Антон Васильевич. Хмурое
Ещё в школе Антона Васильевича все называли Антоном Васильевичем. Не то чтобы его очень уважали - просто он был директором.
Жена Антона Васильевича (её имени сейчас уже никто не помнит, говорят, Антон Васильевич любовно прозвал её Варварой Андреевной) была беспросветно глупа, посему нигде не работала и всё свое время посвящала мужу. В школе её любили все, кроме уборщиц и секретарши Антона Васильевича Верочки. Уборщицы попросту никого не любили, не делая скидки и блаженной Варваре Андреевне. А секретарша Антона Васильевича Верочка не любила Варвару Андреевну потому, что Варвару Андреевну без памяти любил Антон Васильевич, а Верочка любила Антона Васильевича (тут уж не скажешь, что без памяти, скорее по старой комсомольской традиции любить свое руководство, хотя от души и не без приступов ревности). Коварная Верочка частенько запирала несчастную Варвару Андреевну в директорском кабинете и держала там часами, когда Антон Васильевич отбывал на очередное заседание. Когда же Антон Васильевич возвращался и отпирал кабинет, несчастная Варвара Андреевна сидела под мужниным столом, вся заплаканная, в кабинете было невыносимо душно. Кабинет приходилось проветривать, открывая окно. Антон Васильевич непременно от этой процедуры простужался и брал больничный. Варвара Андреевна ухаживала дома за больным, обжигая его горчичниками и проливая растирки на лицо. Тем временем Верочка страдала от одиночества и коммунистической ревности, уборщицы злорадно ликовали, остальное население школы безразличествовало.
Антон Васильевич любил хаживать к трудовикам: "апробировать оборудование". Пока воздух мастерской звенел от скрежета новых напильников, в кабинет директора пробирались шалуны: на простой отечественной тумбочке за инвентарным номером 0013664 стояло японское чудо - телевизор с видеомагнитофоном. Чего только не посмотрели со своего подоконника поникшие герани: и сопливую Санта-Барбару, и новомодный триллер "Молчание ягнят" с гнусавым переводом, и краснозадую немецкую порнографию - смотря кто заходил: тётя Тоня из столовой или Коля Краснов из шестого В. Сидели во время просмотров на столе, на подоконниках или прямиком на полу, иногда приносили скамейку из спортзала, но никто не решался занять хмурое кожаное кресло, боялись его пуще самого Антона Васильевича. Недобро взирала безмолвная мебель на незваных гостей. Внезапного возвращения владыки не опасались: наработавшись в столярной, Антон Васильевич, обойдя кабинет стороной, сразу шёл домой. Не то чтобы пьяный, но окосевший.
Варвара Андреевна очень переживала каждый раз, когда трясущиеся руки мужа никак не могли справиться с замком. Боялась за ишемию его, вдруг у него там за дверью приступ сейчас, скорее бежала открывать. Видела, что Антон Васильевич всего лишь изволил поддать, успокаивалась: Антоша, бывало, не брезговал беленькой, но алкоголиком не был. А вот сама Варвара Андреевна пила. Пила жестоко, неделями не выходя из дому. Но стойко скрывала своё проклятье даже от соседей. Грешок её прознали лишь случайно: как-то, когда Антон Васильевич был в командировке, тётя Тоня заглянула к ним домой попросить ключи от кабинета (якобы полить герани, на самом деле, конечно, потому, что у неё самой сломался телевизор) и обнаружила Варвару Андреевну в полнейшем горячечном беспамятстве. Из уважения к директору (граничащего со страхом увольнения) оказию эту огласке не придали; о горе в семье Антона Васильевича узнали только школьные уборщицы, поварихи, гардеробщицы, их сёстры, дочери, соседки и подруги по подъезду. Верочке, как ни удивительно, ничего не сказали. Вероятно, из зависти к её новой итальянской шали.
После очередного первомайского делириума Варвара Андреевна слегла. Антон Васильевич за время её болезни сильно осунулся и поседел, регулярно опаздывал на работу и рано уходил домой. Даже уборщицы прониклись к нему состаданием, а Верочка не выдержала мук неразделённой страсти, уволилась и уехала в Адлер торговать ракушками. Нового секретаря подыскать не смогли, и директорская канцелярия совсем запустилась. На вручении аттестатов зрелости в том году Антона Васильевича так и не дождались. В августе Варвара Андреевна скончалась. Помянул её, пожалуй, только дворник Аркадий, подметая оставшиеся с похорон еловые ветки.
В сентябре Антон Васильевич на работу не вышел. В квартире его обнаружились новые жильцы, ничего о прежнем хозяине не слыхавшие. Кинулись было искать его по родственникам, но тут оказалось, что и родственников-то его никто не знает, и вообще о прошлом его ничего никому не известно, а о будущем рисковали заговорить только сумасшедшие гадалки. Прошёл слух, что он переехал в другой район и у него объявился племянник, который его и сжил со свету ради квартиры. Потом оказалось, что это на самом деле совсем другой Антон Васильевич был и вообще это всего лишь чей-то вымысел "из интырнета".
А кресло его откатили в подвал и там заперли в комнате со старыми предохранителями. Говорят, когда обветшавшее здание школы снесли, кресло нетронутое стояло среди развалин ровно на том месте, где когда-то был директорский кабинет. А территорию для стройки признали бесперспективной, бросили на произвол судьбы, только кирпичи растащили, да арматуру.
Кресло так и стоит там, хмурое. Была бы собака - кинулась бы хозяина искать, была бы игрушка какая - детвора бы утащила. И не осталось бы больше ничего, никакой памяти по Антону Васильевичу, и рассказу тут конец. А с креслом-то что поделаешь? И ходить не умеет, и унести некому. Стоит себе и стоит. Хмурое.
