. Хлопнула дверью, что есть сил и упала на кровать, терзая подушку, давясь бессильными слезами злобы.
В дверь корректно постучался месье Лёбуа и с гримасой непонимания и брезгливости сообщил, что прибыл её «шпанский отряд». Жанна неохотно поднялась и недовольно мотнула головой в ответ на вопросительный взгляд дворецкого. Мельком глянула в зеркало и ужаснулась своим красным глазам и растрёпанным волосам, но справедливо решила, что маленьким беспризорникам совершенно безразлично, как она выглядит, девушка спустилась вниз и вышла на крыльцо. На нижней ступеньке сидели чумазые близнецы Гаврош и Жерар. Они всюду ходили вместе и говорили почти хором.
-Только не умывай, мадама! - заверещал вместо приветствия Гаврош. - Мы сегодня хорошие, мы тебе вести принесли!
-Во-первых, здравствуйте, молодые люди, - наставительно произнесла Жанна. - Во-вторых, мытьё это не наказание, а даже совсем наоборот.
-Даааа! Мыло кусает, твой слуга рычит и за уши таскает, сплошь удовольствие! - ощетинился Жерар.
-И дождь вчера прошёл, - робко напомнил Гаврош. - Мы ещё чистые, вот те крест!
Жанна вздохнула. Разговаривать ей не хотелось. Какая разница, заставит она близнецов вымыться лишний раз или нет? Всё равно всё уже кончено... Видя, что девушка отвлеклась, двойняшки поспешили выложить свою новость:
-А мы видели! - радостно заявил Жерар.
-Видели того мужика, которого ты велела сторожить! - добавил Гаврош и назвал тот самый трактир, в проулке возле которого сегодня кончилось счастье и почти жизнь Жанны. Не в силах справиться с собой, она снова зарыдала. Близнецы опешили.
-Ну что же ты ревешь, мадама? - неловко гладя Жанну по подолу платья. - Ну... Не реви...
-Не реви... - эхом отозвался брат, тоже начиная шмыгать носом.
-Простите, - всхлипнула Жанна и вытерла лицо. Голос её был неживым. - Спасибо вам, вы хорошо поработали. Я вас не только не буду мыть сегодня, но и награжу, подождите.
Она скрылась в доме. Вернулась, таща в руках, сколько уместилось, пирожков, которые чтобы порадовать расстроенную хозяйку, испекла мадам Лёбуа. Кроме того счастливые близнецы получили от странной дамочки по серебрушке на брата, гигантские деньги для побирушек.
Незаметно пришёл вечер, а у Жанны всё не было сил взять в руки мини компьютер, чтобы сообщить в институт о своей бездарности. Она лежала на кровати и считала видимые в окно звёзды. Сейчас у неё было лишь одно желание - повернуть всё вспять. Уж тогда бы она не растерялась и не вела бы себя так по-идиотски... или вела? Жанне казалось, что тупее её во всём институте нет.
В дверь постучались.
- Войдите! - крикнула Жанна.
Вошёл месье Лёбуа:
- Там внизу какой-то оборванец, мадам. Не уходит, требует вас.
- Какой оборванец? - спросила девушка.
-Не имею чести быть знакомым, - ехидно ответил дворецкий. - Прогнать прикажете?
- Подождите, месье Лёбуа, я сначала сама взгляну, кто там.
Жанна накинула шаль и спустилась в холл. Конечно, Лёбуа не пустил оборванца даже на порог. Жанна открыла дверь и выглянула в сад. На ступеньках её дожидался… Вийон собственной персоной. Засаленный берет с куцым пером лежал тут же. Жанна едва удержалась, чтобы не сделать какую-нибудь глупость: ей хотелось прыгать и смеяться, может быть даже обнять блудного поэта. Она с трудом заставила себя не запрыгать неприлично на одной ножке, не броситься поэту в объятья, погасить огонь в глазах и говорить сухим, равнодушным тоном:
-Рада приветствовать, месье Вийон. Что привело вас?
-Лишь крайняя нужда, - ответил Вийон. И было не понятно, издевается он или говорит чистую правду. На взгляд Жанны, он и при первой их встрече находился в состоянии крайней нужды, а ей всё равно не поверил… - Ты, барынька, оказывается, известная в узких кругах личность.
- Не знаю, право, радоваться или огорчиться такой известности.
- Недавно в Париже, но прославилась едва ли не как Святая Дева Мария. Милостыню раздаёшь, нашего брата бродягу привечаешь…
-Однако вы тоже неплохо обо мне осведомлены, месье Вийон, - не упустила шанса отметить Жанна. - Да, я занимаюсь благотворительностью. И, кажется, уже однажды предлагала вам своё покровительство и материальную помощь.
-Да, да, барынька. И я пришёл покаяться. Я вёл себя несколько не вежливо. Но виной тому лишь моё плачевное состояние… Да и бесплатный сыр сама знаешь, где лежит… Но потом разговорился с друзьями, и мне промыли голову и прочистили уши, сказали, что я сам застрелил свою птицу счастья. - Вийон поклонился. Сегодня он был трезв, и в этом состоянии импонировал Жанне гораздо больше. Она приняла бы его в любом случае, ведь диплом - это главное, но его собственное желание извиниться растопило весь лёд окончательно. - И вот, оказавшись в состоянии жестокой нужды, я, бедный и скромный поэт, осмелился разыскать тебя и просить о помощи, - его наивная правдивость и наигранное самоуничижение изрядно забавляли.
- Хорошо, месье Вийон, - сказала Жанна. - Я тоже много думала о нашей с вами первой встрече и многое поняла. Итак, я прошу вас пройти, мы обсудим с вами некоторые детали моего вам покровительства.
Она распахнула дверь, и Вийон поднялся по ступеням. Жанна невольно поморщилась, от поэта пахло застарелым перегаром, немытым телом, потом и всеми помойками Парижа.
- Увы, я сейчас мало приятен на вид, - усмехнулся наблюдательный поэт.
-Да, и поэтому я сейчас прикажу слугам согреть вам достаточно воды и выдать всё необходимое для того, чтобы вы привели себя в божеский вид. - Заметив растерянный взгляд Вийона, Жанна добавила: - Это будет первым условием в нашем разговоре. Согласитесь, я пока прошу от вас немного. Неужели, вам трудно сделать такую малость, чтобы понравиться юной девушке? Лёбуа!
Дворецкий мигом явился на зов. При виде Вийона его лицо перекосила гримаса брезгливости:
- Это месье Вийон, видный французский поэт, - представила Жанна. - Лёбуа, вам надлежит заставить его вымыться и привести себя в приличный вид. Проследите за этим. Выдайте ему какую-нибудь одежду и попросите мадам Лёбуа приготовить еду, я полагаю, месье Вийон голоден.
Кажется, за одну еду Вийон готов был не только вымыться и переодеться, но и душу продать. Он беспрекословно последовал за Лёбуа, который не переставал брюзжать, что молоденькой даме прилично мужа искать глазки строить всем прохожим, а не жить затворницей и всяких побирушек привечать. Эту тему он Жанне выговаривал каждый раз, как только на пороге появлялся кто-то из её «шпанского отряда». Жанна всегда отмахивалась. На крайний случай у неё был легенда, что, мол, она недавняя вдова (что в её возрасте приличнее, чем незамужняя) и до сих пор скорбит по мужу, а добрыми делами пытается заслужить дорогу в рай, чтобы там воссоединиться с супругом. Для поддержания образа ей приходилось регулярно ходить в церковь, поститься и молиться. Но добрые супруги Лёбуа, взявшие её под свою опеку, всё равно тактичными советами пытались устроить её будущее.
