Мемуары генерала барона де Марбо. изд. 2005 г.
Предисловие к мемуарам Марбо
От редакции
Имя генерал-лейтенанта французской армии барона Жана-Батиста-Антуана-Марселена де Марбо (1782-1854) хорошо известно всем, кто интересуется историей Наполеоновской эпохи. Храбрый солдат, принимавший участие в военных кампаниях времён Консульства, Империи и Июльской монархии, получивший за время службы одиннадцать боевых ранений, страстный апологет императора Наполеона I, защищавший его славу полководца после того, как тот лишился власти и стал «узником Европы», завсегдатай парижских салонов, умевший, несмотря на присущую ему склонность к преувеличению собственных заслуг, очаровывать слушателей своими увлекательными историями, - таким Марселена де Марбо знали современники. Когда же в 1891 г. в Париже впервые вышли в свет три тома «Мемуаров генерала барона де Марбо», они произвели очень сильное впечатление на тогдашнюю публику, причём не только во Франции. Так, ими был просто покорён Артур Конан Дойл, прочитавший мемуары Марбо в 1892 г. Они вдохновили знаменитого автора произведений о Шерлоке Холмсе на создание двух циклов рассказов «Подвиги бригадира Жерара» и «Приключения бригадира Жерара». Конан Дойл не только включил в эти рассказы некоторые сюжеты, явно навеянные воспоминаниями Марбо, но и сделал их автора основным прототипом главного героя, гусарского офицера Этьена Жерара.
Несомненно, труд Марселена де Марбо относится к числу лучших и наиболее известных памятников французской мемуарной литературы, посвящённых Наполеоновским войнам. О ценности этих мемуаров свидетельствуют их многочисленные переиздания во Франции, Великобритании, США и других странах. В то же время в России до сего времени публиковались лишь отдельные отрывки из них (прежде всего в периодике), и только сейчас вниманию отечественной публики предлагается первое русскоязычное издание полного текста воспоминаний Марбо.
На страницах «Мемуаров генерала барона де Марбо» читатель найдёт яркие описания как грандиозных сражений, так и сравнительно мелких боевых эпизодов, характеристики многих французских военных - от известных наполеоновских маршалов, под начальством которых служил автор (Бернадотта, Ожеро, Мюрата, Ланна, Массены, Удино и Гувьона Сен-Сира), до рядовых служак, с которыми сталкивала его жизнь. Однако главная прелесть этой книги заключается не столько в точном и достоверном описании событий, сколько в воссоздании атмосферы той великой эпохи. Написанные лёгким, живым слогом, воспоминания Марбо прекрасно передают дух французской армии периода Консульства и Империи, рассказывают о нравах и обычаях её солдат, офицеров и генералов, о разных аспектах походной жизни, любопытных деталях военного быта и т.п.
«Я не знаю, было ли у Марбо остроумие в разговоре, - отмечал французский критик Ж. Дютур в своей статье «Марбо, или Великое счастье», опубликованной в 5-м номере журнала «Ревю де Де Монд» за 1963 г., - по крайней мере, его достаточно в произведении. Мемуары читаются взахлёб, я бы сказал, они даже опьяняют. Из эпопеи, которую он прожил, Марбо сумел сделать литературную эпопею, написанную в особом стиле, который носит имя ампир - стиль Империи. Ампир - это смесь сдержанности и искренности, юмора и философии, которая не выпирает наружу и заложена в том опыте, что приобретается в ходе многочисленных приключений. Это делает солдат Империи такими пленяющими, стоящими как бы выше других людей, ибо среди самых жестоких лишений и испытаний чувств их душа сохраняла две великие и вечные добродетели - честь и верность, не говоря уже о страсти, незнакомой штатским, страсти, которая так сильна, - братстве по оружию» (процитировано по тексту статьи, переведённой на русский язык О.В. Соколовым. - Дютур Ж., Марбо, или Великое счастье // Военно-исторический альманах «Орёл». - Л., 1991. С. 19).
Начав службу в 1799 г. рядовым гусаром 1-го полка, Марселен де Марбо дослужился при Наполеоне до полковника лёгкой кавалерии (в ноябре 1812 г.) и завершил свою военную карьеру в 1848 г. в чине генерал-лейтенанта. Он представлял собой определённый тип французского военного, в личности которого смелость, честолюбие и патриотизм сочетались с бравадой, а искренность, остроумие, проницательность - с краснобайством и даже некоторой хвастливостью. Наполеон, находясь в ссылке на острове Святой Елены, высоко оценил его «Критические замечания на труд г-на генерал-лейтенанта Ронья», в которых Марбо, возмущённый нападками на наполеоновскую армию, писательским пером защищал её честь столь же пылко, как раньше он делал это с саблей в руке. В 29-м пункте своего завещания, составленного 15 апреля 1821 г. в Лонгвуде, бывший император французов завещал полковнику Марбо сто тысяч франков и возложил на него «обязанность продолжать писать для защиты славы французского оружия, дабы покрыть позором клеветников и отступников».
Более подробные сведения о личности Марбо и об истории создания его мемуаров приведены в статье Кювелье-Флери «Генерал де Марбо», опубликованной 22 ноября 1854 г. в «Журналь де Деба». Приложенная к первому французскому изданию воспоминаний, она воспроизведена и здесь, в русском издании (после основного текста), так же как и полный послужной список барона де Марбо.
А.А. Васильев
Том первый
Вступление
Генерал барон де Марбо (Марселен), мемуары которого мы публикуем, принадлежал к семье родом из Керси, где с начала прошлого века она занимала высокое положение. Члены её прославились в основном на военном поприще и за 50 лет дали Франции трёх генералов.
Отец автора Мемуаров и Критических замечаний начал военную службу в роте телохранителей короля Людовика XVI, затем был драгунским капитаном и адъютантом графа Шомберга. Как только разразилась революция, он вступил в Пиренейскую армию и за четыре года службы достиг звания дивизионного генерала, в 1798 году был избран в Законодательное собрание и затем на Лигурийском побережье командовал одной из дивизий армии Массены. Он умер во время осады Генуи вследствие тяжёлых ранений и тифа. Он оставил после себя четырёх сыновей, из которых только двое выжили, их звали Адольф и Марселен.
Старший, Адольф, сделал карьеру штабного офицера, стал бригадным генералом во время Июльской монархии и умер в 1844 году. Из трёх генералов семьи Марбо наиболее яркой фигурой является, конечно, автор этих мемуаров, человек действия, одарённый настоящим военным умом, храбростью, особенно проявившейся в подвигах при Ратисбонне и Мёльке. Оставляя детям воспоминания о своей жизни, генерал Марбо думал, что пишет их только для узкого круга самых близких ему людей. Он забыл, что его карьера была отмечена многими блестящими военными подвигами и связана с событиями большой важности времён Республики и Империи и тем самым уже стала достоянием истории Франции.
Его рассказы, полные вдохновения, искренности, то пикантные, то драматические, его впечатления и размышления, отмеченные талантом настоящего писателя, рисуют живую картину одного из наиболее ярких периодов нашей истории. Более того, это повествование представляет совершенно особый интерес, поскольку воспроизводит дух тех кругов общества, в которых жил автор. Часто читатель может в них обнаружить следы непосредственных и очень личных размышлений императора, проникая в жизнь штабов, он может увидеть истинную картину жизни главных полководцев армии того времени. Их таланты и качества вызовут безусловное восхищение, но в то же время разногласия, происходившие между ними в критические минуты жизни, объясняют некоторые из причин наших неудач.
За 15 лет почти беспрерывной борьбы автор этой книги, сначала 17-летний солдат, оказывался в самых различных обстоятельствах, затем проявил себя бесстрашным офицером, побывал адъютантом многих маршалов и в самых сложных операциях обнаружил редкие качества преданности, такта и предприимчивости. Отважный командир полка, не щадящий своей жизни, он мужественно провёл своих солдат через последние кампании армии императора в России, Саксонии и Бельгии.
