Академгородок, 1963. Часть 11. Приезд Фиделя Кастро и Дело Мешалкина
Продолжение главы Академгородок, 1963.
Начало см. части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10.
Предыдущие главы см.:
Академгородок: 1959. Части 1 - 20, 1960. Части 1 - 12, 1961. Части 1 - 29,
1962. Части 1 - 19.
приезд Фиделя Кастро в СССР
Неожиданно в Советском Союзе объявился Фидель Кастро. Оказывается 26 апреля 1963 года он тайно вылетел из Гаваны в Мурманск на самолете ИЛ-18. В Москве Фиделя встречали как национального героя. Из его приезда получился большой патриотический праздник. Встречая его, народ ликовал.
Фиделю показывали всё. Он посетил базу советских подводных лодок в Северодвинске. Он был первым и последним в истории главой иностранного государства, который увидел базу советских межконтинентальных баллистических ракет, посетил их стартовую площадку и даже заглянул в шахту, где стояла ракета.
Во время его визита из-за обычного желания наших вождей приукрасить действительность, случилось несколько забавных эпизодов. Между прочим, еще во времена Екатерины II появилось выражение «потемкинские деревни». Но князю Потемкину было далеко до большевистских вождей. Вот как описывает это в своей книге журналист «Российской газеты» Максим Макарычев:
«... Показательный эпизод случился в Ленинграде. Во время одной из встреч к Фиделю подбежала маленькая девочка подарить цветы. Кастро незаметно для других узнал номер ее детского садика, а чуть позже сказал изумленным организаторам визита, дескать, хочу посетить такой-то детский сад. Партработники отнекивались, предлагая отложить поездку на завтра, думая, что Кастро забудет. Показалось, что уговорили. А на следующий день Фидель Кастро опять принялся за свое - мол, поехали в детсад. Поездку откладывали под всякими предлогами. Наконец, Фиделя привезли в садик, где его встретила та самая девочка, дарившая ему вчера цветы. На фасаде здания виднелась вывеска с номером детсада. Фидель попросил девочку показать ему свой детский садик, объяснить, где что находится. А девочка ответила могучему бородачу: «Дяденька, я тут еще ничего не запомнила, я здесь всего второй день». Фидель все понял, но промолчал. Оказалось, что девочка была из захудалого детдома, а организаторы сняли табличку с его номером и приколотили на фасад образцового детского сада.
Дальше рассказывает генерал госбезопасности в отставке Николай Леонов, который был переводчиком Фиделя Кастро во время этого визита:
«Ох и досталось советским партийцам от Кастро на заключительном банкете в Ленинграде. Фидель попросил, чтобы собрался узкий круг людей и сказал свое веское слово. Суть речи его была примерно такой:
- Я хочу выступить с критикой с позиций друга. Зачем вы устраиваете показуху, встречая меня, вашего искреннего друга и гостя? Вы много вещей делаете в приказном порядке. Вы прокладываете метро, а приостановили столь важные работы из-за меня, лишь бы проехал кортеж наших машин. Я не гордый. Мог бы поехать в объезд. Зачем надо устраивать бутафорию, тем более я понимаю, что Ленинград - это город-мученик, только-только восстанавливающийся после ран, нанесенных войной. Неужели он не имеет право показать свои недостатки? Вы принимаете меня, как арабского шейха. Так друзей не принимают.
Этот эпизод стал настоящей пощечиной для ленинградского обкома партии.
дело Мешалкина
Современные исследователи истории Академгородка считают, что с именем Мешалкина связана «интересная, но
загадочная история». На самом деле история этв трагическая.
Для Института экспериментальной биологии и медицины, где знаменитый хирург и ученый Евгений Николаевич Мешалкин был директором, строился специальный комплекс по отдельному проекту. В каждом помещении продумывалась каждая деталь. Под комплекс было заказано специальное дорогостоящее оборудование. Был спроектирован и строился даже специальный лечебный бассейн длиной 25 м.
Я уже писал, что был невольным свидетелем размолвки Лаврентьева и Мешалкина и видел Евгения Николаевича в дверях кабинета Лаврентьева, когда они оба продолжали говорить на повышенных тонах. Мне тогда показалось, что если бы этой дверью можно было хлопнуть, Мешалкин хлопнул бы ей обязательно. Но эта дверь мягко закрывалась. Тон же разговора и слова, которые я услышал, не оставляли никакого сомнения, что они вдрызг разругались.
В 1963 году у меня уже было много источников информации на самом верху нашего академического "Двора". Полуофициально шептались так: "Мешалкин не хочет заниматься фундаментальными исследованиями. Он хочет только оперировать. В Академгородок будут съезжаться толпы больных со всего Союза. Гостиница будет ими забита. Мы создавали Академгородок не для этого".
