Честь рода
А.Софронов || « Известия» №142, 18 июня 1943 года
СЕГОДНЯ В ГАЗЕТЕ: В Народном Комиссариате Обороны. (1 стр.). Указы Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями начальствующего и вольнонаёмного состава Военно-Воздушных Сил Красной Армии. (1-2 стр.). Опровержение ТАСС. (2 стр.). Итоги Всесоюзного социалистического соревнования за май 1943 г.: В ВЦСПС и Наркомугле СССР; В ВЦСПС и Наркомпищепроме СССР. (2 стр.). Налёт нашей авиации на аэродромы противника. (3 стр.). Великий русский писатель. К 7-й годовщине со дня смерти А.М.Горького. (2 стр.). A.Софронов. Честь рода. (3 стр.). И.Синягин. Сахарная свёкла на Востоке и Севере страны. (3 стр.). B.Хлопин. Изучение радиоактивности и радиохимии. (4 стр.). В.Линецкий. Морские миражи Деница. (4 стр.). Боевые операции авиации союзников. (4 стр.). Закрытие турецко-сирийской границы. (4 стр.). Угрозы гитлеровских главарей по адресу интеллигенции. (4 стр.).
# Все статьи за 18 июня 1943 года.
Мучительно тяжким было возвращение Павла Захарова в свой родной шахтёрский посёлок «Красный луч». Всего полгода шахта и посёлок были в руках немцев. Всего шесть месяцев немцы ходили по земле, в которой лежали тяжёлые залежи каменного угля, пласт на пласте, первосортный антрацит. Всего полгода! Сто восемьдесят дней и ночей - одна беспросветная ночь. Павел Захаров не участвовал в бою за свой посёлок. Через две недели после того, как «Красный луч» был отбит у немцев, Павел вошёл в посёлок с запасной частью, в которой он находился после выхода из госпиталя.
Было раннее утро. Тишина стояла в посёлке такая, что от тягостного предчувствия у Павла сжалось сердце. Всю ночь он с товарищами ехал на открытом грузовике и ни разу не задремал, всё гадал, - застанет ли он в живых Женю, жену свою, детишек своих, десятилетних близнецов - Петьку и Шурика и трёхлетнюю дочку Нюрочку, отца, старуху-мать и, наконец, брата Андрея, который не был призван в армию по болезни глаза. Небольшая семья была у Павла Захарова. У других шахтеров семьи были большие - с тётками, с дядьками, тёщами, племянницами, а у него было всего восемь человек, и все они жили в одном просторном домике, крытом этернитовой крышей, с жёлтым балкончиком, с диким виноградом, вьющимся с крыши к самой земле. Таких домиков в посёлке было много, несколько улиц; и все они расходились, как лучи, от просторной площади, на которой стоял светлосерый двухэтажный Дворец культуры, а перед ним - памятник Владимиру Ильичу.
Теперь Дворца культуры не было. Ещё издали с борта грузовика он увидел обвалившийся задний фасад дворца. Присмотревшись в утреннем тумане, он увидел, что многие из похожих друг на друга домиков полуразрушены, стоят с развороченными крышами, с окнами, заткнутыми подушками и забитыми досками.
На повороте в свой переулок Павел Захаров столкнулся с женщиной, нёсшей два ведра на коромысле. Она прошла мимо, не взглянув на него, закутанная в тёмную бесцветную тряпку. Павел обернулся. В усталой, слегка качающейся походке он почувствовал что-то знакомое. Почти задыхаясь, он крикнул:
- Женя! Женя!
Женщина медленно оглянулась и, как слепая, пошла к нему навстречу. Не дойдя до Павла, она вскрикнула и, сбросив коромысло с плеч, бросилась к нему:
- Паша! - причитала она, целуя и плача и гладя лицо мужа худыми, жёлтыми пальцами. Потом она как-то сразу отпрянула от него и закричала на всю улицу:
- Паша! Детей... Детей нет! Никого нет! Паша! Что ж ты молчишь?!