Мемуары заканчиваются в 1815 году. Публичная жизнь автора, ненадолго прерванная ссылкой, впоследствии будет полностью отдана службе при герцоге Орлеанском. Генерал будет сопровождать его в качестве адъютанта во время осады Антверпена, в блестящих кампаниях в Африке и в конце концов в том же качестве будет служить графу Парижскому. Барон де Марбо, ставший пэром Франции в 1845 году, скончался в Париже 16 ноября 1854 года.
Наследники этих ценных рукописей посчитали невозможным продолжать отказывать всё учащающимся просьбам о публикации этих ценных документов. Мы были бы счастливы, если бы эти славные воспоминания смогли стать ценным уроком и благородным примером нашим новым поколениям военных и вдохновили их на подвиги на поле брани. Пусть эти мемуары напомнят о заслуженной известности имени недавно ушедшего от нас человека и воскресят героический образ этого солдата.
Моей жене и моим двум сыновьям
Моя дорогая жена, мои дорогие дети, я был свидетелем, хотя и очень молодым, великой и страшной Революции 1789 года. Я жил при Конвенте и Директории, я видел Империю. Я участвовал в её грандиозных войнах и чуть не был уничтожен при её падении. Я часто был близок к Императору Наполеону. Я служил в штабах пяти самых знаменитых маршалов - Бернадотта, Ожеро, Мюрата, Ланна и Массены. Я был знаком со всеми выдающимися людьми той эпохи. Я испытал ссылку в 1815 году. Мне выпала честь часто видеть короля Луи-Филиппа, когда он был ещё только герцогом Орлеанским, и после 1830 года в течение двенадцати лет я был адъютантом его августейшего сына - принца и нового герцога Орлеанского. Наконец, после того, как ужасное событие похитило этого человека, я продолжал свою службу при персоне его августейшего сына графа Парижского.
Итак, я был свидетелем многих событий, я многое видел, многое запомнил. И поскольку вы давно желаете, чтобы я написал свои мемуары, описал свою жизнь и те выдающиеся события, в которых мне довелось участвовать, я уступаю вашим просьбам.
Но поскольку вы хотите узнать больше подробностей о том, что происходило со мной, а не детальные описания известных исторических событий, рассказанных в сотнях произведений, я буду о них говорить лишь в общих словах, лишь для того, чтобы отметить различные эпохи и времена, в которые мне довелось жить, а также влияние, которое эти события оказали на мою судьбу.
Описание отдельных личностей будет более подробным. Я беспристрастно поправлю мнение, сложившееся в отношении тех, кого я знал лично. Что касается стиля, он будет простым, как это и должно быть в рассказе, написанном для семьи. Рядом с событиями огромной политической важности я расскажу о случаях весёлых, странных, полных мальчишества, а что касается меня лично, то остановлюсь на деталях, которые, может быть, ничего значительного собой и не представляют.
Почти все люди жалуются на свою судьбу. Провидение ко мне было щедрым, хотя моя жизнь и не была лишена злоключений. Однако удачи и счастье составляют значительно большую её часть, чем огорчения и трудности. И если бы мне предстояло вновь начать мою жизнь, я бы в ней ничего не изменил.
Что сказать? У меня всегда было убеждение, что я родился счастливым. Мне удалось остаться на плаву во время бурь, которые поглотили почти всех моих современников. И сегодня я окружён нежной и преданной и любящей семьёй. И я благодарен Провидению за такое распределение хорошего и плохого в моей судьбе.
Глава I
Происхождение моей семьи. - Отец вступает в гвардию. - Семья Сертена. - Жизнь в замке Ла Ривьер. - Эпизоды детства
Я родился 18 августа 1782 года в замке Ла Ривьер, принадлежащем моему отцу, расположенном на берегах реки Дордонь, в прелестной, весёлой долине Болье, на стыке земель Лимузена и Керси. Сегодня это департамент Коррез. Отец был единственным сыном в семье. Его отец и дед, будучи также единственными детьми, скопили немалое для провинции состояние и стали обладателями значительных земельных наделов, которые в конечном счёте и достались моему отцу. Семья де Марбо имело благородное происхождение, хотя довольно долго не использовала перед своей фамилией частицу «де». По выражению той эпохи, она вела благородный образ жизни, то есть жила на свои собственные доходы, не добавляя к имеющемуся ни состояний, ни промышленных предприятий. Она имела обширные связи со многими дворянами края и дружила со знатными семьями, такими как д’Юмьер, д’Эстресс, Конак, Ла Мажори, и многими прочими.
Я останавливаюсь на этом, потому что в те времена, когда знать была могущественной и высокомерной, дружба, соединявшая семью де Марбо с этими знаменитыми домами, в роду которых насчитывалось немало маршалов Франции, доказывала, что наша семья пользовалась большим уважением в стране.
Мой отец, родившийся в 1753 году, получил превосходное воспитание и был очень образованным человеком. Он любил науки, литературу и искусство. Условности и правила светского общества, в котором он жил, лишь до некоторой степени обуздывали его довольно бурный нрав. Однако у него было очень доброе сердце, и он всегда старался после какой-нибудь вспышки сделать так, чтобы забылись как можно скорее его невольные резкости. Отец был очень красивым мужчиной, высокого роста и хорошо сложенным. Его загорелое лицо, мужественное и строгое, с очень правильными чертами, было прекрасно. Дедушка стал вдовцом ещё в то время, когда его сын учился в коллеже. Домом управляла одна из его старых кузин Удине де Болье. Эта родственница оказала моему дедушке огромную помощь, особенно когда он ослеп, после того как рядом с ним ударила молния. С тех пор он практически не выходил из замка. До своего выхода в свет отец находился в обществе старика-инвалида и тётки, готовой преданно исполнять малейшие его желания. Он мог использовать по собственному усмотрению всё состояние семьи, однако он не злоупотребил этим.
Поскольку у отца всегда была страсть к военному искусству, побуждаемая ежедневным общением с молодыми аристократами из соседних поместий, он согласился на предложение, сделанное ему полковником маркизом д’Эстрессом, соседом и другом семьи, поступить на службу в роту телохранителей[1] короля Людовика XV.
Став телохранителем, отец получил звание младшего лейтенанта и по прошествии нескольких лет стал лейтенантом. Пользуясь покровительством маркиза д'Эстресса, он был принят во многих знатных домах Парижа и, в частности, в доме генерал-лейтенанта графа Шомберга - генерального инспектора кавалерии. Шомберг оценил достоинства моего отца и назначил его в 1781 году капитаном своего драгунского полка, а в 1782-м взял его к себе в адъютанты.
Дедушка умер, когда отец был ещё молодым человеком. Его состояние и положение (в то время в провинции капитан являлся достаточно значительной фигурой) позволяли ему самому выбрать себе супругу, не опасаясь отказа. На расстоянии одного лье[2] от нашего поместья Ла Ривьер находился замок Лаваль-де-Сер, где жила небогатая семья благородного происхождения де Сертен. Глава этого дома погряз в долгах, и делами его руководила мадам де Сертен, женщина редких достоинств. Она происходила из дворянской семьи де Вердаль, которая, как известно, претендовала на то, что среди её предков был и святой Рок[3], поскольку один из Вердалей женился на сестре святого Рока в Монпелье. Я не знаю, до какой степени подобные утверждения были обоснованными, но совершенно верно, что до революции 1789 года у дверей старинного замка Грюньяк (до сих пор принадлежащего семье Вердаль) существовала каменная скамейка, которую очень чтили жители окрестных горных деревень, поскольку, согласно легенде, святой Рок, приезжая навестить сестру, любил сидеть на этой скамейке и любоваться сельской местностью. Из замка, который напоминал скорее мрачную крепость, делать это было невозможно.