Такие разговоры были основаны на том, что Лаврентьев не один раз предлагал Мешалкину изменить соотношение фундаментальных исследований в Институте и практической хирургии. Мешалкин не соглашался. Он все продумал и менять ничего не хотел. Фундаментальные исследования проводились в отделе, которым заведовала Ариадна Дмитриевна Соболева, жена академика Сергея Львовича Соболева. Тогда, уже неофициально, говорили, что именно она была инициатором этих разногласий. Но его беда заключалась еще и в том, что Мешалкину было поручено курировать медицину в Академгородке - больнично-поликлинический комплекс, который тогда был близок к завершению, но небольшой стационар, поликлиника и диспансерный отдел уже работали. И Мешалкин довольно резко критиковал их работу, в частности, работу диспансерного отдела, которым руководила А.В. Алешкина, близкая подруга Веры Евгеньевны Лаврентьевой и жена будущего академика М.Ф. Жукова. Видимо, под влиянием этих двух дам Соболевой и Алешкиной «баба Вера» заняла непримиримую позицию по отношению к Мешалкину. В такой ситуации до Михаила Алексеевича уже не доходили никакие разумные аргументы. Лаврентьев решил избавиться от Мешалкина любыми путями.
Сделать это было совсем непросто - директора академических институтов избирались Общим собранием АН СССР. Единственным шансом у академика Лаврентьева было доказать своим коллегам в АН, что Мешалкин создает не академический, а отраслевой институт, которому место в минздраве. Специальная комиссия, посланная Академией наук СССР, разумеется, все понимала, но члены этой комиссии сознавали и то, что вместе Лаврентьеву и Мешалкину не работать. Поэтому сначала Мешалкина освободили от обязанностей директора института, а потом специальными решениями Институт экспериментальной биологии и медицины был разделен на две неравных части: отдел, которым руководила Ариадна Соболева, остался в СО АН, а остальная часть сотрудников была переведена во вновь созданный в минздраве Институт патологии кровобращения. И когда до сдачи комплекса было уже рукой подать, корпус пнеожиданно для всех передали вновь созданному Вычислительному центру СО АН.
А вот как трактует начало конфликта историк-исследователь Н.А. Куперштох.
"В теоретическом отделе работала жена одного из основателей Сибирского отделения академика С. Л. Соболева - Ариадна Дмитриевна Соболева. По воспоминаниям современников, это была энергичная женщина, мать семерых детей, которая защитила докторскую диссертацию и «которой до всего было дело». Естественно, что Ариадна Дмитриевна рассказывала о деятельности Мешалкина-директора и внутриинститутских проблемах своему супругу, который мог, в свою очередь, проинформировать М. А. Лаврентьева. Очень скоро «перекос» в выделении институту финансов и оборудования в пользу клинического отдела стал тревожить и самого М. А. Лаврентьева. В начале 1961 г. он вызвал Е. Н. Мешалкина и потребовал усилить теоретические исследования в соответствии с академическим профилем института. «Мне было сказано, - вспоминает Е. Н. Мешалкин, - что все наши заявки СО АН не может удовлетворить, так как они слишком велики, и вообще наш институт очень дорогой»".
В мае 1963 года президиум АН СССР постановил преобразовать ВЦ Института математики в самостоятельное научное учреждение ВЦ СО АН СССР. Делалось это под недавно приглашенного в СО АН доктора ф.-м.н. Г.И. Марчука, который на общем собрании АН был избран член-корреспондентом, а затем и директором Вычислительного центра СО АН. ВЦ вначале переехал из института математики и ряда квартир в здание, по Морскому пр. д.2, где ранее была поликлиника. А затем академик Лаврентьев предложил практически достроенный корпус Мешалкина отдать ВЦ. Так и было сделано.
Мешалкин впоследствии построил свой новый корпус - точную копию первого, но уже не на территории Академгородка, а за его пределами, недалеко от въезда в Академгородок.
Не сосчитать, скольким людям впоследствии прославленный хирург, лауреат Ленинской премии, академик Академии медицинских наук , спас жизнь.
А Академгородок лишился взыскательного куратора академгородковской медицины, и она много лет оставалась на уровне провинциальных городов страны. Сколько было допущено медицинских ошибок! Как слабо была организована экстренная помощь! Сколько жителей скончалось, не дождавшись медицинской помощи!
Мы тогда считали, да так, по-видимому, и было на самом деле, что академики А.И. Мальцев, В.В. Воеводский, а позднее Н.Н. Яненко погибли именно из-за расхлябанности и плохой организации медицинской помощи. А сколько было случаев, когда жертвами становились не академики, а простые люди! Тогда помалкивали в тряпочку.
