И.Эренбург || «
Правда» №93, 9 апреля 1943 года
СЕГОДНЯ В НОМЕРЕ: Предмайское социалистическое соревнование (1 стр.). Итоги Всесоюзного социалистического соревнования за март 1943 года. По Наркомстрою, Наркомату станкостроения и Наркомсредмашу (2 стр.). По-военному проведем сев! М.Невский. - Уроки первых дней (2 стр.). ПАРТИЙНАЯ ЖИЗНЬ: Л.Проскурин. - Мобилизация резервов (2 стр.). К.Смирнов. - Перед навигацией на Верхней Волге (3 стр.). П.Юдин. - Политическая работа на фронте (2 стр.). Л.Коробов. - Удар по коммуникациям врага (3 стр.). А.Исбах. - Воля к жизни (3 стр.). Илья Эренбург. - Судьба Европы (3 стр.). Г.Колмаков.- Три года гитлеровского «нового порядка» в Норвегии (4 стр.). Предложение правительства США об обсуждении вопросов стабилизации валюты. Письмо Моргентау министрам финансов 37 стран. Заявление Моргентау (4 стр.). Новый закон об обязательной воинской повинности в Китае (4 стр.). Наступление войск союзников в Тунисе (4 стр.). Как были взяты Эль-Хамма и Габес (4 стр.). Налёты союзной авиации (4 стр.). К отсрочке поездки де Голля в Алжир (4 стр.). Обсуждение в палате лордов положения в Индии (4 стр.). Поездка турецкой военной миссии в Египет (4 стр.).
# Все статьи за
9 апреля 1943 года.
Недавно мне пришлось побывать в Гжатском районе, освобождённом от немцев. Слово «пустыня» вряд ли может передать то зрелище катаклизма, величайшей катастрофы, которое встаёт перед глазами, как только попадаешь в места, где немцы хозяйничали семнадцать месяцев. Гжатский район был богатым и весёлым. Оттуда шло в Москву молоко балованных швицких коров. Оттуда приезжали в столицу искусные портные и швейки.
Причудливо в нашей стране старое переплеталось с новым. Рядом с древним Казанским собором, рядом с маленькими деревянными домиками в Гжатске высились просторные, пронизанные светом здания-школа, клуб, больница. Были в Гжатске и переулочки с непролазной грязью и подростки, мечтавшие о полете в стратосферу. Теперь вместо города - уродливое нагромождение железных брусков, обгоревшего камня, щебня. Гжатск значится на карте - он значится и в сердцах, но его
больше нет на земле. По последнему слову техники вандалы нашего века уничтожали город. Они взрывали толом ясли и церкви. Врываясь в дома, они выбивали оконные стёкла, обливали стены горючим и радовались «бенгальскому огню»: Гжатск горел. В районе половина деревень сожжена, уцелели только те деревни, из которых немцы убирались впопыхах под натиском Красной Армии. Мало и людей осталось. Шесть тысяч русских немцы угнали из Гжатска в Германию. Встают видения темной древности, начала человеческой истории. Напрасно матери пытались спрятать своих детей от немецких работорговцев. Матери зарывали мальчишек в снег - и те замерзали. Матери прикрывали девочек сеном, но немцы штыками прокалывали стога. По улицам города шли малыши двенадцати-тринадцати лет, подгоняемые прикладами: это немцы гнали детей в рабство. Порой угоняли целые семьи, целые сёла. Район опустел. Голод, сыпняк, дифтерит и застенки гестапо сделали своё дело. Но, может быть, не менее страшно, чем физическое истребление, моральное подавление человеческого достоинства. Когда попадаешь в город, освобождённый от немцев, пугают не только развалины и трупы, пугают и человеческие глаза, как бы отгоревшие. Люди говорят шопотом, вздрагивают при звуке шагов, шарахаются от тени. Я видел это в марте в Гжатске. Я видел это и в
феврале в Курске. В начале войны газеты говорили о том, что́ несёт миру фашизм. Теперь мы видим, что́ фашизм принёс захваченным немцами областям. Слово «смерть» слишком входит в жизнь, оно здесь не на месте, лучше сказать: небытие, зияние, и права старая крестьянка, которая скорбно сказала мне о немцах: «
хуже смерти».
