В.Ильенков. Последняя просьба
В.Ильенков || « Красная звезда» №77, 2 апреля 1943 года
СЕГОДНЯ В НОМЕРЕ: Присвоение воинских званий высшему начальствующему составу Красной Армии (1 стр.). Указы Президиума Верховного Совета СССР (1-2 стр.). Письма товарищу Сталину и ответные телеграммы товарища Сталина (2 стр.). Подполковник А.Шныркевич. - Закрепление местности в бою (2 стр.). Полковник Н.Кружков. - Командир и ад'ютант (3 стр.). Майор Г.Василовский. - Бомбардировщики в бою с истребителями (3 стр.). Информация с фронтов Отечественной войны (3 стр.). В.Ильенков. - Последняя просьба. Рассказ (4 стр.). Наступление войск союзников в Тунисе (4 стр.). Созыв конференции об'единенных наций по послевоенным продовольственным вопросам (4 стр.)..
# Все статьи за 2 апреля 1943 года.
РАССКАЗ
Немцы вошли в город под вечер. Марья Петровна, услышав выстрелы и чужие голоса, поспешно закрыла дверь на задвижку и на цепочку, как это делала она всегда на ночь, опасаясь воров. Белый с желтыми заплатками Флокс возбужденно лаял и метался по комнате, и Марья Петровна втолкнула его в темный чуланчик, к Рите.
Еще накануне, продумывая план обороны своего маленького мирка, Марья Петровна решила, что лучше всего поместить Риту в темный чуланчик и заставить дверь платяным шкафом. Но шкаф она не смогла передвинуть своими силами, - пришлось обратиться за помощью к старику-квартиранту Владимиру Ивановичу. Вдвоем кое-как они передвинули шкаф, и Марья Петровна облегченно вздохнула, а старик, скорбно улыбнувшись, молча махнул рукой. И в этом жесте была такая безнадежность, что Марья Петровна вдруг почувствовала внезапную слабость во всем теле и бессильно опустилась на стул.
Так просидела она всю ночь, не сомкнув глаз, прислушиваясь к шуму и крикам на улице и замирая каждый раз, когда голоса приближались к домику. Немцы могут найти в редакции списки сотрудников с адресами, и тогда придут за машинисткой Ритой. Марья Петровна скажет, что Рита уехала вместе с редакцией, что она была беспартийная…
Медленный осенний рассвет проступил в окнах. На противоположной стороне улицы угрюмо темнел домик сестры Натальи. Счастливая! Она во-время уехала, бросив и домик, и большой сад. Марья Петровна вспомнила, что нужно пойти за водой. Взяла железное ведро и вышла на крыльцо.
На ступеньках сидел человек, низко опустив голову, в белокурых волосах его торчали соломинки, а гимнастерка на правом плече была разорвана, окровавлена, и среди темнокрасных лохмотьев торчало что-то белое. Марья Петровна догадалась, что это один из тех, кто не успел уйти, защищая город до последнего патрона.
Каждую минуту на улице могли появиться немцы. Они увидят раненого на крыльце и тогда начнут допрашивать: что это за человек и почему он сидит здесь. Они обыщут дом и найдут Риту… И Марья Петровна, удивляясь своей жестокости, сказала:
- Ради бога, уходите отсюда… Уходите поскорей!
Раненый не поднял головы, не шевельнулся.
- Я не могу дальше итти, - произнес он тихим, безучастным голосом.
«Что же это… Куда же я его гоню? - покаянно подумала Марья Петровна. - Его надо перевязать… Спрятать куда-нибудь..» Она растерянно оглянулась, в глаза бросился угрюмый домик Натальи со слепыми, забитыми фанерой окнами.
- Вставайте, пойдемте туда… через дорогу, - торопливо сказала Марья Петровна, поднимая раненого.
Он обнял ее за шею, приподнялся и, наваливаясь всем тяжелым от слабости телом, пошел, едва передвигая ноги.
Марья Петровна разостлала на досках кровати свой старенький полушубок, уложила раненого.
- Доктора бы надо тебе, - вслух подумала она, - но все врачи покинули город, остался лишь фельдшер Фомич, пьяница и грубиян.
Не зная, как же помочь раненому, Марья Петровна расспрашивала его: откуда он, как зовут, как остался в городе. Раненый отвечал отрывисто, западающим от слабости голосом.
Звали его Василием, а на фронт он приехал из Башкирии, где осталась мать и две маленьких сестренки. Ранили его еще вчера, и он всю ночь пролежал в огороде, среди гряд.
- Крови потерял много… Ключицу мне перешибло и легкие порвало…
Марья Петровна только теперь увидела среди окровавленных лохмотьев белую, живую человеческую кость. Она побежала домой, достала из комода чистую простыню, разорвала ее на полосы, захватила пару белья покойного мужа, пузырек с иодом, подушку, одеяло и, возвратившись в домик, принялась перевязывать Василия.
