Константин Симонов. Декабрьские заметки
К.Симонов || « Красная звезда» №286, 5 декабря 1942 года
«Защита отечества есть священный долг каждого гражданина СССР». СТАТЬЯ 133 КОНСТИТУЦИИ СССР.
# Все статьи за 5 декабря 1942 года.
На Центральном фронте
(От специального корреспондента «Красной звезды»)
В нескольких километрах от Химок, в холодном, занесенном снегом поле стоит немецкий танк. Сделанный в Бремене, он прополз длинную дорогу и остановился навеки здесь. Быть может, вообще железный лом нужно использовать, но, пожалуй, все-таки хорошо, что этот танк остался стоять именно там, куда он дошел. Этот танк был ближе всех к Москве. Ближе всех! Может быть, когда кончится война, вокруг него сделают деревянную или каменную ограду, и он будет стоять в качестве зрелища для экскурсантов, он будет памятью о том, как близко подошли немцы к Москве в памятном для России 1941 году.
Когда-нибудь на исторических картах Московская область будет пересечена черной зигзагообразной чертой, обозначающей с юга, с запада и с севера пункты, до которых дошла немецкая армия к 5 декабря прошлого года. Будут восстановлены границы, на многие сотни километров к западу от Москвы будут тянуться просторы свободных русских земель, но эта черная черта будет напоминать о вторжении, о смертельной опасности, которую удалось преодолеть нечеловеческим напряжением воли, ума, сердца, - всего, чем богат русский человек.
Когда едешь сейчас из Москвы к Ржеву, минуя бывшее Волоколамское направление, то первое, что бросается по дороге в глаза, это мертвый город Истра. Он испепелен. Чтобы опять назвать его городом, придется построить его заново с начала и до конца. Так близко были немцы к Москве! Вот здесь они ходили, по этим разоренным улицам, здесь рыли блиндажи и окопы, пытаясь задержаться во что бы то ни стало. Здесь были немцы, - немцы, будь они прокляты! - те самые немцы, из которых сегодня ни один не смеет приблизиться к этой Истре ближе чем на 200 километров.
На запад, через леса, идут тяжелые фронтовые дороги, терпеливо сбитые из бревен, - бревно к бревну, настил к настилу. Именно по этим дорогам, выгрузившись из вагонов на последней станции, бросались в бой год назад резервные дивизии Московского фронта, - люди, которым в самый тяжелый момент Москва доверила свою судьбу. Здесь эти люди сражались, умирали или возвращались ранеными, с потемневшими от усталости, а иногда и бледными от потери крови лицами. Здесь они били и гнали врага.
На дорогах мелькают названия деревень, - тех, которые остались, и тех, которых уже давно нет, а на их месте в этом году выросли только лопух и полынь, - деревень, бывших фронтом и ставших тылом. Вот село Петровское, недалеко от Погорелого Городища, - место ожесточенных августовских боев этого года. Четыре месяца назад здесь шел кровопролитный бой. Сейчас от этого села нужно еще час, и два, и три ехать вперед на машине.
Многострадальная русская земля! Долго ты будешь залечивать свои раны, долго твои сыновья, - плотники, печники, бетонщики, - будут своими золотыми руками воссоздавать разрушенное. И все-таки, несмотря на то, что земля, отбитая у немцев, почти пустынна и печальна в своей наготе, - она особенно дорога сердцу, и особенно неприемлема мысль о том, что эта, такой дорогой ценой отвоеванная земля снова может попасть в руки немцев. Никогда не бывать этому!
★
Вот, наконец, мы на поле боя. Сегодня снеговая дымка рассеялась, и отсюда, с наблюдательного пункта, видны не только свои и немецкие разрывы, - виден весь огромный кровавый горизонт. В нескольких местах перед вечером вспыхивают красные зарева, из-за которых не виден уже давно взошедший месяц. Елки на опушках стоят словно вырезанные, как будто сзади них нарочно подложили красный огненный фон заката.
