(no subject)
Глава 7.
Я появился на свет на гребне тёмной студёной волны, вздыблённой высóко, чтобы низко упасть, где-то между Гамбургом и Балтимором. Мне часто рассказывали эту повесть. Я пищал в каюте, и меня, голодное новое существо, рождённое в открытом море, баюкал океан.
Миссури был для немцев землёй обетованной. Газеты Старого Света трубили ему хвалу со всех своих страниц, и за дешёвыми угодьями, поросшими густым лесом холмами и обильной водой штата устремился поток иммигрантов. Мой отец был виноделом, а моя мать - женой винодела. Всё было очень просто.
Мои первые воспоминания тяготеют к гудкам пароходов, проплывающих мимо нас по Биг Мадди. Их прохождение отмечалось пикниками. Американцы, как и иммигранты, собирались на берегу поглазеть, как они месят реку, поднимаясь вверх или спускаясь вниз по течению.
Эти мысли стали чаще посещать меня по мере того, как из военной весны выпекалось жуткое жаркое лето. Дни были исполнены распрей, болью и долгой скачкой. Под Блу Кат и Квик Сити мы налетели на конвой федералов. В обоих случаях они немного посопротивлялись. Это было смело с их стороны. В живых не оставили никого.
По ночам, когда было возможно, я размышлял.
Часто мне в голову приходила мысль об Эйсе Чайлзе. Отец Джека Булла был высоким мужчиной с волосами цвета металла и твёрдым подбородком. Его небольшой рот был плотно сжат, но его губы легко растягивались в улыбку, которая была достаточно широкой. Мой отец работал в виноградниках Эйсы Чайлза как eго Winzer, ибо Эйcа видел в мечтах замечательные вина, изготовленные в Миссури. На плантации главным образом выращивали коноплю, но приличная её секция была отведeна под виноградные эксперименты.
В конце июля Джозайя Перри поехал навестить своё семейство, проживающее в графстве Кэсс. Вскорости после этого до нас дошли слухи, что он погиб, убитый юнионистом из тамошних мест по имени Артур Бэйнс. Мы погрустили, затем пришли в ярость и выехали на похороны в составе уже семидесяти пяти бойцов; с каждым днём всё большее число людей вынуждено было уходить в леса, где они пополняли наши ряды.
Кое-кто из обитателей города был рад видеть нас, и семья Перри гордилась почётом, который мы оказали Джозайе. Нас напоили допьяна отличным виски, но даже это не сделало город приятным в моих глазах. У него был неприкрыто отощавший вид, и он действительно был истощён. Добрая половина Миссури была истощена и разорена джейхокерами, федералами и ополчением. Их было так много, что мы могли сравниться лишь с острым гвоздём у них в сапоге, на который наступать больно, но охрометь не охромеешь.
Мы делали, что могли, для наших людей.
После сладкоголосого отпевания мы нашли Артура Бэйнса у себя дома. От близости федералов он стал чересчур самоуверенным. Мы выволокли его на двор под завывание семейства.
- Джозайя Перри был вором и предателем! - завопил Бэйнс. Ему нельзя было отказать в некоторой гоношистости, - Вы тоже все предатели и воры!
Пуля прошила ему грудь, и больше он нас не оскорблял.
В этой отдельно взятой вредоносной сцене я с охотой сыграл свою роль. Джозайя Перри, благослови господь его чистую светлую душу, был хорошим товарищем, и поддержание равновесия обуславливает необходимость возмездия.
Давным-давно у Джека Буллa был брат по имени Стоддард. Oн выпил чашку испорченного молока и умер годовалым. Это была трагедия для семьи, и другого брата миссус Чайлз больше родить не смогла.
Дом моего отца отстоял от хозяйской усадьбы не более, чем на двести ярдов, и разница в возрасте между мной и Джеком Буллом составляла не более года. Миссус Чайлз происходила из семьи Буллов из Франкфорта, Кентукки, и обладала хрупким здоровьем. После похорон Стоддарда она тосковала неделями, затем по вечерам начала прогуливаться вдоль земляной колеи к нашему дому. Мои родители знали по-английски лишь несколько слов, и то их было больше, чем им хотелось выговаривать, но миссус Чайлз ясно дала им понять, чтó ей было нужно. Ей нужен был я. Она хотела носить меня на руках, держать на коленях, подбрасывать в воздух и гулять со мной, демонстрируя мне всевозможные признаки сильной привязанности, и потом утихомиривать меня гуканьем и сладостями. Такая рутина расположила меня к ней, а её - ко мне. Bскоре я не вылезал из хозяйского дома со всеми его анфиладами комнат, широкой верандой и мельтешащими вокруг домашними ниггерами с утра и до позднего вечера.