Продолжение следует
Начало см. части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10.
Предыдущие главы см.:
Академгородок: 1959. Части 1 - 20, 1960. Части 1 - 12, 1961. Части 1 - 29,
1962. Части 1 - 19.
приезд Фиделя Кастро в СССР
Неожиданно в Советском Союзе объявился Фидель Кастро. Оказывается 26 апреля 1963 года он тайно вылетел из Гаваны в Мурманск на самолете ИЛ-18. В Москве Фиделя встречали как национального героя. Из его приезда получился большой патриотический праздник. Встречая его, народ ликовал.
Фиделю показывали всё. Он посетил базу советских подводных лодок в Северодвинске. Он был первым и последним в истории главой иностранного государства, который увидел базу советских межконтинентальных баллистических ракет, посетил их стартовую площадку и даже заглянул в шахту, где стояла ракета.
Во время его визита из-за обычного желания наших вождей приукрасить действительность, случилось несколько забавных эпизодов. Между прочим, еще во времена Екатерины II появилось выражение «потемкинские деревни». Но князю Потемкину было далеко до большевистских вождей. Вот как описывает это в своей книге журналист «Российской газеты» Максим Макарычев:
«... Показательный эпизод случился в Ленинграде. Во время одной из встреч к Фиделю подбежала маленькая девочка подарить цветы. Кастро незаметно для других узнал номер ее детского садика, а чуть позже сказал изумленным организаторам визита, дескать, хочу посетить такой-то детский сад. Партработники отнекивались, предлагая отложить поездку на завтра, думая, что Кастро забудет. Показалось, что уговорили. А на следующий день Фидель Кастро опять принялся за свое - мол, поехали в детсад. Поездку откладывали под всякими предлогами. Наконец, Фиделя привезли в садик, где его встретила та самая девочка, дарившая ему вчера цветы. На фасаде здания виднелась вывеска с номером детсада. Фидель попросил девочку показать ему свой детский садик, объяснить, где что находится. А девочка ответила могучему бородачу: «Дяденька, я тут еще ничего не запомнила, я здесь всего второй день». Фидель все понял, но промолчал. Оказалось, что девочка была из захудалого детдома, а организаторы сняли табличку с его номером и приколотили на фасад образцового детского сада.
Дальше рассказывает генерал госбезопасности в отставке Николай Леонов, который был переводчиком Фиделя Кастро во время этого визита:
«Ох и досталось советским партийцам от Кастро на заключительном банкете в Ленинграде. Фидель попросил, чтобы собрался узкий круг людей и сказал свое веское слово. Суть речи его была примерно такой:
- Я хочу выступить с критикой с позиций друга. Зачем вы устраиваете показуху, встречая меня, вашего искреннего друга и гостя? Вы много вещей делаете в приказном порядке. Вы прокладываете метро, а приостановили столь важные работы из-за меня, лишь бы проехал кортеж наших машин. Я не гордый. Мог бы поехать в объезд. Зачем надо устраивать бутафорию, тем более я понимаю, что Ленинград - это город-мученик, только-только восстанавливающийся после ран, нанесенных войной. Неужели он не имеет право показать свои недостатки? Вы принимаете меня, как арабского шейха. Так друзей не принимают.
Этот эпизод стал настоящей пощечиной для ленинградского обкома партии.
дело Мешалкина
Современные исследователи истории Академгородка считают, что с именем Мешалкина связана «интересная, но
загадочная история». На самом деле история этв трагическая.
Для Института экспериментальной биологии и медицины, где знаменитый хирург и ученый Евгений Николаевич Мешалкин был директором, строился специальный комплекс по отдельному проекту. В каждом помещении продумывалась каждая деталь. Под комплекс было заказано специальное дорогостоящее оборудование. Был спроектирован и строился даже специальный лечебный бассейн длиной 25 м.
Я уже писал, что был невольным свидетелем размолвки Лаврентьева и Мешалкина и видел Евгения Николаевича в дверях кабинета Лаврентьева, когда они оба продолжали говорить на повышенных тонах. Мне тогда показалось, что если бы этой дверью можно было хлопнуть, Мешалкин хлопнул бы ей обязательно. Но эта дверь мягко закрывалась. Тон же разговора и слова, которые я услышал, не оставляли никакого сомнения, что они вдрызг разругались.
В 1963 году у меня уже было много источников информации на самом верху нашего академического "Двора". Полуофициально шептались так: "Мешалкин не хочет заниматься фундаментальными исследованиями. Он хочет только оперировать. В Академгородок будут съезжаться толпы больных со всего Союза. Гостиница будет ими забита. Мы создавали Академгородок не для этого".