У г-на и г-жи де Сертен были три сына и дочь, и, согласно обычаям того времени, они добавили к своей фамилии название их поместий. Так, старший из сыновей получил прозвище Канробер, которое носил потом его сын, наш двоюродный брат, прославивший это имя[4]. Старший сын семьи де Сертен в то время, о котором я говорю, служил капитаном в пехотном полку Пентьевра и являлся рыцарем ордена Святого Людовика. Второго сына называли Иль. Он был лейтенантом в полку Пентьевра. Третий сын получил прозвище Ла Кост и, как и мой отец, был одним из телохранителей короля. Дочь звали мадемуазель дю Пюи, она то и стала моей матерью.
Мой отец сдружился с г-ном Сертеном де Ла Костом. Было бы странно, если бы этого не произошло. После трёх месяцев совместной службы в Версале и совместных поездок домой, совершаемых дважды в год, они окончательно привязались друг к другу.
В то время общественные экипажи были большой редкостью, к тому же они были грязные, неудобные и двигались очень медленно. Пользоваться ими считалось дурным тоном, и поэтому пожилые или больные дворяне предпочитали нанимать отдельные экипажи, а молодые знатные люди и офицеры путешествовали верхом. Среди телохранителей установился обычай, который в наши дни мог бы показаться весьма странным. Поскольку эти господа служили всего три месяца в году и их корпус, таким образом, делился на четыре примерно равные части, то те из них, которые жили в Бретани, Оверни, Лимузене и других районах, славящихся хорошими лошадьми, закупали по нескольку лошадей, цена которых не должна была превышать 100 франков, включая седло и упряжь. В определённый день все телохранители из одной и той же провинции, которым надлежало возвращаться на службу, съезжались верхом в определённом месте, и весёлый караван отправлялся в путь по дороге на Версаль. В день они проезжали от 12 до 15 лье в полной уверенности, что вечером они найдут приличное жилище за умеренную цену и хороший ужин в заранее избранных ими гостиницах, в которых их уже ждали в условленные дни. Путешествие проходило весело, в беседах и песнях, невзирая на погоду, будь то дождь или жара, ни на мелкие неизбежные неприятности. Каждый должен был по очереди рассказывать хорошую историю. По пути этот караван разрастался благодаря присоединению новых телохранителей из соседних провинций. Наконец, различные группы из всех уголков Франции достигали Версаля точно в тот день, когда кончался их отпуск, и таким образом они появлялись именно тогда, когда предыдущие отряды телохранителей готовились к отъезду. Каждый из них покупал у прибывших лошадку за 100 франков, и таким образом образовывался новый караван, возвращающийся в родные места. Затем, после прибытия к родному очагу, они отпускали лошадей пастись и оставляли их там без присмотра на 9 месяцев до того момента, когда им снова надо было возвращаться в Версаль. Лошадей покупали их товарищи, отправляющиеся в отпуск, и таким образом эти лошадки, меняющие бесконечно своих хозяев, путешествовали по самым различным провинциям Франции.
Итак, мой отец сдружился с г-ном Сертеном де Ла Костом, служившим вместе с ним в роте Ноайя[5]. По возвращении в свою родную провинцию они часто виделись. Вскоре он подружился также и с братьями г-на де Сертена. Мадемуазель дю Пюи была хороша собой, остроумна, и, хотя у неё не было большого приданого, а отцу предлагались выгодные партии, он всё-таки предпочёл мадемуазель дю Пюи и женился на ней в 1776 году.
Нас было четверо братьев: старший Адольф сегодня лагерный маршал[6], я был вторым, Теодор третьим, и Феликс последним. По возрасту мы отличались друг от друга примерно на два года. Я был крепкого телосложения, болел в детстве только оспой, но однажды чуть не погиб при одном несчастном случае, о котором я вам сейчас расскажу.
Когда это произошло, мне было три года, но случай был столь серьёзным, что воспоминание запечатлелось в моей памяти на всю жизнь. Из-за моего вздёрнутого носа и круглого овала лица отец называл меня котёнком. Подобное прозвище вызвало у ребёнка естественное желание подражать кошке. Наибольшим счастьем для меня было мяукая прохаживаться на четвереньках. У меня появилась привычка каждый день подниматься на второй этаж замка, чтобы появиться перед отцом в библиотеке, где он проводил самое жаркое время дня. Как только он слышал мяуканье своего котёнка, он открывал дверь и давал мне целые тома произведений Бюффона, чтобы я мог рассматривать картинки, пока он занимался чтением. Эти встречи мне нравились бесконечно, но однажды я не был принят столь же любезно, как обычно. Отец, возможно, углубившись в чтение, не открыл дверь своему котёнку. Напрасно я старался мяукать самым нежным образом, дверь оставалась закрытой. Я увидел на паркете, внизу, под дверью, отверстие, которое делалось в южных замках специально для кошек, чтобы они могли свободно выходить и заходить в квартиру. Этот проход я, естественно, посчитал предназначенным специально для меня и осторожно пополз в него. Голова прошла сразу, но тело застряло. Тогда я решил вылезти обратно, но помешала голова, и я не мог ни пролезть вперёд, ни вылезти назад. Я задыхался… Однако я настолько свыкся со своей ролью кошки, что вместо того, чтобы закричать и показать отцу тяжёлое положение, в которое я попал, я продолжал мяукать, но на этот раз не ласково, а злобно, как может мяукать кошка, которую душат. У меня это получалось так естественно, что отец подумал, что я продолжаю играть свою роль, и начал смеяться. Но вскоре мяуканье ослабело, моё лицо посинело, и я потерял сознание. Можете судить об ужасном состоянии моего отца, когда он понял настоящее положение вещей. С большим трудом он сорвал дверь с петель, освободил меня и отнёс на руках к матери, которой показалось, что я умер, поскольку я оставался без сознания. С ней случился страшный припадок. Когда я пришёл в сознание, то рядом был хирург, который мне пускал кровь. Вид крови и волнение всех обитателей замка, собравшихся вокруг моей матери и меня, произвели столь сильное впечатление на моё юное воображение, что это событие осталась навсегда в моей памяти.
Глава II
Первые революционные бури. - Позиция моего отца. - Он возвращается на службу. - Я передан в руки мадемуазель Монгальви. - Моя жизнь в пансионате
Пока в полной безмятежности протекало моё детство, серьёзные события назревали в стране. Уже слышны были раскаты приближающейся революционной грозы, и вскоре она не замедлила разразиться над нашими головами. Шёл 1789 год.
Собрание Генеральных штатов, возбуждавшее столько страстей, разрушило покой, в котором пребывала провинция, где мы жили, и посеяла раскол почти во всех семьях, а более всего - в нашей. Поскольку мой отец уже давно порицал злоупотребления правящих кругов Франции, он придерживался мнения, что изменения необходимы, совершенно не предвидя те ужасы, которые последуют за ними. Однако его трое двоюродных братьев, а также многие из друзей отрицали необходимость каких-либо новаций. Это порождало яростные споры, в которых я ничего не понимал, но которые меня очень огорчали, поскольку я видел, что мама плакала, стараясь успокоить взаимное возмущение своих братьев и своего супруга. Не слишком хорошо разбираясь в происходящем, я принимал сторону умеренных демократов, которые избрали своим руководителем отца, поскольку, бесспорно, он был наиболее способным человеком в наших краях. Учредительное собрание отменило феодальные повинности. Отец, будучи дворянином, обладал рядом прав, купленных ещё его отцом. Он был первым, кто подчинился новому закону. Простолюдины, выжидавшие, чтобы отец подал им пример, не хотели больше никому ничего платить, как только узнали, что он отказался от взимания всех феодальных повинностей, которыми обладал.
Спустя некоторое время Франция была поделена на департаменты, и отца назначили администратором департамента Коррез, а несколько позднее он стал членом Законодательного собрания.