Когда чисто вымытый и переодетый Вийон под чутким наблюдением (не дай господь, стибрит чего!) был препровождён в гостиную, Жанна уже ожидала его там за накрытым столом. Она успела насыпать в вино и пищу необходимые универсальные по большей части лекарства и витамины (даже из стихов можно было понять, чем страдал Вийон, кроме обычного набора хворей средневекового бедняка). Пребывание в застенках Инквизиции сильно подорвало здоровье поэта, что отчасти и послужило для него стимулом к написанию своего «Завещания».
Жанна указала Вийону место напротив себя и пригласила не стесняться. И пока он насыщался, она с интересом разглядывала своего подопечного. Чистым и выбритым он нравился ей сильнее, чем в своём естественном обличии. Волосы у него оказались тёмно-каштановые, вьющиеся, а лицо умное и подвижное. Манеры, правда, оставляли желать много лучшего, но над этим Жанна ещё собиралась поработать, чтобы не стыдно было в свой век везти. Кстати, как она уговорит его покинуть родину, она ещё не придумала, вновь легкомысленно полагаясь на случай.
Комнату озаряло мягкое пламя свечей, рассыпавшееся рубиновыми искрами в бокалах с вином. За окнами мягко темнело. Сейчас, по летнему времени, мгла была тёплой и не беспросветной. Ночь обещала быть жаркой. Жанна вскользь подумала, в такую ночь она не отказалась бы переночевать на улице вместо того, чтобы вертеться в горячей постели без сна; и что поэт крайне нелогичен. В крайнюю нужду Жанна не верила. Даже здесь, в грязи средневекового Парижа, найти еду было делом несложным, тем более что моральные устои вполне позволяли поэту украсть себе пропитание. А коротать время до утра, как уже было отмечено, вполне можно и на улице. Разве что действительно промыли ему мозги нищие приятели, и он решил воспользоваться падающей с неба манной. Или хотя бы разведать, где можно эту манну подобрать.
- Итак, месье Вийон, - сказала она, когда поэт закончил жрать (а иными словами его процесс поглощения пищи не назовёшь), - давайте знакомиться. Меня зовут мадам д'Этерн.
-Очень приятно, - сыто икнул Вийон и, не выходя из-за стола, изобразил поклон.
- Как я уже говорила, я являюсь поклонницей вашего таланта, поэтому согласна взять вас под своё покровительство, включающее в себя предоставление ночлега и оказание материальной помощи по мере крайней надобности. Я, конечно, не Карл Орлеанский и не герцог Бурбонский, а всего лишь скромная дворянка, но, думаю, на прокорм одного поэта моих средств хватит, - Жанна улыбнулась. - Но вы правы, бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке, - Вся сытая леность слетела с Вийона в мгновение ока. Он напрягся, как недоверчивый дикий зверь. Дармовщинка дармовщинке рознь, разбойник это знал как нельзя лучше. - Впрочем, расслабьтесь, я потребую от вас немногое. И хотя мои просьбы могут показаться вам смешными или странными, я всё же прошу смириться с моими чудачествами. Итак, первое, чего я от вас прошу, это появляться в моём доме трезвым. В противном случае я буду вынуждена не только протрезвлять вас насильно, но и применять к вам репрессивные меры в виде урезания вашего содержания. С первым пунктом всё ясно? Есть возражения?
Вийон смотрел на неё, подперев голову рукой. Глаза у него были пустые, лицо расслабленное, непонятно было, слушает ли он её вообще, или впал в нирвану от редкого состояния сытости.
- Всё понял, барынька, - кивнул он, наконец. Возражения, если они у поэта были, он оставил при себе.
- Хорошо, тогда я перехожу ко второму пункту. Как вы уже, наверное, догадались, я невероятно чистоплотна и брезглива. Поэтому, я прошу вас по приходе в мой дом не отказываться принять ванну. После этого я буду готова вести с вами беседу. - Вийон пожал плечами и кивнул. - Великолепно, месье Вийон. Надеюсь, я вас не очень обременила первыми двумя просьбами. Третье, я буду обучать вас приличным, с моей точки зрения, манерам. Вне моего дома можете вести себя, как вам заблагорассудится, меня мало волнует ваша личная жизнь, но, находясь у меня, извольте следовать моим правилам. Четвёртое, вы должны приходить сюда всегда в одиночестве и никому не рассказывать о нашем с вами договоре. Это в ваших же интересах, размер содержания на прямую зависит от количества человек, на которое оно делится, вы меня понимаете?
- Да, барынька. - Снова сухо и без комментариев кивнул поэт.
-Я счастлива. Тогда пятое и последнее: я нижайше прошу вас приносить ко мне любые ваши рукописи, будь то стихи, отрывки, наброски или главы к романам. Я хочу иметь полную их коллекцию. Любая малейшая бумажка с вашим автографом должна оказываться у меня. Вы согласны?
На этот раз Вийон думал дольше всего.
- Я не буду мешать вам печататься, буде вы захотите, просто оригиналы или хотя бы копии, написанные вашей рукой, должны быть у меня.
-Хорошо, барынька. Я согласен. Ты требуешь действительно немного, хотя по странности ты некоторым безумцам фору дашь.
-Благодарю за лестную оценку, - съехидничала Жанна.
- А сколько дашь?
- Достаточно, не сомневайтесь. Вам нужен ночлег? Я велю устроить вам комнату.
- Да, спасибо тебе, благодетельница, - неожиданно Вийон встал, подошёл к Жанне и поцеловал ей руку. Огромным усилием воли она заставила себя принять это как должное и не покраснеть.
Девушка живо велела мадам Лёбуа приготовить постель в одной из лишних комнат. А сама продолжала с поэтом светскую беседу. Он оказался отнюдь неглупым человеком, много читал и мог долго цитировать античных философов и писателей. В нём словно жили два человека: первый - сын священника, получивший неплохое образование и даже ученую степень, стремящийся к знаниям; второй - азартный, но трусливый вор, блудник и пьяница. Речь его была то гладкой и учёной, то прерывалась крепкими ругательствами и тирадами на «цветном» жаргоне, который Жанна понимала с трудом. Поэт рассказывал девушке о своей жизни: о пьянках и поножовщине в трактирах, о весёлых девках в борделях, о монахах и пьяницах, о ворах и разбойниках, о дерзких шалостях студентов, о том, какие холодные в Париже зимы и какие злые чиновники. Он был возбуждён и вдохновенен. Вскочив со стула, он бегал по комнате, в лицах изображая некоторые сцены, а за его спиной в танце пламени свечей кривлялась огромная тень. Вийон был великолепным рассказчиком и актёром, и о чём бы ни шла речь, Жанна всё время чувствовала себя участницей происходящих событий, ужасалась и ликовала, грустила и веселилась вместе с поэтом-разбойником. Для неё пропало всё на свете: родной институт, весь свой век, какой-то диплом... Осталась только эта комната с жарко дышащими углями в очаге, с оплывающими свечами и цветистой повестью жизни «маленького школяра», чья сухощавая гибкая фигура полностью захватила внимание девушки.
