Незабытое
Зарубежный собкор - веселая работа
Как я «отдал должок» Саддаму Хусейну, «служил» в американской морской пехоте и как на меня донесли в ЦК КПСС
Во второй половине 80-х годов прошлого века я работал корреспондентом «Труда» в Каире. А поскольку вокруг на тысячи километров корпунктов «Труда» больше не было, то мне нередко приходилось по заданию редакции ездить в другие страны Ближнего Востока и Африки.
Но когда осенью 1988 года редакция вдруг, как ни в чем не бывало, поручила мне «съездить в Израиль и осветить проходящую там избирательную кампанию», я вздрогнул от неожиданности. Это был прорыв. Хотя Израиль граничит с Египтом и добраться туда было делом пустячным, в предыдущие годы Москва даже слышать не хотела о такой возможности. А тут вдруг сами посылают...
Удивился не только я. Помню, какой переполох вызвало мое появление в израильском посольстве в Каире. Ведь у СССР тогда даже дипотношений с Израилем не было. Консул был строг, долго вертел в руках мой загранпаспорт и в конце концов велел позвонить через неделю. Но уже на следующее утро раздался звонок из посольства. «Виза готова, - радостно сообщил консул, - можете лететь хоть сегодня».
Так «Труд» первой из советских газет проторил тропинку на «Святую землю». В последующие годы мне много раз приходилось бывать в Израиле, беседовать с ведущими политиками, парламентариями, обзавестись добрыми друзьями в Гистадруте - федерации израильских профсоюзов. Частенько заезжал и на оккупированные арабские территории - в восточную часть Иерусалима, на Западный берег Иордана, в сектор Газу.
Однажды весной 1990 года, когда я в очередной раз гостил в Тель-Авиве, знакомый советский дипломат затащил меня на какой-то большой прием, где я случайно познакомился с очень приветливой дамой по имени Изабелла. Она говорила по-английски с каким-то необычно жестким акцентом. Оказалось, что она родом из Южной Африки и принадлежит к белому меньшинству населения этой страны, а язык, на котором она говорит, называется африкаанс - причудливая смесь голландского с наречиями местных племен. В Израиле моя собеседница находилась по работе - занимала должность пресс-секретаря в посольстве ЮАР.
Узнав, что каирский корпункт «Труда» покрывает весь африканский континент, Изабелла поинтересовалась, бывали ли наши корреспонденты у Мыса Доброй надежды? Что было делать, объяснять, что советские власти, мягко говоря, не рекомендуют своим журналистам посещать эту страну, было как-то неуместно. «Так ведь визу негде получать, ни в Каире, ни в других ближних столицах нет ваших посольств, - отшутился я, - к тому же, ваше правительство, кажется, не горит желанием видеть у себя московских гостей» . «Вы в этом уверены? - хитро улынулась Изабелла, - оставьте мне свою визитку, попробую замолвить за вас словечко в нашем консульском отделе».
Весь разговор длился минут 5 и я, честно говоря, не придал ему особого значения. Хотя тремя месяцами раньше власти Претории, наконец-то, выпустили на свободу Нельсона Манделу, официальных отношений с режимом апартеида у СССР по-прежнему не было и я не сомневался, что в Москве и слышать не захотят о командировке в ЮАР.
Через пару дней я вернулся в Каир, а еще через неделю по заданию редакции улетел в Ирак, где в конце июня должна была состояться встреча глав арабских государств. После окончания саммита, я согласно предварительной договоренности с министерством информации Ирака, собирался задержаться на 3 дня в Багдаде, чтобы осуществить свою давнюю мечту - съездить на развалины Вавилона и посетить богатый уникальными экспонатами Исторический музей. В Москве ждали от меня пространный репортаж на эту тему.
Но командировка моя неожиданно и загадочно оборвалась. Утром того дня, на который была назначена поездка в Вавилон, ко мне в гостиницу явился прикрепленный ко мне сотрудник министерства информации и широко улыбаясь сообщил, что Вавилон отменяется и что мы срочно едем в аэропорт, а то я опоздаю на каирский рейс.
