Фронтовому журналисту
Б.Горбатов || « Литература и искусство» №19, 8 мая 1943 года
...Народам Советского Союза и их Красной Армии, равно как нашим союзникам и их армиям предстоит ещё суровая и тяжелая борьба за полную победу над гитлеровскими извергами. Эта борьба потребует от них больших жертв, огромной выдержки, железной стойкости. Они должны мобилизовать все свои силы и возможности для того, чтобы разбить врага и проложить таким образом путь к миру. И.СТАЛИН.
# Все статьи за 8 мая 1943 года.
Когда думаешь над тем, какие чувства движут нашим народом в войне, ведут воина на смертный бой, вдохновляют героя на подвиг доблести, вдову или мать героя на подвиг мужества, работника тыла на подвиг труда, видишь их, этих чувств, - два: любовь и ненависть. Великая любовь к родине, великая ненависть к врагу.
Мы много говорим о любви, товарищ. Давай поговорим о ненависти.
Велика сила ненависти! Она мирного, глубоко штатского человека превращает в воина, скромного солдата - в героя, старика-пасечника - в народного мстителя, девочку-школьницу - в Зою Космодемьянскую.
Когда побываешь в районах, освобождённых от оккупантов, когда сам, своими глазами увидишь кровавые следы зверя, сожжённую и поруганную землю, костры и виселицы, трупы детей в шурфах шахт, когда сам, своими трепетными руками прикоснёшься к ранам народным, - кровь застывает в твоих жилах, твои кулаки сжимаются в ярости, месть начинает стучать в твоё сердце. И ты понимаешь: это нельзя забыть, это нельзя простить немцу. Об этом надо кричать, кричать с такой страшной силой, чтобы весь мир содрогнулся, чтобы нигде на земле не осталось спокойного и равнодушного человека. Кровь вопиет о возмездии.
А когда после этого читаешь иные очерки и корреспонденции в наших газетах, где о муках народа рассказывается так же вяло, безжизненно и казённо, как о сборе утиля, в тебе рождается чувство обиды за кровь народа, чувство досады на слишком спокойного журналиста. Оказывается, можно привыкнуть даже к ужасам? Оказывается, можно даже о страшном писать равнодушно? А у народа сердце сочится кровью! А у народа душа горит лютой ненавистью к врагу. Что ж мы, товарищи писатели?
Чего ждёт, чего требует от нас, журналистов, народ? Правды. Только правды. Нас, военных корреспондентов, судьба поставила свидетелями и участниками великой битвы. Мы многое видим. Мы многое знаем. И мы - люди. И у нас при виде немецких зверств обливается сердце кровью и благородная ненависть неугасимо горит в душе. Отчего же часто пишем мы рыбьими словами, с рыбьим спокойствием и равнодушием?
Как и всякий военный журналист, я много видел людского горя. Я видел костры и виселицы, землю под пеплом, людей без крова, детей, без детства. На это никогда не можешь глядеть спокойно, к этому нельзя привыкнуть. И когда я сижу и пишу об этом, я сам чувствую: жалки мои слова. Не могут они даже в малой степени передать то, что сам же я видел. Не могут косноязычные писания мои передать те чувства, которые во мне самом бурлят при виде кровавых следов немца. Мой язык беден, и талант мал, и мое искусство немощно. И это не даёт мне покоя. Кровь замученных стучит в сердце и заставляет искать и искать такие слова, чтоб, прочитав их, никто, нигде, даже в самом далёком от войны тылу, не смел остаться спокойным.
Народ требует от нас только одного - правды. Великая сила правды! Она рождает ненависть к врагу. Правда обвиняет, уличает и клеймит немца. Правда пригвождает его. Правда - на нашей стороне. Правда - на нашем вооружении.
И мы, военные писатели и журналисты, должны уметь увидеть эту правду, понять её и донести людям.
Мы много, хотя и недостаточно, пишем о немецких зверствах, о расстрелах немцами мирных людей, о крови детей и слезах женщин. И всё это - правда. Страшная правда, страшнее не было на земле ничего.
Но вот в Ворошиловграде я видел семью, где немцы никого из близких не убили и не замучили.
