(no subject)
Глава 11.
В последующие дни у нас правил Амур. Землянка стала, в сущности, гостиницей для Джорджа и Джека Булла и домом престарелых для нас с Холтом. Герои романов наводили на себя лоск, источая дразнящее, непристойное веселье.
Они припали к источнику благодати, а мы - нет. Отсюда вся разница.
Джеку Буллу вспоминались теперь одному ему известные мелодии, которые он насвистывал только в своё собственное удовольствие. Но всё-таки он хлопал меня по-братски по плечу и всегда находил время поговорить со мной. Он становился мягче в своих суждениях; по крайней мере, когда они с Джорджем не распускали павлиньи хвосты.
Всё это оставляло меня с кислой миной на лице. Он относился ко мне как к глупому дитяти, а я им не был.
Если верить календарю, то январь уже перевалил за половину, но сильной стужи он с собой так и не принёс. Я указал остальным на это обстоятельство:
- На дворе не так уж и холодно; не выбраться ли нам на разведку? Снег уже растаял.
Подстрелённая Амуром парочка не проявила никакого интереса.
- Да ты просто кладезь вредных идей, - заявил Джордж Клайд. Подумать только, как мелкий обыденный грешок повлиял на его убеждения, - В любое время может ударить мороз.
Позже тем вечером мы с Джеком Буллом, усевшись вдвоём, делились рассказами о выпавших на нашу совместную долю приключениях. Мы говорили и говорили, обмениваясь обрывками невероятных полуправдивых подробностей об одном знойном летнем дне, когда мы пошли купаться в Большой Грязнуле. По пути домой мы привели в негодование впечатлительных граждан, сверкая на бегу голыми задами. Мы вспоминали и о пасмурном, прохладном сентябрьском дне, когда перед нами упал подстрелённым наш первый олень, и о таких же маловажных событиях, представлявшихся теперь значительными в наших воспоминаниях. У всех бывают такие дни. Нам припомнились кое-какие неправедные наши поступки, но мы перекроили эти деяния в своих речах и после этого вышли сухими из воды. Мы вывернули оплошности наизнанку и нарядились в них, как в победы.
- Эта история со Сью Ли, - сказал я, - Будет у неё продолжение?
Его лицо и глаза ясно показали мне, что он не собирался отвечать шуткой на мой вопрос.
- Думаю, что да, - сказал он.
Наши волосы так отросли, что я никогда о них не забывал. Мы поклялись не отрезать их до победного конца. Мои руки потянулись к длинным светлым кудрям.
- Ну, что ж, - сказал я, - Рад за тебя.
- Да. Я думаю, что женюсь на ней.
- Но она же вдова?
- И что из этого? - Он пожал плечами со счастливым видом, - Она подходит мне как нельзя лучше, Джейк.
Нельзя было ответить на это пошлостью. Мне пришлось принять к сведению, что я не являлся центром вселенной и в том числе его вселенной, и нередко даже своей собственной.
- Поздравляю, Джек Булл, - сказал я, призвав на помощь всё своё вокальное мастерство, - Вы будете самой замечательной парой во всём Миссури, я тебе прямо говорю.
- Она исключительная девушка.
- Прекрасная во всех отношениях, - сказал я.
- И знаешь что? - сказал он с редкой открытой улыбкой на лице, и рука его взлетела хлопнуть меня по плечу, - Она чувствует то же самое по отношению ко мне! Правда, здорово?
- Просто потрясающе, - подтвердил я, - Такой бычара, вроде тебя - да я никогда бы и не подумал.
- Я знаю, - он казался таким довольным собой, что мне стало жутко одиноко, - Но это так.
- Отлично. Лучше и не бывает - разве что съесть персик, а потом найти его целым и невредимым.
- Вот это верно; не было и никогда не будет.
Зима шла своим чередом. К нам заехал погостить Райли Кроуфорд. Он привёз с собой дурные вести; злые дела творились в нашей стране. Несколько наших товарищей, осмелев от скуки, пустились в дорогу на тот свет. Я их знал, и мне было тяжело об этом услышать. Райли провёл у нас две ночи, затем поехал дальше, оставив нас надеяться, что с ним ничего не случится.