Такие разговоры были основаны на том, что Лаврентьев не один раз предлагал Мешалкину изменить соотношение фундаментальных исследований в Институте и практической хирургии. Мешалкин не соглашался. Он все продумал и менять ничего не хотел. Фундаментальные исследования проводились в отделе, которым заведовала Ариадна Дмитриевна Соболева, жена академика Сергея Львовича Соболева. Тогда, уже неофициально, говорили, что именно она была инициатором этих разногласий. Но его беда заключалась еще и в том, что Мешалкину было поручено курировать медицину в Академгородке - больнично-поликлинический комплекс, который тогда был близок к завершению, но небольшой стационар, поликлиника и диспансерный отдел уже работали. И Мешалкин довольно резко критиковал их работу, в частности, работу диспансерного отдела, которым руководила А.В. Алешкина, близкая подруга Веры Евгеньевны Лаврентьевой и жена будущего академика М.Ф. Жукова. Видимо, под влиянием этих двух дам Соболевой и Алешкиной «баба Вера» заняла непримиримую позицию по отношению к Мешалкину. В такой ситуации до Михаила Алексеевича уже не доходили никакие разумные аргументы. Лаврентьев решил избавиться от Мешалкина любыми путями.
Сделать это было совсем непросто - директора академических институтов избирались Общим собранием АН СССР. Единственным шансом у академика Лаврентьева было доказать своим коллегам в АН, что Мешалкин создает не академический, а отраслевой институт, которому место в минздраве. Специальная комиссия, посланная Академией наук СССР, разумеется, все понимала, но члены этой комиссии сознавали и то, что вместе Лаврентьеву и Мешалкину не работать. Поэтому сначала Мешалкина освободили от обязанностей директора института, а потом специальными решениями Институт экспериментальной биологии и медицины был разделен на две неравных части: отдел, которым руководила Ариадна Соболева, остался в СО АН, а остальная часть сотрудников была переведена во вновь созданный в минздраве Институт патологии кровобращения. И когда до сдачи комплекса было уже рукой подать, корпус пнеожиданно для всех передали вновь созданному Вычислительному центру СО АН.
А вот как трактует начало конфликта историк-исследователь Н.А. Куперштох.
"В теоретическом отделе работала жена одного из основателей Сибирского отделения академика С. Л. Соболева - Ариадна Дмитриевна Соболева. По воспоминаниям современников, это была энергичная женщина, мать семерых детей, которая защитила докторскую диссертацию и «которой до всего было дело». Естественно, что Ариадна Дмитриевна рассказывала о деятельности Мешалкина-директора и внутриинститутских проблемах своему супругу, который мог, в свою очередь, проинформировать М. А. Лаврентьева. Очень скоро «перекос» в выделении институту финансов и оборудования в пользу клинического отдела стал тревожить и самого М. А. Лаврентьева. В начале 1961 г. он вызвал Е. Н. Мешалкина и потребовал усилить теоретические исследования в соответствии с академическим профилем института. «Мне было сказано, - вспоминает Е. Н. Мешалкин, - что все наши заявки СО АН не может удовлетворить, так как они слишком велики, и вообще наш институт очень дорогой»".
В мае 1963 года президиум АН СССР постановил преобразовать ВЦ Института математики в самостоятельное научное учреждение ВЦ СО АН СССР. Делалось это под недавно приглашенного в СО АН доктора ф.-м.н. Г.И. Марчука, который на общем собрании АН был избран член-корреспондентом, а затем и директором Вычислительного центра СО АН. ВЦ вначале переехал из института математики и ряда квартир в здание, по Морскому пр. д.2, где ранее была поликлиника. А затем академик Лаврентьев предложил практически достроенный корпус Мешалкина отдать ВЦ. Так и было сделано.
Мешалкин впоследствии построил свой новый корпус - точную копию первого, но уже не на территории Академгородка, а за его пределами, недалеко от въезда в Академгородок.
Не сосчитать, скольким людям впоследствии прославленный хирург, лауреат Ленинской премии, академик Академии медицинских наук , спас жизнь.
А Академгородок лишился взыскательного куратора академгородковской медицины, и она много лет оставалась на уровне провинциальных городов страны. Сколько было допущено медицинских ошибок! Как слабо была организована экстренная помощь! Сколько жителей скончалось, не дождавшись медицинской помощи!
Мы тогда считали, да так, по-видимому, и было на самом деле, что академики А.И. Мальцев, В.В. Воеводский, а позднее Н.Н. Яненко погибли именно из-за расхлябанности и плохой организации медицинской помощи. А сколько было случаев, когда жертвами становились не академики, а простые люди! Тогда помалкивали в тряпочку.
Продолжение следует