Норд-Ост. День третий.

[a_dyukov]

Утро пятницы 25 октября началось с новой активизации пропаганды террористов. Еще ранним утром, когда захватившие здание театрального центра бандиты отдыхали, интернет-сайты террористов распространили сообщение, что количество взрывчатки в здании превышает две тонны. Это было чистой воды дезинформацией - на самом деле взрывчатки у террористов было около 100 килограмм. Конечно, и этого было более чем достаточно, чтобы полностью уничтожить ДК и всех находящихся в нем людей - но для обычных людей «две тонны» звучали гораздо более внушительно. А пропаганда террористов - и к утру пятницы это стало совершенно очевидно - была направлена именно на простых граждан.

Через некоторое время было распространено новое сообщение: террористы, якобы, «не исключают», что сегодняшним утром могут освободить всех детей, подростков и иностранных граждан. В это сообщение всем очень хотелось верить.

В оперативном штабе оживления на информационном фронте явно ожидали; исподволь начала распространяться информация о том, что на заложников оказывается сильное психологическое давление. Этого, однако, было мало, поскольку объективно на пропаганду террористов работали сообщения практически всех утренних газет страны. Жаждущие информации люди сметали подчистую все издания; к полудню во всей Москве было практически невозможно купить какую-нибудь газету. И тем страшнее было действие печатного слова.

Журналистами, как и всем обществом, владела боль и возмущение: как такое могло случиться?!

И эти чувства выплеснулись на страницы газет, нагнетая панику. «Московский комсомолец» на первой полосе поместил фотографии директора ФСБ Патрушева, министра внутренних дел Грызлова и начальника московского ГУВД Пронина с гневной подписью: «А ВЫ ГДЕ БЫЛИ?» Чуть ниже красовалась статья «Идущие по граблям»: «Всякий желающий без труда может купить сегодня депутатский «трехцветный» номер на машину. Или - спецталон. Плати 10 тысяч и вози себе гексоген на здоровье: досмотреть тебя право никто не имеет. А то и вовсе - сто баксов в зубы инспектору - и езжай восвояси». Это искреннее возмущение было понятно: за прошедшие после распада СССР время правоохранительные органы действительно стремительно деградировали. Проблема заключалась в том, что об этих проблемах можно и нужно было говорить - кричать! - в мирное время; в условиях кризиса же это лишь внушало гражданам чувство полной незащищенности и способствовало нагнетанию паники.

Другая же статья в «МК» и вовсе практически дословно повторяла пропагандистские заготовки террористов: «Трагедия в Москве - это закономерный результат чеченской политики Кремля… За три года ничего не сделано для налаживания политического диалога внутри Чечни… Позиция «никаких переговоров с бандитами» похвальна. Но мировая практика показывает: врагов не выбирают. Договариваться надо с теми, кто есть. Как бы это ни было неприятно».

Остальные газеты не отставали; после прочтение двух - трех хотелось пойти в отчаянье, кричать «долой войну в Чечне» или тихо удавиться. Что говорить, если даже правительственная «Российская газета» впоследствии получила замечание Минпечати - на первой полосе была помещена огромная фотография докторов Рошаля и Эль-Саида, выносящих из захваченного здания тело убитой женщины.

Своеобразный рекорд установила газета «Коммерсантъ», на первой полосе которой красовалось: «БОЕВИКИ ТРЕБУЮТ РЕШИТЬ ВОПРОС МИРНЫМ ПУТЕМ». Воспринимался этот заголовок однозначно: театральный центр на Дубровке захватили не террористы, а вполне вменяемые боевики; эти самые боевики хотят все решить миром, а вот российские власти…

Но и этот нелицеприятный рекорд был побит. «Новые известия» в передовице последовательно высказали провокационное предположение, что отряд Бараева добирался до столицы при помощи «какой-нибудь» из российских спецслужб, призвали к немедленным переговорам с лидером террористов Масхадовым и, под конец, донесли до читателей мысль о принципиальном различии взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске в 1999 году и нынешним терактом на Дубровке: «Там [в 1999 году] последствия и цели были черными - война. А теперь - мир. Выбор за президентом». На такую откровенную протеррористическую пропаганду и столь явное оправдание чудовищного преступления не решилась больше ни одно издание. «Что это, глупость или предательство?»