В полночь пробили часы, и Жанна вдруг поняла, как устала. Да и Вийон уже несколько утомился своей пантомимой, в беседе всё чаще повисали паузы. Догорали свечи.
- Месье Вийон, - наконец произнесла Жанна. - Спасибо вам за этот чудесный вечер, я чрезвычайно рада, что познакомилась с вами. Беседа была истинно интересной и познавательной... Но и день был длинный. Давайте я провожу вас в комнату, которая будет вашей отныне и в любой момент, когда вам заблагорассудится посетить мой дом.
Она прихватила один из подсвечников и потушила остальные свечи. Комната погрузилась во мрак, и Вийон придвинулся ближе к ней. «Темноты что ли боится?» - подумала Жанна, но возражать не стала. Они поднялись по лестнице на второй этаж, и Жанна передала подсвечник Вийону:
-Ваша первая дверь направо, а я, если что, в конце коридора налево. Спокойной ночи, месье Вийон, - улыбнулась девушка.
Но Вийон мягко придержал её за локоть и с кошачьей улыбкой сказал:
-Разве я могу позволить даме блуждать впотьмах?
-Что ж, - засмеялась Жанна. - Проводите меня до спальни.
В полном молчании они прошли десять или двадцать шагов до конца коридора, где находилась комната Жанны. Туда она не пускала никого, но всё равно не пыталась рискнуть выложить свои немногие мелочи с родины.
Вийон услужливо подержал свечу возле скважины, пока Жанна возилась с тугим ключом. Но едва она толкнула тяжёлую дверь, как сквозняк или нечто иное погасило ненадёжный источник света. Девушка и ахнуть не успела, - всё произошло в один момент, - сильные и властные руки втолкнули её в спальню и швырнули на ковёр, срывая платье, в тот же момент захлопнулась дверь. Жанна больно ударилась плечом и копчиком, но пары секунд ей хватило, чтобы овладеть собой и подавить рвущийся наружу вскрик. Чувствуя на лице тяжёлое чужое дыхание, она сориентировалась и с силой боднула зарвавшегося поэта головой в переносицу, одновременно подтянула колени к груди и отшвырнула несостоявшегося насильника куда-то, судя по звуку, в стену.
Когда Вийон очнулся, Жанна уже успела вновь зажечь свечу. Она сидела в кресле прямая и строгая, придерживая руками разорванное на груди платье. В её зрачках плясали отражения огня, но лицо было спокойно и отрешённо.
-Зря вы, месье Вийон, - чуть насмешливо произнесла она.
Вийон приподнялся на локте, вытер рукавом кровь, льющуюся из носа, облизнул губы и сплюнул кровавым сгустком на пол:
-Да ты ведьма, барынька, - без малейшего раскаяния и с оттенком уважения произнёс он. - Может быть, я был недостаточно нежен, но то сначала, а потом тебе бы понравилось, клянусь своим пером.
-Не сомневаюсь, - усмехнулась Жанна.
-Впрочем, если ты предпочитаешь быть сверху, моя дикарка, я согласен. Но могла бы и предупредить, что в тебе бушует такой пожар. Я же чуть мужчиной не перестал быть, отбила мне все причиндалы.
-Мне кажется, месье Вийон, мы недопоняли друг друга. Я никогда не рассматривала вас как объект страсти.
-Что же тебе надо? - искренне удивился умелый, но не успевший показаться во всей красе, любовник. - Только не лги! Стихи ей нужны! Я же не идиот. Ты живёшь одна, подбираешь меня буквально на улице, кормишь, поишь, одеваешь и требуешь взамен какие-то паршивые рукописи? Смешно! - он презрительно захохотал на показ.
Жанна спокойно переждала этот жутковатый смех и пожала плечами в ответ:
-Как бы вас это ни шокировало, месье Вийон, но мне действительно не было нужно, чтобы вы платили мне за ужин и ночлег своим телом.
-А что тебе нужно?! - Жанна уловила в голосе поэта истерические и испуганные ноты. В чём-то ей был понятен его страх. Хрупкая с виду девица, которая способна запросто отшвырнуть здорового мужчину как котёнка, пугает сама по себе, а если она ещё и отказывается от интимных услуг, стоит ожидать какого-нибудь страшного извращения. - Что?!!
-Я уже высказала свои условия. Мне нечего добавить. Если мне не изменяет память, вы были со всем согласны.
-Ты... не шутишь? Тебе и правда нужны лишь стихи? - на смуглом, но побледневшем лице Вийона отразилось смятение.
-Да. - Просто ответила Жанна. Душой она, конечно, покривила, но ведь интим ей действительно не был нужен, а доверие нужно завоевывать, а не требовать.
За всю свою пёструю жизнь Франсуа Вийон, урождённый де Монкорбье, впервые лишился дара речи. Девушка, по-прежнему придерживая норовившее соскользнуть с груди платье, встала и подала поэту руку:
-Подымайтесь и идите спать. Встретимся за завтраком. Повторно желаю вам спокойной ночи, месье Вийон.
Но утром Жанна завтракала в одиночестве. Вийон счёл за лучшее покинуть её дом. Дворецкий месье Лёбуа не без ехидства, но всё же с большим состраданием, доложил, что слинял разбойник ещё на рассвете. И, что вроде бы даже ничего не унёс, хотя глазом по сторонам так и зыркал. Лёбуа сначала хотел его удержать, мол, почему убегает втихаря, пусть хозяйку дождётся. Но Вийон сам почувствовал недобрый взгляд верного слуги и остановился на пороге. Сказал он примерно следующее: «Не сердись старикан, и не думай лишнего, я ничего не спёр. Твоя хозяйка преподала мне урок, и я должен его как следует обдумать, прежде чем вновь появиться тут».
Не без труда заставив себя не измениться в лице, Жанна позавтракала, хотя ей кусок в горло не лез. Затем она поднялась наверх, и уже не сдерживая себя, рванулась в комнату Вийона. В ней царил армейский порядок. Жанна не поняла, то ли это было делом рук вездесущей мадам Лёбуа, то ли Вийон не только не ложился, но и ни к чему не прикасался... Или почти ни к чему. Жанна наклонилась и подобрала с пола крохотный обрывок бумаги. Нетрудно догадаться, что это были стихи.
Жанна читала и перечитывала бегущие строки. Она сама просила оставлять ей рукописи, и вот он исполнил обещание - убегая, уронил напоследок осколок своего дара. Эти строки не истекали ядом ехидны, как «Лэ», и не сочились шутовскими и притворными слезами, как «Большое завещание». Эти стихи Франсуа Вийон написал не для печати, не для общественности и признания, а для неё, своей покровительницы. Может быть, это были первые и последние искренние стихи в его жизни. Он знал, что они не увидят света. Знала это и Жанна. Один из параграфов устава гласил, что в истории не должно оставаться ни малейшего следа чужого пребывания. Все письменные документы подлежали уничтожению. Исключений не было.
