Солдатская дума

[0gnev]

Б.Галин || « Красная звезда» №99, 28 апреля 1943 года

Отомстим немецко-фашистским мерзавцам за разграбление и разрушение наших городов и сёл, за насилия над женщинами и детьми, за убийство и увод в немецкое рабство советских людей! Смерть немецким оккупантам! (Из призывов ЦК ВКП(б) к 1 Мая 1943 года)

# Все статьи за 28 апреля 1943 года.




Гибель старшего лейтенанта Онищенко Савушкин переживал особенно тяжело. В нем точно стена обрушилась, он затосковал, как-то нахохлился. Это тем более бросалось в глаза, что все привыкли видеть его веселым, изворотливым, редко когда унывающим. Даже в самые опасные, казавшиеся последними, минуты боевой страды - так было под Гизельдоном - он сохранял в себе какой-то неприкосновенный запас моральных сил и делился с товарищами не только сухариком или глотком воды из фляжки, но еще и бодрым, веселым словцом, которое мог сказать только он своим «орёликам».

Четверо друзей с Савушкиным во главе прошли суровый искус боевых испытаний - от обороны на Тереке до наступления на Кубани. Все четверо «спелись соловьями», держались друг за дружку, стояли друг за дружку и берегли свою честь. В роте знали: где опасно, туда шел Савушкин и его маленькое братство. Он всё познал: трижды раненый, он до дна испил горькую чашу отступления. Шахтерская душа его, над которой так велика была власть донбасской степи, тянулась к родным местам. Пожилой, низенький шахтер-проходчик, ловкий и круглый, он был признанным главой в своем солдатском братстве. Даже Кащук, степенный, молчаливый человек с пышными усами, которого во взводе величали по имени-отчеству - Василием Ивановичем, - и тот во всем покорялся Савушкину. А что касается худенького, с острым лицом армянина Мкртыча (Савушкин окрестил его Максимычем) и запорожского колхозника Антона Лихидько, то они с какой-то молодой горячностью любили бывалого шахтера и крепко верили: какая бы ни была опасность, бок-о-бок с Савушкиным никогда не пропадешь.

Лихидько, флегматичный и добродушный великан, который говорил о себе с ленивой усмешкой: «Антон, як схоче, то на гору скоче», - действительно, мог бы по одному знаку Савушкина сделать всё, на любую гору вскочить. Савушкин любил подтрунивать над Антоном. Подмигивая и улыбаясь, он вдруг спрашивал своим певучим тенорком:

- Что, брат Антона, «вже зробыв»?

И хотя эта шутка повторялась десятки раз, но всем было весело от нее, и первым широко ухмылялся сам Лихидько.

Да, это было дружное солдатское братство, в котором жил закон - все за одного, один за всех. И уныние Савушкина обеспокоило его друзей: затосковал наш орел… Предприимчивый Лихидько раздобыл у соседей-батарейцев котелок рису, а у старшины немного чернослива и сварил роскошный, вкусно пахнущий кулеш. Ставя на земь дымящийся котелок, он пригласил Савушкина отведать кулеша. Савушкин вынул ложку из-за голенища сапога и, чтобы не обидеть друга, отведал.

- Душа не принимает, - сказал он, слабо улыбаясь и решительно положив ложку в сторону.

Василий Иванович и Лихидько были изумлены таким оборотом событий. Они делали всё возможное, чтобы развеять мрачные мысли Савушкина.

Лихидько вынул свою трофейную губную гармонику с медными инкрустациями. Он присел на корточки и, прислонясь могучей спиной к земляной стенке, поднес гармонику к губам, и она заговорила в веселом, быстром темпе: «Мя-тел-ки вязали, в Москву отправляли… в Москву, в Москву отправляли…» Савушкин грустно улыбнулся. Василий Иванович поощрительно кивнул головой: «Играй, Антон, играй». Но песенка эта отозвалась в душе Савушкина острой болью: Онищенко любил ее, эту песню… Савушкин порывисто встал и, словно слепой, протянув руки, вышел из шалаша. Ему хотелось побыть одному, - одному со своими думами, со своей острой, щемящей тоской.

Все шесть дней на фронте шел дождь, низко нависли хмурые тучи, дул резкий, холодный ветер. А наутро 7 апреля разом потеплело, небо прояснилось, день обещал быть ясным. И всё живое, что зарылось в землю от артиллерийского огня, от бомб и мин, выбралось на свет божий обсушиться и обогреться. Огонь продолжал бушевать, но люди, пренебрегая опасностью, обрадовались солнцу и светлому апрельскому небу. С крутого холма Савушкин видел плавни, - над ними колыхалось голубое марево. Воздух, теплый и звонкий, разливался вокруг, и густые весенние запахи бродили над черной землей, раскрытой солнцу и ветру.