Террористы, естественно, воспользовались реакцией прессы в полной мере; еще ночью они потребовали устроить митинги против войны в Чечне у оперативного штаба и на Красной площади - и вольно или невольно газеты подготовили почву для этих митингов.

Утром террористы форсировали ситуацию. Заложникам раздали отобранные было мобильники и сказали просить родных провести «антивоенный митинг». Подвергавшиеся в течении полутора суток усиленному психологическому прессингу люди, естественно, считали что прекращение войны в Чечне было бы наилучшим выходом из создавшейся ситуации. «Конечно, основная масса была за «вывод войск» - вспоминала Татьяна Попова. - Это не пособничество террористам - это была попытка спасения своих жизней, жизней мальчишек, гибнущих на чеченском фронте и жизней, не дай Бог, новых заложников и жертв террора… В остальном же оказалось, что сравнительно небольшое количество людей с оружием в руках легко может напугать и подчинить себе большую массы народа. Умолять власти, чтобы не затевали штурм - пожалуйста! Звонить родственникам, чтобы шли на Красную площадь и протестовали против войны в Чечне, - мы сделаем это! Постепенно теряя волю, люди были на все согласны, умом понимая, что все эти мольбы и звонки ни к чему не приведут».

Заложник Анатолий Глазычев позвонил своей знакомой. «У нас все нормально, сказал он, но необходимо, чтобы все вы вышли на красную площадь с акцией протеста против войны в Чечне, - сказал он. - Эти люди, которые нас держат, обещают отпустить много наших ребят, если вы поможете». Анатолий сам сомневался в своих словах; по-видимому, ему вовсе не казалось, что террористы на самом деле отпустят хоть кого-то и поэтому, помолчав, он добавил: «Если хотите, чтобы нас не перебили, идите туда».

Дочь режиссера Марка Розовского Саша позвонила своей маме. «Она позвонила, говорила спокойно, - рассказывала механическим голосом журналистам убитая горем женщина. - Сказала: “Не волнуйся, мамочка, нас сегодня отпустят. Они обещали, если вы проведете на Красной площади митинг”».

Первый митинг у здания ДК оказался неожиданным для властей - равно как и для журналистов. «Предрассветное спокойствие, царившее вокруг «зоны отчуждения», опоясывающий злополучный ДК, исчезло, будто его и не было никогда, - описывал произошедшее один из журналистов. - Из переулка на 1-ю Дубровскую улицу выплеснуло толпу демонстрантов - около сотни человек, скандировавших «Долой войну!» и поднимавших над головами плакаты с призывами такого же содержания. Всполошенные стражи порядка мигом стали удваивать и утраивать ряды оцепления. Однако, как выяснилось, «протестанты» и не собираются штурмовать милицейские кордоны. Родственники и друзья заложников, организовавшие демонстрацию, хотели только привлечь внимание к этой акции». Журналиста особенно поразил самодельный плакат с надписью: «Поступок чеченцев детерминирован, то есть логически оправдан».

Убитые горем родные и близкие заложников реагировали на требование террористов однозначно: если есть хоть какая-то возможность спасти людей, нужно выполнять все предъявляемые требования. Это была простая житейская позиция; но власти не могли, не имели права, ею руководствоваться.

С одной стороны, российское общество было явно расколото. Большинство людей попросту не понимало причин, по которым страна была вынуждена вести долгие боевые действия в Чечне. Уже было понятно, что со стороны власти в этом отношении была допущена ошибка, однако немедленно исправить ее не представлялась возможным. Учитывая нагнетаемую газетами и телевиденьем панику, можно было серьезно опасаться нарастания в обществе капитулянтских настроений. Это было очень опасно, и срежиссированные террористами антивоенные митинги могли стать тем самым снежным комом, за которым следует лавина.