Я был совершенно ошарашен. Попробовал выяснить, в чем дело, но «поводырь», который до этого вполне прилично изъяснялся на английском, вдруг перестал меня понимать и только продолжал улыбаться. Удалось настоять только на том, что по пути в аэропорт я заеду в советское посольство. Нашим послом в Ираке в тот момент был опытный дипломат и блистательный знаток арабского мира Виктор Посувалюк, которого я до этого несколько раз встречался в Каире и Москве. У меня была надежда, что Виктор Викторович, отлично разбиравшийся в тонкостях поведения Саддама и его окружения, сможет прояснить причину, по которой иракские власти вдруг решили вытолкнуть из страны корреспондента московской газеты.
Прежде всего Посувалюк напоил меня горячим чаем с лимоном, дал мне выговориться, а потом сказал: «Думаю, что дело тут не в вашей персоне. К вам лично у них претензий наверняка нет. Судя по всему, Саддам что-то затевает и ему не нужны очевидцы. Особенно журналисты. Не волнуйтесь, поезжайте в Каир. Скоро мы все узнаем». Он проводил меня до ворот посольства, крепко пожал руку и еще раз посоветовал не волноваться.
Меньше, чем через месяц я имел возможность убедиться в правильности прогноза Посувалюка - Саддам Хусейн пошел-таки на грандиозную авантюру, которая на много лет вперед в корне изменила политический климат не только на Ближнем Востоке, но и во всем мире: 2 августа 1990 года иракская армия оккупировала Кувейт.
Тем временем, в Каире меня ждал конверт из Тел-Авива. Изабелла извещала, что вопрос о визе в ЮАР может быть решен положительно. Мало того, есть даже вариант получить официальное приглашение от южноафриканского МИДа. А это означает, что принимающая сторона оплатит дорогу и прибывание. К письму были приложены бланк визового заявления, который надо было заполнить и срочно отослать обратно в Тель-Авив.
Теперь дело было за малым - получить добро Москвы. Заведующий международным отделом «Труда» Эрик Алексеев долго слушал по телефону мою взволнованную аргументацию в пользу поездки в ЮАР, - «а то чуть ни каждый день склоняем этот пресловутый апартеид в газете, а сами в глаза его не видели», - а потом, хитро хмыкнув, коротко сказал: «Тебе же скоро в отпуск, приедешь - поговорим».
Через 2 недели я уже сидел в просторном кабинете Потапова на 5-ом этаже трудовского здания в Настасьинском переулке и излагал суть дела главному редактору. Александр Серафимович меня очень внимательно выслушал и утвердительно закивал головой: «Ну, да, ну, да, конечно же, надо ехать»! И не успел я обрадоваться легкости, с которой решился вопрос, добавил: «Знаешь что, раз уж ты все равно в Москве, зайди в международный отдел ЦК, посоветуйся. А если спросят о моем отношении, скажи, что я, в принципе, не возражаю».
Вышел я от Потапова в отвратительном настроении. В международном отделе ЦК никого не знаю, поддерживать меня никто не станет. А с другой стороны, что мне больше всех надо? Да гори она огнем эта Южная Африка с ее приглашением! Не ездили туда и не будем. Пусть они там демонтируют свой апартеид, а мы и без них обойдемся. В конце концов читателю «Труда» сейчас не до ЮАР, ему бы продукты для семьи достать, голландским спиртом обзавестись.
Так, бухтя на самого себя, иду по Пушкинской площади и вдруг натыкаюсь на своего стаого друга Эдика Гонзальеза. Мы познакомились и подружились с ним много лет назад, когда вместе работали в одном здании на Чистых прудах: он - в отделе фельетонов «Московской правды», а я - ответственным секретарем «Московского комсомольца». Потом, в 80-х, судьба свела нас в «Труде». Эдик был одним из тех немногих советских журналистов, которых сегодня назвали бы аналитиками. Человек острого ума, он любил писать о наболевших советских проблемах, вгрызался в детали, делал хлесткие логические обобщения. Насмешливый и ироничный, Эдик не выносил дураков и бездельников, но был добр и внимателен к друзьям. До сих пор не могу примириться с тем, что болезнь так рано оборвала его жизнь.
