(no subject)

[ae_krylov]

Статья увидела свет в журнале "Грани" (2016. № 258 /Янв. -- март/. С. 93-110). К сожалению, по вине верстальщика часть сносок в бумажной версии отсутствует, остальные перепутаны. Здесь -- авторская версия.

Андрей КРЫЛОВ

АХМАТОВА - ОКУДЖАВА - БРИК
Сопоставляя цитаты и даты

Поводом для появления настоящих заметок послужила книга Р. Тименчика об А. А. Ахматовой. В «Примечаниях и экскурсах» [1] к ней, в частности, приводлось описание двух мемуарных свидетельств о том, что АА:
1) «особо выделяла» Окуджаву из ряда молодых поэтов;
2) рассказывала о том, что этот поэт «не посетил её ни разу» [2].

Дополнительная информация даёт нам необходимую возможность заглянуть чуть дальше и рассмотреть историю взаимоотношений двух поэтов во времени.

1.

Однако сначала необходимо сделать одно замечание о важности темы литературных знакомств.
В теоретическом плане взаимоотношения между поэтами - вопрос не праздный и не обывательский, как это может показаться на непросвещённый взгляд. В любом классическом труде по текстологии можно найти примеры связи и важности не только датировок событий и художественных текстов, не только истории посвящений, но даже и несомненного влияния личного знакомства на изменение того или иного ранее написанного произведения. Вот почему рассмотрение взаимоотношений между художниками в динамике так необходимо при исследовании их творчества.
В качестве иллюстрации приведём цитату из мемуаров поэта К. Ваншенкина об Окуджаве:

• Некоторые очень хорошие поэты (Смеляков, Луконин) сперва не приняли его [3].

Это утверждение также нуждается в комментариях. Луконин действительно сначала печатно обвинил младшего коллегу в пошлости [4], но послушав и познакомившись, тихо (в переиздании статьи) дезавуировал это обвинение [5]. Смеляков же, по свидетельству В. Огнева, вообще не любивший гитару, услышав на дне рождения М. Светлова «Комиссаров в пыльных шлемах», сначала прослезился и расцеловал автора, потом, когда прозвучали песни в большем количестве, обругал и оскорбил [6]; однако в итоге всё-таки был удостоен посвящения в его стихотворении о кузнечике и сверчке. (Может быть, именно эта непростая история лежит в основе этого стихотворения?)

Необходимость изучения взаимоотношений Окуджавы конкретно с Анной Андреевной Ахматовой становится ещё более актуальной, если вспомнить, что он во десятках интервью непременно называл её имя среди своих учителей в поэзии. Её же с её классической строгостью Окуджава называл «своим поэтом»:

- Да, мой. Пусть в ней есть даже некоторый примитив, но своей чистотой, ясностью и точностью она мне очень близка. Но я не могу сказать, что только она. Вот она, весь Мандельштам, они складываются во что-то такое, мне необходимое. Вместе они в моём сознании дополняют друг друга.

И тогда же, в разговоре о Цветаевой:

- Я начал с очень жаркой любви, когда она возникла в моей жизни. <…> Но потом я очень быстро остыл. И я сейчас, отдавая ей должное, понимая ее грандиозность, должен сказать, что она не относится к моей любви. Мандельштам - да! Ахматова - очень!

Булат Шалвович даже на всю жизнь запомнил, что Ахматову ещё в студенческие годы открыл ему его близкий друг поэт Александр Цыбулевский [7].
2.