Ей никогда не приходилось иметь дело с такими серьезными ранами. Дрожащими от жалости и боли руками она накладывала белые полосы на плечо Василия, но они тотчас же пропитывались кровью, и под повязкой что-то хлюпало и бурлило, как закипающая вода. Василий лежал с закрытыми глазами, с тем выражением покоя и надежды, какое бывает даже у безнадежных раненых, когда они чувствуют на своем теле чьи-то теплые руки.
Марья Петровна уже не думала о Рите, - вернее, мысль о ней потускнела в заботах о раненом. Всем своим существом она ощущала его страдания и удивлялась терпению, с каким он переносил боль, и ей было приятно видеть его в свежем белье, умытого, умиротворенного ее любовью.
Но когда она собралась уходить, Василий вдруг открыл глаза и окрепшим голосом сказал:
- Этой ночью помру… А ты напиши домой… про всё. И еще прошу… похорони меня по-хорошему…
И в этих словах было такое страшное сознание своей обреченности, что Марья Петровна расплакалась.
- Всё… всё исполню, - прошептала она сквозь слезы.
- Поцелуй меня, - сказал Василий, и Марья Петровна порывисто прильнула губами к горячей его щеке.
Он снова закрыл глаза, как бы засыпая. Марья Петровна постояла, вытерла слезы и на цыпочках вышла из домика, погруженного в напряженную тишину.
Всю ночь за окнами завывал ветер, а Марья Петровна сидела с широко раскрытыми, удивленными глазами и думала о человеке, умиравшем в одиночестве, в полном и ясном сознании неотвратимости смерти, и только теперь она поняла всю жестокость войны и ощутила всю глубину страдания, на которые обречены тысячи людей, сражающихся за города и сёла, где у них нет ни родных, ни знакомых, отдающих свою жизнь за людей, которых они никогда не видели, и порой даже лишенных возможности умереть по-хорошему… И ей было стыдно вспомнить о своих страхах, о тревоге за Риту и о том, как она перетаскивала шкаф, надеясь отгородиться им от беды, и как, увидев на крыльце Василия, просила его уйти… Такими ничтожными показались ей все свои мысли и чувства рядом с величием того, что совершалось в домике через дорогу, и вся жизнь ее в этом городе - жизнь портнихи, ограниченная домашними маленькими заботами, радостями и огорчениями, представлялась ей неправильной - убогой и жалкой.
Когда Марья Петровна снова пришла навестить Василия, он лежал в той же позе спокойно уснувшего человека, только рука была откинута в сторону и пальцы сжаты в кулак, словно умерший стиснул ими что-то бесконечно ему дорогое.
Нужно было исполнить последнюю просьбу умершего. Вчера она казалась такой легкой, что Марья Петровна, не задумываясь, дала обещание. Но, очутившись наедине с покойником, она растерянно подумала: «Нужно получить разрешение немецкого коменданта. В городе ничего не делается без его разрешения… И, как ему об’яснить, откуда взялся этот человек в домике ее сестры, кто он, почему умер?»
Марья Петровна попросила своего квартиранта написать заявление коменданту. Старик хорошо знал немецкий язык и написал, что недавно пришел выпущенный из советской тюрьмы сын сестры Марии Петровны, по дороге был ранен неизвестно кем, умер, и теперь его нужно похоронить по христианскому обряду.
Марья Петровна выслушала заявление, и ей стало горько, что приходится выдавать честного человека за преступника, унижать его достоинство, клеветать на него перед лицом врага. Но, не видя другого выхода, она пошла к коменданту с чувством раздражения против себя. Просителей было много, она простояла в очереди до самого вечера.
- Я хорошо говорю по-русски. Говорите коротко, - промычал комендант, - ему было лень читать длинное послание.
Марья Петровна повторила содержание заявления, - вдвойне мучительней было самой называть Василия преступником против советской власти. Язык не повиновался ей, и комендант, подозрительно взглянув на нее, строго сказал:
- Идите в полицию. Она проверит, что это за человек. Тогда придете ко мне.
По дороге в полицию Марья Петровна узнала, что полицейским назначен зять фельдшера, сидевший в тюрьме за воровство и прозванный в городе Уркой. Итти к нему, значит выдать себя с головой. Марья Петровна ни с чем вернулась домой.
«Что же делать? - с отчаянием подумала она, взглянув на угрюмый домик с заколоченными окнами. - Даже умереть нельзя по-человечески...»
Уже два дня Василий лежал непогребенным, и Марья Петровна расплакалась от сознания бессилия своего перед тупой и злой силой, издевавшейся над ней, от обиды за Василия и горечи, что она не может исполнить его последнюю просьбу.
Похоронить по-хорошему человека - не значит ли это надолго сохранить память о нем в своем сердце, почувствовать тяжесть утраты, оценить ее и понять необходимость ее для продолжения жизни? Не значит ли это делами своими продолжить оборванную жизнь человека, - поступать, как поступал он, думать, как думал он, любить тех, кого любил он, и ненавидеть его врагов?
И когда Марья Петровна подумала так, ей стало ясно, что она не поняла сразу последнюю просьбу Василия, что он не хотел, чтобы она унижалась перед врагами, но в предсмертную минуту, сжав руку в кулак, хотел напомнить ей, что жить надо со злостью в сердце.