Жена Антона Васильевича (её имени сейчас уже никто не помнит, говорят, Антон Васильевич любовно прозвал её Варварой Андреевной) была беспросветно глупа, посему нигде не работала и всё свое время посвящала мужу. В школе её любили все, кроме уборщиц и секретарши Антона Васильевича Верочки. Уборщицы попросту никого не любили, не делая скидки и блаженной Варваре Андреевне. А секретарша Антона Васильевича Верочка не любила Варвару Андреевну потому, что Варвару Андреевну без памяти любил Антон Васильевич, а Верочка любила Антона Васильевича (тут уж не скажешь, что без памяти, скорее по старой комсомольской традиции любить свое руководство, хотя от души и не без приступов ревности). Коварная Верочка частенько запирала несчастную Варвару Андреевну в директорском кабинете и держала там часами, когда Антон Васильевич отбывал на очередное заседание. Когда же Антон Васильевич возвращался и отпирал кабинет, несчастная Варвара Андреевна сидела под мужниным столом, вся заплаканная, в кабинете было невыносимо душно. Кабинет приходилось проветривать, открывая окно. Антон Васильевич непременно от этой процедуры простужался и брал больничный. Варвара Андреевна ухаживала дома за больным, обжигая его горчичниками и проливая растирки на лицо. Тем временем Верочка страдала от одиночества и коммунистической ревности, уборщицы злорадно ликовали, остальное население школы безразличествовало.
Антон Васильевич любил хаживать к трудовикам: "апробировать оборудование". Пока воздух мастерской звенел от скрежета новых напильников, в кабинет директора пробирались шалуны: на простой отечественной тумбочке за инвентарным номером 0013664 стояло японское чудо - телевизор с видеомагнитофоном. Чего только не посмотрели со своего подоконника поникшие герани: и сопливую Санта-Барбару, и новомодный триллер "Молчание ягнят" с гнусавым переводом, и краснозадую немецкую порнографию - смотря кто заходил: тётя Тоня из столовой или Коля Краснов из шестого В. Сидели во время просмотров на столе, на подоконниках или прямиком на полу, иногда приносили скамейку из спортзала, но никто не решался занять хмурое кожаное кресло, боялись его пуще самого Антона Васильевича. Недобро взирала безмолвная мебель на незваных гостей. Внезапного возвращения владыки не опасались: наработавшись в столярной, Антон Васильевич, обойдя кабинет стороной, сразу шёл домой. Не то чтобы пьяный, но окосевший.
Варвара Андреевна очень переживала каждый раз, когда трясущиеся руки мужа никак не могли справиться с замком. Боялась за ишемию его, вдруг у него там за дверью приступ сейчас, скорее бежала открывать. Видела, что Антон Васильевич всего лишь изволил поддать, успокаивалась: Антоша, бывало, не брезговал беленькой, но алкоголиком не был. А вот сама Варвара Андреевна пила. Пила жестоко, неделями не выходя из дому. Но стойко скрывала своё проклятье даже от соседей. Грешок её прознали лишь случайно: как-то, когда Антон Васильевич был в командировке, тётя Тоня заглянула к ним домой попросить ключи от кабинета (якобы полить герани, на самом деле, конечно, потому, что у неё самой сломался телевизор) и обнаружила Варвару Андреевну в полнейшем горячечном беспамятстве. Из уважения к директору (граничащего со страхом увольнения) оказию эту огласке не придали; о горе в семье Антона Васильевича узнали только школьные уборщицы, поварихи, гардеробщицы, их сёстры, дочери, соседки и подруги по подъезду. Верочке, как ни удивительно, ничего не сказали. Вероятно, из зависти к её новой итальянской шали.
После очередного первомайского делириума Варвара Андреевна слегла. Антон Васильевич за время её болезни сильно осунулся и поседел, регулярно опаздывал на работу и рано уходил домой. Даже уборщицы прониклись к нему состаданием, а Верочка не выдержала мук неразделённой страсти, уволилась и уехала в Адлер торговать ракушками. Нового секретаря подыскать не смогли, и директорская канцелярия совсем запустилась. На вручении аттестатов зрелости в том году Антона Васильевича так и не дождались. В августе Варвара Андреевна скончалась. Помянул её, пожалуй, только дворник Аркадий, подметая оставшиеся с похорон еловые ветки.
В сентябре Антон Васильевич на работу не вышел. В квартире его обнаружились новые жильцы, ничего о прежнем хозяине не слыхавшие. Кинулись было искать его по родственникам, но тут оказалось, что и родственников-то его никто не знает, и вообще о прошлом его ничего никому не известно, а о будущем рисковали заговорить только сумасшедшие гадалки. Прошёл слух, что он переехал в другой район и у него объявился племянник, который его и сжил со свету ради квартиры. Потом оказалось, что это на самом деле совсем другой Антон Васильевич был и вообще это всего лишь чей-то вымысел "из интырнета".
А кресло его откатили в подвал и там заперли в комнате со старыми предохранителями. Говорят, когда обветшавшее здание школы снесли, кресло нетронутое стояло среди развалин ровно на том месте, где когда-то был директорский кабинет. А территорию для стройки признали бесперспективной, бросили на произвол судьбы, только кирпичи растащили, да арматуру.
Кресло так и стоит там, хмурое. Была бы собака - кинулась бы хозяина искать, была бы игрушка какая - детвора бы утащила. И не осталось бы больше ничего, никакой памяти по Антону Васильевичу, и рассказу тут конец. А с креслом-то что поделаешь? И ходить не умеет, и унести некому. Стоит себе и стоит. Хмурое.