окончание начала 2016
*
*
Пятница утро. Открываю Фэйсбук. И вижу там пост от Джулии и Марии-Джованны: они повесили себе на дверь длинную «Декларацию Республики Беспоряндии». Все бы ничего, если бы не крупное зеленое ОБЪЯВЛЯЕМ ВОЙНУ всем, кто попытается внести сюда порядок. И если бы до этого у них не провисел на двери другой плакат, похожего содержания, от которого уборщица Стефания (один из моих бастионов в Хогвартсе - тех людей, которые помогают разрешать проблемы и с которыми очень приятно иметь дело) сказала: Что мы вам такого сделали, чтобы вы с нами так обращались?
Поскольку устанавливать мир между Хогвартсом и Лысой горой и без того крайне трудное мероприятие, я встал на уши.
И, поскольку ночь с четверга на пятницу было дежурство Алессандры, я решил убить двух зайцев сразу. С одной стороны, узнать от нее, что там произошло за время ее дежурства. С другой - услышать ее голос, насладиться ее рафинированной речью, улыбнуться над ее неожиданными ироничными выпадами... Любой повод хорош, чтобы примерно пятый раз в жизни поговорить с Алессандрой.
Тем более, что на прошлой неделе она написала мне в смске, что очень рада моему возвращению и скоро позвонит. Я, ясен пень, знал, что не позвонит. Но, ясен пень, все равно очень ждал. И она, ясен пень, не позвонила.
Ну вот - сам ей и позвонил.
- Мишааа! Какой ты молодец, что сам позвонил! Я тебе обещала, и честно собиралась, но знаешь, как это бывает, жизнь затягивает, вечно какие-то дела... Но ты лучше меня поступил, спасибо! Наконец мы можем немножко пообщаться!
*
Она сказала девочкам, что плакат снимет, потому что он несправедлив и обижает других людей.
- Да просто общежитие ваше фашистское, и ты сама фашистка, - сказала ей Джулия.
Алессандра рассмеялась и сказала:
- Ну, конечно, я здесь главная фашистка.
После чего у нее полдня болело сердце.
А Джулия осталась в уверенности, что хорошая шутка всегда уместна.
*
Я позвонил ответственной за проект, Спинелле. И сказал: слушай, проблема с ласточками в том, что они знают, что им никогда ни за что ничего не будет. Они плевать хотели на лишение их прогулки, потому что в принципе не особо собирались гулять, а других наказаний в Хогвартсе нет. И они пишут плакаты про то, что на Лысой горе все круто и никто их ни к чему не принуждает, - но им нужно дать понять, что Лысая гора их в этом совершенно не поддерживает и что, наоборот, они Лысой горе создают проблемы, потому что куда в следующем году селить новых ласточек, если вешать по всему Хогвартсу протестные плакаты.
Спинелла вместо того, чтобы или забыть об этом (в худшем случае), или серьезно поговорить с Джулией (сказав, что не стоит вешать никаких плакатов, а в комнате следует убираться), - позвонила Джулии и спрашивала ее, настолько ли кошмарно ей живется в Хогвартсе.
После чего Джулия и Мария-Джованна вызвали меня к себе, заодно Элизу позвали для поддержки. И сказали: что ж ты, сволочь такой, побежал жаловаться психованной Спинелле, которая теперь два дня не уснет, вместо того, чтобы с нами поговорить?
*
Вообще весело прошли выходные, ничего не скажешь.
*
Уже совсем ночью ко мне пришла Элиза с чашкой чая. Залезла на мою кровать, как коты, которые устраиваются в ногах у хозяев.
Я ей сказал: ты осторожно, потому что для Джулии я теперь предатель, и ты можешь пострадать, если будешь общаться с предателем. Не рассказывай мне слишком многого. Но спасибо, что пришла, я это очень ценю.
Она мне сказала, что я все неправильно понял, что Джулия просто переживает за Спинеллу, и что я должен успокоить Спинеллу, написав, что Джулии хорошо в Хогвартсе.
- Если я ей это напишу, она поймет, что Джулия мне сказала, что именно она написала; ведь у меня с ней совсем не о том шел разговор, хорошо ли Джулии в Хогвартсе, а о том, что делать с плакатами и бардаком.
- Ну, напиши, что все в порядке с плакатами, больше их не будет.
- Но ведь если Спинелла переживает за то, хорошо ли Джулии в Хогвартсе, информация про плакаты совершенно ее не успокоит.