Холодно. Высоко в морозном небе истребители чертят белые, похожие на перистые облака, следы. В последние дни все время стоит туманная, снежная погода. В редкие часы, когда она проясняется, как сейчас, и наши, и немецкие самолеты мгновенно появляются над полем боя. Вот низко над головами прошли вперед наши штурмовики, над ними быстро прочертили небо прикрывающие их истребители.
А вот и ответ. Стая «Юнкерсов», первоначально зайдя к нам в тыл, подходит оттуда, с востока, к передовым позициям. Самолеты один за другим начинают пикировать. Оглушительный зенитный огонь покрывает все голоса боя. Над головами в воздух взлетает огненная завеса снарядов и трассирующих пуль. Да, это вам, господа немцы, не июнь и не июль прошлого года, когда вы над этими дорогами Западного фронта проходили бреющим полетом и с высоты 15 метров расстреливали беженцев. Это вам не первые дни войны, когда вы хвастали в своих газетах, что чуть ли не давите колесами красную пехоту. Над полем боя стоит стена зенитного огня, и если самолеты все-таки пикируют и сбрасывают бомбы, то прежней безнаказанности нет и в помине. Только здесь, на площади, которую всю видно с одного холма, - только здесь за три дня боев зенитчики закопали в землю 13 немецких самолетов.
В рассказе «Набег» Льва Толстого один офицер говорит, что храбрый тот, который ведет себя как следует. Иначе говоря, поясняет Толстой, храбрый тот, кто боится только того, чего следует бояться, а не того, чего не нужно бояться. Это мудрые слова, и они всегда применимы к нашим воинам. В первые же месяцы войны у нас было много, столько же, сколько и сейчас, смелых и презирающих смерть людей. Я видел командиров, которые, чтобы подбодрить других, стояли во весь рост под бомбежкой, когда все кругом старались прижаться к земле. Я видел людей, которые один-на-один выходили с гранатой против танков. Все это было у нас с самого начала. Но храбрость, та спокойная храбрость, о которой говорит Толстой, она, как массовое явление, родилась лишь в испытаниях войны. Вести себя на войне как следует, - это значит при первой возможности вырыть себе ямку, щель, окопчик, ибо ты знаешь, что немцы будут бомбить, а вырыв такой окопчик, - спокойно лежать в нем во время бомбежки и делать свое дело, не страшась немецких бомб.
Храбрость тесно связана с искусством вести войну. Искусство вырыть окоп так, чтобы даже наехавший на тебя танк не мог ничего с тобой сделать, искусство бронебойщика, уверенного, что с 200-100 метров он подожжет танк, искусство командира, который сзади своей передовой линии создал противотанковые узлы с сидящими в засаде бронебойщиками и артиллеристами, - все это, сложенное вместе, и создает ту массовую храбрость, которая родилась в нашей армии, храбрость опытных воинов, знающих возможности вражеского оружия и силу своего.
Ни для кого не секрет, какой страшной была лавина обрушившейся на нас немецкой техники. Эта техника остается грозной и сейчас, и было бы, конечно, наивно думать, что страх человека, на которого прет танк, может когда-нибудь исчезнуть. Но в душе человека, на которого надвигается смертельная опасность, всегда есть два чувства по отношению к ней: бежать, уйти от этой смерти или самому убить ее. И вот в этих двух чувствах, которые всегда борются между собой в душе солдата, в сочетании этих двух чувств с каждым месяцем войны все больше преобладает второе - самому убить эту смерть. Это и есть массовая храбрость - храбрость закаленной в боях армии.
Мы заходим на наблюдательный пункт генерала Мухина в тот момент, когда ему сообщают, что к соседней деревне, которую недавно заняли наши, подходят 24 немецких танка: один подбит, а остальные движутся. Выслушав это сообщение, командир спокойно приказывает вести огонь по танкам всей наличной артиллерией, отдает несколько дополнительных приказаний об артиллерийской поддержке. Вот и все. В следующую минуту он переходит к другому вопросу. А ведь если бы впереди наблюдательного пункта не было маленькой возвышенности, то подходящие немецкие танки можно было бы видеть простым глазом.