Когда глядишь на запад, видишь страшные картины - где-то далёко есть такой же Курск и такой же Гжатск. Их называют сначала близкими нам именами - Минском или Черниговом. Потом имена меняются. Вот это пепелище было французским городом Аррасом. Вот эти расстрелянные вывезены из чешского города Табора. Крайний западный район Бретани, мыс Европы, обращённый к Новому свету, французы называют «финистер» - «конец земли». От Гжатска до Бреста, до Финистера - та же ночь, то же запустение, те же картины издевательства, умерщвления, варварства. «Конец земли» стал концом великой европейской ночи.
Мы страстно любим свою землю, свои истоки, свою историю. Мы гордимся нашей славянской Элладой - Киевской Русью, стройностью Софии, плачем Ярославны, классической ясностью Андрея Рублёва, гражданскими вольностями Новгорода, ратными делами Александра Невского и Дмитрия Донского. Но никогда мы не отделяли нашей культуры от европейской, мы связаны с ней не проводами, не рельсами, но кровеносными сосудами, извилинами мозга. Мы были и старательными учениками, и учителями Европы. Только неучи могут представлять Россию, как дитя, двести лет тому назад допущенное в школу культуры. Заветы древней Греции, этой колыбели европейского сознания, пришли к нам не через Рим завоевателей и законников, но через Византию философов и подвижников. Достаточно сравнить живопись Андрея Рублева с фресками мастеров раннего Возрождения - Чимабуэ или Джотто, чтобы увидеть, насколько ближе к духу Эллады, к её ясности и веселью старое русское искусство. Когда в девятнадцатом веке Россия поразила мир высотами мысли и слова, это не было рождением, это было зрелостью. Кто скажет, что́ больше волновало Пушкина - стихи Байрона или сказки няни Арины? Передовые умы России в прошлом столетии - горячие патриоты, разделяли страсти Европы, её надежды, её горе. Они внесли в европейское сознание русскую страстность, правдивость, человечность. В «неистовстве» Белинского, в подвижничестве Чернышевского, в героизме русских революционеров видны не только дары Запада, наследье гуманизма и Французской революции, в них чувствуется и то искание правды, которое было историческим путём русской культуры: «взыскующие града». Вот почему Толстой, Достоевский и Чехов, Чайковский и Мусоргский обогатили любого культурного европейца, углубили и расширили само понятие Европы. Вот почему Ленин остаётся образцом и государственного гения России и вершиной всеевропейской и общечеловеческой мысли.
Мы понимаем горе Франции не только потому, что у нас есть Гжатск, Харьков, Минск, но и потому, что нам бесконечно дорога судьба европейской культуры. Мы помним, что декабристы вдохновлялись «Декларацией прав гражданина», что Тургенев был другом и вдохновителем лучших писателей Франции. На трагедию Европы мы смотрим
не со стороны.
Тысячу дней немцы топчут завоёванные ими страны Европы. Я повторяю: тысячу дней. Стал страшным ещё недавно цветущий многообразный материк. Смерть монотонна. Достаточно увидеть Воронеж, Вязьму, Истру, чтобы представить себе множество европейских городов. Немцы или их ставленники не могут восстановить разрушенное: все их силы направлены на дальнейшее разрушение. Так, до сих пор испанский город Герника - пепелище, улицы Альмерии - мусор. За пять лет генерал Франко не сумел отстроить Барселону или Мадрид. Испанцы не могут заняться своим домом, они вынуждены обслуживать интендантство Германии и умирать за Берлин под Ленинградом. Развалины Роттердама похожи, как близнецы, на развалины Белграда. Север Франции, напоминавший каменный муравейник, где улицы одного города переходили в улицы другого, стал каменной пустыней. Города побережья Атлантики расщеплены и сожжены.
