"Сталин versus Николай II", или миф мифом вышибают (7)
(Продолжение, предыдущая часть тут.)
Отталкивание от антисоветского мифа
Многие проблемы внутренней и внешней политики - построение вертикали власти, реформа армии, две чеченские войны, отношения с Украиной и странами Прибалтики, юбилей Победы и ревизия ялтинской системы, расширение НАТО, развертывание ПРО, гуманитарные бомбардировки Югославии, Косово и Ирак, и т.д. - все это вновь и вновь актуализировало идеологические споры о текущей ситуации в России и мире и об истории XX века. В этих ситуациях картина мира, построенная на основе антисоветского мифа, раз за разом оказывалась крайне уязвимой. И напротив, многие искренние сторонники свободы и демократии внезапно обнаруживали, что некоторые известные им по книгам словесные формулы и практические шаги советских времен имели вполне прагматический смысл. Оказывается, «враждебное окружение» - это не миф, оказывается, передовые европейские демократии способны вести циничную политику, оказывается, свободная европейская пресса может откровенно врать и беспардонно промывать мозги. Вдобавок многие представители пострадавших от Сталина народов своими действиями крайне быстро уничтожили массовую симпатию в России к своим странам и народам. От всего этого закрадывалась мысль - а может быть, товарищ Сталин имел какие-то вполне логичные резоны для своих не слишком либеральных шагов?
К тому же за прошедшие годы заряд отрицания и отвращения от советской идеологии сильно уменьшился. Постепенно стало забываться ежедневное вдалбливание в уши тезисов о руководящей и направляющей роли КПСС, нерушимом морально-политическом единстве советского народа, преимуществах социалистического общественного строя, никто уже давно не должен изучать на политинформациях положения и выводы, содержащиеся в речи товарища Леонида Ильича Брежнева на очередном пленуме ЦК КПСС. Место всего этого заняла коммерческая реклама, и многие уже с ностальгией вспоминают времена советского телевидения, когда показывали не эти дурацкие шоу и надоевшую американскую дребедень, а хорошие советские фильмы, причем их можно было смотреть от начала до конца без перерывов на рекламу.
Сочетание этих тенденций - осознание прагматического смысла в событиях советской истории, деидеологизация и ностальгическая реакции на медиа-излишества - толкает маятник идеологических симпатий в обратную сторону, от анти-советского к про-советскому. При этом нужно особо подчеркнуть, что если в советском мифе главной была именно идеология, а некрасивая прагматика стыдливо прикрывалась (изолировалась от общей идеологической ткани с помощью словесных формул), то на возвратном ходе маятника идеологии придается гораздо меньшее значение, а на первый план в восприятии выходит именно прагматическое измерение политики. И поскольку в антисоветском мифе упор был сделан именно на отвержении идеологии, то и действенность этого антисоветского отрицания резко снижается. Образ Сталина как коммунистического фанатика, готового на любые злодейства ради воплощения утопии все больше вытесняется образом жестокого и прагматичного государственника, лишь по инерции придерживавшегося марксистской фразеологии. К тому же выяснилось, что многие разоблачения перестроечных времен не всегда были в ладу с фактами.
Однако это новое осмысление Сталина и советской истории по большей части формулируется с помощью той же лексики, которая обслуживала советский идеологический дискурс (хотя, конечно, в те времена Сталина не называли «эффективным менеджером»), Конечно, для сторонника прагматической интерпретации сталинизма те старые формулы уже имеют новый смысл, но для остальных они намертво спаяны именно со старым пониманием, и со стороны дело представляется так, что возрождается именно классический идеологический сталинизм. Иногда же и сами «прагматики» незаметно для себя поддаются логике советского идеологического языка (поскольку он совершенно не приспособлен для описания прагматической логики). В свою очередь, реакция на «сталинизм» (и прагматический, и тем более идеологический) формулируется обычно в терминах, давно и прочно закрепленных именно за привычным антисоветским дискурсом.
В результате отрицатель привычного антисоветского мифа извне выглядит как сталинист (так он и воспринимается оппонентами), а отрицатель «нового сталинизма» извне выглядит как типовой «антисоветчик», а то и просто «демшиза». Получается, что исходное взаимное отталкивание двух идеологических мифов порождает целую серию вторичных отрицаний и подозрений. Что на самом деле думает собеседник, что в его словах от собственного понимания (типичного или в чем-то нового), что от реакции на «опознанного» как враг оппонента, что там от инерции собственной риторики, а что от привычной реакции на чужую риторику - уже трудно разобрать. Сколько-нибудь содержательный разговор между сторонами становится просто невозможным.