Девушка аккуратно сложила исписанный чернилами клочок бумаги и спрятала его в молитвенник, что всегда лежал у изголовья её кровати. Она обязана была немедленно швырнуть в огонь это упоминание о себе, но... у неё не поднималась рука. «Потом, - твердила она себе, - потом...»
Прошлое
Расскажи мне, как плакали струны,
Как горели стихи, оставаясь на сердце навек,
Как в глазах отражался пламень безумья,
И как в страшных мученьях во мне умирал человек.
(Тэм)Первые дни на новом месте были заполнены множеством хлопот, тяжких, долгих и утомительных, но не имеющих ни малейшего отношения к непосредственному заданию. Дом, который Жанне предоставил институт был действительно небольшим, но всё же Жанна считала его через чур богатым. Две недели девушка училась жить так, чтобы не привлекать к себе внимания. Но молодая, хорошо одетая барышня, появляющаяся в городе без какого-либо сопровождения, даже без няньки, всё же вызывала недоумённые взгляды. Жанна не боялась людей, её не пугали ни нищие, ни пьяные молодчики. Она знала, что в случае необходимости сможет уложить даже троих сильных мужчин. И всё же она уставала от сальных шуточек за спиной, от цепких рук, то и дело покушавшихся на её кошелёк, и поэтому девушка старалась появляться на людях как можно меньше, что было затруднительно, поскольку ей приходилось обустраивать свой быт совершенно самостоятельно. Но тут ей действительно повезло. Во время одного из своих рискованных рейдов она познакомилась с четой Лёбуа.
Мадам Лёбуа торговала на рынке всякой текстильной продукцией собственного производства, и Жанна, неравнодушная ко всяким тряпкам и побрякушкам, остановилась у лотка с чисто исследовательской целью. Слово за слово они с хозяйкой разговорились, и Жанна очень вовремя пожаловалась на отсутствие прислуги. Мадам Лёбуа тут же предложила молодой госпоже свои услуги и услуги своего мужа, и девушка с радостью согласилась. На следующее же утро чета Лёбуа возникла у её порога.
Господин Лёбуа оказался подтянутым мужчиной пятидесяти лет. Его манеры, лаконичность, расторопность, сообразительность и услужливость сделали бы честь любому профессиональному английскому дворецкому девятнадцатого века. Он не задавал вопросов и беспрекословно выполнял все указания. Жанна, непривычная приказывать людям, всегда обращалась к нему только на «вы» и вежливо просила выполнять лишь ту работу, которую не смогла бы выполнить сама. Ухаживать за конюшней и садом месье Лёбуа вызвался сам. В отличие от сурового и молчаливого мужа, мадам Лёбуа была болтлива. Она мигом рассказала Жанне все подробности своего долгого брака, перечислила всех своих дочерей и сыновей, у которых давно были собственные семьи. Вскоре Жанна из «госпожи» превратилась для доброй женщины в «дочку». Мадам Лёбуа взяла на себя обязанности экономки, кухарки, горничной и дуэньи. Она очень ловко привела дом в порядок и незаметно его поддерживала, а ещё она вкусно готовила и всё старалась подсунуть Жанне кусочек посытнее, потому что с её точки зрения Жанна была слишком худосочной. Девушка вежливо отказывалась, она была просто не в состоянии съесть то количество еды, которое умудрялась сотворить на кухне мадам Лёбуа.
А ещё чета Лёбуа обладали двумя воистину редкими для средневекового человека чертами: они были нелюбопытны и не трепливы, некоторые странности своей новой хозяйки они предпочитали просто не замечать и списывать всё на глупость юности; кроме того, что уж воистину редко и ценно для столь пожилых людей, мадам и месье Лёбуа быстро учились. Жанна не испытывала трудностей дона Руматы - ей быстро и почти без возражений удалость приучить слуг мыться самим, стирать и мыть посуду чаще, чем раз в полгода. Они пожимали плечами, но выполняли её «прихоти». Неплохим стимулом к тому служило то жалование, которое положила им молодая госпожа.
В общем, быт Жанны быстро оказался в надёжных руках и она приступила к своей непосредственной миссии.
Ей пришла в голову гениальная, с её точки зрения, идея. Сложноватая к выполнению, но Жанна в себе не сомневалась. Девушка решила действовать в нескольких направлениях одновременно: первое, что она сделала - это проанализировала психологический портрет Вийона и выделила несколько основных качеств его характера. Одним из них оказалась страсть к быстрой и лёгкой наживе. Хотя Жанна и слышала, что желание жить «на халяву» наиболее развито у русских, она не питала по этому поводу иллюзий, и жизненный опыт показывал, что любая другая национальность так же от дармовщинки не откажется. Впрочем, от этого можно оттолкнуться - решила Жанна. Денег у неё было неограниченное количество, из своего века ей в любой момент могли переслать хоть миллиард, поэтому она не скупилась. Она решила заняться благотворительностью. Девушка действовала осторожно: она не делала больших вложений, никаких официальных пожертвований церкви. Зато она подавала всем окрестным нищим. По монете, по две - немного, зато всегда. Она иногда специально ходила по городу в поисках нищих. Она вглядывалась в лица, в надежде узнать знакомые по гравюрам черты. Надежды на это было мало, потому что Париж и в пятнадцатом веке был достаточно большим городом, чтобы в нём можно было никогда не пересечься, и всё же. Но основной расчёт Жанны был на то, что Вийон, постоянно находящийся в поисках покровителя, прослышит про добрую госпожу и придёт сам.
Шли недели. Жанна начала отчаиваться. От тоски она прикормила десяток бездомных ребятишек и сформировала из них мобильный разведывательный отряд а-ля Шерлок Холмс. Детишки приносили ей новости, они же по её заданию разыскивали Вийона в тех местах, где Жанна в силу своего высокого статуса не могла показаться сама: по кабакам, притонам и борделям. Они оказались сообразительными, и после нескольких неудачных попыток обхитрить и обворовать Жанну, приручились и стали получать чуть ли не фиксированный оклад, в то же время Жанна уже смогла им вполне доверять, потому что её выкормыши хоть и походили на зверят, но понимали, что не следует кусать руку, которая протягивает корм. А ещё девушка ухаживала за своим отрядом: она подкармливала их, лечила и примерно раз в две недели заставляла мыться. Сначала с помощью месье Лёбуа (который хоть и ворчал, что нечего нищету кормить, ещё сопрут чего, но беспрекословно скручивал отбивающихся оборванцев и волок мыться), а потом детишки приняли это как данность и перестали сопротивляться, хотя визжали почище поросят, когда мыло попадало в глаза.
Но когда прошло полтора месяца, а все усилия оказались напрасными, Жанна заволновалась. В принципе, её время не было ограничено какими-либо рамками. Люди разные, и с большинством из них историкам приходилось работать годами, тем более, если подопечный был натурой творческой и ранимой. И чем дальше во времени находился подопечный, тем дольше его приходилось «приручать» и адаптировать. В общем, Жанна могла и не торопиться. Но её беспокоило то, что судьба Вийона и его конец неизвестны даже теоретически, то есть до восьмого января 1463 года с ним точно ничего не случится, а потом... И время летело стремительно.
А повезло ей совершенно случайно.