Он действительно молчал. Он смотрел на худое, восковое, с синими жилками лицо жены и молчал. О каких детях говорила она? О его детях? О сыновьях и дочери? Но ведь он думал, что это могло случиться. Думал и отгонял от себя эти мысли, - может, его родные, его дети останутся живы. Может, беда минует порог его дома. Два сына и дочь Нюрочка... Он поднял с земли вёдра и передал их в руки жены.
- Идём домой.
Неся коромысло в одной руке и гремя пустыми вёдрами в другой, Женя пошла за мужем.
...Теперь он знал всё. Детей у него, Павла Захарова, больше не было. Не было шустрого, с упрямым подбородком Петра, не было робкого, застенчивого Шурика, не было Нюрочки. Они не умерли от голода, - от голода умерла старуха-мать, она всё своё последнее отдавала Нюрочке, ей было, старухе, 62 года, а Нюрочке - три. Они не умерли от болезней, от дизентерии, холеры, сыпного тифа, бродивших из дома в дом в посёлке, - они были шахтёрскими детьми, жизнестойкими крепышами.
Свинец оборвал жизнь Петра и Шурика, яд - жизнь Нюрочки. Немецкий свинец. Немецкий яд.
Фронт был далеко. Немцы чувствовали себя в посёлке хозяевами. Посёлок был расположен вблизи шоссейной дороги. Немецкие обозы и автоколонны часто останавливались на ночёвки и днёвки. И вот однажды было обнаружено, что несколько автомашин выведено из строя: камеры были проколоты, в моторы насыпан песок с угольной пылью, бензин выпущен на землю... Около машин немецкий часовой ухватил за руку двенадцатилетнего Ванюшку, сына известного на шахте врубмашиниста Лапина. Ванюшка всё принял на себя. О чём бы его ни спрашивали, как ни пытали, он только шептал:
- Это сделал я... я! Я один!
Его расстреляли.
А на следующий день по домам посёлка ходили немецкие солдаты и полицейские и вытаскивали русских ребятишек - мальчиков и девочек. Отгородившись автоматами от толпы рыдающих и стонущих матерей и стариков, немцы погнали детишек на стадион. Там всех детей немцы расстреляли. Совсем маленьким они смазывали губы каким-то сильнодействующим ядом. Перед казнью немецкий офицер прокричал несколько слов:
- Ви есть руссиш киндер... Ви есть враг германски государств. Мы будем уничтожайт каждый руссиш род.
Затем он два раза выстрелил из пистолета, и два мальчугана упали к его ногам. Потом началось страшное...
Всё это узнал Павел от скупо плачущей жены. Слёз у нее уже не было. Павел спросил:
- А могилка где?
- В братской они похоронены, с бойцами вместе... На площади, где памятник был…
Накинув шинель, Павел вышел из дома. Почти бегом добежал он до могилы и остановился. На деревянном обелиске было написано много фамилий и имён. В конце одного столбика он увидел и свою фамилию: Захаров.
Затуманенными глазами он прочёл:
Захаров Пётр - 10 лет.
Захаров Александр - 10 лет.
Захарова Анна - 3 лет.
Он поднял глаза:
Свиридов Илья - 12 лет.
Свиридова Софья - 2 лет.
Свиридов Георгий - 8 месяцев.
И ещё, и ещё, фамилии и имена. Многих он знал из них, с отцами многих из них дружил, вместе спускался в забой, в праздничные дни ходил с гармошкой по посёлку...
Русские дети лежали в могиле. Вместе с ними лежали бойцы и командиры:
Младший лейтенант Алексеев Борис.
Старший лейтенант Безменов Владимир.
Гвардии сержант Кучерявов Иван.
Красноармеец Поляков Пётр...
И вдруг Павел вспомнил переданные женой слова немецкого офицера: «Мы будем уничтожайт каждый руссиш род...»!