Что стало с людьми? Одна женщина в Гжатске, у которой немцы угнали четырёх детей, а потом сожгли дом, сказала мне: «Дом - дело наживное. А без детей не прожить…» Немцы посягнули не только на древние камни Европы, они растоптали её тело, её молодость, её детей. Люди лишены простейшего права:
жить на своей земле. Подпольная французская газета «Вуа дю нор» сообщает, что в Лилле и Валансьене на каторжных работах работают профессора Киевского университета, студентки Харькова и Минска. А в городе Запорожье в военных мастерских изнывают французские инженеры и рабочие, привезенные немцами из Парижа. Гитлер
торгует рабами. Так, он послал на лесные работы в Финляндию поляков и на земляные работы в Польшу - словенов. Эльзасцы отправлены на Украину - прокладывать немцам дороги. Бельгийские искусницы-кружевницы роют землю в Литве. На улицах французских городов происходят облавы: немцы ловят работоспособных и гонят рабов на Восток. Каждый день из Франции вывозят десять тысяч невольников. Плач матерей Гжатска, как эхо, раздается в Лионе, но это не эхо - это плачут матери Лиона.
«Только с годами чумы и мора в средневековьи можно сравнить наше время», - пишет «Журналь де Женев». Когда-то один французский король сказал: «Я хотел, чтобы в горшке каждого моего подданного была курица». В Гжатском районе до прихода немцев было 37 тысяч кур. Осталось 110… Недавно я прочитал в немецком экономическом журнале обстоятельную статью: об исчезновении в Европе яиц. Какой-то «герр доктор» разбирал вопрос о месте, которое занимали яйца в международной торговле, и меланхолично заключал: «Для Дании, Франции, для протектората необходимо найти новые продукты экспорта». «Продукты экспорта» найдены: рабы. Но стоит отметить, что, обсуждая вопрос о причинах исчезновения яиц в Европе, немецкий «учёный» не отметил одной: солдат-куроедов.
Что едят в Европе? Французы уже с’ели все запасы кормовой репы, с’ели ворон, с’ели и воробьев. На юге едят траву, называя её «салатом Лаваля», на севере едят жолуди и толчёную кору. В Греции обезумевшие от голода люди гложут кустарник. На улицах Афин бродят тени: это учёные и рабочие, художники и ремесленники. Их не берут на работу: они не в силах поднять лопату. Они просят милостыни, и немецкие солдаты их пихают ногами, как собак. А собак больше нет: с’едены.
Страшные болезни косят тех, кого оставили в своей стране рабовладельцы. Немцы, как чумные крысы, принесли с собой заразу. В некогда сытой краснощекой Голландии, в стране какао «Ван-Гутена» рост туберкулёза принял угрожающие размеры. В одной Гааге за первые девять месяцев 1942 года отмечено 17 тысяч случаев заболевания острым туберкулёзом. Во Франции, по данным подконтрольной газеты «Сет жур», насчитывается один миллион больных острой формой туберкулёза. Число больных сифилисом возросло в двенадцать раз, число больных кожными заболеваниями - в тридцать раз. Нет мыла. Нет лекарств. Нет хлеба. В Греции от голода и эпидемий погибла треть населения. Дифтерит обошёл Польшу и Чехословакию, прививок нет, и смертность среди детей достигает 60 процентов.
Ещё страшнее жизнь европейцев, выкорчеванных немцами. Полмиллиона французских рабов уже умерли в Германии, два миллиона ожидают смерти. «Мы живём в страшном бараке среди кала и вшей. Нас кормят похлебкой из картофельной кожуры. Нас бьют палками по спине», - рассказывает француз, убежавший из Германии («Ле Докюман», март 1943). Недавно немецкая газета «Данцигер форпостен» сообщила, что два серба были приговорены к тюрьме за «варварский поступок»: они с’ели котенка, принадлежавшего жительнице Данцига.