Миф о «невстрече» возник из общего фона (известная робость перед «царицей» со стороны некоторых поэтов) и свидетельства о наличии такой же робости у Окуджавы. Практически те же сведения можно почерпнуть и из рассказа поэта Н. Панченко, которого Ахматова непосредственно просила привести к ней Булата:

• ...Спрашивала про... то, какие поэты сейчас. Я сказал, что разные есть поэты, как и в Ваше, Анна Андреевна, время. Вот, скажем, неплохой поэт - Дезик Самойлов, но... мне не хочется его называть, а Булат не только поэт, но и исполнитель своих стихов, поскольку он удивительно музыкальный человек - вот его я очень люблю и готов всегда за него и постоять, и представить.
• Она сказала:
• - Будете в Ленинграде, привозите его ко мне.
• Ну и прошёл год, не больше, как я оказался в Ленинграде. Булат в то время жил в гостинице «Астория», и мы с ним так договорились, что когда я приеду, он мне передаст номер, чтобы у меня не было хлопот.
• Из «Астории» я прямо набрал телефон Анны Андреевны:
• - Анна Андреевна, я сейчас к вам приеду с Окуджавой.
• Он замахал руками:
• - Не могу, не могу. Боюсь! Коля, я боюсь!
• Я опустил трубку.
• Она производила впечатление на молодых поэтов. Многие действительно её боялись [8].

Подтверждает сказанное версия польского писателя Анатоля Стерна, посетившего Ахматову в ноябре 1964-го:

• Я спрашивал её о молодых поэтах её страны. Она говорила о некоторых очень сердечно, выделяя особо Булата Окуджаву, песни которого очень популярны у нас [в Польше]. И с лёгкой улыбкой добавила: «Но они меня боятся. Может, я для них уже прошлое?.. Окуджава, например, не посетил меня ни разу». На следующий день я повторил ему эти слова. Он немного съёжился, как нахохлившаяся экзотическая птица, и сказал только: «Но ведь это королева!» В тоне этих двух слов было что-то от чуть ли не мистического восхищения [9].

Причину («они меня боятся»), по которой Окуджава не пришёл к «королеве», сообщил Анне Андреевне сам Панченко:

• ...И я пришёл к ней один.
• Она опять предложила:
• - Не почитаете ли стихи свои? - и поинтересовалась: - А где Булат?
• Я ответил:
• - Анна Андреевна, он боится вас.
• Тогда она позвала Пунину:
• - Ира, Ира, иди сюда! Коля, повторите! Сам Окуджава меня боится.
• Я подтвердил:
• - Боится [10].

Так что возможно, что это самое сообщение и процитировала Ахматова Стерну на исходе 1964 года.
Для полноты картины приведём и свидетельство литературоведа Станислава Лесневского:

• Однажды по дороге к Ахматовой я встретил в Ленинграде Булата Окуджаву. И позвал его с собой, почему-то убеждённый, что нас встретят хорошо. Но Окуджава сказал: «Я боюсь». Придя к Анне Андреевне, я рассказал об этом. Она улыбнулась и с видимым удовольствием подтвердила: «Да, они меня боятся». Вероятно, имелись в виду молодые поэты. Мне вообще показалось, что Анне Андреевне приятна та новая атмосфера влюбленности и поклонения, которая в эти годы начала складываться по отношению к ней в среде нового поколения читателей и поэтов [11].

3.

Тем не менее есть свидетельства, опровергающие легенду о «невстрече». Первым в их ряду можно назвать воспоминания звукоархивиста Л. А. Шилова. Рассказывая об истории первой пластинки Окуджавы, выпущенной пиратским способом в 1965-м в Англии издателем А. Флегоном, а затем перепечатанной в США, он писал [12]:

• Насколько мне известно, особо широкого распространения эти пластинки не имели, тиражи их были сравнительно невелики. Никаких рецензий о них я не видел. Кто-то мне говорил, что один экземпляр этой пластинки привезла Булату из Англии Анна Ахматова [13].