Развлечений у девушки в средневековье было маловато. Вышивать Жанна не умела, прясть - тоже. Ей казалось отвратительным занятием «путать нитки». Осваивать какие-либо музыкальные инструменты вроде мандолины она посчитала излишним. Книги были дороги, но дело было даже не в этом. В институте очень плотно занимались литературой, и все известнейшие сочинения того времени Жанна знала едва ли не наизусть. Она, конечно, могла читать через крохотный персональный компьютер, выданный ей перед отъездом, и служивший кроме всего средством связи (правда, связь была очень редкой, ей предписывалось пользоваться только в исключительных случаях), но читать мелкий шрифт с экрана девушка не любила. В общем, ей было откровенно скучно, поэтому она полюбила пешие и конные прогулки, которые кроме всего имели ещё и разведывательную цель.
Во время таких прогулок Жанна внимательно приглядывалась к жизни вокруг, прислушивалась к разговорам, а потом подробнейшим образом записывала всё в путевой дневник. Кипевший вокруг быт разительно отличался от того, что она читала, и что им рассказывали на занятиях. Трудно было назвать Париж XV века красивым: грязные узкие улочки, немытые годами люди, пыль и животные, гниющие прямо на мостовой отбросы и испражнения... Всё это брезгливой Жанне вначале казалось отвратительным. Она с тоской вспоминала вычищенные до блеска трудолюбивыми роботами улицы родного города и матовые красные мытые яблоки на рынке. Но постепенно она привыкла и начала находить во всём этом даже некое таинственное очарование. Правда, тщательно мыться после каждой прогулки она не забывала, чем приводила в ужас своих богобоязненных слуг.
Вот, возвращаясь с одной из своих прогулок, Жанна по привычке подавала милостыню всем встреченным нищим. Один бедолага случайно привлёк её внимание. Он спал, привалившись спиной к нагревшейся под утренним солнцем стене, во сне развалив стоявшую рядом кучу бочек, и они перегородили узкий проулок. А бродяга продолжал спать. Ему, кажется, было хорошо.
Как полагается знатной даме, Жанна не стала сама разгребать завал, и объезжать его не стала, а, слегка склонившись с коня, легонько, чтобы не ранить, хлестнула спящего нагайкой:
- Эй, а ну быстро разбери безобразие! - хотела было сказать она... но нищий проснулся и поднял голову, и у девушки тут же пропал дар речи.
Это был он - Вийон. Знакомое по гравюрам тонкое лицо с орлиным носом и большими умными глазами. Сейчас поэт переживал явно не лучшие времена: камзол на нём был порван и безумно грязен. Волосы склеились от пыли и пота, подбородок завоевала неопрятная щетина, давно не знавшая цирюльника, а щёку пересекала явно свежая царапина. От былого великолепия остался неизвестно каким чудом уцелевший бархатный берет с позеленелой брошью и лысым пером.
-Чем обязан столь любезному пробуждению в обществе прекрасной дамы? - спросил поэт, быстро вскакивая и издевательски кланяясь, подметая мостовую лысым пером.
-М-м-месье Вийон? - прозаикалась Жанна, всё ещё не в силах поверить в свою удачу.
-То, что от него осталось, барынька. И с каждой секундой от него остаётся всё меньше, ибо человеческий облик теряется стремительно и неумолимо, когда верх берут последствия неумеренных возлияний. Подай на опохмел, а? - вовсе уж неэлегантно закончил свою речь поэт.
Тут Жанна совсем растерялась. В голове она тысячи раз прокручивала свою первую встречу с поэтом и придумала множество способов сманить его с собой. Но найти его буквально валяющимся на улице - на это её неизвращенная фантазия была неспособна, к тому же девушка была несколько романтична, и хотя её вовсю запугивали мудрые преподаватели, она была уверена, что Вийон окажется не только умным, но и галантным, вежливым и всё такое. Это не вязалось с его разбойно-распутной биографией, но девичьей фантазии разве прикажешь? В общем, она не знала ни что делать, ни что сказать.
А Вийон ждал. Видно было, что его терзает нехилое похмелье и единственное, о чём сейчас думает «возвышенная творческая» натура - это где бы найти на опохмел.
-Для начала, месье Вийон, извольте расчистить мне путь, - капризно сказала Жанна, стараясь на ходу перестроиться, но при этом продолжая играть написанную заранее роль.
-Как можно творческую личность принуждать к тяжкой физической работе, коей достойны лишь скоты? - попытался возразить поэт, возвращаясь к возвышенному слогу.
-А спать едва не выгребной яме - это для творческой личности обычно и необходимо? - ехидно спросила Жанна, забывшись.
-Не понимаешь ты, барынька свободы певца, романтики близкой к народу жизни и азарта! Где ловить вдохновение поэту, как не в отчаянии и падении?
-Я не заметила в вашем творчестве, месье Вийон, особого восторга по поводу подвалов инквизиции. И строки, посвящённые вашему пребыванию в её застенках, тоже не блещут счастьем и подъёмом духовных сил.
Лицо Вийона исказили не только муки похмелья, но и тяжкие воспоминания о временах заключения и пытках.
-Я вижу, ты, барынька, подробно изучила биографию маленького школяра Франсуа, - глядя исподлобья на Жанну, мрачно сказал Вийон. - Чем обязан такому пристальному вниманию к своей низкой особе?
Жанна задумалась повторно. Едва родившийся конструктивный диалог стремительно валился в пропасть. Не ответишь же правду... А с точки зрения тёмного француза такие сведенья о его биографии девушка могла получить лишь будучи связанной с инквизицией. Ещё сочтёт её соглядатаем и в жизни больше не покажется на глаза, не говоря уж о доверии, к которому она так стремилась.
-Скажем так, я могу оказать вам некую материальную помощь, исключительно как ценитель вашего таланта, - ответила Жанна, чувствуя себя злодеем из какой-нибудь сказки, пытающимся подкупить доброго, но доверчивого героя. За пачку печенья и банку варенья… Она надеялась, что, услышав про лёгкую наживу, поэт забудет о её поспешных и неразумных словах. Но поэт, обжёгшись на молоке, мгновенно стал собран и осторожен. Весь его ещё секунду назад развязный и подчёркнуто нахальный силуэт резко подобрался, в карих глазах загорелся мрачный и дикий огонь, поэт сразу стал похож на гибкого, осторожного и опасного зверя. Жанне даже стало страшновато, она нащупала в складках платья кинжал.
-Я знаю поговорку про бесплатный сыр, - процедил Вийон. - Что потребуешь взамен, а, барынька? - он умудрился вложить в это обращение всё презрение и ненависть мира.
-Ничего, - безнадёжно сказала Жанна. Она поняла, что миссия её провалена.
Девушка поворотила коня и рванулась с места в галоп. Встречный ветер забивался в горло, заставлял жмурить глаза. Сердце сжимала жгучая обида и злость на саму себя. Неужели она одна так позорно провалилась? Неужели она одна из всей группы не сдаст дипломный проект? Ну как она могла оказаться такой недальновидной, глупой, болтливой?!
Домой она ворвалась просто ураганом. Едва не упала, споткнувшись о собственный подол, взлетела наверх. Хлопнула дверью, что есть сил и упала на кровать, терзая подушку, давясь бессильными слезами злобы.