Спокойствие командира дивизии - это не показное спокойствие человека, который только хочет вселить мужество в сердца подчиненных, а внутреннее спокойствие человека, уверенного, что возникшая опасность будет пресечена. Я убежден, что тот же самый командир не был бы таким спокойным пятнадцать месяцев назад при том же самом сообщении о надвигающихся танках. Может быть, он имел бы тот же спокойный вид, но внутренне он не был бы спокоен. И я совсем не хочу сказать, что тогда он был менее храбр, чем сейчас. Нет, тогда он был столь же храбр, но у него не было той уверенности, которая есть сейчас, в том, что его бойцы не боятся танков, в том, что позади его полков есть противотанковые районы, в том, что все оружие, которое можно использовать против танков, будет использовано так, как это нужно и должно.
★
Дивизия в эти дни прорвала укрепленный немецкий район.
22 ноября вечером, так же как и во всех уголках России, в штабе дивизии записали сообщение Советского Информбюро о наступлении наших войск под Сталинградом. Всю ночь в штабе работали машинистки и переписчики, и 23-го утром в батальонах и ротах уже был прочитан текст сообщения. Где можно было, провели митинги, где нельзя, - собрались группами в окопах, в блиндажах, в ходах сообщения. Переговаривались, обменивались мыслями.
Дивизия тоже готовилась к наступлению. Люди здесь так же мечтали опрокинуть немцев и готовились к этому. И хотя точного приказа о дне наступления еще не было, но ощущение чего-то большого и торжественного, которое всегда бывает перед наступлением, - это ощущение было у всех. Люди чувствовали, что от них ждут чего-то большого. Известие о Сталинграде пришло к ним, как вдохновение. Нетерпение охватило их.
Когда войска долго стоят на месте, занимая оборону, то всегда невольно в какой-то степени начинается быт войны, привычка к относительной безопасности. Перед наступлением командиру и его бойцам приходится преодолевать в себе эту инерцию, это чувство относительной безопасности. Как бы ни было хорошо организовано наступление, как бы хорошо ни подавила артиллерия огневые точки немцев, - все равно последние двести-сто метров придется итти открытой грудью на пулеметы. Человек, готовый итти в наступление, знает, что через час-другой, когда кончится эта грозная артиллерийская канонада и он пойдет вперед, - все может случиться. Если говорить о высоком моральном духе бойцов, то это вовсе не значит, что они стараются забыть о грозящей смертельной опасности. Нет, они помнят о ней и все-таки идут. И если бы им представилась возможность выбора между спокойным сидением в обороне и наступлением, они бы всегда выбрали наступление.
В этом секрет солдатской русской души, секрет воспитания армии. Когда наш солдат видит карту своей родины, значительная часть которой сейчас отторжена, он никогда, ни при каких обстоятельствах, в самые тяжелые дни - в дни отступлений, - не может помириться с тем, что так и будет. Когда он отступает, он говорит, что это только пока; когда он сидит в обороне, он знает, что это только пока; когда он наступает и отбивает у немцев одну деревню, он говорит себе: пока одну, потом следующую. И он готов пожертвовать жизнью для того, чтобы взять эту следующую деревню. Армия, которая сохранила, воспитала и укрепила в себе такой дух в дни небывалых испытаний, - такая армия победит!
Когда в окопах читали сообщение о Сталинграде, люди говорили, что нам тоже нужно скорее наступать, самый удачный момент пришел. Говорили: «Когда же? Пора». Это были настоящие, большие слова. Говорили: «Будем воевать, как сталинградцы», и, тыча пальцем в старенькую карту Европейской России, висевшую в блиндажике, добавляли: «Нам здесь ближе всего до границы».