Савушкин вспоминал все подробности вчерашнего боя: и себя он увидел, прижавшегося к земле, искавшего в ней спасения. И Онищенко он вновь увидел, замполита девятой роты, Онищенко. Они лежали близко друг от друга: Савушкин, Кондаков, Лымарь, Паламарчук, Степанов и Выпряжкин. Все они были крестниками старшего лейтенанта Онищенко, он вовлек их в партию, он дал им рекомендации, и он повел их в свой последний бой. Требовалось проскочить зону огня и атаковать бугорок земли, изрыгавший смерть. Дзот на бугорке был центром всей огневой системы вражеского сопротивления. Овладеть дзотом - значило нарушить целостность этой системы, и кто-то должен был это сделать, - хотя бы ценой своей собственной жизни. И Онищенко поднял голову и позвал своих крестников: «Пошли, ребятки!..» И они сделали это, а потом, после боя здесь был найден Онищенко. Он лежал возле умолкшего немецкого дзота, раскинув руки, с простреленной грудью. И не одного его недосчиталась в этот день ротная партийная организация…

- Или занемог? - почтительно спросил подошедший Василий Иванович.

- Душа болит, - тихо отозвался Савушкин, рассеянно всматриваясь в голубое марево, густевшее по краям. - Горе мое партийное, - заговорил он, как бы продолжая свою мысль. - Из коммунистов почти один я в строю остался.

«А мы?» - хотел сказать Василий Иванович, но промолчал и сказал другое:

- Скоро, наверно, будем выступать.

Василий Иванович был стреляным воробьем. Еще никто не отдавал приказа о предстоящем бое, но он уже учуял: быть бою.

Савушкин встрепенулся. Смерти он не боялся. Он не искал ее, но хорошо знал, что смерть, если захочет, причину найдет. По старой привычке он, чтобы не накликать смерть, избегал произносить это слово, а говорил по-шахтерски: «Прибило обвалом». Вот и их, нескольких человек, могло в бою прибить обвалом, и тогда ни одного коммуниста не осталось бы в роте.

Он сидел до темна на старом мшистом камне. Ветер, весенний и буйный, носился над черной, обугленной землей. И досталось же ей, этой несчастной земле… Бомбами, минами, снарядами калечили ее, сжигая на поверхности всё живое, но, сколько по ней ни били, весна брала свое, и на этой исстрадавшейся, истерзанной земле пробивалась молодая травка, и побеги ее тянулись вверх, к солнцу. «Вот так и наше партийное дело», - думал Савушкин. Ничто не в силах убить волю к жизни ни у этой травинки, пробившейся наперекор всему на божий свет, ни у человека: живые продолжают дело погибших.

В ранних сумерках Савушкина послали с пакетом в штаб полка. Он сдал пакет и, улучив момент, когда замполит капитан Бессер был один, доверительно, шопотом поведал ему свою солдатскую думу. Бессера Савушкин уважал: капитан хотя и не был шахтером, но был моряком, а моряк стоит шахтера. Он боялся, что капитан высмеет его. Но Бессер серьезно отнесся к его словам. «Добро, добро», - бормотал изредка Бессер, давая понять, что он всецело разделяет думу, тревожившую Савушкина.

Бессер раскурил короткую трубку и глубоко затянулся. Он опросил Савушкина, есть ли в его взводе старые бойцы. Савушкин ответил, что есть. И назвал свое братство: Василия Ивановича, Антона Лихидько и Максимыча. Бессер оживился:

- О, да ты богач! Смотри, какой у тебя золотой фонд…

Савушкин согласился: народ, действительно, подходящий, хотя среди них только один шахтер - Василий Иванович. Бессер засмеялся: Савушкин всех мерил своей строгой шахтерской меркой.

- Ищи и обрящешь, - сказал решительно Бессер. - Ведь и мы с тобой были когда-то беспартийными. - После короткого молчания он стал размышлять вслух: - Кого же к вам послать? Сам я пойду в гуринский батальон - он будет решать главную задачу. Полкового пропагандиста Сидорова вчера ранило, а Махонькова лучше не посылать: увлечется общими задачами, а о главном забудет. Сухой он человек, а тут нужно задеть в людях душевные струнки.

Потом Бессер притянул к себе за плечи Савушкина.

- Орел, - сказал он раздельно, и Савушкин смутился: откуда капитан знает его солдатское прозвище. - Орел, ты ведь сам замечательный агитатор. Я видел, как ты третьего дня поднимал людей в атаку.

- Строгостью я их подымал, - сказал Савушкин быстро, и его голубые светлые глазки под выцветшими бровями сверкнули хитрой улыбкой. - Строгостью, товарищ капитан. А тут требуется задушевное слово.