(Продолжение следует).
Отталкивание от антисоветского мифа
Многие проблемы внутренней и внешней политики - построение вертикали власти, реформа армии, две чеченские войны, отношения с Украиной и странами Прибалтики, юбилей Победы и ревизия ялтинской системы, расширение НАТО, развертывание ПРО, гуманитарные бомбардировки Югославии, Косово и Ирак, и т.д. - все это вновь и вновь актуализировало идеологические споры о текущей ситуации в России и мире и об истории XX века. В этих ситуациях картина мира, построенная на основе антисоветского мифа, раз за разом оказывалась крайне уязвимой. И напротив, многие искренние сторонники свободы и демократии внезапно обнаруживали, что некоторые известные им по книгам словесные формулы и практические шаги советских времен имели вполне прагматический смысл. Оказывается, «враждебное окружение» - это не миф, оказывается, передовые европейские демократии способны вести циничную политику, оказывается, свободная европейская пресса может откровенно врать и беспардонно промывать мозги. Вдобавок многие представители пострадавших от Сталина народов своими действиями крайне быстро уничтожили массовую симпатию в России к своим странам и народам. От всего этого закрадывалась мысль - а может быть, товарищ Сталин имел какие-то вполне логичные резоны для своих не слишком либеральных шагов?
К тому же за прошедшие годы заряд отрицания и отвращения от советской идеологии сильно уменьшился. Постепенно стало забываться ежедневное вдалбливание в уши тезисов о руководящей и направляющей роли КПСС, нерушимом морально-политическом единстве советского народа, преимуществах социалистического общественного строя, никто уже давно не должен изучать на политинформациях положения и выводы, содержащиеся в речи товарища Леонида Ильича Брежнева на очередном пленуме ЦК КПСС. Место всего этого заняла коммерческая реклама, и многие уже с ностальгией вспоминают времена советского телевидения, когда показывали не эти дурацкие шоу и надоевшую американскую дребедень, а хорошие советские фильмы, причем их можно было смотреть от начала до конца без перерывов на рекламу.
Сочетание этих тенденций - осознание прагматического смысла в событиях советской истории, деидеологизация и ностальгическая реакции на медиа-излишества - толкает маятник идеологических симпатий в обратную сторону, от анти-советского к про-советскому. При этом нужно особо подчеркнуть, что если в советском мифе главной была именно идеология, а некрасивая прагматика стыдливо прикрывалась (изолировалась от общей идеологической ткани с помощью словесных формул), то на возвратном ходе маятника идеологии придается гораздо меньшее значение, а на первый план в восприятии выходит именно прагматическое измерение политики. И поскольку в антисоветском мифе упор был сделан именно на отвержении идеологии, то и действенность этого антисоветского отрицания резко снижается. Образ Сталина как коммунистического фанатика, готового на любые злодейства ради воплощения утопии все больше вытесняется образом жестокого и прагматичного государственника, лишь по инерции придерживавшегося марксистской фразеологии. К тому же выяснилось, что многие разоблачения перестроечных времен не всегда были в ладу с фактами.
Однако это новое осмысление Сталина и советской истории по большей части формулируется с помощью той же лексики, которая обслуживала советский идеологический дискурс (хотя, конечно, в те времена Сталина не называли «эффективным менеджером»), Конечно, для сторонника прагматической интерпретации сталинизма те старые формулы уже имеют новый смысл, но для остальных они намертво спаяны именно со старым пониманием, и со стороны дело представляется так, что возрождается именно классический идеологический сталинизм. Иногда же и сами «прагматики» незаметно для себя поддаются логике советского идеологического языка (поскольку он совершенно не приспособлен для описания прагматической логики). В свою очередь, реакция на «сталинизм» (и прагматический, и тем более идеологический) формулируется обычно в терминах, давно и прочно закрепленных именно за привычным антисоветским дискурсом.
В результате отрицатель привычного антисоветского мифа извне выглядит как сталинист (так он и воспринимается оппонентами), а отрицатель «нового сталинизма» извне выглядит как типовой «антисоветчик», а то и просто «демшиза». Получается, что исходное взаимное отталкивание двух идеологических мифов порождает целую серию вторичных отрицаний и подозрений. Что на самом деле думает собеседник, что в его словах от собственного понимания (типичного или в чем-то нового), что от реакции на «опознанного» как враг оппонента, что там от инерции собственной риторики, а что от привычной реакции на чужую риторику - уже трудно разобрать. Сколько-нибудь содержательный разговор между сторонами становится просто невозможным.
(Продолжение следует).