Владимир Иванович удивился, когда Марья Петровна попросила его помочь ей водрузить шкаф на старое место. Рита вышла из своего заточения. Флокс, радуясь свободе, рычал и подпрыгивал. Вооружившись железной лопатой, Марья Петровна сказала:
- Нужно выкопать могилу. Вдвоем за ночь управимся. А вы, Владимир Иванович, сделайте гроб. Доски можно снять с сарая, они почти новые…
- Я никогда не делал гробов, Марья Петровна, - робко возразил старик, но Марья Петровна молча положила перед ним молоток, пилу и гвозди.
Могилу копали среди капустных гряд. Земля еще не успела промерзнуть глубоко, и Марья Петровна, чередуясь с Ритой, скоро приготовила могилу. Владимир Иванович сколотил гроб, похожий на ящик.
Самое трудное было впереди: нужно было отнести гроб в домик через дорогу, уложить Василия, пронести на огород. Владимир Иванович страдал одышкой, она перехватила ему дыхание как раз в тот момент, когда они несли гроб через улицу, - пришлось остановиться и ждать, когда старик переведет дыхание. Ветер кружил на мостовой сухие листья, а Марье Петровне казалось, что кто-то крадется в темноте, подсматривая из-за угла.
Утром на огороде все было попрежнему: на опустевших, расплывшихся от осенних дождей грядах торчали кочерыжки, и только одна из гряд была темней и аккуратней других. Пришел Урка, от которого пахло водкой и, оглядев огород, спросил: «Разве теперь весна, что вы делаете гряды?» Марья Петровна ответила:
- К весне надо готовиться с осени.
Урка понял эти слова буквально и похвалил ее за хозяйственность. А Марья Петровна стала готовиться к своей весне. Она написала подробное письмо в Башкирию о том, как умер и где похоронен Василий, и сказала Рите:
- Иди, милая, с этим письмом в урочище Гиблое, где мы с тобой брали в прошлом году клюкву. Там должны быть наши люди и они переправят письмо по адресу.
Она одела Риту в рваненький полушубок, подложив на живот подушку, и Рита, как беременная, медленно пошла из города, опираясь на палочку. Пришел Урка с приказом явиться машинистке Рите в комендатуру.
- Вчера ночью Риту увели немцы, и теперь у меня нет дочери, - твердо сказала Марья Петровна.
В январе, в метельную ночь, кто-то постучал в окно. Марья Петровна впустила в дом человека, завеянного снегом.
- Поклон вам от дочки, Марья Петровна, - сказал он простуженным голосом. - Она жива и здорова, готовит нам обед и печатает на машинке нашу партизанскую газету «Мститель». Письмо ваше мы отправили с самолетом, который прилетал к нам за ранеными. Обрадовались мы, что в городе есть у нас теперь свой человек. Расскажите-ка, Марья Петровна, что делается в городе?
Марья Петровна, рассказывая, ставила самовар, и вода лилась из ведра через край самовара.
…Через несколько дней внезапно исчез Урка. Немцы назначили полицейским фельдшера, но и фельдшер исчез бесследно.
В одну из темных летних ночей взлетела на воздух немецкая комендатура вместе с комендантом, хорошо говорившим по-русски. Всю ночь над городом стояло веселое зарево, видимое даже с урочища Гиблого. А когда взошло солнце, на огородике Марьи Петровны, среди нежной зелени, капусты, моркови и огурцов, таким же веселым пламенем запылали цветущие маки на одной из грядок, - самой маленькой, самой аккуратной, похожей на клумбу. // В.Ильенков.
************************************************************************************************************
ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ. Артиллеристы части майора Т.Панина ведут стрельбу.
Снимок нашего спец. фотокорр. майора С.Лоскутова.
★
«КРАСНОАРМЕЕЦ» №5-6
Вышел из печати литературно-художественный журнал Главного Политического Управления Красной Армии «Красноармеец» №5-6.
В номере напечатаны статьи и очерки: Ем.Ярославского - «Боевой приказ», Валентины Гризодубовой - «Дочери Родины», А.Серафимовича - «Максим Горький», генерал-майора А.Игнатьева - «Секрет победы», Вл.Якубовича - «Норвегия»; рассказы: Виктора Финка - «Иванов», Николая Тихонова - «Девушка на крыше», Ю.Яновского - «Украинка», Вяч.Шишкова - «Дед Андрон»; стихи: А.Жарова - «Мать», Вс.Азарова - «Oтомстим!»; «Малая красноармейская энциклопедия»; продолжение повести Н.Шпанова «Происшествие на «Клариссе» и юморески Як.Быланина «Короткой очередью».
____________________________________________
И.Эренбург: Иудин страх* ("Красная звезда", СССР)
К.Токарев: Непокорённый край ("Красная звезда", СССР)
М.Леснов: В застенках немецких комендантов* ("Красная звезда", СССР)
Н.Шванков: Немецкие коменданты и подкоменданты ("Красная звезда", СССР)
П.Крайнов: Немецкие коменданты грабят Орловскую область ("Красная звезда", СССР)
Газета «Красная Звезда» №77 (5448), 2 апреля 1943 года