Рыльцев ушёл так же, как и жил, - внезапно, повинуясь нахлыстнувшему прорыву.
Вдруг, вскользь, заметил он признаки опустишения, умертвения, высыхания в окружающем его мире. Это было интерпретировано им, как сигнал для старта. Или финиша - кому как нравится.
Перед исчезновением он счёл нужным разумировать то, что он называл "пустой половиной экзистенциального стакана" - несделанное, невыбранное, невыношенное, невызревшее до конца. Согласно древней бренландской магии, которой Рыльцев увлёкся перед самым концом (под влиянием своего друга-бренландца, о котором мы ещё напишем), человек, покидая жизнь, уносит с собой только то, что он ещё вынашивает в душе, и оставляет то, от чего избавился в прощальных речах или предсмертных делах. Рыльцев и сделал такую попытку избавления в своём
опреснительная записка
я был бы профессионалом,
когда б не страх себя найти
чужим, довольствоваться малым
и видеть в пролежнях пути.
я до сих пор бы был собою,
не свой, не твой, вообще ничей,
когда б не чувствовал спиною
я тяжесть солнечных лучей.
и наконец, пора признаться:
я пересечь не смог поток
теорий, смыслов, информаций.
зажатых меж зубов и строк.
и вот, признавший пораженье,
домой плетусь я со щитом.
я счастлив. головы круженье
венчает цепь пустых истом.
Этот перевод с пургестанского вперые публикуется в данном выпуске "Мцыринского Вестника".
Memento liri