Европа заполнилась беспризорными. Корреспондент «Националь цейтунг» пишет, что во Франции ему приходится встречать «толпы одичавших детей, которые с криком убегают при приближении к ним человека». В Париже в госпитале Сальпетьер находятся 286 девочек в возрасте от 9 до 14 лет, больные сифилисом. В Марселе были арестованы два мальчика, один 8 лет, другой 11, обвиняемые в ряде убийств. В Сербии беспризорные дети бродят группами по 20-30. В Греции среди беспризорных детей отмечены случаи людоедства.
Нужно ли говорить о культурном одичании? Школы и университеты либо закрыты, либо обращены в рассадники гитлеровского невежества. В газете «Марсейез» описывается лекция «профессора» «Коллеж де Франс»: «Он долго об’яснял, что неясно очерченный подбородок и волнистая линия овала свидетельствуют о нечистоте расы». Это происходит в тех самых аудиториях, где читали лекции математик Пуанкаре, химик Перрен, физик Ланжевен. Газета «Депеш де Тулуз» с грустью отмечает: «Среди юношей, сдавших выпускные экзамены, отмечена небывалая малограмотность». Книжный фонд чешских библиотек после гитлеровских «чисток» понизился на 70 процентов. Мне удалось повидать некоторые книги, изданные во Франции при немецкой оккупации. Я не стану говорить об идеях: даже книги, посвященные философии, полны скотоводческого пафоса, который обязателен в «нео-Европе». Я говорю о другом: эти книги написаны дикарями. Во Франции каждый школьник умел хорошо выражать свою мысль. Теперь во Франции даже «писатели» не умеют сказать того, что хотят. Тысяча дней - немалый срок. За тысячу дней можно многому научиться, можно и многому разучиться.
Институт заложников, зрелище казней и пыток деформируют души слабых. Дети видят виселицы. Подросткам говорят: «Если ты выдашь отца, ты получишь банку консервов и бутылку вина. Если ты скроешь отца, мы тебя поведём в гестапо, а там умеют загонять булавки под ногти». Террор деформирует людей. Некоторые становятся трусливыми. Некоторые - патологически жестокими. Исчезает норма поведения, колеблются основы любого общежития. Европа становится открытой для инфекции, для распада тканей, для анархии.
Европа не хочет умирать. Сражаются, обливаясь кровью, партизаны Франции и Югославии. Ещё много непоражённых клеток. Красные шарики борются с белокровьем. Наследье веков, прекрасное прошлое Европы сопротивляется коричневой чуме. Можно спасти Европу. Но время не терпит. Наивно думать, что народы, выдержавшие тысячу дней, выдержат и другую тысячу. Этой весной перед защитниками жизни и культуры, перед всеми народами, воюющими против фашистской смерти, встаёт грозное слово: время!
Никто не сомневается в конечной победе антигитлеровской коалиции. Сталинград был её блистательным началом. Красная Армия и поддерживающая её страна показали духовную силу, решимость. Мы знаем, что вместе с союзниками мы нанесём последний удар гитлеровской военной машине. Но спящую красавицу нужно освободить до того, как она станет мёртвой красавицей - я говорю о пленённой фашизмом Европе. Мало победить, нужно сохранить те живые силы, которые позволят виноградарям Бургундии снова насадить лозы, рыбакам Норвегии снова раскинуть сети, каменщикам Европы снова отстроить города и учёным донести до нового поколения полупогасший факел познания. Горькой будет победа, если во Франции не останется ни докторов, ни художников, на виноделов, ни электротехников!..