Утро было серое, туманное. Еще с ночи началась метель, по силе переходящая в буран. Ровно в 7.40 утра артиллерия начала бить по немецким позициям. Со звуком, похожим на звук воды, выливающейся из узкого горлышка бутылки, летели через головы бойцов снаряды гаубиц. Било сразу несколько артиллерийских полков. Сплошная стена черного дыма окутывала немецкий берег реки. Косой белой сеткой на фоне этого дыма летели хлопья снега. Артиллерия била один час сорок минут. Грохот ее был оглушительным, и люди, готовые к броску в атаку, знали, что сейчас делается все возможное, чтобы они встретили на своем пути как можно меньше живых немецких пулеметов, чтобы они с наименьшими потерями прошли эти тяжелые последние двести метров и вскарабкались на обрывистый немецкий берег.
Артиллерия еще продолжала бить, когда под прикрытием ее огня танки и пехота подошли к подножью обрыва. Они подошли максимально близко, - так близко, как только можно было их подвести, не прекращая огня артиллерии. Потом огонь оборвался, и пехотинцы оказались один-на-один с немцами. По крутым, обледенелым, минированным склонам они полезли вверх. Оставшиеся пулеметы поливали их сверху огнем, минометы осыпали минами. И все-таки через двадцать минут бойцы майора Лунегова ворвались в немецкие траншеи. Они вышли наверх, на равнину, и наступление покатилось дальше к видневшимся на горизонте полусожженным деревням, к синеватым холмам второй линии немецкой обороны.
Весь день, всю ночь и весь следующий день продолжалась метель. Крупными хлопьями снега заносило немецкие самоходные пушки, автомашины, пулеметы. По обочинам дорог торчало занесенное снегом, изуродованное, теперь бессильное оружие. Танки проходили по валявшимся на дорогах немецким трупам. Зрелище раздавленного человеческого тела само по себе не представляет ничего веселого, но здесь, на поле боя, раздавленный танком немец - это всего-навсего еще один мертвый немец. И может быть даже хорошо, что трупы врагов валяются в первые дни наступления по обочинам дорог, в траншеях, на поле - там, где их застигла смерть, и двигающиеся вперед подкрепления проходят мимо них и считают: еще один, еще два, еще один. Так и надо! Да, мы здесь их убили. Здесь, на узком куске земли, между берегом и брошенной деревней немецкая армия сократилась еще на 500 человек. Еще пятьсот немцев превратились на нашей земле в мертвых обледеневших кукол.
Наступление продолжается. Сегодня немцы несколько раз на участке этой дивизии бросались в контратаки. Они подтянули сюда танки, самоходные пушки, привезли из тыла подкрепления. По всему горизонту идет жестокий бой, и хотя солнце уже закатывается, но нет никаких признаков того, чтобы бой начал затихать к ночи.
★
Война жестока, и в ее огне быстро закаляются люди, становятся людьми большой смелости, большого сердца, большого ума. Полгода назад в дивизии, которая сейчас дерется южнее Ржева, приняли в кандидаты партии санитара Губу, сорокапятилетнего колхозника, бесстрашного человека, вынесшего с поля боя уже тогда около ста раненых. Оставшись вдвоем с Губой, комиссар спросил его, написал ли он жене о том, что его приняли в партию.
- Это кому, Аксинье-то? - сказал Губа. - Нет.
- Почему нет? - спросил комиссар.
- Нет, - снова повторил Губа и застенчиво улыбнулся своим мыслям.
- Но почему же все-таки нет?
- Нельзя, смеяться будет.
- Почему смеяться? - удивился комиссар.
- А как же? Скажет: «Что же ты, старый хрыч, жил, жил на свете сорок пять годов и вдруг додумался».
Губу смущала неожиданная перемена в его характере, в том, как он чувствовал себя на войне. Ему было даже странно самому, насколько он переменился, и ему казалось, что жена его Аксинья не поймет всех перемен, происшедших на войне в его душе, и будет смеяться. Комиссар все-таки уговорил тогда Губу написать письмо жене. Он приписал в этом письме от себя, что Губа вынес с поля боя сто раненых и что у него на груди сейчас два ордена Красной Звезды. И в далекой деревне жена поняла все происшедшее с ее мужем. Она тоже чувствовала там войну, тоже жила войной, в ее душе тоже многое произошло. Она ответила ему теплым, горделивым письмом, которое Губа несколько раз удивленно перечитал. Жена переменилась так же как и он, так же выросла: она понимала все его мысли, все его поступки, и ей они не казались ни странными, ни смешными.