А жить было невозможно. Было невозможно жить под немцем, было невозможно дышать воздухом, отравленным запахом немца. Не убили, но в любую минуту могли убить. Могли ворваться ночью, могли схватить средь бела дня на улице. Могли швырнуть в вагон и угнать в Германию. Могли без вины и суда поставить к стенке; могли расстрелять, а могли и отпустить, посмеявшись над тем, как человек на глазах седеет. Могли - и это было хуже, чем если б уж убили. Над каждым домом в городе чёрной тенью навис и распластался страх.
Законов не было. Суда, права, порядка не было. Были только приказы. Приказы точно устанавливали, каких человеческих прав лишён человек.
И вся жизнь горожанина состояла в том, чтоб спрятаться. Спрятаться от немца, посторониться, когда он шагает по улице, укрыться, когда он входит к тебе в дом, уклониться, когда он тебя ищет. Жить было невозможно.
Мы часто пишем, хотя и недостаточно точно, об ужасах гестаповских застенков. И всё это - правда. Страшная правда, от которой кровь леденеет в жилах.
Но в том же Ворошиловграде жители с ещё большим ужасом рассказывали мне о немецкой бирже труда.
Только немцы умеют мирные слова наполнить ужасом. Только немцы умеют всё превратить в застенок. Застенком, где пытали ребячьи души, была школа. Застенком, где на русских больных немецкие врачи пробовали свои яды, была больница. Застенком были театр, церковь, улица. И самым ужасным застенком была биржа труда.
Сюда никто не приходил по доброй воле. Сюда волокли схваченных в облаве, изловленных на улице, вытащенных из подвалов и погребов людей. Еще час назад у этих людей было жалкое подобие свободы. У них были имя, семья, дом, мечты, надежды. Здесь, на бирже труда, всё было кончено для них. Вместо имени - биржа, вместо дома - вагон с решётками, вместо воли - каторга, вместо семьи - чужбина. Здесь, на бирже, происходило мучительное расставание людей с волей - в судорогах и борьбе. Люди с ужасом отталкивали ярмо от своей шеи. Они кричали о своих правах человека, и их жестоко, до полусмерти избивали.
И когда слушаешь простые, правдивые, бесхитростные рассказы людей о том, как жили они под немцем, как издевались немцы над душой человека, как топтали, калечили детей - понимаешь: страшна смерть на виселице, но жизнь под немцем хуже самой мучительной смерти.
И об этом надо рассказать, - рассказать всем, кто этого не знает, кто не испытал сам, но должен знать, чтоб где-нибудь в Сибири или на Урале, отливая сталь для наших танков, чувствовал: это - возмездие немцам, это наша расплата с ними. И не успокаивался бы, и работал бы яростно, себя не жалея.
Давай же, товарищ по перу и оружию, рассказывать ярче, талантливее и беспощаднее правду о немцах, страшную правду о зверях, которых, во имя гуманности, надо уничтожить.
Пусть душа журналиста, переполненная ненавистью к врагу, подскажет нам огненные слова, слова-бичи, слова-снаряды. Чтоб били они по врагу, чтоб сжигали, испепеляли врага, чтоб, как набат, гремели они. Нельзя, невозможно успокаиваться. Товарищи, пока еще стоит гитлеровская Германия, пока ещё катует над нашими людьми злобный враг, пока ещё топчут нашу родную землю немецкие полчища.
За ненависть - она закаляет воинов!
За ненависть - она несёт гибель врагу // Б.Горбатов.
________________________________________________
И.Эренбург: Писатель на войне* ("Литература и искусство", СССР)
Е.Кригер: Школа мужества* ("Известия", СССР)
И.Бачелис: Николай Тихонов ("Известия", СССР)
К.Симонов: Писатель-боец ("Красная звезда", СССР)**
И.Эренбург: Сила слова || «Правда» №109, 6 мая 1944 года
Н.Тихонов: Певец боевой молодости ("Красная звезда", СССР)
А.Ромм: Писатель-воин || «Литература и искусство» №27, 4 июля 1942 года
«Литература и искусство» №19 (71), 8 мая 1943 года
...Народам Советского Союза и их Красной Армии, равно как нашим союзникам и их армиям предстоит ещё суровая и тяжелая борьба за полную победу над гитлеровскими извергами. Эта борьба потребует от них больших жертв, огромной выдержки, железной стойкости. Они должны мобилизовать все свои силы и возможности для того, чтобы разбить врага и проложить таким образом путь к миру. И.СТАЛИН.