Я видел в Смоленской, Орловской, Курской областях деревни, которые сохранились: немцы не успели их сжечь. Красная Армия спасла много ценностей от разрушения. Она спасла от физической или моральной смерти миллионы людей. Армии антигитлеровской коалиции могут спасти Европу, её людей, её культуру, её душу. Есть нечто дорогое всем врагам фашизма. Учёные Оксфорда и Ленинграда знают, что такое Сорбонна или институт Пастера. В Лондоне любят пьесы Чапека, но без живой и свободной Праги нет Чапека. Но без живой и свободной Франции американцы никогда не увидят картины Матисса или Марке. Как бы ни представлял себе тот или иной государственный мыслитель будущее европейских государств, оно может покоиться только на культуре, на нормах общежития, на человеческом достоинстве. Из камня можно строить дома самых разнообразных стилей. Но в пустыне нет камня, в пустыне песок, а из песка ничего не построишь.
Никогда ещё весна так не томила старую Европу. Весна 1943 года встаёт перед Европой не только как смена времён года, как прилив космической жизни. Она встаёт как призыв к последней, решительной схватке, как начало воскресения. //
Илья Эренбург.
____________________________________
И.Эренбург:
Строптивая Европа* ("Правда", СССР)
И.Эренбург:
Возвращение Прозерпины* ("Красная звезда", СССР)
*****************************************************************************************************************
Подвиг лётчика Кузнецова
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 8 апреля. (По телеграфу). Четвёрка истребителей, ведомая гвардии старшим лейтенантом Кузнецовым, встретилась с 12 самолётами врага. Схватка произошла на высоте 4.000 метров.
С первого захода тов. Кузнецов сбил один самолёт противника. Немцы решили во что бы то ни стало отсечь смелого командира от его группы и уничтожить. Шесть истребителей противника кинулись на советского пилота. Кузнецов, искусно маневрируя, принял неравный бой. Во время схватки у самолёта Кузнецова был перебит трос руля поворота. Повреждённую машину начали преследовать два «Фокке-Вульф-190». Им удалось поджечь советский самолёт. Пропустив одного противника вперёд, Кузнецов бросил свою пылающую машину вниз и крылом отбил хвостовое оперение вражеского самолёта.
После тарана истребитель Кузнецова перешел в штопор. Лётчик успел выброситься на парашюте и благополучно приземлился. Самолёт противника упал в расположении гвардейского стрелкового полка, штаб которого официально подтвердил подвиг гвардии старшего лейтенанта Кузнецова. // Старший лейтенант С.Улановский.
☆ ☆ ☆
Воля к жизни
В день, когда ему исполнилось двадцать шесть лет, он сбил двадцать шестой фашистский самолёт. Четырнадцать из них капитан Николай Фёдорович Кузнецов свалил на землю в индивидуальном бою, а двенадцать - в групповом.
Через несколько дней с пятёркой боевых друзей он снова вылетел к линии фронта. Был ясный, солнечный день. Высоко в небе караванами тянулись светлые облака. Четыре наших самолёта ушли в сторону, и Кузнецов продолжал воздушную вахту с лейтенантом Голдобиным.
И вдруг в воздухе показались шесть «Мессершмиттов». Четыре из них шли выше, а два - ниже наших самолётов. Кузнецов ринулся в атаку.
В первые же минуты боя немцы подбили самолёт Голдобина. Капитан остался один против шести. Но в практике Кузнецова были случаи и посерьёзнее. Защищая родной Ленинград с семёркой друзей, он бился против ста двадцати немецких самолётов. Это был славный бой. Четырнадцать фашистских машин сожгли в этой неравной схватке советские лётчики. Но тогда рядом с ним дрались товарищи. Теперь он был один.
Сознавая своё превосходство, «Мессершмитты» окружили Кузнецова. В этот момент неподалеку показались наши штурмовики, идущие на задание. Немцы устремились к ним. Кузнецов дал очередь по «Мессершмитту», выскользнул и ушел в сторону, отвлекая немцев от штурмовиков.