Ближе к концу февраля к нам заглянули Тёрнер Роулс и братья Хадспеты с намерением, по их словам, послушать свежие сплетни. Покалеченный рот Тёрнера зажил, но не так, как следовало. Дырку от пули в его щеке затянуло латкой чёрной рваной кожи размером с монету. Челюсти его не смыкались должным образом. Он говорил, роняя слюну по-собачьи, как если бы собака говорила, если б могла говорить. Грустно было на это смотреть, и я видел, что он думал про себя то же самое. Иногда он начинал говорить и затем вдруг сбивался с переполнившимся ртом, с выступившей на глазах влагой и дрожью в пальцах. Я его полюбил, когда узнал получше. Его увечье наводило на меня раздумья, и я тряс своей культяшкой у него под носом, стараясь ободрить нас обоих.
Ребята известили нас, что Чёрный Джон отдал приказ к сбору на ферме капитана Парди, как только потеплеет. Им не терпелось снова в поход, и печальные зимние потери внушили мне те же мысли.
Они уехали на следующий день.
В самом начале марта, особом для меня месяце, поскольку я был рождён в нём, Клайд оставил землянку, чтобы отправиться с визитом к Хуаните Уиллардс и внести дополнительные детали в разрушение её репутации. Об этом никогда не говорилось вслух.
Клайд оставил Холта в землянке. Это стало нормой, потому что в доме Уиллардов Холт был лишь досадной помехой.
В тот день я увидел в лесу ковыляющего на трёх ногах оленя с поломанными в боях рогами и вытертой шкурой. Гордый самец был ещё жив, но покалеченный и измождённый, он скоро станет кормом другим зверям.
Солнце в небе стояло высоко, и ни одно облачко не решалось подобраться к нему поближе. Мы с Холтом и Джеком Буллом сидели у входа в землянку, принюхиваясь к свежему ветру и обозревая доступные взгляду пространства.
Даже в самую что ни на есть гнилую погоду в течение дня может случиться несколько приятных моментов. Но в такой замечательный день, как сегодня, радости нашего существования легко находились везде и во всём, а недостатки не желали попадаться нам на глаза.
- Сью Ли заглянет к нам сегодня, - сказал Джек Булл.
- Это хорошо, - сказал я, - Я уже почти неделю её не видел.
- Да. В такую теплынь федералы выползли поразмяться. Ей пришлось сидеть дома.
- Ещё недолго, - сказал я, - И мы к ним присоединимся.
- Совсем недолго, - сказал Джек Булл. У него было открытое, искреннее выражение лица, - Поэтому я и хочу попросить кое-что у вас с Холтом.
- Пoпроси.
- Слушай, будущий шафер, - сказал он, - Я бы попросил вас оставить нас одних.
- Оставить, значит, вас одних?
- Не такая уж большая и просьба.
- И что же нам с Холтом делать?
Он поднял руки ладонями вверх в общепринятом жесте, служившем ответом на бессмысленный вопрос.
- Да что хотите. Каштанами в белок швыряйте, в лапту играйте, листья разглядывайте.
Я сказал:
- Мы найдём лучшее применение нашему времени. Верно, Холт?
- Это возможно, - ответил он и кивнул.
Сью Ли прибыла ещё засветло. Она добиралась до нас по лесу кружным путём. Тенистые части ландшафта ещё оставались местами заснежены, но за зиму oна научилась осторожности и никогда не следовала в землянку одним и тем же маршрутом два раза подряд. Мы целиком и полностью одобряли её предусмотрительность в этом отношении.
Подъехав поближе, она, по своему обычаю, задорно крикнула нам “Здорово!” В середине её улыбки всё ещё виднелся зуб с щербинкой, и бледный шрам всё ещё делил её лоб, и её волосы по-прежнему своевольничали, но она казалась мне теперь намного красивее. На щеках её рдели розы. Спокойствие снизошло на неё, и эффект его был замечателен и приятен.
- Я привезла вам кое-что, - сказала она нам с Холтом. Её рука скользнула под накидку, и она извлекла на свет пол-каравая свежевыпеченного хлеба и завёрнутый в тряпицу черпачёк масла, - Отведайте этого хлеба, ребята.
Она отдала хлеб мне. Запах его встретил наше живейшее одобрение. Свежий хлеб! Вы бы не сказали, что в этом нет ничего особенного, если бы у вас давно во рту ни крошки не было.