Все три брата моей матери и почти вся знать нашей провинции поспешили эмигрировать из страны. Война казалась неизбежной. Тогда, чтобы призвать граждан вооружаться, возможно, для того, чтобы проверить, до какой степени можно рассчитывать на поддержку населения, правительство в один прекрасный день распространило во всех коммунах Франции слух о том, что разбойники, руководимые эмигрантами, собираются разрушить все новые институты власти. Во всех церквях звучал набат. Каждый вооружался чем мог. Была организована национальная гвардия. Страна обрела воинственный вид и ожидала этих так называемых разбойников, о которых в каждой коммуне говорили, что они уже находятся в соседней. Однако никто из них так и не появился, но должное впечатление было произведено. Франция вооружилась и доказала, что она была в состоянии защитить себя.
Эта тревога, поднятая в стране и получившая название день страха, меня удивила и, возможно, напугала бы, если бы я не видел полного спокойствия матери. Мне всегда казалось, что отец, зная её сдержанность, предупредил бы её о том, что должно было случиться.
Прежде всего всё происходило без всяких эксцессов со стороны крестьян, которые в наших провинциях сохранили большое уважение по отношению к старинным родам. Однако вскоре, побуждаемые городскими демагогами и некоторыми односельчанами, они направились к дворянским жилищам под предлогом отыскать спрятавшихся там эмигрантов, но на самом деле для того, чтобы забрать деньги и документы, подтверждающие феодальные права[7], которые они затем сжигали на огромных кострах. С нашей террасы мы наблюдали, как разбушевавшиеся крестьяне с горящими факелами в руках устремились бегом в сторону замка д'Эстресс, откуда мужчины давно уже отбыли в эмиграцию и где оставались только женщины. Это были лучшие подруги моей матери, и она была очень удручена, что, несмотря на мою крайнюю молодость, я уже стал свидетелем этого разбоя. Беспокойство матери удвоилось, когда она увидела свою мать, пришедшую к нам, поскольку её выгнали из её замка, объявив его национальной собственностью из-за эмиграции трёх её сыновей! До этих пор дом моего отца оставался неприкосновенным, тем более что его патриотизм был известен всем в округе. И чтобы подчеркнуть свои национальные чувства, он по окончании своего мандата в Законодательном собрании пошёл служить в Пиренейскую армию капитаном горных егерей[8]. Однако революционный поток сметал всё на своём пути, и дом в Сен-Сере, купленный моим отцом 10 лет назад у г-на де Лаполони, был конфискован и объявлен национальной собственностью, поскольку акт продажи был подписан только частными лицами, а продавец эмигрировал до ратификации этого акта нотариусом. Матери было предоставлено всего несколько дней для того, чтобы собрать личные вещи, затем дом был выставлен на торги и куплен председателем дистрикта, который и инициировал эту конфискацию! Крестьяне, подстрекаемые некоторыми вожаками из Болье, бросились толпой к замку моего отца, где очень осторожно и даже с некоторой вежливостью они сказали матери, что не могли не сжечь ценные бумаги феодальной ренты, имеющиеся у нас, и хотели также проверить, не прячутся ли у нас в доме эмигранты, в частности её братья. Мать приняла их очень мужественно, передала им ценные бумаги и заметила, что, хорошо зная своих братьев как людей честных, она была уверена, что они эмигрировали не для того, чтобы затем вернуться во Францию и прятаться в этом замке. Крестьяне убедились в справедливости подобного рассуждения, крепко выпили, поели, сожгли ценные бумаги посередине двора и удалились, не причинив никакого вреда, прокричав: «Да здравствует нация! Да здравствует гражданин Марбо!» Они также добавили, что просят мою мать написать отцу, что они его очень любят и что его семья находится среди них в полной безопасности.
Однако, несмотря на эти заверения, мама прекрасно понимала, что, будучи сестрой эмигрантов, она рискует навлечь на нас очень крупные неприятности, от которых её не спасло бы и положение супруги защитника отечества. Поэтому она решила немедленно уехать. Она объяснила мне, что принятие такого решения было вызвано ещё и глубоким убеждением, что революционная буря не может длиться больше нескольких месяцев. Между прочим, тогда так думали очень многие.
У моей бабушки было семь сыновей, и, согласно обычаям семьи де Вердаль, они все были военными и кавалерами ордена Святого Людовика. Один из них, бывший командир батальона в пехотном полку Пентьевра, выходя в отставку, женился на богатой вдове советника парламента Ренна. Мать решила отправиться к ней, но в это время моё тело внезапно покрылось очень болезненными фурункулами. Отправляться в путь с восьмилетним ребёнком в таком состоянии было невозможно! Мать не знала, что делать… Из этого затруднения ей помогла выйти очень уважаемая дама мадемуазель Монгальви, которая была ей беззаветно предана и память о которой мне очень дорога. В Тюренне у мадемуазель Монгальви был небольшой пансион, и она предложила матери взять меня к себе на несколько месяцев её отсутствия. Мать посоветовалась с отцом, и, после того как он дал на это согласие, я был отправлен в этот девичий пансион. Как, скажете вы, мальчик среди девочек? Да, представьте себе. Но не забывайте, что я был ребёнком очень ласковым, спокойным, послушным и мне было всего восемь лет.
Воспитанницами пансиона мадемуазель Монгальви ещё со времён, когда там училась моя мать, были молодые особы от 16 до 20 лет. Самым младшим было примерно 14 лет, и они были уже достаточно рассудительны, чтобы дать своё согласие на моё присутствие среди них.
Как только я появился в пансионате, всё женское общество выбежало навстречу мне и приветствовало меня такими восторженными, радостными криками и лаской, что я тут же понял, что не напрасно сюда приехал. К тому же я думал, что моё пребывание здесь будет недолгим, и даже внутренне сожалел, что проведу так мало времени среди этих добрых, юных барышень, которые давали мне всё, что могло мне доставить удовольствие, и даже спорили между собой, кому меня вести за руку.
В это время моя мать отправилась к моему дяде. События разворачивались с невероятной быстротой. Террор затопил кровью всю Францию. Гражданская война началась в Вандее и Бретани. Любые поездки по стране стали совершенно невозможны. Таким образом, моя мама, которая должна была пробыть в Ренне всего два или три месяца, осталась там на долгие годы. Отец по-прежнему сражался в Пиренеях, в Испании, где благодаря своим способностям и своей отваге он был произведён в дивизионные генералы. Таким образом, приехав в пансион на несколько месяцев, я остался там на четыре года, которые стали для меня годами радости и счастья, время от времени омрачаемыми только воспоминаниями о моих родителях. Но воспитательницы и воспитанницы пансиона Монгальви своим вниманием ко мне прогоняли каждый раз грустные мысли, которые меня время от времени охватывали.
Когда много позднее я прочёл историю Вер-Вера, жившего среди монахинь-визитандинок[9] в Невере, я воскликнул: «Но ведь именно так я жил в пансионате в Тюренне!» Как и его, воспитательницы и воспитанницы меня баловали превыше всех возможностей, которые можно себе вообразить. Мне стоило только пожелать, чтобы получить желаемое. Моё здоровье поправилось и стало отличным. У меня был свежий цвет лица, вызывающий желание меня поцеловать. В часы отдыха, которые мы проводили на обширных лужайках среди великолепного сада, виноградников и рощиц, юные девушки надевали на меня корону, покрывали меня гирляндами цветов, затем сажали на небольшие носилки, обсыпанные розами, и по очереди несли их, распевая песни. Иногда я играл с ними в догонялки, и у меня всегда было преимущество захватить кого-нибудь, но не быть пойманным самому. Они мне читали различные истории, пели песни, и каждая из них стремилась выдумать что-то новое.