- Чудесно, - оказал Бессер, - ты знаешь, когда нужно строгостью, а когда - таким словом, чтобы от сердца к сердцу шло. Ты у меня во взводе вроде партийного корня: сегодня один, а завтра пойдут новые ростки…

Савушкин попросил дать ему литературы.

- В третьем эшелоне вся литература, - ответил Бессер. - Есть у меня тут одна подходящая книжка.

Он порылся в своей полевой сумке. Там среди карт, писем жены и матери хранилась книжечка с тронутыми дождем и солнцем страницами.

- Вот она, заветная, - сказал он, бережно извлекая книжку. - Где только она ни была со мной: из окружения мы с нею пробивались, в Керченском проливе она со мною тонула, оборону мы с ней держали и в наступление пошли… Очень прошу тебя, береги ее, как зеницу ока.

Это была тоненькая брошюра «Сталин о Ленине». Бессер посоветовал Савушкину прочесть бойцам сталинскую речь на смерть Ленина, которую без волнения нельзя читать, столько в ней суровой жизненной правды.

На том они и расстались. Когда Савушкин вошел в шалаш, друзья увидели, что ожил Савушкин, ожил и что-то задумал… Он собрал свое братство, в шалаш набились и другие бойцы.

- По поручению партийной организации общее собрание с присутствием беспартийных считаю открытым.

Это было не по уставу. Но в жизни многое происходит не по уставу. Лихидько держал шахтерскую лампу, и Савушкин медленно читал сталинскую речь о коммунистах, о людях особого склада, о сынах нужды и борьбы. И сталинские слова отвечали его думам: да, таким был Онищенко, такими будем мы с вами, товарищи… Максимыч слушал его, подогнув под себя ноги. Всё лицо его, острое и смуглое, - особенно большие черные глаза, - выражало внимание и волнение. Василий Иванович сидел рядом с Лихидько, откинув голову, и глядел куда-то вдаль. Он расправил усы и, когда Савушкин кончил читать, сказал о своем желании, продуманном и решенном: пойти в бой коммунистом.

И Лихидько сказал, глядя на Савушкина:

- Куда иголка, туда и нитка, - он спросил Савушкина, даст ли тот ему рекомендацию в партию.

- С превеликим удовольствием, - ответил Савушкин.

Максимыч, оглядывая всех своими блестящими глазами, заговорил взволнованно: он давно думал о том, чтобы вступить в партию, но дал себе зарок - сначала убить трех немцев. Двух он уже убил…

- Третьего убьешь сегодня в бою, - сказал Савушкин.

Четырем новым бойцам, которые тоже пожелали вступить в партию, Савушкин сказал, что надо сперва проверить, как они будут вести себя в бою.

В полночь пришел командир взвода и сообщил приказ: нужно незаметно пройти узкой тропкой по плавням, имея справа и слева от себя противника, а потом внезапно ударить с тыла. Савушкин по-своему раз’яснил боевую задачу: прижать ужа вилами. Высоко в темном небе блистали звезды, когда взвод вошел в камыши. Три часа с лишним пробирались бойцы по хлюпающему болоту, ориентируясь по звездам. Когда вышли на песчаную косу, командир приказал сделать короткий привал.

Савушкин, мокрый и грязный, лежал на сырой земле. Он вспомнил Онищенко, вспомнил слова Сталина о коммунистах, о людях особого склада и озабоченно взглянул на своих «крестников»: подымутся ли они за ним? Василий Ивановну смотрел прямо перед собою, сжимая гранату. Максимыч по-кошачьи пригнулся и только ждал сигнала к атаке. Вспотевший Лихидько бодро подмигнул ему: живем, орел, живем.

…Началась атака.

- Ходом, орёлики, ходом! - крикнул Савушкин сильным и веселым голосом. И три его «крестника», а за ними все остальные бойцы рванулись вслед за Савушкиным, - приземистым шахтером, с руками, темными от в’евшейся угольной пыли, который, даже если и погибнуть ему придется, всё равно уже пустил на этой многострадальной земле цепкие корни. // Б.Галин. ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ.

★

МАСТЕРА МЕТКОГО ВЫСТРЕЛА

КАЛИНИНСКИЙ ФРОНТ, 27 апреля. (По телеграфу от наш. корр.). Знатный снайпер старший лейтенант Сидоренко истребляет гитлеровцев как в период активных действий своей части, так и в дни затишья на фронте. На его боевом счету числится уже 325 уничтоженных немецких солдат и офицеров.