# Все статьи за 8 мая 1943 года.
Когда думаешь над тем, какие чувства движут нашим народом в войне, ведут воина на смертный бой, вдохновляют героя на подвиг доблести, вдову или мать героя на подвиг мужества, работника тыла на подвиг труда, видишь их, этих чувств, - два: любовь и ненависть. Великая любовь к родине, великая ненависть к врагу.
Мы много говорим о любви, товарищ. Давай поговорим о ненависти.
Велика сила ненависти! Она мирного, глубоко штатского человека превращает в воина, скромного солдата - в героя, старика-пасечника - в народного мстителя, девочку-школьницу - в Зою Космодемьянскую.
Когда побываешь в районах, освобождённых от оккупантов, когда сам, своими глазами увидишь кровавые следы зверя, сожжённую и поруганную землю, костры и виселицы, трупы детей в шурфах шахт, когда сам, своими трепетными руками прикоснёшься к ранам народным, - кровь застывает в твоих жилах, твои кулаки сжимаются в ярости, месть начинает стучать в твоё сердце. И ты понимаешь: это нельзя забыть, это нельзя простить немцу. Об этом надо кричать, кричать с такой страшной силой, чтобы весь мир содрогнулся, чтобы нигде на земле не осталось спокойного и равнодушного человека. Кровь вопиет о возмездии.
А когда после этого читаешь иные очерки и корреспонденции в наших газетах, где о муках народа рассказывается так же вяло, безжизненно и казённо, как о сборе утиля, в тебе рождается чувство обиды за кровь народа, чувство досады на слишком спокойного журналиста. Оказывается, можно привыкнуть даже к ужасам? Оказывается, можно даже о страшном писать равнодушно? А у народа сердце сочится кровью! А у народа душа горит лютой ненавистью к врагу. Что ж мы, товарищи писатели?
Чего ждёт, чего требует от нас, журналистов, народ? Правды. Только правды. Нас, военных корреспондентов, судьба поставила свидетелями и участниками великой битвы. Мы многое видим. Мы многое знаем. И мы - люди. И у нас при виде немецких зверств обливается сердце кровью и благородная ненависть неугасимо горит в душе. Отчего же часто пишем мы рыбьими словами, с рыбьим спокойствием и равнодушием?
Как и всякий военный журналист, я много видел людского горя. Я видел костры и виселицы, землю под пеплом, людей без крова, детей, без детства. На это никогда не можешь глядеть спокойно, к этому нельзя привыкнуть. И когда я сижу и пишу об этом, я сам чувствую: жалки мои слова. Не могут они даже в малой степени передать то, что сам же я видел. Не могут косноязычные писания мои передать те чувства, которые во мне самом бурлят при виде кровавых следов немца. Мой язык беден, и талант мал, и мое искусство немощно. И это не даёт мне покоя. Кровь замученных стучит в сердце и заставляет искать и искать такие слова, чтоб, прочитав их, никто, нигде, даже в самом далёком от войны тылу, не смел остаться спокойным.
Народ требует от нас только одного - правды. Великая сила правды! Она рождает ненависть к врагу. Правда обвиняет, уличает и клеймит немца. Правда пригвождает его. Правда - на нашей стороне. Правда - на нашем вооружении.
И мы, военные писатели и журналисты, должны уметь увидеть эту правду, понять её и донести людям.
Мы много, хотя и недостаточно, пишем о немецких зверствах, о расстрелах немцами мирных людей, о крови детей и слезах женщин. И всё это - правда. Страшная правда, страшнее не было на земле ничего.
Но вот в Ворошиловграде я видел семью, где немцы никого из близких не убили и не замучили.