- Тогда напиши, что Джулии очень хорошо в Хогвартсе. Ну и что, что ты с ней не об этом говорил.
- Тогда она напишет Джулии: что ж ты, сволочь такая, рассказала Мише, о чем мы с тобой говорили?
Короче, никакой Спинелле мы так и не написали, потому что так и не выбрали, что ее в большую панику вгонит. Хотя это атас, что ребенок мне говорит: ты же знаешь, что начальнику нельзя ничего рассказывать. И потом еще добавляет: ты же знаешь, что начальник к нам патологически привязан, чтобы компенсировать отсутствующую личную жизнь, и даже нам это говорит.
Я чуть с койки не свалился.
У меня тоже есть глубокие, глубокие проблемы в личной жизни, но о них никто не знает и никогда не узнает. Уж тем менее - дети.
Хотелось бы надеяться, что и объект чувств тоже не узнает. А то и там тоже - валерьянкой не отделаешься.
*
Всю неделю я думал, где же мне оставить Алессандре ее подарок, чтобы она нашла его в четверг, а не в понедельник. И так, чтобы не в нашей дежурке - где в четверг ночует Джузеппина, которая не должна знать ни о каком подарке.
Но во время нашего телефонного разговора Алессандра сказала, что в воскресенье будет меня сменять на посту. Отлично, можно было дать ей подарок заранее, лично в руки и без свидетелей.
Поэтому всю субботу я думал, подарить ей все три подарка, которые я ей купил, или только один, самый главный.
Да, детский сад. Но тихий, незаметный человеческому глазу детский сад. Главное - достойное внешнее поведение. Внутри у нас у всех черт знает чего можно найти.
*
В субботу Джулия отказывалась со мной разговаривать, а к завтраку и она, и Мария-Джованна спустились с огромным опозданием. Чтобы показать мне, кто здесь главный и как они обижены на предателя.
Я принял тактику «мордой не дергать, когда понадоблюсь - сами придут».
Потом они почти все поехали на полдня на беседу с монахами-францисканцами на природу. Там у Марии-Джованны случился то ли духовный, то ли любовный кризис - по этому вопросу мнения свидетелей расходятся, - и вернулась она в слезах. Элиза специально пришла ко мне объяснить, что это не из-за меня.
По возвращении с природы все дети накрасились и разоделись и поехали на вечеринку, а Мария-Джованна осталась в кровати плакать. Я спросил у Элизы и Джулии, что делать. Они велели разок зайти спросить, не хочет ли она поужинать, а в остальном - оставить ее в одиночестве.
Я зашел. Мария-Джованна улынулась просветленно сквозь слезы, поблагодарила за заботу и осталась плакать.
*
Утром я пошел гулять, а Роберта пришла будить детей и вести на завтрак. Мария-Джованна проснулась счастливая, улыбчивая и послушная. Джулия же принялась жаловаться Роберте на меня. Роберта оказалась фантастическим молодцом, и спокойно, твердо и уверенно объяснила зайцу все гораздо лучше, чем смог бы я. Заяц на нее тоже поначалу обиделся. Но сходил погулять, вернулся, подумал и попросил прощения.
*
Из всей этой истории мне надо было вывести Алессандру. Потому что я в состоянии пережить, что дети называют меня последним скотом и ябедой. А она - не в состоянии. Вся ее жизнь будет кончена.
Поэтому, когда дети мне сказали: вот, в отличие от тебя, Алессандра очень даже оценила наш плакат и посмеялась вместе с нами, - мне пришлось закрыть самому себе рот.
На самом деле Алессандра не только ужаснулась плакату и велела его повесить внутри комнаты, а не снаружи, - они ее еще и назвали фашисткой. Это и в принципе обидно, но для чувствительного ангела умеренно-левых взглядов - вообще психологическое насилие.
- Знаешь, что Алессандра даже сказала? Что она фашистка!
Я: Вы уверены, что это она вам сказала, а не вы ей?
Дети (с крайней степенью подозрительности): Ты что-то знаешь?
Я (невинно): Ничего я не знаю, но это очень непохоже на нее. Да и вообще - кто сам себя станет фашистом называть?
Они: Вот видишь, ничего такого в нашем плакате не было, ты все придумал!
Ну, хрен с ним. Пусть лучше я буду параноик, чем она - предатель.