«Кто же это тебя так рассердил, - развел руками Эдик, - пошли кофейком угощу и поболтаем». Он затащил меня к себе в кабинет в «Известиях», где работал обозревателем, и пока варил кофе, я поведал ему о своей беде. «Ну, и что ты скуксился, - рассердился Эдик, - иди звони Фалину, он тебе обязательно поможет».
Господи, как же я мог забыть про то, что международные вопросы курирует секретарь ЦК КПСС Валентин Фалин, тот самый, который еще несколько лет назад был политическим обозревателем «Известий». В тот же день я позвонил Валентину Михайловичу. Он меня сразу узнал и пригласил к себе на Старую площадь.
Выслушав мою идею, Фалин сразу согласился, что упускать такую возможность было бы неправильно. «Поезжайте, поезжайте, давно пора», - сказал он. После получения этого «высочайшего позволения», мне оставалось заполнить бланк заявления на визу, отослать его в Тель-Авив Изабелле и ждать ответа. Его не было довольно долго.
Поздней осенью 1990 года, во время очередной поездки в Израиль, я позвонил Изабелле. Она очень обрадовалась и попросила срочно зайти в посольство. Там консул торжественно сообщил, что МИД ЮАР приглашает корреспондента «Труда» Налбандяна посетить Южноафриканскую республику в конце февраля - начале марта 1991 года и вручил все необходимые документы.
Но прежде чем улететь в ЮАР, я «вернул должок» Саддаму Хусейну и съездил в Саудовскую Аравию, где международные силы готовились к «Буре в пустыне» - военной операции по освобождению Кувейта. Запевалами в этой коалиции были американцы и мне посчастливилось первым из советских журналистов провести целые сутки в расположение батальона морских пехотинцев США, стоявшего в голой пустыне у самой границы с Кувейтом.
Майор, командовавший батальоном, оказался веселым, общительным парнем и был в полном восторге от того, что ему прислали «настоящего русского». Он тут же распорядился выдать мне полевую американскую форму, провел чуть ли не по всем прорытым его ребятами в песке траншеям, угостил где-то в Америке закатанным в пластик обедом, в котором кроме здорового куска мяса, салата и десерта, был даже стаканчик свежего апельсинового сока. Но больше всего мне запомнилась экипировка морских пехотинцев, которые были буквально обвешены всяческой электронной техникой и приборами.
Серия репортажей, напечаттых в «Труде» по итогам этой поездки, явно удивила наших читателей, дав им много интересных поводов для сравнения. Я собирался развить этот успех и в пресс-центре международных сил добился, чтобы корреспондента «Труда» включили в состав журналистской группы, которая будет сопровождать войска во время наступления на Кувейт. Но тут пришло известие из ЮАР - 26-го февраля мне надлежит быть в Цюрихе, откуда самолет южноафриканской компании повезет меня в ЮАР. Попробовал оттянуть поездку, но мне вежливо намекнули, что другой возможности может не случится. Надо было ехать.
Почти все авиакомпании летают из Европы в ЮАР ночью. Для пассажиров это очень удобно: вылетели вечером, поужинали, поспали, позавтракали - и вы уже в самой южной стране африканского континента. В пути еще раз внимательно посмотрел программу своего пребывания в ЮАР, составленную хозяевами. Она выглядела очень плотной: маршрут пролегал через Преторию, Кейптаун и Йоханнесбург, каждый день по 5-6 встреч с политиками, министрами, учеными, а еще посещение двух южноафриканских «специалитетов» - крупнейшего в мире алмазного рудника и Мыса Доброй надежды.
Надо сказать, что хотя у власти по-прежнему был режим белого меньшинства, ситуация в стране быстро менялась. Нельсон Мандела уже год, как был на свободе, его партия - Африканский национальный конгресс (АНК) - после многолетнего запрета была снов легализована, чернокожему населению разрешили наравне с белыми пользоваться самолетами и поездами, вступать в смешаные браки и селиться в «белых» районах. Тем не менее, до настоящего равноправия и демократии было еще далеко. Еще можно было встретить на дверях некоторых ресторанов, кинотеатров и клубов таблички: «Только для белых». А уж о равноценной оплате труда белых и черных и говорить не приходилось.