- Ну, спасибо, - сказал я, - Ты сама его испекла?
- Нет, нет, - сказала она и улыбнулась, - У миссис Эванс сестра живёт в городе. Она - федералка, но всё-таки сестра. Она дала нам два каравая.
- Как любезно с её стороны. Ты не поблагодаришь её за нас?
Она рассмеялась.
- Не думаю, что расскажу ей, кому он достался. Ей может не понравиться.
Джек Булл стоял у двери в землянку, с нетерпениeм дожидаясь своего уединения. Холт нырнул внутрь и показался снаружи с почтовой сумкой и торжественным выражением на лицe.
- Гм, - протянул я, - В такую хорошую погоду нас с Холтом влечёт в леса, чтобы швырнуть каштан, другой в белку или совершить что-нибудь ещё в том же духе.
- Идите, развлекайтесь, - напутствовал нас Джек Булл.
Сью Ли вошла в землянку, ставшую ей таким же домом, как и любому из нас.
- Джейк, - сказал мистер Ромео. Он поднял свой спусковой палец и прошептал, - Час, один час.
Я кивнул в ответ. Для организации этого дела потребовалось больше секретности, чем для обычного свидания с поцелуйчиками. Но это позволило нам не называть вещи своими именами, что, в свою очередь, могло привести к обмену многими интересными суждениями.
В такой, как уже было замечено, прекрасный день я и мой холостой партнёр предприняли восхождение на холм над землянкой. Мы пробирались между деревьев, ступая по мёрзлой земле. Холт нёс орудия проведения нашего досуга на природе.
Общество этого темнокожего человека мне уже давно не мешало. Я к нему привык. В его крепком теле заключалось достаточно бесстрашия, чтобы удовлетворить любым требованиям. Я даже пришёл к заключению, что периоды его молчания были не беззвучными насмешками, а моментами размышлений. И они случались всё реже. Вдвоём со мной он работал языком без запинки.
Наши ноги привели нас к лежащему поперёк склона бревну, с которого открывался вид на долину. Мы уселись на нём. Усадьба Эванса была отсюда далеко, и даже труба её с такого расстояния едва виднелась. Это было приятное местечко, чтобы убить там час времени.
- Джейк, - сказал Холт, когда мы устроились на бревне, - Я вот всё думаю. Янки в письме говорит, что мятежник - язва, но не говорит, на чём. На чём мятежник - язва?
У нас с ним выработалась этакая cократическaя манера разговора. Холт накрывал меня залпами вопросов, ко многим из которых я и сам не знал, с какой стороны подойти. Он с чего-то решил, что я был голубоглазым, светловолосым, коротконогим иммигрантом-оракулом. Его интересовали несколько областей знания, но особенно - Европа, и он почему-то полагал, что у меня имелись о ней достоверные сведения. В самый неожиданный момент он мог задать, к примеру, такой вопрос: “Джейк, они там поступают так или по-своему?”
Если бы правда была так важна для меня, мне бы пришлось признать, о чём я умалчивал, а именно, что мне чем-то даже нравилось играть роль человека, знающего ответы на некоторые вопросы.
В этот ясный день на склоне холма я сказал: “Мятежник - язва, разъедающая волю янки, Холт”.
- Его волю?
- Да, его волю, - я так увлечённо жестикулировал в направлении лесов и холмов, что немало белок-летяг и мышей-полёвок, по всей видимости, смотрело и слушало с неослабным вниманием, - Янки - это человек определённого склада, Холт. Такого склада, что, если сказать ему, гляди, как солнце высоко, a он скажет, нет, это ты - низко. Из-за этого воевать, конечно, не стоит, но он потом скажет, смотри, я считаю, что мой закон и моя жизнь, и сам я собственной персоной буду почище, чем всё твоё, поэтому стань таким, как я, - мои руки молотили воздух, как крылья ветряков, придавая моим словам вящую убедительность. Если бы там собрался народ, они бы меня куда-нибудь избрали, - Мятежник - не тот человек, которому можно такое сказать. Ему такое придётся не по нраву.
- Я знаю.