Губа стал санинструктором, стал членом партии. Немолодой колхозник, пришедший на войну со своими привычками, слабостями и предубеждениями, стал опытным и талантливым солдатом. Все душевные силы, таившиеся в нем, напряглись и позволили ему совершить то, что он никогда, даже в самых смелых мыслях, не предполагал для себя возможным.
В облике такого человека, как Губа, как и в облике сотен тысяч подобных ему бойцов великой армии, заложен символ той силы, которая, несмотря на потери и небывалые страдания, с каждым днем этой кровавой войны все-таки растет, упрямая и несгибаемая. // Константин Симонов.
___________________________________________
К.Симонов: Июнь-декабрь* ("Красная звезда", СССР)**
К.Симонов: В лапах у фашистского зверя ("Красная звезда", СССР)
*****************************************************************************************************************
СТОЛИЦА ОТМЕЧАЕТ ГОДОВЩИНУ РАЗГРОМА НЕМЕЦКИХ ВОЙСК ПОД МОСКВОЙ
6 декабря трудящиеся Москвы и Московской области отмечают годовщину начала разгрома Красной Армией немецких полчищ на подступах к столице.
Вчера в парткабинете МК и МГК ВКП(б) член-корреспондент Академии наук СССР профессор Минц сделал доклад «Разгром немецких войск под Москвой в 1941 году» для пропагандистов и лекторов городского и районных комитетов партии. Доклады и беседы на эту тему будут проведены на всех предприятиях, в учреждениях и высших учебных заведениях столицы, в колхозах и городах Московской области.
You can watch this video on www.livejournal.com
В воскресенье в помещении парткабинета МК и МГК ВКП(б) открывается выставка, посвященная историческим декабрьским дням 1941 года, когда Красная Армия нанесла у ворот столицы мощный удар по немецко-фашистским захватчикам. (ТАСС).
*****************************************************************************************************************
ОЛЬГА
Ленинградской девушке-снайперу Ольге Маккавейской
Тебя я вижу золотистую
В неясной дали полевой
Не под платочком, под батистовым,
А под пилоткой боевой!
Тебя с винтовкою-подружкою
Я вижу - глаз не отведу -
Всю с развеселыми веснушками,
Идущей в воинском ряду!
Давно ль по жердочке-колодинке
Ты пробегала до ручья,
Давно ль ходила ты в коротеньком,
Сама от счастья не своя!
Давно ль запевки колыбельные
Все до одной распела мать.
Теперь за сосны корабельные
Ты прибежала воевать!
За жизнь простую и отрадную,
За золотой огонь души,
За это озеро прохладное,
За камыши, за камыши;
Чтобы по жердочке-колодинке,
Из всех дорог избрав ее,
Бежало в синеньком, коротеньком
Все детство ясное твое;
Бежало с милыми косичками
По тропке взапуски домой
С травою, с ландышами, с птичками,
Иль со снежинками зимой.
За это ты потом, с полянами,
Передавая гнев векам,
Глаза пустые, оловянные
Застеклянила трем врагам!
И вновь с винтовкою-подружкою
Ты в боевом идешь ряду,
Вся с развеселыми веснушками,
Увижу - глаз не отведу!
Александр ПРОКОФЬЕВ.
________________________________________________
Н.Тихонов: Сила России || «Известия» №201, 27 августа 1942 года
Е.Кригер: Русский бой* || «Известия» №35, 12 февраля 1943 года
А.Толстой: Русский и немец || «Красная звезда» №261, 5 ноября 1942 года
И.Эренбург: Говорят судьи || «Красная звезда» №262, 3 ноября 1944 года
В.Гроссман: Направление главного удара || «Красная звезда» №277, 25 ноября 1942 года
Газета «Красная Звезда» №286 (5350), 5 декабря 1942 года