Помню, как, узнав о страшной казни Людовика XVI, мадемуазель Монгальви попросила всех встать на колени и читать молитвы за упокой души несчастного короля. Недомыслие или несдержанность в словах любого из нас могли навлечь большие неприятности на мадемуазель Монгальви, и все воспитанницы это уже хорошо понимали. Я же сам почувствовал, что не надо об этом говорить. Всё, что было вне нашего дома, не должно было касаться нас.
http://flibusta.site/b/703860/read
От редакции
Имя генерал-лейтенанта французской армии барона Жана-Батиста-Антуана-Марселена де Марбо (1782-1854) хорошо известно всем, кто интересуется историей Наполеоновской эпохи. Храбрый солдат, принимавший участие в военных кампаниях времён Консульства, Империи и Июльской монархии, получивший за время службы одиннадцать боевых ранений, страстный апологет императора Наполеона I, защищавший его славу полководца после того, как тот лишился власти и стал «узником Европы», завсегдатай парижских салонов, умевший, несмотря на присущую ему склонность к преувеличению собственных заслуг, очаровывать слушателей своими увлекательными историями, - таким Марселена де Марбо знали современники. Когда же в 1891 г. в Париже впервые вышли в свет три тома «Мемуаров генерала барона де Марбо», они произвели очень сильное впечатление на тогдашнюю публику, причём не только во Франции. Так, ими был просто покорён Артур Конан Дойл, прочитавший мемуары Марбо в 1892 г. Они вдохновили знаменитого автора произведений о Шерлоке Холмсе на создание двух циклов рассказов «Подвиги бригадира Жерара» и «Приключения бригадира Жерара». Конан Дойл не только включил в эти рассказы некоторые сюжеты, явно навеянные воспоминаниями Марбо, но и сделал их автора основным прототипом главного героя, гусарского офицера Этьена Жерара.
Несомненно, труд Марселена де Марбо относится к числу лучших и наиболее известных памятников французской мемуарной литературы, посвящённых Наполеоновским войнам. О ценности этих мемуаров свидетельствуют их многочисленные переиздания во Франции, Великобритании, США и других странах. В то же время в России до сего времени публиковались лишь отдельные отрывки из них (прежде всего в периодике), и только сейчас вниманию отечественной публики предлагается первое русскоязычное издание полного текста воспоминаний Марбо.
На страницах «Мемуаров генерала барона де Марбо» читатель найдёт яркие описания как грандиозных сражений, так и сравнительно мелких боевых эпизодов, характеристики многих французских военных - от известных наполеоновских маршалов, под начальством которых служил автор (Бернадотта, Ожеро, Мюрата, Ланна, Массены, Удино и Гувьона Сен-Сира), до рядовых служак, с которыми сталкивала его жизнь. Однако главная прелесть этой книги заключается не столько в точном и достоверном описании событий, сколько в воссоздании атмосферы той великой эпохи. Написанные лёгким, живым слогом, воспоминания Марбо прекрасно передают дух французской армии периода Консульства и Империи, рассказывают о нравах и обычаях её солдат, офицеров и генералов, о разных аспектах походной жизни, любопытных деталях военного быта и т.п.
«Я не знаю, было ли у Марбо остроумие в разговоре, - отмечал французский критик Ж. Дютур в своей статье «Марбо, или Великое счастье», опубликованной в 5-м номере журнала «Ревю де Де Монд» за 1963 г., - по крайней мере, его достаточно в произведении. Мемуары читаются взахлёб, я бы сказал, они даже опьяняют. Из эпопеи, которую он прожил, Марбо сумел сделать литературную эпопею, написанную в особом стиле, который носит имя ампир - стиль Империи. Ампир - это смесь сдержанности и искренности, юмора и философии, которая не выпирает наружу и заложена в том опыте, что приобретается в ходе многочисленных приключений. Это делает солдат Империи такими пленяющими, стоящими как бы выше других людей, ибо среди самых жестоких лишений и испытаний чувств их душа сохраняла две великие и вечные добродетели - честь и верность, не говоря уже о страсти, незнакомой штатским, страсти, которая так сильна, - братстве по оружию» (процитировано по тексту статьи, переведённой на русский язык О.В. Соколовым. - Дютур Ж., Марбо, или Великое счастье // Военно-исторический альманах «Орёл». - Л., 1991. С. 19).
Начав службу в 1799 г. рядовым гусаром 1-го полка, Марселен де Марбо дослужился при Наполеоне до полковника лёгкой кавалерии (в ноябре 1812 г.) и завершил свою военную карьеру в 1848 г. в чине генерал-лейтенанта. Он представлял собой определённый тип французского военного, в личности которого смелость, честолюбие и патриотизм сочетались с бравадой, а искренность, остроумие, проницательность - с краснобайством и даже некоторой хвастливостью. Наполеон, находясь в ссылке на острове Святой Елены, высоко оценил его «Критические замечания на труд г-на генерал-лейтенанта Ронья», в которых Марбо, возмущённый нападками на наполеоновскую армию, писательским пером защищал её честь столь же пылко, как раньше он делал это с саблей в руке. В 29-м пункте своего завещания, составленного 15 апреля 1821 г. в Лонгвуде, бывший император французов завещал полковнику Марбо сто тысяч франков и возложил на него «обязанность продолжать писать для защиты славы французского оружия, дабы покрыть позором клеветников и отступников».
Более подробные сведения о личности Марбо и об истории создания его мемуаров приведены в статье Кювелье-Флери «Генерал де Марбо», опубликованной 22 ноября 1854 г. в «Журналь де Деба». Приложенная к первому французскому изданию воспоминаний, она воспроизведена и здесь, в русском издании (после основного текста), так же как и полный послужной список барона де Марбо.
А.А. Васильев
Том первый
Вступление
Генерал барон де Марбо (Марселен), мемуары которого мы публикуем, принадлежал к семье родом из Керси, где с начала прошлого века она занимала высокое положение. Члены её прославились в основном на военном поприще и за 50 лет дали Франции трёх генералов.
Отец автора Мемуаров и Критических замечаний начал военную службу в роте телохранителей короля Людовика XVI, затем был драгунским капитаном и адъютантом графа Шомберга. Как только разразилась революция, он вступил в Пиренейскую армию и за четыре года службы достиг звания дивизионного генерала, в 1798 году был избран в Законодательное собрание и затем на Лигурийском побережье командовал одной из дивизий армии Массены. Он умер во время осады Генуи вследствие тяжёлых ранений и тифа. Он оставил после себя четырёх сыновей, из которых только двое выжили, их звали Адольф и Марселен.
Старший, Адольф, сделал карьеру штабного офицера, стал бригадным генералом во время Июльской монархии и умер в 1844 году. Из трёх генералов семьи Марбо наиболее яркой фигурой является, конечно, автор этих мемуаров, человек действия, одарённый настоящим военным умом, храбростью, особенно проявившейся в подвигах при Ратисбонне и Мёльке. Оставляя детям воспоминания о своей жизни, генерал Марбо думал, что пишет их только для узкого круга самых близких ему людей. Он забыл, что его карьера была отмечена многими блестящими военными подвигами и связана с событиями большой важности времён Республики и Империи и тем самым уже стала достоянием истории Франции.
Его рассказы, полные вдохновения, искренности, то пикантные, то драматические, его впечатления и размышления, отмеченные талантом настоящего писателя, рисуют живую картину одного из наиболее ярких периодов нашей истории. Более того, это повествование представляет совершенно особый интерес, поскольку воспроизводит дух тех кругов общества, в которых жил автор. Часто читатель может в них обнаружить следы непосредственных и очень личных размышлений императора, проникая в жизнь штабов, он может увидеть истинную картину жизни главных полководцев армии того времени. Их таланты и качества вызовут безусловное восхищение, но в то же время разногласия, происходившие между ними в критические минуты жизни, объясняют некоторые из причин наших неудач.
За 15 лет почти беспрерывной борьбы автор этой книги, сначала 17-летний солдат, оказывался в самых различных обстоятельствах, затем проявил себя бесстрашным офицером, побывал адъютантом многих маршалов и в самых сложных операциях обнаружил редкие качества преданности, такта и предприимчивости. Отважный командир полка, не щадящий своей жизни, он мужественно провёл своих солдат через последние кампании армии императора в России, Саксонии и Бельгии.