- Ещё бы, - сказал я, - И ты знаешь также, что мятежник будет драться, если ты попробуешь заставить его поступать по-твоему. И как это именно “по-твоему”, не больно-то и важно.
Холт вытянул губы и задумчиво почесал подбородок.
- А это хорошо? - спросил он.
- Холт, для меня это - лучшее, что можно сказать о ком-либо - у этого человека есть свои убеждения, и он готов за них постоять. Я очень уважаю в людях это качество. Такой замечательный взгляд на мир - в самый раз для людей молодых.
- Я не знаю, сколько мне лет, - сказал он, - Знаю только, что не так много.
- И мне тоже. Мы сейчас - в самом подходящем возрасте, чтобы не раскиснуть, когда к нам вторгаются, и не позволять никому собой командовать.
Для холостяков мы недурно проводили время. Солнце уже сползло нам за спину, но светлых минут оставалось ещё достаточно. Мы не всегда были такими прекраснодушными в течение зимы. Амурничания ребят заставляли нас чувствовать себя лишними колёсами в телеге. Наша нагая холостяцкая жизнь приводила нас в раздражение. Мы казались такими скучными, что злились на самих себя и вели себя заносчиво со всеми влюблёнными.
Но теперь этот поезд ушёл. Я был искренне рад за Джека Булла Чайлза и Сью Ли Шелли, которые, будучи достойным мужчиной и достойной женщиной, подходили друг другу как нельзя лучше. Только испорченная личность или полный идиот стали бы это отрицать.
- Скоро стемнеет, - сказал Холт. По его виду было ясно, чтó за этим последует, - Я взял почту.
- Ну, тогда тащи её сюда, - я сбил с его головы шляпу, но он поймал её и снова нахлобучил себе на голову, - Да не смущайся ты так. Я знал, что ты её возьмёшь.
Чтение чужой почты многому нас научило. Возражений против этого занятия у меня не нашлось, ибо мы почерпнули из неё множество важных вещей. В городе Каир, штат Иллинойс, есть холм, с которого видно слияние рек, и такая панорама сподвигнула кого-то сорвать пару поцелуев. В Огайо имеется местечко под названием Плакучий Водопад, где весь день работает мельница, и один старик надеется, что его сыновья вернутся домой целы и невредимы и увидят, как сыплется перемеленная мука. Нью-Йорк кишит людьми, которые сами по себе не нью-йоркцы и не особенно мечтают умирать в Теннесси, так что они устраивают беспорядки на улицах и винят во всём ниггеров. Матери - они всегда матери, где бы они на карте ни жили. Они хотят послать хлеб, новые рукавицы и тёплые пожелания. Барышни там выкидывают те же фортели, что и здесь. В письмах попадаются как локоны волос с поблёкшими лепестками, так и дурные вести.
Холт протянул мне выбранное им письмо. Это была почта, посланная из Сент Луиса в Топеку. Послание было написано на хорошей бумаге. Я бывал в Сент Луисе пару раз с Эйсой Чайлзом. Там была уйма лавок, всучивающих такие дорогие товары, что для меня они просто теряли всякий смысл. Двухдолларовая шляпа сидит на голове точно так же, как двенадцатидолларовая, но на улице там увидишь всё больше те, что по 12 долларов штука.
- Почитай-ка, - сказал Холт, - Я сейчас в настроении послушать хорошее письмо.
- Ну давай, почитаю, - сказал я, - Пишут мисс Рут Энн Джоунс, послано оно мисс Патрициeй Фут: “Моя дорогая Рут Энн, я надеюсь, что это письмо придёт к тебе до зимы. Здесь зима теперь почти всегда, потому что людям сейчас так холодно. Мятежники ушли из города за армией, но коварные приспешники южан шныряют повсюду и творят злодейства. Сколько жестокости вокруг. Тюрьма Гратиот переполнена мятежниками, брошенными там умирать с голоду. Они - предатели, но они ведь тоже люди. Правда, если бы ты сейчас их увидела, ты бы такого не сказала; они больше напоминают собой огородные пугала.”
“Кругом смерть, и нигде не достать кофе. Я заставила себя забыть, что на свете существует сахар. Да его всё равно что нет, если только ты не водишь знакомство с генералами. Здесь людей убивают из-за кур, да и там, наверное, тоже”.