*
Ноам, который отвечает за их программу личного роста, мне позвонил и порасспрашивал о происшедшем. Особенно его интересовал вопрос о том, правда ли в комнате Джулии и Марии-Джованны бардак. И если да, то насколько сильный. Я ему сказал: ты с девочками общаешься? Видишь их каждый день? Вот по-твоему, насколько идеальный порядок может быть у них в комнате?
- Полный хаос и носки на окне, - печально догадался Ноам. И обещал мне полностью поддержать нас с Робертой и найти правильный подход к Джулии.
*
В воскресенье днем ожидание было невыносимым. Алессандра обещала мне придти раньше начала дежурства, чтобы у нас было время пообщаться. Я не находил себе места. Из подарков я решил все-таки дать ей один, потому что даже патологии есть предел, - но написать глубокомысленное поздравление. Подарком выступило небольшое круглое зеркальце, с очень изящным графически-акварельным задником, изображающим умеренно-декадентский голубой цветок с мягкими лепестками.
Поздравление было следующее:
«Объект, который посвящает себя отображению красоты других, прекрасен всей той красотой, которую отражает. Но он прекрасен и сам по себе - той стороной, которая не находится на виду. Это моя идея, которую я связываю с тобой и которую хотел тебе подарить. С днем рождения, Алессандра!».
Над фразой я работал часа два. Потом еще столько же ее каллиграфически писал. Сворачивал в изящный конвертик, куда бы поместилось зеркальце. Искал скотч по всему Хогвартсу. Нашел. Заклеил.
Ждать стало еще тяжелее, потому что все приготовления наконец были сделаны и отвлечься по-настоящему было не на что.
Ее дежурство начиналось в 19.15, и уже в 18.30 я не только замерз, как цуцык, но и пал духом. Что ж, сказал я себе, наверняка она заболела и отправила вместо себя кого-нибудь другого.
И опять стал думать, где же тогда спрятать подарок.
Все эти дни у меня была пониженная температура, отсутствующее, по всей видимости, давление, насморк и кашель, - но тут жизнь вообще стала меня покидать.
*
Через 15 минут раздались едва слышные, но быстрые шаги - и уже через секунду я услышал радостное:
- Мишаа!
А потом и ее доброе, прекрасное, улыбающееся лицо.
Я напомнил себе, что нужно вести себя хмуро, достойно и по-взрослому. Хотя мне очень хотелось к ней броситься, я остался на стуле и вежливо, по-рабочему поздоровался.
Она сама ко мне бросилась, высокая, теплая, с пружинистыми волнами волос, наклонилась и поцеловала в обе щеки. От ее куртки пахло улицей, а от ее кожи - домом.
- Миша, тебя так тут не хватало! Хорошо, что ты вернулся!
*
Как мы искали место, где можно бы поговорить! Вот уж это точно было очень романтично.
В дневной дежурке было нельзя. Алессандра молча показала мне пальцем, что Джулия стоит как раз рядом, в коридоре. В ночной дежурке сидела Элиза и зубрила философию.
- Элиза, тебе уже пора собираться на ужин, - намекнули мы.
- Не, мне не нужно, потому что я и после ужина здесь буду заниматься.
- Элиза, но ведь ужин скоро, ты не хочешь сделать перерыв, отдохнуть, пойти помыть руки? - пытались мы.
- Нет, мне нужно еще вот эти два абзаца обязательно повторить!
Мы с Алессандрой обменивались комическими и отчаянными взглядами.
- Пойдем, - сказала она, - в коридор, рядом с Комнатой Клоуна!
Мы пошли туда, но я ее остановил. В Комнате Клоуна прорублено большое окно в коридор. Мы поднялись на цыпочки, чтобы хорошо осмотреть комнату, - и правда, там сидела Софи над книжками по математике.
Тогда мы стали искать свободную классную комнату, чтобы забраться туда.
Мы с грустной иронией и симпатией улыбались друг другу и бегали от класса к классу.
*
Но то, что я ей рассказал, ей не понравилось.
Она не хотела, чтобы из этого выходила трагедия.
А я дурак, не надо было ей всего рассказывать.
*
Она то прижималась спиной к шкафу, то доверительно наклонялась ко мне. Конечно, моя главная проблема с ней - что она напоминает мне все то немногое хорошее, что было у меня в детстве. Я с ней заново переживаю все свои интернаты, лагеря, ясли, детские сады и школы. Идеальная фигура взрослого - образованного, заботливого, заинтересованного, с добрыми глазами и длинными тонкими руками. А тут еще в окружении низких одноместных парт, стульчиков, цветной бумаги, фломастеров... И ее внимательное лицо становится все более задумчивым и даже где-то строгим.