Понятно, что для полноты картины мне было необходимо услышать не только мнение тех, кто поддерживал правительство, но и оппозиции - главным образом АНК, в который вместе с социалистами входили коммунисты и профсоюзное объединение КОСАТУ. Поэтому я попросил включить в программу встречу с лидером АНК Манделой и руководстом КОСАТУ. Мандела, как сказали мне в МИДе, занят и и от встречи отказался, а профсоюзные боссы будут рады принять советского журналиста.
На эту встречу я ехал с легким сердцем, потому что знал, как тепло и по-дружески относятся к «Труду» левые профсоюзы во всем мире. Но беседа в КОСАТУ приняла неожиданный оборот. Прежде всего лидер профсоюза потребовал выставить за дверь студента, которого МИД нанял сопровождать меня во время поездки по стране. Меня это очень удивило, так как предстоящий разговор не должен был содержать каких-то секретов.
Тем не менее, генсек настоял на своем требовании, а когда сопровождающий удалился, обратился ко мне и довольно резко спросил (цитирую по сохранившейся записи в блокноте):
- Почему вы не согласовали с нами свой приезд?
- Это было приглашение вашего правительства.
- Вам следовало приехать по нашему приглашению.
- Но ведь вы меня не пригласили.
- Советские коммунисты - наши товарищи и мы вправе ожидать, что приезд корреспондента советской газеты будет с нами согласован.
- Простите, но я представляю здесь не советских коммунистов, а читателей «Труда», среди которых, кстати, членов партии совсем немного.
- Вы не должны были принимать приглашение расистского режима.
- Как бы то ни было, я нахожусь в ЮАР и пришел сегодня сюда, чтобы выслушать мнение руководства профсоюза по поводу политической ситуации в стране. Надеюсь, вы не откажетесь ответить на мои вопросы? - сказал я, теряя терпение.
Генеральный секретарь задумался и после долгой паузы махнул рукой: - Задавайте свои вопросы...
К концу разговора атмосфера улучшилась, собесдник мой даже пару раз улыбнулся. Решив, что отношения наладились, я спросил: - Скажите, а почему Мадиба (кличка Манделы времен подполья) отказался меня принять?
- Товарищ Мандела на отдыхе в 300 км от Йоханнесбурга, - снова помрачнел генсек.
- Но вчера он выступал здесь на митинге, а двумя днями раньше беседовал у себя в офисе с корреспондентом БиБиСи.
- Товарищ Мандела сам определят свое расписание.
- Простите, но мне казалось, что газета, у которой 22 миллиона читателей, была бы достойной трибуной, с которой Мадиба мог бы обратиться к советским людям.
Генсек недовольно промолчал.
Когда я в следующий раз приехал в Москву, уже не было ни Советского Союза, ни ЦК, ни его, казавшихся такими могущественными, сотрудников. Все они разбежались по частным конторам и из небожителей превратились в простых смертных.
Как-то через несколько лет я рассказал в одной компании про свою первую поездку в ЮАР и странную беседу с обидчивым профсоюзным боссом. «Постойте, - встрепенулся один из присутствующих, - я тогда работал в международном отделе и в курсе этой истории. После этой поездки на вас поступила «телега». Наш информатор сообщал, что в южноафриканской компартии были очень недовольны фактом визита корреспондента «Труда». Было бы это годах в 70-х, вам бы, наверное, не поздоровилось, ну, а в 1991-ом донос отправился в корзину».
На самом деле этот донос ретивого сотрудника из СКССА (Советский комитет солидарности стран Азии и Африки) отправился не в корзину, а в архив и я его даже потом видел. В нем сообщалось о непозволительном поведении корреспондента «Труда». Оказывается он «пришел в КОСАТУ в сопровождении сотрудника МИД ЮАР и когда руководители КОСАТУ выразили недоумение по этому поводу, ... советский корреспондент выразил свое неудовольствие». О несостоявшейся встрече с Манделой докладывалось, что «корреспондент расценил это как проявление неуважения к 22 миллионам читателей «Труда».