Павел вытер глаза. Подожди, подожди... Каждый русский род? Это значит, всю его семью? Его детей? Но детей всех уже уничтожили. Это - чтобы кончился потомственный русский род шахтёров Захаровых, чтобы кончился род Свиридовых, род Лапиных, род Безменовых?! Каждый русский род! Сволочь немецкая! Павел заскрипел зубами. Род Захаровых! Но его род стоит на русской земле много десятилетий, крепко корнями своими уходит глубоко в смоленские леса, в которых в Отечественную войну 1812 года бил наполеоновскую армию отряд партизан под командованием крепостного крестьянина Захара. Все партизаны из этого отряда после войны стали Захаровыми.
С той поры, от той Отечественной войны идёт род Захаровых, а истоки его уходят ещё дальше. И этот род немцы хотят истребить?
Павел вспомнил своего отца, который пришёл с войны 1914-1918 гг. с двумя Георгиями и, показывая их сыну, говорил:
- Солдатский крест - высокая награда. Германец - хитрая вражина, его победить - не раз плюнуть. Но против русского германец не устоит; ряжка у него здорова́, глаза здоровы, пузо здорово́, а кишка тонка. Из-за той кишки немец против русского, что медный болван против человека: звону много, грому тово больше, а стойкость сомнительная...
Всё это было давно. Павел смутно помнил это время. Теперь он сам был в солдатской шинели и на гимнастёрке у него была привинчена солдатская медаль «За отвагу». Был он десять лет отцом семейства, и вот нет у него детей. Всё лежит под землей - его кровь, его сердце, его думы, его счастье, - всё лежит убитое немцами. И только два чувства сохранились, жгли калёным железом его душу - ненависть и жажда мести.
Павел опустился на колени и поцеловал могильный холм. Будто из опрокинутой чаши, хлынули на землю из глаз соленые слёзы. Павел застонал, поднялся и рукавом шинели вытер глаза. Он был один возле могилы. Никого не было на площади. Жители посёлка, шахтёрские жены, бойцы - его товарищи не подходили к нему. Пусть человек побудет наедине со своим горем, взглянет в его бездонные глаза. Пусть мужчина, солдат, поплачет один...
Но Павел уже не плакал. Надев ушанку, он шел от братской могилы мимо искалеченных, побитых домов. Его дом был цел. Дети были мертвы, а дом стоял не тронутый ни снарядами, ни гранатами, ни бомбами. Павел толкнул дверь. Отец, жена, брат Андрей смотрели на него выжидающе, молча. Жена спросила:
- Видел?
Она хотела подойти к нему, но он отстранил её рукой:
- Подожди, Женя, подожди.
Он сел к столу, снял ушанку, провёл несколько раз ладонью по стриженой голове. Потом поднял воспалённые от слёз и бессонницы глаза и спросил жену:
- Так ты говоришь, что он сказал: «Будем уничтожать каждый русский род»?
Жена поняла Павла:
- Да, он так кричал, а потом начал стрелять...
- Та-а-ак! - Павел поднялся от стола и посмотрел на отца, на брата, на жену. - Как же мы теперь будем жить? Неужели наш шахтёрский род Захаровых должен погибнуть?
Отец поднялся с лавки. Он был стар. Шестьдесят пять лет ходил он по земле.
- Паша, сын, я ухожу из дому...
- Куда, отец?
- Я сговорился... Дороги строить меня берут, Паша. В солдаты не берут, в дорожники сгодился. Я не буду в хате сидеть, я - Захаров.
Павел посмотрел на брата.
- Я ухожу, Паша... Я не могу здесь находиться, меня берут в миномётчики. Я сумею, ты не бойся.
- А я и не боюсь. Спасибо, брат. - Павел обернулся к жене: - Перемучайся, Женя, перекричи, переплачь... Одна останешься в доме, одна из всей семьи.
Жена отрицательно покачала головой.
- Нет, Паша, я не останусь... Невмоготу. Не могу я ходить спокойная по земле - подошвы горят. Воду пить не могу, - горькая она мне кажется; на небо взглянуть не могу, - чёрные тучи вижу, гром слышу. Уйду я с тобой. Попроси командира, об’ясни, не откажет он...