Мемуары заканчиваются в 1815 году. Публичная жизнь автора, ненадолго прерванная ссылкой, впоследствии будет полностью отдана службе при герцоге Орлеанском. Генерал будет сопровождать его в качестве адъютанта во время осады Антверпена, в блестящих кампаниях в Африке и в конце концов в том же качестве будет служить графу Парижскому. Барон де Марбо, ставший пэром Франции в 1845 году, скончался в Париже 16 ноября 1854 года.
Наследники этих ценных рукописей посчитали невозможным продолжать отказывать всё учащающимся просьбам о публикации этих ценных документов. Мы были бы счастливы, если бы эти славные воспоминания смогли стать ценным уроком и благородным примером нашим новым поколениям военных и вдохновили их на подвиги на поле брани. Пусть эти мемуары напомнят о заслуженной известности имени недавно ушедшего от нас человека и воскресят героический образ этого солдата.
Моей жене и моим двум сыновьям
Моя дорогая жена, мои дорогие дети, я был свидетелем, хотя и очень молодым, великой и страшной Революции 1789 года. Я жил при Конвенте и Директории, я видел Империю. Я участвовал в её грандиозных войнах и чуть не был уничтожен при её падении. Я часто был близок к Императору Наполеону. Я служил в штабах пяти самых знаменитых маршалов - Бернадотта, Ожеро, Мюрата, Ланна и Массены. Я был знаком со всеми выдающимися людьми той эпохи. Я испытал ссылку в 1815 году. Мне выпала честь часто видеть короля Луи-Филиппа, когда он был ещё только герцогом Орлеанским, и после 1830 года в течение двенадцати лет я был адъютантом его августейшего сына - принца и нового герцога Орлеанского. Наконец, после того, как ужасное событие похитило этого человека, я продолжал свою службу при персоне его августейшего сына графа Парижского.
Итак, я был свидетелем многих событий, я многое видел, многое запомнил. И поскольку вы давно желаете, чтобы я написал свои мемуары, описал свою жизнь и те выдающиеся события, в которых мне довелось участвовать, я уступаю вашим просьбам.
Но поскольку вы хотите узнать больше подробностей о том, что происходило со мной, а не детальные описания известных исторических событий, рассказанных в сотнях произведений, я буду о них говорить лишь в общих словах, лишь для того, чтобы отметить различные эпохи и времена, в которые мне довелось жить, а также влияние, которое эти события оказали на мою судьбу.
Описание отдельных личностей будет более подробным. Я беспристрастно поправлю мнение, сложившееся в отношении тех, кого я знал лично. Что касается стиля, он будет простым, как это и должно быть в рассказе, написанном для семьи. Рядом с событиями огромной политической важности я расскажу о случаях весёлых, странных, полных мальчишества, а что касается меня лично, то остановлюсь на деталях, которые, может быть, ничего значительного собой и не представляют.
Почти все люди жалуются на свою судьбу. Провидение ко мне было щедрым, хотя моя жизнь и не была лишена злоключений. Однако удачи и счастье составляют значительно большую её часть, чем огорчения и трудности. И если бы мне предстояло вновь начать мою жизнь, я бы в ней ничего не изменил.
Что сказать? У меня всегда было убеждение, что я родился счастливым. Мне удалось остаться на плаву во время бурь, которые поглотили почти всех моих современников. И сегодня я окружён нежной и преданной и любящей семьёй. И я благодарен Провидению за такое распределение хорошего и плохого в моей судьбе.
Глава I
Происхождение моей семьи. - Отец вступает в гвардию. - Семья Сертена. - Жизнь в замке Ла Ривьер. - Эпизоды детства
Я родился 18 августа 1782 года в замке Ла Ривьер, принадлежащем моему отцу, расположенном на берегах реки Дордонь, в прелестной, весёлой долине Болье, на стыке земель Лимузена и Керси. Сегодня это департамент Коррез. Отец был единственным сыном в семье. Его отец и дед, будучи также единственными детьми, скопили немалое для провинции состояние и стали обладателями значительных земельных наделов, которые в конечном счёте и достались моему отцу. Семья де Марбо имело благородное происхождение, хотя довольно долго не использовала перед своей фамилией частицу «де». По выражению той эпохи, она вела благородный образ жизни, то есть жила на свои собственные доходы, не добавляя к имеющемуся ни состояний, ни промышленных предприятий. Она имела обширные связи со многими дворянами края и дружила со знатными семьями, такими как д’Юмьер, д’Эстресс, Конак, Ла Мажори, и многими прочими.
Я останавливаюсь на этом, потому что в те времена, когда знать была могущественной и высокомерной, дружба, соединявшая семью де Марбо с этими знаменитыми домами, в роду которых насчитывалось немало маршалов Франции, доказывала, что наша семья пользовалась большим уважением в стране.
Мой отец, родившийся в 1753 году, получил превосходное воспитание и был очень образованным человеком. Он любил науки, литературу и искусство. Условности и правила светского общества, в котором он жил, лишь до некоторой степени обуздывали его довольно бурный нрав. Однако у него было очень доброе сердце, и он всегда старался после какой-нибудь вспышки сделать так, чтобы забылись как можно скорее его невольные резкости. Отец был очень красивым мужчиной, высокого роста и хорошо сложенным. Его загорелое лицо, мужественное и строгое, с очень правильными чертами, было прекрасно. Дедушка стал вдовцом ещё в то время, когда его сын учился в коллеже. Домом управляла одна из его старых кузин Удине де Болье. Эта родственница оказала моему дедушке огромную помощь, особенно когда он ослеп, после того как рядом с ним ударила молния. С тех пор он практически не выходил из замка. До своего выхода в свет отец находился в обществе старика-инвалида и тётки, готовой преданно исполнять малейшие его желания. Он мог использовать по собственному усмотрению всё состояние семьи, однако он не злоупотребил этим.
Поскольку у отца всегда была страсть к военному искусству, побуждаемая ежедневным общением с молодыми аристократами из соседних поместий, он согласился на предложение, сделанное ему полковником маркизом д’Эстрессом, соседом и другом семьи, поступить на службу в роту телохранителей[1] короля Людовика XV.
Став телохранителем, отец получил звание младшего лейтенанта и по прошествии нескольких лет стал лейтенантом. Пользуясь покровительством маркиза д'Эстресса, он был принят во многих знатных домах Парижа и, в частности, в доме генерал-лейтенанта графа Шомберга - генерального инспектора кавалерии. Шомберг оценил достоинства моего отца и назначил его в 1781 году капитаном своего драгунского полка, а в 1782-м взял его к себе в адъютанты.
Дедушка умер, когда отец был ещё молодым человеком. Его состояние и положение (в то время в провинции капитан являлся достаточно значительной фигурой) позволяли ему самому выбрать себе супругу, не опасаясь отказа. На расстоянии одного лье[2] от нашего поместья Ла Ривьер находился замок Лаваль-де-Сер, где жила небогатая семья благородного происхождения де Сертен. Глава этого дома погряз в долгах, и делами его руководила мадам де Сертен, женщина редких достоинств. Она происходила из дворянской семьи де Вердаль, которая, как известно, претендовала на то, что среди её предков был и святой Рок[3], поскольку один из Вердалей женился на сестре святого Рока в Монпелье. Я не знаю, до какой степени подобные утверждения были обоснованными, но совершенно верно, что до революции 1789 года у дверей старинного замка Грюньяк (до сих пор принадлежащего семье Вердаль) существовала каменная скамейка, которую очень чтили жители окрестных горных деревень, поскольку, согласно легенде, святой Рок, приезжая навестить сестру, любил сидеть на этой скамейке и любоваться сельской местностью. Из замка, который напоминал скорее мрачную крепость, делать это было невозможно.