В дверь корректно постучался месье Лёбуа и с гримасой непонимания и брезгливости сообщил, что прибыл её «шпанский отряд». Жанна неохотно поднялась и недовольно мотнула головой в ответ на вопросительный взгляд дворецкого. Мельком глянула в зеркало и ужаснулась своим красным глазам и растрёпанным волосам, но справедливо решила, что маленьким беспризорникам совершенно безразлично, как она выглядит, девушка спустилась вниз и вышла на крыльцо. На нижней ступеньке сидели чумазые близнецы Гаврош и Жерар. Они всюду ходили вместе и говорили почти хором.
-Только не умывай, мадама! - заверещал вместо приветствия Гаврош. - Мы сегодня хорошие, мы тебе вести принесли!
-Во-первых, здравствуйте, молодые люди, - наставительно произнесла Жанна. - Во-вторых, мытьё это не наказание, а даже совсем наоборот.
-Даааа! Мыло кусает, твой слуга рычит и за уши таскает, сплошь удовольствие! - ощетинился Жерар.
-И дождь вчера прошёл, - робко напомнил Гаврош. - Мы ещё чистые, вот те крест!
Жанна вздохнула. Разговаривать ей не хотелось. Какая разница, заставит она близнецов вымыться лишний раз или нет? Всё равно всё уже кончено... Видя, что девушка отвлеклась, двойняшки поспешили выложить свою новость:
-А мы видели! - радостно заявил Жерар.
-Видели того мужика, которого ты велела сторожить! - добавил Гаврош и назвал тот самый трактир, в проулке возле которого сегодня кончилось счастье и почти жизнь Жанны. Не в силах справиться с собой, она снова зарыдала. Близнецы опешили.
-Ну что же ты ревешь, мадама? - неловко гладя Жанну по подолу платья. - Ну... Не реви...
-Не реви... - эхом отозвался брат, тоже начиная шмыгать носом.
-Простите, - всхлипнула Жанна и вытерла лицо. Голос её был неживым. - Спасибо вам, вы хорошо поработали. Я вас не только не буду мыть сегодня, но и награжу, подождите.
Она скрылась в доме. Вернулась, таща в руках, сколько уместилось, пирожков, которые чтобы порадовать расстроенную хозяйку, испекла мадам Лёбуа. Кроме того счастливые близнецы получили от странной дамочки по серебрушке на брата, гигантские деньги для побирушек.
Незаметно пришёл вечер, а у Жанны всё не было сил взять в руки мини компьютер, чтобы сообщить в институт о своей бездарности. Она лежала на кровати и считала видимые в окно звёзды. Сейчас у неё было лишь одно желание - повернуть всё вспять. Уж тогда бы она не растерялась и не вела бы себя так по-идиотски... или вела? Жанне казалось, что тупее её во всём институте нет.
В дверь постучались.
- Войдите! - крикнула Жанна.
Вошёл месье Лёбуа:
- Там внизу какой-то оборванец, мадам. Не уходит, требует вас.
- Какой оборванец? - спросила девушка.
-Не имею чести быть знакомым, - ехидно ответил дворецкий. - Прогнать прикажете?
- Подождите, месье Лёбуа, я сначала сама взгляну, кто там.
Жанна накинула шаль и спустилась в холл. Конечно, Лёбуа не пустил оборванца даже на порог. Жанна открыла дверь и выглянула в сад. На ступеньках её дожидался… Вийон собственной персоной. Засаленный берет с куцым пером лежал тут же. Жанна едва удержалась, чтобы не сделать какую-нибудь глупость: ей хотелось прыгать и смеяться, может быть даже обнять блудного поэта. Она с трудом заставила себя не запрыгать неприлично на одной ножке, не броситься поэту в объятья, погасить огонь в глазах и говорить сухим, равнодушным тоном:
-Рада приветствовать, месье Вийон. Что привело вас?
-Лишь крайняя нужда, - ответил Вийон. И было не понятно, издевается он или говорит чистую правду. На взгляд Жанны, он и при первой их встрече находился в состоянии крайней нужды, а ей всё равно не поверил… - Ты, барынька, оказывается, известная в узких кругах личность.
- Не знаю, право, радоваться или огорчиться такой известности.
- Недавно в Париже, но прославилась едва ли не как Святая Дева Мария. Милостыню раздаёшь, нашего брата бродягу привечаешь…
-Однако вы тоже неплохо обо мне осведомлены, месье Вийон, - не упустила шанса отметить Жанна. - Да, я занимаюсь благотворительностью. И, кажется, уже однажды предлагала вам своё покровительство и материальную помощь.
-Да, да, барынька. И я пришёл покаяться. Я вёл себя несколько не вежливо. Но виной тому лишь моё плачевное состояние… Да и бесплатный сыр сама знаешь, где лежит… Но потом разговорился с друзьями, и мне промыли голову и прочистили уши, сказали, что я сам застрелил свою птицу счастья. - Вийон поклонился. Сегодня он был трезв, и в этом состоянии импонировал Жанне гораздо больше. Она приняла бы его в любом случае, ведь диплом - это главное, но его собственное желание извиниться растопило весь лёд окончательно. - И вот, оказавшись в состоянии жестокой нужды, я, бедный и скромный поэт, осмелился разыскать тебя и просить о помощи, - его наивная правдивость и наигранное самоуничижение изрядно забавляли.
- Хорошо, месье Вийон, - сказала Жанна. - Я тоже много думала о нашей с вами первой встрече и многое поняла. Итак, я прошу вас пройти, мы обсудим с вами некоторые детали моего вам покровительства.
Она распахнула дверь, и Вийон поднялся по ступеням. Жанна невольно поморщилась, от поэта пахло застарелым перегаром, немытым телом, потом и всеми помойками Парижа.
- Увы, я сейчас мало приятен на вид, - усмехнулся наблюдательный поэт.
-Да, и поэтому я сейчас прикажу слугам согреть вам достаточно воды и выдать всё необходимое для того, чтобы вы привели себя в божеский вид. - Заметив растерянный взгляд Вийона, Жанна добавила: - Это будет первым условием в нашем разговоре. Согласитесь, я пока прошу от вас немного. Неужели, вам трудно сделать такую малость, чтобы понравиться юной девушке? Лёбуа!
Дворецкий мигом явился на зов. При виде Вийона его лицо перекосила гримаса брезгливости:
- Это месье Вийон, видный французский поэт, - представила Жанна. - Лёбуа, вам надлежит заставить его вымыться и привести себя в приличный вид. Проследите за этим. Выдайте ему какую-нибудь одежду и попросите мадам Лёбуа приготовить еду, я полагаю, месье Вийон голоден.
Кажется, за одну еду Вийон готов был не только вымыться и переодеться, но и душу продать. Он беспрекословно последовал за Лёбуа, который не переставал брюзжать, что молоденькой даме прилично мужа искать глазки строить всем прохожим, а не жить затворницей и всяких побирушек привечать. Эту тему он Жанне выговаривал каждый раз, как только на пороге появлялся кто-то из её «шпанского отряда». Жанна всегда отмахивалась. На крайний случай у неё был легенда, что, мол, она недавняя вдова (что в её возрасте приличнее, чем незамужняя) и до сих пор скорбит по мужу, а добрыми делами пытается заслужить дорогу в рай, чтобы там воссоединиться с супругом. Для поддержания образа ей приходилось регулярно ходить в церковь, поститься и молиться. Но добрые супруги Лёбуа, взявшие её под свою опеку, всё равно тактичными советами пытались устроить её будущее.