Штурмовики исчезли. Кузнецов шёл высоко в створе солнца, и «Мессеры» сначала упустили его. Потом он неожиданно ринулся вниз, на ведущего немца, хлестнул его прямо по мотору, зажёг и бросил на землю.
- Двадцать восьмой! - возбуждённо прошептал он.
Знакомое упоение схваткой охватило его. Он не думал ни о чём, кроме боя. «Мессеры» опять зажали его в кольцо. Капитан дал длинную очередь по ближайшей машине. Она сильно накренилась, пошла вниз, но быстро выровнялась.
- Недобил, - огорчился Кузнецов.
В этот момент он почувствовал сильный удар в грудь. Одновременно пламя охватило его машину.
Дышать становилось всё труднее. Он глянул на грудь. Ордена были залиты кровью (после оказалось, что пуля скользнула по ордену Ленина, ударила по Красной Звезде и разорвала грудную мышцу; ордена смягчили силу удара и спасли ему жизнь). Левая рука безжизненно повисла. «Мессершмитты» продолжали вести огонь.
Собрав последние силы, израненный лётчик тянул машину к линии фронта, к своим. В то же время он продолжал вести огонь. Один из «Мессершмиттов» нагло подошёл совсем близко. Злой очередью ударил его Кузнецов, и огонёк торжества вспыхнул в глазах капитана. Пробитый пулями, на гибнущей машине, он сбил двадцать девятый немецкий самолёт.
Отказал мотор. Замерло сердце любимой машины. Казалось, последними ударами билось собственное сердце. Кузнецов уже ничего не видел внизу.
И всё-таки он посадил машину! В лес. На болото. Без всяких правил. Но посадил. И не потерял сознания. Огромная воля к жизни не давала ему умереть. При посадке его выкинуло из машины и ударило спиной о дерево. Он встал, шатаясь, истекая кровью, вынул правой рукой из кармана носовой платок и воткнул его, как тампон, в дыру, пробитую пулей. Он подошёл к горящей машине и достал чудом сохранившиеся лыжи. (Когда-то он считался первым лыжником Васильевского острова). Он вдел ноги в крепления и пошёл, оставляя на снегу длинный кровавый след. Достал из кармана завалявшийся кусок сахару и долго с наслаждением сосал его. Семь километров прошел по болоту. Семь долгих километров. Обрывки каких-то мыслей клубком катались в мозгу. Он шёл вперёд, сам не зная куда, чувствуя только, что должен жить, что будет жить, что идёт к жизни. Потом упал на снег и потерял сознание.
Невдалеке стоял пехотный полк. Наблюдатели заметили падение горящего самолёта. Организовали поиски в лесу. Кровавый след вёл в глубину. По этому следу его нашли военный фельдшер Лелека и двое бойцов. По партийному билету, пробитому пулей и залитому кровью, они установили его фамилию. Лётчик казался мёртвым.
Но он не умер. Воля к жизни победила. Он жив и готовится к новым полётам. Над левым карманом гимнастерки, рядом с орденом Ленина и двумя Красными Звездами, вогнутыми, побелевшими, со сбитой эмалью, рядом с этими ранеными и вдвойне дорогими ему орденами отливает золотом новый знак славы: орден Красного Знамени.
- Теперь прикрытие надёжнее! - улыбается Кузнецов одними глазами, глазами, видевшими побежденную смерть и сохранившими всю свою чистоту и ясность. //
Ал.Исбах. Действующая армия.
______________________________________________
Фашистская система заложников ("Красная звезда", СССР)
Д.Мануильский:
Гитлеровская тюрьма народов ("Красная звезда", СССР)
Г.Александров:
Гитлеровский план порабощения Европы ("Правда", СССР)
Об осуществлении гитлеровскими властями плана истребления еврейского населения Европы ("Красная звезда", СССР)
Газета «Правда» №93 (9229), 9 апреля 1943 года