Как обычно бывает с младенцами, мы с Джеком Буллом, не обнаружив друг в друге никаких недостатков, открыли для себя огромный мир, полный слюнявых приключений, на поиски которых мы были рады отправиться вместе.
К моим родителям относились хорошо, и по вечерам, когда я, наконец, оказывался в пределах их досягаемости, они изумлённо таращились на меня. К шести годам я трещал по-английски, как сорока, и этот мой талант вызывал у них чувство досады. У меня был младший брат по имени Лютер и сестрёнка Хейди, но никто из них не прожил и недели, и я помню их только как могилки. Мой отец, Отто, был добр ко мне, и моя мать была ещё добрее.
Но Эйса Чайлз был поразителен. Куда ни бросишь взгляд, он владел. Никто не осмеливался пройти мимо него по улице, не поприветствовав его. Он сбивал дичь на лету и был наездником, способным утереть нос команчу. Он стал моим кумиром, и в долгой череде дней он был героем каждого дня.
Мой отец растил лозу и ворчал по поводу и без повода, чаще всего в компании таких же всем недовольных немцев с усами до подбородка, которым всё было не по нутру. Они приехали в Миссури за новой жизнью, но теряли свободное время в попытках вылепить эту новую землю по образцу и подобию старой, которую они так спешно покинули. От меня всегда ускользал великий смысл такого времяпрепровождения.
Я был такой же американец, как и все остальные.
Наши методы ведения боевых действий не отвечали никаким правилам. Мы руководствовались как логикой, так и достоверными слухами, пересказанными нам впопыхах каким-нибудь старым фермером, или настроением наших лошадей. В данной ситуации логика не несла в себе никакого смысла. Поэтому мы бродили по лесу, следя за большими дорогами и за коровьими тропами и высматривая проезжающего по ним врага, военной мощью не превышающего разумных количеств.
Врагов там было достаточно.
Пустословные протяжные мычания умирающих стали в наши дни привычны на слух. Кровь бросалась мне в голову, когда я бросался в стычку, и я поступал, как мне заблагорассудится. В Раш Боттом я отправил на тот свет двоих возничих, намеревавшихся неловко покуситься на мою жизнь посредством дробовика. Нажав на спусковой крючок, я обратил внимание на их исполненные приятной фантазией лица. Их последней мыслью стала какая-то ложная иллюзия.
Перекатываясь через холмы, спускаясь в долины и пробираясь сквозь густые леса, мы разыгрывали в реальной жизни скоропостижные трагедии, героями которых становились злополучные притеснители. Никакие войска не могли защитить их всех, и мы доказывали им это со всей возможной убедительностью.
Разрушения, творимые нами, сулили быстрые перемены. Мосты, амбары, дома - только что они были, и на тебе - их уже нет. Поспешный отход в треске пламени вполне отвечал здравому смыслу.
Я был недостаточно образован, чтобы всё это понимать. Да, я умел читать и писать. Некоторая цифирь также была известна мне, и библиотека Эйсы Чайлза уносила меня туда, куда мне было ни за что не попасть. Эйса был большим поклонником Гомера и Джорджа Борроу, Вилльяма Коббетта, Пирса Игана Старшего, Шекспира и сэра Вальтера Скотта. Библия как-то тоже попалась мне под руку. Но всё это не имело ничего общего с реальным положением вещей.
В конце августа мы проезжали вдоль грязного забора в Блэкуотере, огораживающего пепелище с одинокой дымовой трубой. На столбы забора были насажены головы двоих наших случайных товарищей. Они выглядели дошедшими до кондиции и поклёванными птицами. Чёрный Джон сказал, что мы должны их похоронить. Мы искали везде, но так и не нашли их тел ниже шеи.
Год назад такое происшествие вывело бы меня из душевного равновесия и оставило бы безутешным на неделю. Но к настоящему времени мы стали ожесточившимися не по годам юнцами. Мы знали только, как вести войну. Хотя по гражданскому летоисчислению мы были ещё мальчишками, сейчас мы были способны разобраться и со святым, а спать не брезговали там, где не нагадят и слоны. Шокировать нас мог бы только какой-нибудь выдающийся гений.