С другой стороны, паника и гнев людей во время массовых митингов мог вылиться в агрессию, и тогда могло произойти события не менее опасные, чем капитуляция перед террористами: погромы кавказцев.

Обе возможности исхода требуемых террористами митингов были хуже некуда; с другой стороны, запретить их так же было совершенно невозможно: нельзя остановить людей, так волнующихся за своих близких, нельзя их лишать надежды. Да и как это сделать: силой разгонять рыдающих родных заложников? Совершенно невозможно.

В результате было принято компромиссное решение; вообще-то любой компромисс очень ненадежен, поскольку никого не удовлетворяет, однако в сложившейся ситуации это было, по-видимому, единственным правильным решением.

Заместитель министра внутренних дел Владимир Васильев, один из членов оперативного штаба, заявил перед журналистами, что несанкционированные акции населения будут пресекаться. «Можете расценивать это заявление как официальное предупреждение тем горячим головам, которые хотят взбудоражить общество, - сказал генерал-полковник. - В случае проявления подобных действий мы будем действовать жестко, в рамках закона». Жителям столицы посоветовали воздержаться от участия в массовых мероприятиях несанкционированных властями, а Красную площадь закрыли для посетителей.

Митингу близких заложников, конечно же, препятствовать не стали и даже предоставили автобусы, чтобы те смогли добраться до Васильевского спуска.

«Мы ехали и всю дорогу тряслись: вдруг опоздаем?! - рассказывали преподаватели лицея, ученики которых попали в руки террористов. - Ведь бандиты поставили условие: собраться до 12 часов. И еще мы очень боимся, что они решат, будто народу на митинг вышло мало. Они потребовали, чтобы было не меньше тысячи человек».

Тысячи человек, конечно, не набралось; кроме близких заложников набежали только принципиальные противники контртеррористической операции в Чечне, которые который год каждый четверг вечером стояли пикетом на Пушкинской площади. Там на них уже давно перестали обращать внимание, считая безобидными сумасшедшими; теперь, узнав о требованиях террористов, они так же приехали на Васильевский спуск.

Поведение этих «пацифистов» было откровенно провокаторским и экстремистским. «Они то и дело выкрикивали яростные фразы в адрес Кремля и лично президента, - писал ставший свидетелем происходящего журналист, - как будто нарочно стараясь завести толпу. Но их утихомиривали сами родственники. «Я вас прошу, не надо. Не надо…» - уговаривала неистовых ораторов критик Ирина Паперная. У нее в заложниках были знакомые».

Близкие заложником, вынужденные утихомиривать «антивоенных» экстремистов, между прочим, сами были на грани истерики. Они уже не верили власти; напротив, начинали подозревать ее в тайных кознях. Когда выяснилось, что попасть на Красную площадь нельзя, у кого-то сдали нервы. Ольга Алленова, журналист: «Они что-то замышляют, - истерически закричала рядом со мной молодая женщина. - они хотят их штурмовать.

- Не будут штурмовать, успокойтесь, - говорю я женщине.

- Почему после Буденновска и Первомайского я должен им верить? - спрашивает у меня актер Марат. - Раз они не пускают нас на площадь, значит, помочь нам не хотят».

Большинство, однако, держалось, хотя содержание речей было вполне предсказуемым. Среди близких заложников было много людей интеллигентных, которые традиционно не любили власть, традиционно ее опасались и любое ее действие расценивали как покушение на чьи-нибудь свободы. «Во имя людей, которые находятся сейчас в зале, президент должен выступить и сказать одну фразу: “Война в Чечне закончена. Я вывожу войска”» - говорил режиссер Марк Розовский. «Владимир Владимирович, я прошу вас! Спасите нас, спасите наших детей! Выведите войска из Чечни!» - вторил ему актер Владимир Долинский, а сценарист Александр Гельман пытался достучаться до террористов. «Я вас прошу. Вы уже много чего добились. Весь мир услышал ваши требования. Но вы должны осознать, что есть грань, которую нельзя переступать. Сейчас - та самая точка, после которой может случиться непоправимое. Если вам дадут возможность уйти в третьи страны, во имя спасения жизни людей вы должны ею воспользоваться».