А жить было невозможно. Было невозможно жить под немцем, было невозможно дышать воздухом, отравленным запахом немца. Не убили, но в любую минуту могли убить. Могли ворваться ночью, могли схватить средь бела дня на улице. Могли швырнуть в вагон и угнать в Германию. Могли без вины и суда поставить к стенке; могли расстрелять, а могли и отпустить, посмеявшись над тем, как человек на глазах седеет. Могли - и это было хуже, чем если б уж убили. Над каждым домом в городе чёрной тенью навис и распластался страх.
Законов не было. Суда, права, порядка не было. Были только приказы. Приказы точно устанавливали, каких человеческих прав лишён человек.
И вся жизнь горожанина состояла в том, чтоб спрятаться. Спрятаться от немца, посторониться, когда он шагает по улице, укрыться, когда он входит к тебе в дом, уклониться, когда он тебя ищет. Жить было невозможно.
Мы часто пишем, хотя и недостаточно точно, об ужасах гестаповских застенков. И всё это - правда. Страшная правда, от которой кровь леденеет в жилах.
Но в том же Ворошиловграде жители с ещё большим ужасом рассказывали мне о немецкой бирже труда.
Только немцы умеют мирные слова наполнить ужасом. Только немцы умеют всё превратить в застенок. Застенком, где пытали ребячьи души, была школа. Застенком, где на русских больных немецкие врачи пробовали свои яды, была больница. Застенком были театр, церковь, улица. И самым ужасным застенком была биржа труда.
Сюда никто не приходил по доброй воле. Сюда волокли схваченных в облаве, изловленных на улице, вытащенных из подвалов и погребов людей. Еще час назад у этих людей было жалкое подобие свободы. У них были имя, семья, дом, мечты, надежды. Здесь, на бирже труда, всё было кончено для них. Вместо имени - биржа, вместо дома - вагон с решётками, вместо воли - каторга, вместо семьи - чужбина. Здесь, на бирже, происходило мучительное расставание людей с волей - в судорогах и борьбе. Люди с ужасом отталкивали ярмо от своей шеи. Они кричали о своих правах человека, и их жестоко, до полусмерти избивали.
И когда слушаешь простые, правдивые, бесхитростные рассказы людей о том, как жили они под немцем, как издевались немцы над душой человека, как топтали, калечили детей - понимаешь: страшна смерть на виселице, но жизнь под немцем хуже самой мучительной смерти.
И об этом надо рассказать, - рассказать всем, кто этого не знает, кто не испытал сам, но должен знать, чтоб где-нибудь в Сибири или на Урале, отливая сталь для наших танков, чувствовал: это - возмездие немцам, это наша расплата с ними. И не успокаивался бы, и работал бы яростно, себя не жалея.
Давай же, товарищ по перу и оружию, рассказывать ярче, талантливее и беспощаднее правду о немцах, страшную правду о зверях, которых, во имя гуманности, надо уничтожить.
Пусть душа журналиста, переполненная ненавистью к врагу, подскажет нам огненные слова, слова-бичи, слова-снаряды. Чтоб били они по врагу, чтоб сжигали, испепеляли врага, чтоб, как набат, гремели они. Нельзя, невозможно успокаиваться. Товарищи, пока еще стоит гитлеровская Германия, пока ещё катует над нашими людьми злобный враг, пока ещё топчут нашу родную землю немецкие полчища.
За ненависть - она закаляет воинов!
За ненависть - она несёт гибель врагу // Б.Горбатов.
________________________________________________
И.Эренбург: Писатель на войне* ("Литература и искусство", СССР)
Е.Кригер: Школа мужества* ("Известия", СССР)
И.Бачелис: Николай Тихонов ("Известия", СССР)
К.Симонов: Писатель-боец ("Красная звезда", СССР)**
И.Эренбург: Сила слова || «Правда» №109, 6 мая 1944 года
Н.Тихонов: Певец боевой молодости ("Красная звезда", СССР)
А.Ромм: Писатель-воин || «Литература и искусство» №27, 4 июля 1942 года
«Литература и искусство» №19 (71), 8 мая 1943 года