Но ты не можешь стереть те фразы, которые сказал две минуты назад.
Она оборвала меня, и пришлось возвращаться в дежурку.
Делов наделала Джулия, а я хороший мальчик, но в коридор выгнали, как обычно, меня.
*
К Джулии мы зашли, и она сказала, что у нее слишком болит голова, чтобы идти на ужин.
- Мне кажется, это соматическое, - аккуратно и недовольно сказала мне Алессандра.
Я вызвался принести ей ужин. Хотя, вообще-то, мне с ужина надо было лететь на поезд (и вообще с низкой температурой по лестницам не бегают).
- Думаю, что Джулия просто хочет нашего внимания, - сказал я потом Алессандре.
- Как я рада, что ты меня понял! - вдруг улыбнулась она и посмотрела на меня как все-таки на хорошего мальчика.
Мы спустились на ужин.
В заднем кармане джинсов у меня лежал подарок, который я намеревался отдать ей перед уходом.
*
На ужине была еще и Паола. В принципе, воспитатели должны распределяться по столам, где сидят дети. Но мы сели втроем. Беседы из этого особенной не вышло. А самое главное - пасту себе в глотку пришлось запихивать насильно. И с Паолой-то рядом как-то беспокойно, все-таки очень хочется обратно завоевать ее доверие; но с Алессандрой - вообще никакого намека на аппетит.
Она заметила, что я совсем почти не поел и понесся наверх к Джулии с подносом. Она решила, что это я из-за Джулии нервничаю. Не могла же она подумать, к счастью, в чем дело на самом деле.
Джулия валялась под одеялом и обрадовалась ужину.
- Только, - говорю, - Джулия, поднос ставить некуда. Уборку в комнате нужно делать, ты же понимаешь!
- Да, - говорит, - обещаю! Прости, пожалуйста!
Я поставил поднос на гору учебников, пробрался через коробки и одеяла к ее кровати и обнял неразумное создание.
Неразумное создание ответило тем же. Погладил ее по голове на прощание и побежал вниз.
В столовой первым делом подошел к Марии-Джованне, обнял ее тоже и сказал:
- Поднос таки негде было ставить...
- Мы уберемся, Миша, честное слово! Действительно бардак у нас!
Ну, вот. Дело мое было сделано. Оставалось самое последнее.
*
- Паола, приятного аппетита! Увидимся на следующей неделе! Алессандра, а для тебя у меня есть кое-что.
Она в полном потрясении взяла из моей руки шелковый мешочек.
- Но ты это откроешь только в четверг!
Она успела посмотреть на меня счастливым, но чуть осуждающим взглядом.
И я убежал на поезд.
*
Дальше трэш.
Она написала мне в 11 часов ночи смску. Я ее получил в полночь. В смске было написано: спасибо тебе за подарок, хотя я его открою, как ты велел, только в четверг, а насчет девочек я думаю, что не надо драматизировать, а надо попытаться понять.
Вот вы как - я не знаю, а я ничего не понял. Кроме того, что я идиот.
Конечно, она решила, что я во всю эту историю безграмотно вмешался, что не надо было, что я нарушил ее гармоничные отношения с девочками.
А я еще с подарками.
Ей же, наверное, еще и не понравится. Ну что ж, будем надеяться, что подарок она забросит в дальний угол и не сильно им поинтересуется. Потому что там тоже все вышло очень лично и куда я суюсь со свиным рылом.
В общем, ужас. И так температура, полубред, слезы по морде, озноб, таблеток нельзя никаких принять, нос заложен, весь вечер в поезде, распластавшись на собственной куртке, завтра тяжелый день, - а тут еще это.
*
Утром я двинул в университет, надеясь, что этот ужас скоро забудется: в университете происходят совсем другие дела, там тоже есть, на кого пообращать внимание, и вообще - чем заняться.
Но во время лекции по испанской литературе вдруг раздался звонок от Алессандры.
Перезвонил я ей четвертью часа позже.