Эти трогательные от своей наивности и инфантилизма слова, конечно же, повлиять на террористов не могли. Захватившие заложников бандиты точно знали сои цели - и методы, которыми можно добиться их достижения. Одним из таких методов были антивоенные митинги. Как хорошо укладывались в сценарий террористов слова поэта Юрия Ряшенцева! «Некоторые патриоты утверждают, что выполнить требования террористов - унизительно. Но государство, которое не может уберечь своих детей, должно наступить на горло собственным амбициям…»

Ни кто из митинговавших не понимал, что выполнять требования террористов нельзя вовсе не потому, что это унизительно. Их нельзя выполнять, потому что это смертельно опасно.

Трагический парадокс состоял в том, что окончание войны в Чечне, за которое традиционно так ратовали правозащитники и которого сейчас добивались родные заложников, оказалось бы началом еще более кровавого и трагического конфликта. Покинь российские войска мятежную республику, стань она независимым государством - на карте мира появилось бы совершенно нежизнеспособное государство. Объективно в Чечне не было ни одной производственной сферы, в которой можно было бы занять тысячи людей, во время войны партизанивших в горах, и десятки тысяч, живших на российскую и иностранную гуманитарную помощь. Иными словами, сама себя прокормить Чечня не смогла; даже в советское время этот сугубо дотационный регион жил хуже других. История знает немало таких случаев; совокупный прибавочный продукт добывается в подобной ситуации грабительскими набегами на соседей. И в этой сфере независимая Ичкерия была более чем жизнеспособной. В Чечне выросло целое поколение молодых людей, которые не умели ничего, кроме как воевать; их умение ставить фугасы, организовывать засады и партизанить - очень ликвидный товар. И потому, если бы российские власти и согласились бы на прекращение войны, через несколько лет руководство Чечни - террористы и по опыту, и по образу мышления - начало бы ее заново. Правозащитники этого почему-то не понимали - или не хотели понимать.

И тем более, не понимали это люди, стоявшие с самодельными плакатиками под хмурым октябрьским небом у Васильевского спуска. Разрываемые страхом за своих родных и собственной беспомощностью, они, конечно, не могли мыслить логически - и пошли бы на все, что дало бы хотя бы возможность увидеть своих любимых людей живыми и невредимыми.

- Вы не думаете, что террористы просто глумятся над родственниками заложников? «Пойдите туда, встаньте с плакатами, тогда отпустим…» Завтра они пошлют вас еще куда-нибудь… - под конец митинга спросила журналистка Елена Короткова кого-то из стоявших с плакатами людей.

- Нет, они не издеваются, - ответили ей. - Они просто хотят, чтобы их требования услышали.

- Но разве их требования не были услышаны, когда они захватили зал в заложники? - удивилась журналистка.

- Они хотят, чтобы войну в Чечне осудили русские люди. Чтобы это прозвучало из наших уст. Эту войну и в самом деле давно пора заканчивать.

- А что, на ваш взгляд, должны сделать сейчас правительство и президент?

- Они должны заявить, что война в Чечне закончена, и начать выводить войска. И они должны объяснить людям, как это они собираются делать.

Трудно ожидать холодного анализа происходящего от убитых горем людей - но это не значит, что после трагедии, когда этот беспристрастный анализ становится жизненно необходим, его надо заменять пропагандистскими клише, разработанными террористами. Но ведь именно так и поступили впоследствии многие политики, журналисты и правозащитники, выступающие против контртеррористической операции в Чечне…

Первый отрывок.
Второй отрывок.