Когда чисто вымытый и переодетый Вийон под чутким наблюдением (не дай господь, стибрит чего!) был препровождён в гостиную, Жанна уже ожидала его там за накрытым столом. Она успела насыпать в вино и пищу необходимые универсальные по большей части лекарства и витамины (даже из стихов можно было понять, чем страдал Вийон, кроме обычного набора хворей средневекового бедняка). Пребывание в застенках Инквизиции сильно подорвало здоровье поэта, что отчасти и послужило для него стимулом к написанию своего «Завещания».
Жанна указала Вийону место напротив себя и пригласила не стесняться. И пока он насыщался, она с интересом разглядывала своего подопечного. Чистым и выбритым он нравился ей сильнее, чем в своём естественном обличии. Волосы у него оказались тёмно-каштановые, вьющиеся, а лицо умное и подвижное. Манеры, правда, оставляли желать много лучшего, но над этим Жанна ещё собиралась поработать, чтобы не стыдно было в свой век везти. Кстати, как она уговорит его покинуть родину, она ещё не придумала, вновь легкомысленно полагаясь на случай.
Комнату озаряло мягкое пламя свечей, рассыпавшееся рубиновыми искрами в бокалах с вином. За окнами мягко темнело. Сейчас, по летнему времени, мгла была тёплой и не беспросветной. Ночь обещала быть жаркой. Жанна вскользь подумала, в такую ночь она не отказалась бы переночевать на улице вместо того, чтобы вертеться в горячей постели без сна; и что поэт крайне нелогичен. В крайнюю нужду Жанна не верила. Даже здесь, в грязи средневекового Парижа, найти еду было делом несложным, тем более что моральные устои вполне позволяли поэту украсть себе пропитание. А коротать время до утра, как уже было отмечено, вполне можно и на улице. Разве что действительно промыли ему мозги нищие приятели, и он решил воспользоваться падающей с неба манной. Или хотя бы разведать, где можно эту манну подобрать.
- Итак, месье Вийон, - сказала она, когда поэт закончил жрать (а иными словами его процесс поглощения пищи не назовёшь), - давайте знакомиться. Меня зовут мадам д'Этерн.
-Очень приятно, - сыто икнул Вийон и, не выходя из-за стола, изобразил поклон.
- Как я уже говорила, я являюсь поклонницей вашего таланта, поэтому согласна взять вас под своё покровительство, включающее в себя предоставление ночлега и оказание материальной помощи по мере крайней надобности. Я, конечно, не Карл Орлеанский и не герцог Бурбонский, а всего лишь скромная дворянка, но, думаю, на прокорм одного поэта моих средств хватит, - Жанна улыбнулась. - Но вы правы, бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке, - Вся сытая леность слетела с Вийона в мгновение ока. Он напрягся, как недоверчивый дикий зверь. Дармовщинка дармовщинке рознь, разбойник это знал как нельзя лучше. - Впрочем, расслабьтесь, я потребую от вас немногое. И хотя мои просьбы могут показаться вам смешными или странными, я всё же прошу смириться с моими чудачествами. Итак, первое, чего я от вас прошу, это появляться в моём доме трезвым. В противном случае я буду вынуждена не только протрезвлять вас насильно, но и применять к вам репрессивные меры в виде урезания вашего содержания. С первым пунктом всё ясно? Есть возражения?
Вийон смотрел на неё, подперев голову рукой. Глаза у него были пустые, лицо расслабленное, непонятно было, слушает ли он её вообще, или впал в нирвану от редкого состояния сытости.
- Всё понял, барынька, - кивнул он, наконец. Возражения, если они у поэта были, он оставил при себе.
- Хорошо, тогда я перехожу ко второму пункту. Как вы уже, наверное, догадались, я невероятно чистоплотна и брезглива. Поэтому, я прошу вас по приходе в мой дом не отказываться принять ванну. После этого я буду готова вести с вами беседу. - Вийон пожал плечами и кивнул. - Великолепно, месье Вийон. Надеюсь, я вас не очень обременила первыми двумя просьбами. Третье, я буду обучать вас приличным, с моей точки зрения, манерам. Вне моего дома можете вести себя, как вам заблагорассудится, меня мало волнует ваша личная жизнь, но, находясь у меня, извольте следовать моим правилам. Четвёртое, вы должны приходить сюда всегда в одиночестве и никому не рассказывать о нашем с вами договоре. Это в ваших же интересах, размер содержания на прямую зависит от количества человек, на которое оно делится, вы меня понимаете?
- Да, барынька. - Снова сухо и без комментариев кивнул поэт.
-Я счастлива. Тогда пятое и последнее: я нижайше прошу вас приносить ко мне любые ваши рукописи, будь то стихи, отрывки, наброски или главы к романам. Я хочу иметь полную их коллекцию. Любая малейшая бумажка с вашим автографом должна оказываться у меня. Вы согласны?
На этот раз Вийон думал дольше всего.
- Я не буду мешать вам печататься, буде вы захотите, просто оригиналы или хотя бы копии, написанные вашей рукой, должны быть у меня.
-Хорошо, барынька. Я согласен. Ты требуешь действительно немного, хотя по странности ты некоторым безумцам фору дашь.
-Благодарю за лестную оценку, - съехидничала Жанна.
- А сколько дашь?
- Достаточно, не сомневайтесь. Вам нужен ночлег? Я велю устроить вам комнату.
- Да, спасибо тебе, благодетельница, - неожиданно Вийон встал, подошёл к Жанне и поцеловал ей руку. Огромным усилием воли она заставила себя принять это как должное и не покраснеть.
Девушка живо велела мадам Лёбуа приготовить постель в одной из лишних комнат. А сама продолжала с поэтом светскую беседу. Он оказался отнюдь неглупым человеком, много читал и мог долго цитировать античных философов и писателей. В нём словно жили два человека: первый - сын священника, получивший неплохое образование и даже ученую степень, стремящийся к знаниям; второй - азартный, но трусливый вор, блудник и пьяница. Речь его была то гладкой и учёной, то прерывалась крепкими ругательствами и тирадами на «цветном» жаргоне, который Жанна понимала с трудом. Поэт рассказывал девушке о своей жизни: о пьянках и поножовщине в трактирах, о весёлых девках в борделях, о монахах и пьяницах, о ворах и разбойниках, о дерзких шалостях студентов, о том, какие холодные в Париже зимы и какие злые чиновники. Он был возбуждён и вдохновенен. Вскочив со стула, он бегал по комнате, в лицах изображая некоторые сцены, а за его спиной в танце пламени свечей кривлялась огромная тень. Вийон был великолепным рассказчиком и актёром, и о чём бы ни шла речь, Жанна всё время чувствовала себя участницей происходящих событий, ужасалась и ликовала, грустила и веселилась вместе с поэтом-разбойником. Для неё пропало всё на свете: родной институт, весь свой век, какой-то диплом... Осталась только эта комната с жарко дышащими углями в очаге, с оплывающими свечами и цветистой повестью жизни «маленького школяра», чья сухощавая гибкая фигура полностью захватила внимание девушки.