В свободное время старший лейтенант настойчиво обучает снайперской стрельбе своих бойцов. Не так давно он выучил уже пятидесятого красноармейца искусству без промаха поражать врага. Ученик тов. Сидоренко красноармеец Тищенко сам истребил 144 гитлеровца, сержант Садкиев уложил 50 вражеских солдат и офицеров, сержанты Васильев и Нечаев - по 20 каждый.

**************************************************************************************************************************************************
НА КУБАНИ. Гвардии красноармейцы В.Четвериков, Г.Литвиненко и А.Трескин в разведке.

Снимок нашего спец. фотокорр. капитана А.Капустянского.



★

МРАЧНЫЕ ПРИЗНАНИЯ РУМЫНСКОЙ ПЕЧАТИ

СТАМБУЛ, 25 апреля. (ТАСС). Румынская газета «Порунка времий» опубликовала 18 апреля статью, посвященную итогам второй военной зимы на советско-германском фронте.

«Второй раз заканчивается для нас страшная русская зима, - пишет газета, - и с появлением первых лучей весеннего солнца мы вновь оглядываемся на страшные пять месяцев борьбы не на жизнь, а на смерть. Но на этот раз наши мысли и чувства отличаются от прошлогодних. В прошлом году, когда ожила природа, мы воспряли духом. Мы, как утопающий, достигший берега, только лишь после событий поняли, какой смертельной опасности мы подвергались. Тогда мы связывали успехи врага с климатическими условиями и считали эти успехи самым тяжелым, но последним испытанием, перед которым нас поставила судьба. Однако, - продолжает газета, - после недавних бедствий и особенно после Сталинграда мы не можем рассматривать события, как каприз судьбы. Недооценка силы нашего большевистского противника была бы самообманом и опасной трусостью. Мы не можем упрекнуть себя в том, что мы недооценивали воинственность, решительность и адскую энергию большевистского руководства. Поэтому нас не удивило наступление большевиков после второго лета германских побед. Но мы были поражены тем обстоятельством, что после того, как противник потерял свои важнейшие источники сырья и большую часть военной промышленности, он оказался способным производить огромное количество танков, самолетов, орудий, транспортных средств и вооружения для своей пехоты, к тому же в таком количестве, что на некоторых участках фронта оно превосходило всякие пределы. Но противник был более сильным в этом году не только с точки зрения количества вооружения. Он был более умелым и ловким, и его оперативные планы были для нас более опасны. Оказалось, что его наступление осуществлялось на основе стратегического плана. Он сумел создавать ударное направление, предпринимая атаки против наиболее уязвимых позиций, и стремился достичь своей цели при помощи «клещей».

В заключение газета пишет:

«Теперь у нас совсем иное душевное состояние, чем в прошлом году. Зимой 1941-1942 г.г. причиной наших потерь была русская природа, и прошлой весной мы очутились там, куда нас загнала советская зима. В этом году виновата не природа. Противник добился таких результатов, которые нельзя об’яснить только влиянием русской зимы».

«Не станем отрицать того факта, - пишет 7 апреля военный обозреватель газеты «Тимпул», - что поражение 6-й армии на берегу Волги было самым тяжелым ударом из всех нанесенных германской армии с начала нынешней войны».

★

ТРАВЛЯ НАЦМЕНЬШИНСТВ В РУМЫНИИ

СТАМБУЛ, 27 апреля. (ТАСС). Румынская печать призывает к новым репрессиям по отношению к живущим в Румынии национальным меньшинствам, обвиняя их в нежелании «сотрудничать» с румынскими властями. «С того момента, как началась война, - пишет газета «Курентул», - отношения между румынскими властями и национальными меньшинствами стали особенно натянутыми». Газета пишет, что национальные меньшинства в Румынии желают поражения держав оси, связывая с этим поражением надежды на улучшение своего положения. В разных концах страны, по сведениям газеты, происходят столкновения между румынами и нерумынским населением. Газета грозит всем не румынам расправой.

★

ОПРОВЕРЖЕНИЕ ЛЖИВОГО ГЕРМАНСКОГО СООБЩЕНИЯ

ЛОНДОН, 27 апреля. (ТАСС). Как передает агентство Рейтер из Вашингтона, представитель морского министерства США опроверг германское сообщение о потоплении в северной части Атлантического океана немецкой подводной лодкой американского авианосца «Рейнджер».

____________________________________________
К.Симонов: Трое суток* || «Красная звезда» №56, 9 марта 1943 года
А.Платонов: Труженик войны* || «Красная звезда» №57, 10 марта 1943 года
Н.Кружков: Становление воина* || «Красная звезда» №64, 18 марта 1943 года
Ю.Нагибин: Солдатская душа* || «Красная звезда» №41, 19 февраля 1943 года

Газета «Красная Звезда» №99 (5470), 28 апреля 1943 года