“Тебе всё ещё нравится Теннисон? А мне кажется, что слог Джонa Гринлифa Уиттиерa отличается редкостным богатством. Помнишь, как мы учили Вордсворта в пансионе мисс Филдинг, и ты сказала, что это глaс самого Господа Бога, пробившийся из человека? Я чувствую то же самое, читая Уиттиера.”
“Твоё последнее письмо сильно обрадовало меня. Я надеюсь, что ты выйдешь замуж за мистера Энтони, но я думаю, что даже в Канзасе он должен сначала попросить твоей руки”.
“Мне здесь не за кого выходить замуж. Мужчины с упоением говорят о войне; наверное, она им более интересна, чем я с моим пенсне и поэзией.”
Я оборвал чтение. Война всё ещё продолжалась, показав себя предприятием затяжного характера. В любой момент моя жизнь могла уйти с молотка за хорошую цену, обеспеченную меткой стрельбой, но моя рука не дрогнет из-за неуместной крупицы расположения к моим мишеням.
- Ну, хватит, - сказал я, - Час уже прошёл?
- Нет, час ещё не кончился.
Хлеб сидел на бревне между нами; мы разломили его пополам и намазали масло пальцами. Вкус был изумительный. Cолнце уже спряталось за холмы, и над нами расползлась тьма.
Холт наворачивал ломоть хлеба, и я от него не отставал.
- Ты знаешь, как меня зовут?
- Холт.
- Нет, моё полное имя, - его голос был тихим и отчётливым, - Моё полное имя - Дэниэл Холт, как тот человек в львином логове. Ты про него знаешь?
- Конечно, знаю, - сказал я, - Тот самый, что попал в переплёт, но не растерялся и спасся.
- Верно. Ты слыхал о нём. Вот почему меня назвали его именем.
Тьма победила свет. Солнце покинуло наши окрестности. Я уже плохо видел в темноте и вскоре затрясся от холода.
- Час уже есть? - спросил я.
- Близко к тому.
Вот тогда мы и услышали первый выстрел.
До нас донёсся издалека приглушённый треск, и затем ним последовали кучно ещё несколько.
- У Эванса, - сказал я.
- Больше неоткуда.
Мы скатились с тёмного склона, закрываясь руками, отлетая от дерева к дереву и падая на землю, вскакивая на ноги и съезжая вниз в сторону землянки.
Я рванул грубую дощатую дверь и влетел внутрь, и тут же пожалел, что не постучал. Они лежали у огня, Джек Булл в спущенных к сапогам бриджах и Сью Ли в покрывающей лицо юбке.
- У Эванса стреляют, - сказал я. В двери показался Холт, и я крикнул:
- Не входи, Холт!
Я отвернулся от падших. До меня донёсся шёпот и шуршащие звуки.
- Я слышал, - сказал Джек Булл, - Я слышал. Можешь теперь повернуться.
Он застёгивал на себе пистолеты, а она натянуто улыбалась, хотя ничего смешного, чтобы объяснить такое выражение лица, сказано не было. Её юбка теперь покрывала то, что ей было положено. Сильно покраснев, она подошла ко мне и положила руку мне на плечо.
- О, Джейк, - сказала она.
Она глядела на меня грустными глазами, грустными из-за меня, понял я, как если бы она думала, что только что развеяла мои последние младенческие иллюзии.
Я сбросил с плеча её руку.
- Ты оставайся здесь и сиди тихо, - сказал я ей, - Там будет драка.
Мы выволокли из землянки наших коней и, не седлая их, ускакали прочь. Животным не приходилось часто разминать ноги; будучи первоклассными лошадьми, двигались они сейчас небыстро. Мы спустились с холма к сухому ручью, ведущему к усадьбе.
- Ты знаешь, сколько их там? - спросил Джек Булл.
- Нет, - ответил я, - Не слишком много.
Над местом, где, как нам было известно, стоял дом, скоро занялось зажжённое разбойничьей рукой зарево. Я надеялся, что с дородной матерью и маленькой Пчёлкой не случилось ничего дурного. Не приходилось сомневаться, однако, что Джексону Эвансу было худо, или он уже отмучился своё.
Когда мы подобрались ближе, мы услышали крики и смех, и тонкий протяжный вой. Звуки обескураживали, но мы медленно крались к дому.