В полночь пробили часы, и Жанна вдруг поняла, как устала. Да и Вийон уже несколько утомился своей пантомимой, в беседе всё чаще повисали паузы. Догорали свечи.
- Месье Вийон, - наконец произнесла Жанна. - Спасибо вам за этот чудесный вечер, я чрезвычайно рада, что познакомилась с вами. Беседа была истинно интересной и познавательной... Но и день был длинный. Давайте я провожу вас в комнату, которая будет вашей отныне и в любой момент, когда вам заблагорассудится посетить мой дом.
Она прихватила один из подсвечников и потушила остальные свечи. Комната погрузилась во мрак, и Вийон придвинулся ближе к ней. «Темноты что ли боится?» - подумала Жанна, но возражать не стала. Они поднялись по лестнице на второй этаж, и Жанна передала подсвечник Вийону:
-Ваша первая дверь направо, а я, если что, в конце коридора налево. Спокойной ночи, месье Вийон, - улыбнулась девушка.
Но Вийон мягко придержал её за локоть и с кошачьей улыбкой сказал:
-Разве я могу позволить даме блуждать впотьмах?
-Что ж, - засмеялась Жанна. - Проводите меня до спальни.
В полном молчании они прошли десять или двадцать шагов до конца коридора, где находилась комната Жанны. Туда она не пускала никого, но всё равно не пыталась рискнуть выложить свои немногие мелочи с родины.
Вийон услужливо подержал свечу возле скважины, пока Жанна возилась с тугим ключом. Но едва она толкнула тяжёлую дверь, как сквозняк или нечто иное погасило ненадёжный источник света. Девушка и ахнуть не успела, - всё произошло в один момент, - сильные и властные руки втолкнули её в спальню и швырнули на ковёр, срывая платье, в тот же момент захлопнулась дверь. Жанна больно ударилась плечом и копчиком, но пары секунд ей хватило, чтобы овладеть собой и подавить рвущийся наружу вскрик. Чувствуя на лице тяжёлое чужое дыхание, она сориентировалась и с силой боднула зарвавшегося поэта головой в переносицу, одновременно подтянула колени к груди и отшвырнула несостоявшегося насильника куда-то, судя по звуку, в стену.
Когда Вийон очнулся, Жанна уже успела вновь зажечь свечу. Она сидела в кресле прямая и строгая, придерживая руками разорванное на груди платье. В её зрачках плясали отражения огня, но лицо было спокойно и отрешённо.
-Зря вы, месье Вийон, - чуть насмешливо произнесла она.
Вийон приподнялся на локте, вытер рукавом кровь, льющуюся из носа, облизнул губы и сплюнул кровавым сгустком на пол:
-Да ты ведьма, барынька, - без малейшего раскаяния и с оттенком уважения произнёс он. - Может быть, я был недостаточно нежен, но то сначала, а потом тебе бы понравилось, клянусь своим пером.
-Не сомневаюсь, - усмехнулась Жанна.
-Впрочем, если ты предпочитаешь быть сверху, моя дикарка, я согласен. Но могла бы и предупредить, что в тебе бушует такой пожар. Я же чуть мужчиной не перестал быть, отбила мне все причиндалы.
-Мне кажется, месье Вийон, мы недопоняли друг друга. Я никогда не рассматривала вас как объект страсти.
-Что же тебе надо? - искренне удивился умелый, но не успевший показаться во всей красе, любовник. - Только не лги! Стихи ей нужны! Я же не идиот. Ты живёшь одна, подбираешь меня буквально на улице, кормишь, поишь, одеваешь и требуешь взамен какие-то паршивые рукописи? Смешно! - он презрительно захохотал на показ.
Жанна спокойно переждала этот жутковатый смех и пожала плечами в ответ:
-Как бы вас это ни шокировало, месье Вийон, но мне действительно не было нужно, чтобы вы платили мне за ужин и ночлег своим телом.
-А что тебе нужно?! - Жанна уловила в голосе поэта истерические и испуганные ноты. В чём-то ей был понятен его страх. Хрупкая с виду девица, которая способна запросто отшвырнуть здорового мужчину как котёнка, пугает сама по себе, а если она ещё и отказывается от интимных услуг, стоит ожидать какого-нибудь страшного извращения. - Что?!!
-Я уже высказала свои условия. Мне нечего добавить. Если мне не изменяет память, вы были со всем согласны.
-Ты... не шутишь? Тебе и правда нужны лишь стихи? - на смуглом, но побледневшем лице Вийона отразилось смятение.
-Да. - Просто ответила Жанна. Душой она, конечно, покривила, но ведь интим ей действительно не был нужен, а доверие нужно завоевывать, а не требовать.
За всю свою пёструю жизнь Франсуа Вийон, урождённый де Монкорбье, впервые лишился дара речи. Девушка, по-прежнему придерживая норовившее соскользнуть с груди платье, встала и подала поэту руку:
-Подымайтесь и идите спать. Встретимся за завтраком. Повторно желаю вам спокойной ночи, месье Вийон.
Но утром Жанна завтракала в одиночестве. Вийон счёл за лучшее покинуть её дом. Дворецкий месье Лёбуа не без ехидства, но всё же с большим состраданием, доложил, что слинял разбойник ещё на рассвете. И, что вроде бы даже ничего не унёс, хотя глазом по сторонам так и зыркал. Лёбуа сначала хотел его удержать, мол, почему убегает втихаря, пусть хозяйку дождётся. Но Вийон сам почувствовал недобрый взгляд верного слуги и остановился на пороге. Сказал он примерно следующее: «Не сердись старикан, и не думай лишнего, я ничего не спёр. Твоя хозяйка преподала мне урок, и я должен его как следует обдумать, прежде чем вновь появиться тут».
Не без труда заставив себя не измениться в лице, Жанна позавтракала, хотя ей кусок в горло не лез. Затем она поднялась наверх, и уже не сдерживая себя, рванулась в комнату Вийона. В ней царил армейский порядок. Жанна не поняла, то ли это было делом рук вездесущей мадам Лёбуа, то ли Вийон не только не ложился, но и ни к чему не прикасался... Или почти ни к чему. Жанна наклонилась и подобрала с пола крохотный обрывок бумаги. Нетрудно догадаться, что это были стихи.
Жанна читала и перечитывала бегущие строки. Она сама просила оставлять ей рукописи, и вот он исполнил обещание - убегая, уронил напоследок осколок своего дара. Эти строки не истекали ядом ехидны, как «Лэ», и не сочились шутовскими и притворными слезами, как «Большое завещание». Эти стихи Франсуа Вийон написал не для печати, не для общественности и признания, а для неё, своей покровительницы. Может быть, это были первые и последние искренние стихи в его жизни. Он знал, что они не увидят света. Знала это и Жанна. Один из параграфов устава гласил, что в истории не должно оставаться ни малейшего следа чужого пребывания. Все письменные документы подлежали уничтожению. Исключений не было.
Девушка аккуратно сложила исписанный чернилами клочок бумаги и спрятала его в молитвенник, что всегда лежал у изголовья её кровати. Она обязана была немедленно швырнуть в огонь это упоминание о себе, но... у неё не поднималась рука. «Потом, - твердила она себе, - потом...»