- Миша, еще раз спасибо за подарок. (Пожалуйста). Я его действительно открою в четверг (Она думает, что, раз я не ответил, сообщение не дошло). Я все это время думала. Да, это правда, что есть часы работы и все такое, но ты же понимаешь, что в реальности эта работа занимает все мысли в нерабочие часы. Ну, ты уже понял мой характер... Я думала весь вечер вчера, и все утро сегодня. Мне кажется, мы очень драматизируем ситуацию, и девочки чувствуют на себе перекрестный огонь - и с нашей стороны, и с вашей.
Успокоил. Сказал, что ситуация началась с того, что я увидел пост на Фэйсбуке, а не с того, что она мне рассказала. Объяснил, что вообще мало кто знает, что ей этот плакат не понравился. Вот мне и Роберте он не понравился, потому что Лысую гору в дело вмешивает и нас компрометирует, - это да. И разговор с Джулией будет не о том, как надо разговаривать с воспитателями, а о том, что в комнате надо убираться и на завтрак ходить как положено.
- А, так значит, ты как раз очень тонко понял, что я имею в виду. Просто, когда ты мне рассказал про проблемы со Спинеллой и когда я увидела, что ты напуган этой ситуацией...
- Нет-нет, что ты, проблема в этой ситуации только про точное время появления на завтраке и про то, что не надо выставлять на Фэйсбуке протестные плакаты - потому что это вредит проекту.
В ответ на эту разумную и уверенную речь ее голос в телефоне наконец зазвучал спокойно и ласково.
- Спасибо, что ты со мной это все обсудил. Я как раз иду на работу... а я ведь Джулии поставила наказание за неубранную комнату, и она как раз сегодня должна его исполнить...
- И ты боишься, что она решит, что весь мир против нее?
- Ну вот, ты опять очень тонко меня понял.
- Ты не должна переживать, потому что со стороны Лысой горы мы не считаем нужным ее ни ругать, ни захваливать, - а только ласково, но твердо дать понять, что правила есть правила и что мы, Лысая гора, считаем, что ласточки должны следовать правилам Хогвартса, а не нарушать их.
- Да-да, именно это я и хотела попросить! Спасибо, что перезвонил. Ты меня очень успокоил.
*
Вечером я позвонил Джузи. У нее день рождения прямо сегодня, и для нее я тоже приготовил сюрприз, правда, телефонный: выучил поздравительные фразы на ее родном неаполитанском диалекте. Она была приятно шокирована.
А потом рассказала, что сняла с Джулии наказание, которое ей назначила Алессандра, и та это заметила.
Делая вид, что мне совершенно все равно, я спросил:
- И что, она плохо на это отреагировала?
(с такой интонацией, как будто это я за Джузи переживал).
- Да, очень плохо. Но это ее проблемы.
Аааааааааааааааааа... Шо ж такое. Все-то мои построения рушатся, как песочные замки.
И вся-то любовь моя бесполезна, как бензопила в море.
*
*
В четверг Алессандра открыла конвертик.
И написала мне смску: «Спасибо за подарок. Я положила твое зеркальце себе в сумку, а твои теплые слова - в сердце».
Один - ноль. Стало еще грустнее и еще больше ее не хватать.
*
*
Последний уик-энд перед пасхальными каникулами. Это значит, что следующие две недели Хогвартс будет одну ночь в неделю, а не две. То есть это не безумно огромная разница, конечно. Но все-таки - недосыпать одну ночь и две подряд, да, это таки разница.
Еще это значит, что на следующей неделе у меня будут настоящие выходные. Суббота и воскресенье, когда можно валяться на кровати, кататься на велосипеде и варить суп. За этот год у меня очень подсократились понятия о счастьи и богатстве. Кровать без ограничений и овощной суп - и, в общем, не очень понятно, о чем еще мечтать.
(Правда, за лекции по испанской литературе я готов отдать и это. Да и романская филология оставляет меня в основном без обеда).
*
Мария-Джованна и Элиза утром выходили гулять. У нас на это целая серьезная практика: воспитатель выписывает письменное разрешение, оно сдается вахтеру, у вахтера подписывается специальный листок со временем выхода, по возвращении туда же вносится точное время возвращения - и не дай бог опоздать.
Наши красавицы опаздывали и не отвечали на телефон.
К счастью, я был с Робертой. С Робертой мне, в принципе, ничего на свете не страшно. Особенно она мне помогает в трудных ситуациях с девочками. Она не такой рафинированный слабак, как некоторые, а серьезная уверенная в себе мама. Поэтому есть такой уровень давления со стороны Джулии и Элизы, который я не выдерживаю (хотя и делаю вид) - а она выдерживает прекрасно.