Слева от меня был Холт, темнокожий, испытанный в боях товарищ, справа - мой названый брат, бывший одним из надёжнейших бойцов, когда-либо порождённых ужасным временем. В рейде с ними я ощутил прилив гордости и неумолимой силы. Я чувствовал, как если бы вернулся к привычному распорядку дня, и готов был приветствовать это чувство.
Здесь было моё место, и здесь я был необходим.
Не успели мы достичь дома, как раздался стук копыт убирающихся восвояси лиходеев. Подбодрённые таким образом, мы прибавили шаг.
Место действия было ярко освещено пожаром в доме. Из окон нижнего этажа выбивались языки пламени и клубы удушливого дыма. Эванс лежал на дворе в позе мирной, но бестелесной. Мать стояла над ним с лицом, обращённым к дому, и в стёклах её очков гуляли отблески огня. Пчёлка, оставшееся без приюта дитя, в истерике цеплялась за её юбку.
Эванс не ждал от будущего ничего хорошего, и он оказался прав. Он переправился через реку, благослови его Господь.
- Они убили его, - вопила мать, - Смотрите, они убили его, они убили его!
- Сколько их было? - спросил Джек Булл.
- Он мёртв! Что я буду делать? Что я буду делать?
С дороги донёсся стук копыт, и я решил, что это был отбившийся от стаи разбойник. Я выехал ему навстречу, но это оказался Джордж Клайд, с трудом переводящий дыхание.
- Я услыхал переполох, - сказал он, - Подумал, вдруг вы, ребята, попали в переделку.
Его появление обрадовало меня. Ничто не могло заставить его потерять весёлость характера.
- Сколько их? - крикнул Джек Булл.
- О-о, о-о, - стонала недавняя вдова, - Дюжина или около того. Негодяи они...
- Ну что ж, давайте догоним их, - сказал Клайд, и мы бросились в погоню.
Я проверил свои пистолеты, пока подо мной стучало сердце моего коня Тумана. У меня их было четыре, и все заряженные и наготове. Наличие нескольких пистолетов было нашим козырем, дающим возможность, в отличие от ружей, произвести несколько последовательных выстрелов. Это позволяло нам идти на риск столкновений с гораздо более многочисленными группировками. Сближаясь с ними, мы не знали пощады, и это обычно кончалось хорошо.
Я был переполнен чувствами страха и гордости. Даже если бы мать сказала, что их было сорок, я думаю, мы всё равно бы бросились за ними в погоню. Я был ужасен, товарищи мои - ещё страшнее, но для такого времени компания из нас получилась хоть куда.
Мы мчались по замёрзшей грязи, грохоча копытами и не заботясь о сохранении нашего местоположения в тайне. Не важно, если они услышат нас, ибо мы искали драки. Никто не мог превзойти нас в отчаянности и беспощадности натиска - в этом можно было не сомнeваться.
В беспроглядной тьме не видно было ни зги. Дорога была неровной, и лошадям нелегко давался твёрдый грунт. Над тропой нависали деревья, и колеблющиеся призрачные тени заставляли моё сердце биться чаще.
Даже паршивые негодяи имеют кое-какое соображение. Они поджидали нас в засаде, и ночь внезапно осветилась ружейными выстрелами. Мы оставались для них такими же невидимыми, как и они для нас. Кругом зловеще свистели пули, и мы отвечали в сторону вспышек. После первого залпа они выехали нам навстречу, и бой продолжался на расстоянии рукопашной. Это было ошибкой.
- Предатели! - заорал один из подонков, - Смерть предателям!
Всё это смертоносное веселье привело лошадей в панику. Они ржали и пятились, и Туман заразился общим настроем, прыгая и упираясь всеми четырьмя копытами. Я стрелял, как мог.
Один из них оказался прямо передо мной и так близко, что я учуял его ужин. Я уверен, что помог его лошади освободиться от мерзкого груза. Он упал, и я продырявил его на месте.
- О, чёрт, - проскулил он, побледнев от моего усердия.
Кто-то замахнулся ружьём, и удар пришёлся мне по колену.
Боль была пронзительной.