***
Мне вcпомнилось, как миссус Чайлз, потянув меня за уши, сжала в ладонях мой подбородок и сказала: "Мне нравится, когда ты у нас дома, Джейкоб, мой мальчик. Я просто получаю удовольствие от всего этого шума".
Такие воспоминания согревали мне душу. Я был хорошим ребёнком и надеялся, что стал человеком, сущность которого можно было предсказать по его малышовой версии. Но быть в этом уверенным, конечно, непросто.
Оружие всегда присутствовало в моей жизни. Когда Джеку Буллу по достижении восьми лет дали тяжеленный ненаводящийся дробовик, для меня тоже скоро нашёлся такой же. Мы раскидывали ногами заросли вереска, вспугивая кроликов нашей громовой стрельбой, но потребовалось время, прежде чем нам удалось подстрелить первого из них. Это было неважно. Пусть мы били мимо цели, зато мы представляли себя детьми, из которых вырастут потом опасные люди вроде тех, которые покорили Мексику или Англию.
Эйса прибрал нас к рукам и научил важным вещам. Мы узнали, как кланяться дамам и как прикасаться двумя пальцами к полям шляпы, проходя мимо мужчин. "Хорошие манеры не стоят вам ни гроша, - говорил Эйса, - Но с ними вы приобретёте немало".
Когда нам в лицо задул первый студёный ветер, мы дошли до неистовства в нашем желании успеть причинить побольше вреда до окончательного прихода зимы. Темп наших деяний ускорился до крещендо.
У Латура по нам открыли огонь, и Кейва Уайатта ранило. За это заплатили трое граждан, и Арч внёс исправления из тех, что и в страшном сне не приснятся, в черты их лиц и форму тел, стремясь достичь максимальной комичности. Мы жгли дома и крали одежду, серебро и бросающуюся в глаза дребедень, временами перегружая лошадей такой склонностью к стяжательству.
Когда листья устали держаться на ветках и попадали вниз, Гас Вон вернулся из поездки. Он уселся на землю рядом со мной и Джеком Буллом, и его широкое красное лицо выглядело хмурым.
- Я привёз вести из дома, - сказал он, - Ханка Паттисона убили. Наш старый сосед, Джанзен, добрался до него со своей шайкой ополченцев.
- Печально, - сказал Джек Булл, - Он был наш друг и хороший южанин. Что слышно о Томасе Паттисоне?
- О, его тоже убили, - сказал Гас, - Джанзен там разошёлся не на шутку.
- Этот Джанзен был мерзавцем ещё до того, как он научился шутить, - свирепо высказался Джек Булл, - Куда он делся потом со своим ополчением?
- Никуда он больше не денется. Сукин сын получил своё. Ребята Трэйкилла выследили его, и он получил, что ему следовало.
- Лучше б это были мы, - сказал я.
- Салли Бёрджесс вышла замуж за федерала из Мичигана, - сказал Гас, - Её семья боится людям в глаза глядеть.
- Ещё есть какие новости? - спросил я.
- Да, Немчик. Алф Боуден убил твоего отца, - Гас стащил с головы шляпу и сидел, держа её в руках, - Боуден выстрелил в него у реки, попал в шею и гнал потом сапогом по главной улице, пока тот не умер.
Рука Джека Булла опустилась мне на плечо, а моё сердце начало закачивать в голову кровавые мысли.
- Мой отец, - произнёс я, - Мой отец был безоговорочным юнионистом. Как все немцы, он был против выхода из союза.
- Ну да, - подтвердил Гас, - Но его знали главным образом как твоего отца, Немчик. Ты приобрёл себе репутацию.
- Я спас Боудену жизнь, - сказал я. В голове у меня метался рой недобрых идей, - Вы это знаете. Я знаю, что вы это знаете. Я спас ему жизнь.
- Только другом он из-за этого не стал, - сказал Джек Булл, - Ты преподал ему урок милосердия, а он его забыл.
- Обе ваши матери уехaли в Кентукки, - продолжал Гaс, - Думаю, что поездом.
Я почувствовал, как моё лицо исказилось и подбородок задрожал. Руки у меня тряслись, и я, наверное, заплакал. Кара настигла седые головы, когда молодые сорвались с цепи.
- Я мог бы сам его пристрелить, - сказал я, - Милосердие пахнет предательством. Мне надо забыть о нём. Я и думать о нём никогда больше не буду. У меня это плохо выходит.
- Вот это, пожалуй, верно, - сказал Джек Булл.
Эх, чего только не случается в жизни.