У г-на и г-жи де Сертен были три сына и дочь, и, согласно обычаям того времени, они добавили к своей фамилии название их поместий. Так, старший из сыновей получил прозвище Канробер, которое носил потом его сын, наш двоюродный брат, прославивший это имя[4]. Старший сын семьи де Сертен в то время, о котором я говорю, служил капитаном в пехотном полку Пентьевра и являлся рыцарем ордена Святого Людовика. Второго сына называли Иль. Он был лейтенантом в полку Пентьевра. Третий сын получил прозвище Ла Кост и, как и мой отец, был одним из телохранителей короля. Дочь звали мадемуазель дю Пюи, она то и стала моей матерью.
Мой отец сдружился с г-ном Сертеном де Ла Костом. Было бы странно, если бы этого не произошло. После трёх месяцев совместной службы в Версале и совместных поездок домой, совершаемых дважды в год, они окончательно привязались друг к другу.
В то время общественные экипажи были большой редкостью, к тому же они были грязные, неудобные и двигались очень медленно. Пользоваться ими считалось дурным тоном, и поэтому пожилые или больные дворяне предпочитали нанимать отдельные экипажи, а молодые знатные люди и офицеры путешествовали верхом. Среди телохранителей установился обычай, который в наши дни мог бы показаться весьма странным. Поскольку эти господа служили всего три месяца в году и их корпус, таким образом, делился на четыре примерно равные части, то те из них, которые жили в Бретани, Оверни, Лимузене и других районах, славящихся хорошими лошадьми, закупали по нескольку лошадей, цена которых не должна была превышать 100 франков, включая седло и упряжь. В определённый день все телохранители из одной и той же провинции, которым надлежало возвращаться на службу, съезжались верхом в определённом месте, и весёлый караван отправлялся в путь по дороге на Версаль. В день они проезжали от 12 до 15 лье в полной уверенности, что вечером они найдут приличное жилище за умеренную цену и хороший ужин в заранее избранных ими гостиницах, в которых их уже ждали в условленные дни. Путешествие проходило весело, в беседах и песнях, невзирая на погоду, будь то дождь или жара, ни на мелкие неизбежные неприятности. Каждый должен был по очереди рассказывать хорошую историю. По пути этот караван разрастался благодаря присоединению новых телохранителей из соседних провинций. Наконец, различные группы из всех уголков Франции достигали Версаля точно в тот день, когда кончался их отпуск, и таким образом они появлялись именно тогда, когда предыдущие отряды телохранителей готовились к отъезду. Каждый из них покупал у прибывших лошадку за 100 франков, и таким образом образовывался новый караван, возвращающийся в родные места. Затем, после прибытия к родному очагу, они отпускали лошадей пастись и оставляли их там без присмотра на 9 месяцев до того момента, когда им снова надо было возвращаться в Версаль. Лошадей покупали их товарищи, отправляющиеся в отпуск, и таким образом эти лошадки, меняющие бесконечно своих хозяев, путешествовали по самым различным провинциям Франции.
Итак, мой отец сдружился с г-ном Сертеном де Ла Костом, служившим вместе с ним в роте Ноайя[5]. По возвращении в свою родную провинцию они часто виделись. Вскоре он подружился также и с братьями г-на де Сертена. Мадемуазель дю Пюи была хороша собой, остроумна, и, хотя у неё не было большого приданого, а отцу предлагались выгодные партии, он всё-таки предпочёл мадемуазель дю Пюи и женился на ней в 1776 году.
Нас было четверо братьев: старший Адольф сегодня лагерный маршал[6], я был вторым, Теодор третьим, и Феликс последним. По возрасту мы отличались друг от друга примерно на два года. Я был крепкого телосложения, болел в детстве только оспой, но однажды чуть не погиб при одном несчастном случае, о котором я вам сейчас расскажу.
Когда это произошло, мне было три года, но случай был столь серьёзным, что воспоминание запечатлелось в моей памяти на всю жизнь. Из-за моего вздёрнутого носа и круглого овала лица отец называл меня котёнком. Подобное прозвище вызвало у ребёнка естественное желание подражать кошке. Наибольшим счастьем для меня было мяукая прохаживаться на четвереньках. У меня появилась привычка каждый день подниматься на второй этаж замка, чтобы появиться перед отцом в библиотеке, где он проводил самое жаркое время дня. Как только он слышал мяуканье своего котёнка, он открывал дверь и давал мне целые тома произведений Бюффона, чтобы я мог рассматривать картинки, пока он занимался чтением. Эти встречи мне нравились бесконечно, но однажды я не был принят столь же любезно, как обычно. Отец, возможно, углубившись в чтение, не открыл дверь своему котёнку. Напрасно я старался мяукать самым нежным образом, дверь оставалась закрытой. Я увидел на паркете, внизу, под дверью, отверстие, которое делалось в южных замках специально для кошек, чтобы они могли свободно выходить и заходить в квартиру. Этот проход я, естественно, посчитал предназначенным специально для меня и осторожно пополз в него. Голова прошла сразу, но тело застряло. Тогда я решил вылезти обратно, но помешала голова, и я не мог ни пролезть вперёд, ни вылезти назад. Я задыхался… Однако я настолько свыкся со своей ролью кошки, что вместо того, чтобы закричать и показать отцу тяжёлое положение, в которое я попал, я продолжал мяукать, но на этот раз не ласково, а злобно, как может мяукать кошка, которую душат. У меня это получалось так естественно, что отец подумал, что я продолжаю играть свою роль, и начал смеяться. Но вскоре мяуканье ослабело, моё лицо посинело, и я потерял сознание. Можете судить об ужасном состоянии моего отца, когда он понял настоящее положение вещей. С большим трудом он сорвал дверь с петель, освободил меня и отнёс на руках к матери, которой показалось, что я умер, поскольку я оставался без сознания. С ней случился страшный припадок. Когда я пришёл в сознание, то рядом был хирург, который мне пускал кровь. Вид крови и волнение всех обитателей замка, собравшихся вокруг моей матери и меня, произвели столь сильное впечатление на моё юное воображение, что это событие осталась навсегда в моей памяти.
Глава II
Первые революционные бури. - Позиция моего отца. - Он возвращается на службу. - Я передан в руки мадемуазель Монгальви. - Моя жизнь в пансионате
Пока в полной безмятежности протекало моё детство, серьёзные события назревали в стране. Уже слышны были раскаты приближающейся революционной грозы, и вскоре она не замедлила разразиться над нашими головами. Шёл 1789 год.
Собрание Генеральных штатов, возбуждавшее столько страстей, разрушило покой, в котором пребывала провинция, где мы жили, и посеяла раскол почти во всех семьях, а более всего - в нашей. Поскольку мой отец уже давно порицал злоупотребления правящих кругов Франции, он придерживался мнения, что изменения необходимы, совершенно не предвидя те ужасы, которые последуют за ними. Однако его трое двоюродных братьев, а также многие из друзей отрицали необходимость каких-либо новаций. Это порождало яростные споры, в которых я ничего не понимал, но которые меня очень огорчали, поскольку я видел, что мама плакала, стараясь успокоить взаимное возмущение своих братьев и своего супруга. Не слишком хорошо разбираясь в происходящем, я принимал сторону умеренных демократов, которые избрали своим руководителем отца, поскольку, бесспорно, он был наиболее способным человеком в наших краях. Учредительное собрание отменило феодальные повинности. Отец, будучи дворянином, обладал рядом прав, купленных ещё его отцом. Он был первым, кто подчинился новому закону. Простолюдины, выжидавшие, чтобы отец подал им пример, не хотели больше никому ничего платить, как только узнали, что он отказался от взимания всех феодальных повинностей, которыми обладал.
Спустя некоторое время Франция была поделена на департаменты, и отца назначили администратором департамента Коррез, а несколько позднее он стал членом Законодательного собрания.