Когда они наконец вспомнили про телефоны и перезвонили, сообщив, что ха-ха-ха, такая прекрасная погода, да кто там вообще помнит про время.
Поскольку мы ожидали чего-нибудь вроде «простите, пожалуйста», а получили что-то вроде «чего пристали», - мы долго не могли сообразить, что с этим делать, когда они все-таки вернутся.
Вернулись они, когда я уже ушел, с опозданием на полтора часа. А мы с Робертой за это время успели получить полноэкранную истерику от вахтерши Анджелы.
Вахтерша Анджела явно в детстве собиралась быть Элизабет Тейлор - и не вполне отказалась от этой мечты и сейчас. Она примитивна, напориста, трагична и чуть более гологруда, чем полагается вахтеру при подростковом общежитии - в особенности, пятидесятилетнему вахтеру. У нее не совсем все в порядке с головой, но в Хогвартсе вообще не очень много психически здоровых людей - и чем ниже должность, тем глубже расстройство. Директор - с легкими странностями, воспитатели - в лучшем случае, с легкими неврозами, в худшем - опасные психопаты, работники кухни - преимущественно очень симпатичные и лишь слегка недоразвитые, уборщики лестниц - серьезные задержки в развитии, наследственные генетические заболевания и психозы средней тяжести.
Короче, нам с Робертой Анджела выдала получасовой монолог глубоко параноидального характера, не всегда связный. Общая мораль была такая, что ваши ласточки - главная мерзость, какая только есть в Хогвартсе, из-за них все проблемы, директор им потакает во всем, из-за чего Хогвартс разваливается по швам. Особенно интересен был пассаж «вот есть один человек здесь, который мне открыл на них глаза, я раньше этого человека вообще за человека не считала, а теперь поняла, что он-то как раз все и знает, он-то как раз мне все и рассказал». (Потом выяснилось, что этот загадочный злодей - Мита).
Мы с Робертой на эту паранойю отреагировали очень достойно (опять же, вдвоем легче): убеждали ее, что мы ей во всем поможем, если только она объяснит, что именно ласточки делают не так, и что мы хотим только того, чтобы ласточки подчинялись тем же правилам, что и все другие, - и собственно, от нее хотим узнать, какое наказание полагается за опоздание на час.
- Пятнадцать дней домашнего ареста! - возопила Анджела страшным голосом. - Вот так вот с нашими поступают! Здесь дисциплина! Здесь порядок! Это вы вашим все с рук спускаете!
Мы опять объяснили, что никому ничего не спускаем, и хотим только понять, какое именно наказание нужно в этом случае - если 15 дней, так 15 дней.
- Или давай мы позвоним координатору воспитателей! - придумал я хорошую идею. Я еще не знал, насколько хороша была эта идея: потом оказалось, что вся ее истерика была из-за одного недоразумения с ласточками, из-за которого Мита позвонила координатору, а тот накричал на Анджелу.
В общем, мы ему позвонили прямо при ней, он велел лишить девочек на день права на прогулку - и на этом историю закрыть.
Мы так и сделали.
После этого Элиза очень долго с нами не разговаривала. Потом мы к ней пошли вместе - объясниться, а то она умудрилась сказать Роберте, что я не должен был звонить жаловаться координатору. Я пришел, сел перед ней на пол и сказал, что позвонил координатору, потому что история про 15 дней домашнего ареста выглядела сомнительной, так что это было только для вопроса о наказаниях в Хогвартсе и для их же блага.
Они рассмеялись нам в лицо и сказали: а что нам 15 дней, уже скоро Пасха.
Мы объяснили, что 15 дней - это 15 рабочих дней и каникулы в них не входят.
Тогда они всерьез на нас обозлились. Элиза кричала благим матом. Это было страшно. Настолько, что Роберта испугалась больше, чем я. Тут уже ситуацию вытягивать пришлось мне - это было нелегко, но я выдержал; а без присутствия Роберты бы не выдержал.
После всего этого контрастно-истерического душа из воплей, отчаяния, обвинений и ледяной острастки мы с Робертой спустились к выходу: она отправлялась на пасхальные каникулы, и мы должны были как следует попрощаться.
Мы и так каждый раз прощаемся как на войну, но тут - перед долгой разлукой полагалось очень серьезное прощание, мы оба это молчаливо понимали.
Но прощание наше было смазано новой катастрофой.