Крики и возгласы снова прорезали тишину. Я стрелял и стрелял, и желал сделаться мишенью поменьше. Я решил про себя, что в меня не попадут, как будто меня там и не было.
Тропа теперь выглядела по-другому, дополненная убитыми лошадьми и парой-тройкой мерзавцев.
Ближайшей ко мне тенью был Джек Булл, и я услышал, когда в него попала пуля. Даже если бы он не вскрикнул, я бы понял по звуку. Его правая рука болталась, как повешенная на забор мокрая тряпка.
- Тебя ранилo, - сказал я.
Он простонал в ответ.
Мы с Клайдом и Холтом преследовали федералов ещё немного, но они быстро устали от нас. Моё колено казалось раздавленной тыквой. Хорошо, что мы далеко не ускакали.
Джек Булл сидел на лошади, согнувшись. Дыхание его складывалось из пугающе глубоких вдохов. Его била дрожь.
Клайд впал в ярость. Спешившись, он принялся накачивать свинцом павших. Холт, всё ещё верхом, бросал взгляды по сторонам в стремлении увидеть то, чего он видеть не мог.
- Джек Булл ранен, - сказал я, - Мне надо отвести его домой.
Я схватил поводья коня Джека Булла и повернул назад, ведя моего названого брата к землянке.
Его стоны сопровождали меня в пути.
Когда я втащил его в землянку, Сью Ли, остававшаяся там, вскрикнула. Моя раздавленная нога волочилась за мной, и кровь заливала всё вокруг.
- Только не это! - запричитала онa, - Господи, прошу тебя, только не это.
При свете он выглядел неважно. Его руку разнесло в локте, и всё вывернулось наружу, сломанная кость и рваное мясо, и кровь. Его глаза закатились под веки, оставив на виду только дрожащие белки.
- Он поправится, - сказал я. Я брал уверенность в долг у веры. У меня её никогда в достатке не было, но сейчас я нуждался в ней и поэтому собирал её, где только мог, - Я видал людей с ранами похуже, и через месяц они крутили колесо.
По правде говоря, от кости остались одни осколки, и пуля вырвала большой кусок мяса; рана его была дьявольски плоха.
Поставив на огонь миску с водой, я достал свой большoй нож и положил его лезвием на угли.
Сью Ли ухватила панику за шкирку, поборола её и стала способна к осмысленным действиям. Она перетянула его руку выше раны, чтобы остановить льющуюся кровь.
Колено моё распухло так, что я не мог согнуть ногу. Плохи дела, если твои конечности тебе не подчиняются. Как я ни старался, я не мог заставить её работать правильно. Мои старые друзья, боль и страх, снова были со мной.
Джордж Клайд и Холт скоро вернулись в землянку.
Они ввалились внутрь, мрачные и встревоженные. Клайд осмотрел Джека Булла, и первое, что он сказал, было: "Огонь надо затушить".
- Я грею воду, - сказал я.
- Грей быстрее. Они вернутся назад и приведут с собой больше людей, если они у них есть. Нам нельзя разводить огня.
- Он плох, - сказал я, кивнув в сторону Джека Булла.
- Я вижу. Нам придётся эту руку отнять.
Я пришёл в ужас.
- Нет! - сказал я, - Мы его вылечим. Она ему пригодится.
Клайд покачал головой.
- Немчик, у нас нет с собой никаких медицинских припасов, и никто из нас здесь не доктор, - Он начал шагать по землянке, - И никакого костоправа я приволочь нам не смогу. К восходу солнца федералы сядут нам на след.
- Мы будем ходить за ним, - сказала Сью Ли. Глаза её, казалось, обледенели и губы дрожали, когда она говорила. Она поверила, подумал я, что принесла несчастье своему поклоннику, - Мы с Джейком можем за ним ухаживать.
- Будь по-вашему, - сказал Клайд, - Только смотрите, чтобы не пошла зелёная гниль. Если начнётся, ему конец.
Холт присел рядом с Джеком Буллом и внимательно присмотрелся к нему.
- Выглядит не очень хорошо, Джейк, - сказал он.
- Дьявол вас забери! Хватит повторять одно и то же, - я уже наслушался плохих вестей по самую маковку и больше вытерпеть не мог. Видишь что-то плохое - скажи, потом забудь о нём и иди дальше. Это единственно возможный путь.