Все три брата моей матери и почти вся знать нашей провинции поспешили эмигрировать из страны. Война казалась неизбежной. Тогда, чтобы призвать граждан вооружаться, возможно, для того, чтобы проверить, до какой степени можно рассчитывать на поддержку населения, правительство в один прекрасный день распространило во всех коммунах Франции слух о том, что разбойники, руководимые эмигрантами, собираются разрушить все новые институты власти. Во всех церквях звучал набат. Каждый вооружался чем мог. Была организована национальная гвардия. Страна обрела воинственный вид и ожидала этих так называемых разбойников, о которых в каждой коммуне говорили, что они уже находятся в соседней. Однако никто из них так и не появился, но должное впечатление было произведено. Франция вооружилась и доказала, что она была в состоянии защитить себя.
Эта тревога, поднятая в стране и получившая название день страха, меня удивила и, возможно, напугала бы, если бы я не видел полного спокойствия матери. Мне всегда казалось, что отец, зная её сдержанность, предупредил бы её о том, что должно было случиться.
Прежде всего всё происходило без всяких эксцессов со стороны крестьян, которые в наших провинциях сохранили большое уважение по отношению к старинным родам. Однако вскоре, побуждаемые городскими демагогами и некоторыми односельчанами, они направились к дворянским жилищам под предлогом отыскать спрятавшихся там эмигрантов, но на самом деле для того, чтобы забрать деньги и документы, подтверждающие феодальные права[7], которые они затем сжигали на огромных кострах. С нашей террасы мы наблюдали, как разбушевавшиеся крестьяне с горящими факелами в руках устремились бегом в сторону замка д'Эстресс, откуда мужчины давно уже отбыли в эмиграцию и где оставались только женщины. Это были лучшие подруги моей матери, и она была очень удручена, что, несмотря на мою крайнюю молодость, я уже стал свидетелем этого разбоя. Беспокойство матери удвоилось, когда она увидела свою мать, пришедшую к нам, поскольку её выгнали из её замка, объявив его национальной собственностью из-за эмиграции трёх её сыновей! До этих пор дом моего отца оставался неприкосновенным, тем более что его патриотизм был известен всем в округе. И чтобы подчеркнуть свои национальные чувства, он по окончании своего мандата в Законодательном собрании пошёл служить в Пиренейскую армию капитаном горных егерей[8]. Однако революционный поток сметал всё на своём пути, и дом в Сен-Сере, купленный моим отцом 10 лет назад у г-на де Лаполони, был конфискован и объявлен национальной собственностью, поскольку акт продажи был подписан только частными лицами, а продавец эмигрировал до ратификации этого акта нотариусом. Матери было предоставлено всего несколько дней для того, чтобы собрать личные вещи, затем дом был выставлен на торги и куплен председателем дистрикта, который и инициировал эту конфискацию! Крестьяне, подстрекаемые некоторыми вожаками из Болье, бросились толпой к замку моего отца, где очень осторожно и даже с некоторой вежливостью они сказали матери, что не могли не сжечь ценные бумаги феодальной ренты, имеющиеся у нас, и хотели также проверить, не прячутся ли у нас в доме эмигранты, в частности её братья. Мать приняла их очень мужественно, передала им ценные бумаги и заметила, что, хорошо зная своих братьев как людей честных, она была уверена, что они эмигрировали не для того, чтобы затем вернуться во Францию и прятаться в этом замке. Крестьяне убедились в справедливости подобного рассуждения, крепко выпили, поели, сожгли ценные бумаги посередине двора и удалились, не причинив никакого вреда, прокричав: «Да здравствует нация! Да здравствует гражданин Марбо!» Они также добавили, что просят мою мать написать отцу, что они его очень любят и что его семья находится среди них в полной безопасности.
Однако, несмотря на эти заверения, мама прекрасно понимала, что, будучи сестрой эмигрантов, она рискует навлечь на нас очень крупные неприятности, от которых её не спасло бы и положение супруги защитника отечества. Поэтому она решила немедленно уехать. Она объяснила мне, что принятие такого решения было вызвано ещё и глубоким убеждением, что революционная буря не может длиться больше нескольких месяцев. Между прочим, тогда так думали очень многие.
У моей бабушки было семь сыновей, и, согласно обычаям семьи де Вердаль, они все были военными и кавалерами ордена Святого Людовика. Один из них, бывший командир батальона в пехотном полку Пентьевра, выходя в отставку, женился на богатой вдове советника парламента Ренна. Мать решила отправиться к ней, но в это время моё тело внезапно покрылось очень болезненными фурункулами. Отправляться в путь с восьмилетним ребёнком в таком состоянии было невозможно! Мать не знала, что делать… Из этого затруднения ей помогла выйти очень уважаемая дама мадемуазель Монгальви, которая была ей беззаветно предана и память о которой мне очень дорога. В Тюренне у мадемуазель Монгальви был небольшой пансион, и она предложила матери взять меня к себе на несколько месяцев её отсутствия. Мать посоветовалась с отцом, и, после того как он дал на это согласие, я был отправлен в этот девичий пансион. Как, скажете вы, мальчик среди девочек? Да, представьте себе. Но не забывайте, что я был ребёнком очень ласковым, спокойным, послушным и мне было всего восемь лет.
Воспитанницами пансиона мадемуазель Монгальви ещё со времён, когда там училась моя мать, были молодые особы от 16 до 20 лет. Самым младшим было примерно 14 лет, и они были уже достаточно рассудительны, чтобы дать своё согласие на моё присутствие среди них.
Как только я появился в пансионате, всё женское общество выбежало навстречу мне и приветствовало меня такими восторженными, радостными криками и лаской, что я тут же понял, что не напрасно сюда приехал. К тому же я думал, что моё пребывание здесь будет недолгим, и даже внутренне сожалел, что проведу так мало времени среди этих добрых, юных барышень, которые давали мне всё, что могло мне доставить удовольствие, и даже спорили между собой, кому меня вести за руку.
В это время моя мать отправилась к моему дяде. События разворачивались с невероятной быстротой. Террор затопил кровью всю Францию. Гражданская война началась в Вандее и Бретани. Любые поездки по стране стали совершенно невозможны. Таким образом, моя мама, которая должна была пробыть в Ренне всего два или три месяца, осталась там на долгие годы. Отец по-прежнему сражался в Пиренеях, в Испании, где благодаря своим способностям и своей отваге он был произведён в дивизионные генералы. Таким образом, приехав в пансион на несколько месяцев, я остался там на четыре года, которые стали для меня годами радости и счастья, время от времени омрачаемыми только воспоминаниями о моих родителях. Но воспитательницы и воспитанницы пансиона Монгальви своим вниманием ко мне прогоняли каждый раз грустные мысли, которые меня время от времени охватывали.
Когда много позднее я прочёл историю Вер-Вера, жившего среди монахинь-визитандинок[9] в Невере, я воскликнул: «Но ведь именно так я жил в пансионате в Тюренне!» Как и его, воспитательницы и воспитанницы меня баловали превыше всех возможностей, которые можно себе вообразить. Мне стоило только пожелать, чтобы получить желаемое. Моё здоровье поправилось и стало отличным. У меня был свежий цвет лица, вызывающий желание меня поцеловать. В часы отдыха, которые мы проводили на обширных лужайках среди великолепного сада, виноградников и рощиц, юные девушки надевали на меня корону, покрывали меня гирляндами цветов, затем сажали на небольшие носилки, обсыпанные розами, и по очереди несли их, распевая песни. Иногда я играл с ними в догонялки, и у меня всегда было преимущество захватить кого-нибудь, но не быть пойманным самому. Они мне читали различные истории, пели песни, и каждая из них стремилась выдумать что-то новое.
Помню, как, узнав о страшной казни Людовика XVI, мадемуазель Монгальви попросила всех встать на колени и читать молитвы за упокой души несчастного короля. Недомыслие или несдержанность в словах любого из нас могли навлечь большие неприятности на мадемуазель Монгальви, и все воспитанницы это уже хорошо понимали. Я же сам почувствовал, что не надо об этом говорить. Всё, что было вне нашего дома, не должно было касаться нас.
http://flibusta.site/b/703860/read