Так они сидели в осиротевшем доме до утра, четыре взрослых человека, и вспоминали трёх малых детей и старуху-мать. И не плакали взрослые люди, потому что война приучила беречь слёзы.
А утром ушёл Павел Захаров к командиру и узнал о том, что его часть отправляется на передовые позиции. Всё рассказал Павел командиру, всё, вплоть до того, как Нюрочка молоко из соски сосала, как глаза щурила, когда солнышко сквозь занавеску в комнату пробиралось. И разрешил командир Евгении Захаровой стать бойцом Красной Армии.
И ещё раз Захаровы собрались в своём доме. Обменялись адресами. И у всех оказались адресами полевые почты. Перед прощанием говорил старый Иван Захаров:
- Уходим мы сейчас на войну всем семейством, всем нашим родом честным шахтёрским. Павел Захаров уже воевал, медаль своею кровью заработал. Андрей, ничего что кривой, тоже не посрамит семейство, и никто ни в посёлке, ни на улице, ни на всей шахте не скажет, что Захаровы сплошали, что простили немцам кровь своих детей родных, кровь русских людей. Никто не скажет этого, потому что всё семейство воюет с немцами...
- Не одни Захаровы, отец, - сказал Павел и перечислил много шахтёрских фамилий из посёлка, что ушли на войну целыми семьями. Были здесь и семья Василия Шибанкова, и Филиппа Рудкина, и Дмитрия Пескова, и Владимира Грецкова, и многих других.
- Не мы первые, не мы последние, - сказал Иван Захаров.
Затем все присели и замолчали - перед прощанием, перед разлукой.
Первым ушёл Павел Захаров с женой, потом Андрей пожал отцу руку, обнял его и поцеловал. Иван Захаров стоял в калитке, а когда все скрылись, взял заготовленные доски, гвозди, молоток и начал забивать - крест-накрест - окна и двери. Потом перекрестил порог и снял шапку. Кинув за плечо старый выцветший вещевой мешок, он пошёл вдоль улицы, кланяясь окликавшим его жёнам и матерям шахтёров...
★
Не часто Павел Захаров и жена его Евгения Захарова получают письма от отца и брата. Видимо, далеко разбросала их война друг от друга. Видимо, за много сотен километров находятся друг от друга их полевые почты. Но, как бы ни были редки эти весточки, каждая приносит радость измученной душе Павла. Андрей воюет хорошо. Он пишет: «Род Захаровых и на нашем фронте в чести, в почёте. Миномёт мой бьёт без промаха...».
Мало разборчивым почерком отец сообщает о том, что дороги, которые он строит сообща с другими дорожными мастерами, вызывают одобрение шоферов и начальства. Отец всё надеется увидеть на своей дороге в часы наступления сыновей Павла и Андрея, - пусть сами одобрят работу старика Захарова.
Не так часто Павел видится с женой. Она стала снайпером. Двенадцать немцев уже на её счету. «Это мало, это ещё очень мало», - говорит она.
Павел стал разведчиком. Много раз он побывал в тылу у немцев. Сам убил до трёх десятков фашистов. А сколько уничтожено после его разведок артиллерией? Разве точно сосчитаешь?
Всё это родовой счёт мести семьи Захаровых. За своих детей. За свою мать. За свою землю.
Нет, не уничтожить немцам русской семьи Захаровых. Издалека ведёт она своё начало. Всем семейством, всем родом встали они на защиту родины. И каждая воинская победа Павла, Андрея, Евгении Захаровых, каждый трудовой подвиг их отца Ивана Захарова - это честь их русского рода. // А.Софронов.
______________________________________
Бр.Тур: Золотые руки* ("Известия", СССР)
В.Антонов: Пуля найдет* ("Известия", СССР)
Ю.Нагибин: Солдатская душа* ("Красная звезда", СССР)
А.Платонов: Труженик войны* ("Красная звезда", СССР)
П.Трояновский: Солдатское счастье* ("Красная звезда", СССР)
Газета «Известия» №142 (8135), 18 июня 1943 года