Отметим, во-первых, неуверенность мемуариста. А во-вторых, слова привезла Окуджаве ещё не подразумевают личную встречу для передачи посылки. Так что вопрос пока остаётся без ответа.
На самом деле отношения двух поэтов действительно получили в дальнейшем некое развитие, зафиксированное ещё в нескольких мемуарных источниках, как опубликованных, так и не известных до недавнего момента широкому читателю.
Определённая констатация факта встречи содержится в сравнительно давних мемуарах другого литературоведа - Н. А. Роскиной, рассказавшей об отношении Анны Андреевны к современным бардам:

• На волне... взрыва любви к поэзии поднялись и тогдашние молодёжные кумиры: Вознесенский, Рождественский, Евтушенко, Ахмадулина. Ей [Ахматовой] не нравилась их шумность, их сенсационность, жадность до публики - ей и её кругу представлений о поэте всё это было очень чуждо. Она рассказывала мне, что Ахмадулина была у неё три раза, желая почитать ей свои стихи, но всё неудачно: каждый раз у Анны Андреевны начинался приступ стенокардии. Был у неё и Окуджава, и вот его стихи и пение ей нравилось (а Новелла Матвеева почему-то нет). Ей он был интересен, и интересен секрет его успеха. Она вообще любила шансонье - ещё со времён Вертинского. «Вертинский - это эпоха». Позднее она была очарована Галичем. Как-то я пришла к ней, году в 65-м; вместо «Здравствуйте» она сказала мне: «Песенника арестовали». «Какого песенника?» - «Галича». Дома я узнала, что этот слух уже широко гуляет по Москве, но, к счастью, он не подтвердился.
• Вообще же про стихи «молодых» она говорила, что все они кажутся ей слишком длинными [14].

Однако Роскина не приводит подробностей и источника своих знаний.
А вот свидетельство самого Окуджавы в интервью, которое трудно поддаётся датировке:

Когда мне сказали в начале шестидесятых годов, что со мной хочет познакомиться Ахматова, я чуть в обморок не упал. Очень стеснялся. Отказывался, но меня насильно привезли к ней под Ленинград, в Комарово. И вот вышла царица... Она оказалась очень милой, простой, нормальной женщиной. Но всё-таки у меня дрожь не проходила. Мы два часа с ней беседовали, и когда я вышел от неё, то не помнил ни одного слова из нашего разговора [15].

На первый взгляд, этот, как мы увидим, сжатый во времени рассказ в корне противоречит историям, рассказанным и Панченко, и Стерном. Но есть и другой - 1984 года, корреспонденту ялтинской газеты, - с дополнительными штрихами:

...А уже в Ленинграде в 60-е годы <я> бывал в Комарово, у Анны Андреевны Ахматовой [16].

Кроме этих кратких упоминаний в беседах с журналистами, известно ещё одно публичное выступление Окуджавы, на котором он гораздо подробнее касался того же вопроса.
Этот ответ, расшифрованный со слуха, также опубликован:

...С Анной Андреевной уже мы познакомились тогда, когда я... в какой-то степени стал известен и она меня пригласила к себе. Но так как для меня она была живым богом, я никак не мог решиться к ней поехать - я боялся. Я боялся год, боялся второй год.

Она меня приглашала, приглашала, и, наконец, я поехал. Я приехал к ней в Комарово. Но... у меня было такое состояние, как будто меня ударили по голове. Я помню, что она вошла, села, очень милая, очень располагающая, стала со мной говорить - о чём, я не помню: я был в полуобморочном состоянии. Я глупо улыбался, кивал ей. Мы сидели довольно долго там, у неё.

Потом я уехал [17].

В публикации последние два абзаца слиты в один. С нашей точки зрения, следовало бы их печатать именно так - раздельно, поскольку имелся в виду, конечно, не отъезд Окуджавы из Комарово, а его возвращение в конце 1965 года в Москву, где их с новой женой ожидала новая кооперативная квартира на Ленинградском шоссе.
Мы имеем возможность не только подтвердить рассказ поэта, но и ещё больше расширить своё представление об этой встрече. Процитируем устное выступление писательницы Галины Корниловой, работавшей до 1961 года с Окуджавой в «Литгазете»:

• - И вот однажды в это же лето 63-го года Анна Андреевна мне сказала: «Галя, вы можете привести ко мне Булата Окуджаву?» Я сказала: «Конечно!.. Это очень просто, он где-то здесь поблизости, в Ленинграде». Я позвонила в Олину квартиру. Выяснилось, что они уехали в санаторий в Репино. Я поехала в Репино, отыскала их, сказала: «Булат, вот Анна Андреевна просит...» Оля говорит: «Конечно, мы приедем. Завтра. Галя, ты нас встречай». Договорились, какая электричка. Всё было организовано.
• В пять часов следующего дня я их встретила на платформе Комарово, повела в Будку. Анна Андреевна их приветствовала. Если кто был в Будке, знают, что это... коридорчик и небольшая комната. Анна Андреевна села у двери в кресло, Оля и Булат на стульях у стола, а я села на её кушетку, у которой одна нога была сложена из кирпичей. (Я всё сидела и думала, не поедут ли эти кирпичи.)
• Мне страшно хотелось, чтобы Булат понравился Анне Андреевне. Но в доме не было гитары, а тут на Булата вообще что-то нашло: он совершенно замкнулся. Она его спрашивает - он отвечает односложно. Она опять пытается с ним говорить - он отвечает одно слово и больше не говорит. А говорила одна Оля. Оля с энтузиазмом рассказывала, как они с Булатом занимаются материалами о декабристах, готовят книгу декабристского периода; вот сидят в библиотеке, как это интересно, как они уже очень много сделали, - и всё такое.
• Потом, когда этот мучительный для меня вечер кончился, я вышла, чтобы их проводить, на платформу. А возвращаясь обратно по дороге между сосен, думала: боже, ну как же я теперь объясню Анне Андреевне, какой Булат замечательный?! Как я могу ей доказать это?!
• Я вошла, она с несколько рассеянным выражением лица сидела в своём кресле и сказала: «Ваш Булат - замечательный. Но жена у него...» [18]

Последняя реплика вполне реальна, если учесть следующее небольшое воспоминание Льва Копелева об отношении Анны Андреевны к жёнам своих коллег.

Лидия Корнеевна Чуковская рассказывала, что Ахматова предполагала: один из признаков гениальности поэта - «ужасная жена»... [19]

(Окончание тут.)



[1] Тименчик Р. Анна Ахматова в 1960-е годы. М.: Водолей Publ.; Toronto: Un-t, 2005. С. 671-672.
[2] Stern A. Wspominajac A. A. // Kultura. 1966. № 12. S. 2; Кузьминский A. Memoire // Санкт-Петербург. 1999. № 2 (21). С. 5. Приношу искреннюю благодарность Р. Д. Тименчику и А. М. Левитан за помощь в поиске оригиналов этих редких публикаций.
[3] Ваншенкин К. «Привет, это Булат» // Встречи в зале ожидания. С. 117.
[4] См.: Луконин М. Товарищ Поэзия // Знамя. 1961. № 2. С. 188-189.
[5] См.: Луконин М. Поиски // Луконин М. Товарищ Поэзия. М.: Совет. писатель, 1963. С. 68-69. См. также последующие переиздания.
[6] См.: Огнев В. Колокольчики Булата // Голос надежды. Вып. 4. М., 2007. С. 37-39.
[7] По материалам личных высказываний в беседах: Окуджава Б. Чёрная Надежда: Путешествие дилетантов на свидание с Бонапартом / [Беседовал] Д. Быков // Собеседник. 1992. Янв. (№ 2). С. 3; «Я делал то, что я хотел» / [Беседовал] Ю. Глазов // Континент. № 92. Париж; М., 1997. № 2 (апр. - июнь). С. 326-340; «Прошло и словом стало...» / Записал И. Мильштейн // Студен. меридиан. 1986. № 11. С. 38-42.
[8] Здесь и далее - в кн.: Осип и Надежда Мандельштамы в рассказах современников / Вступ. ст., подгот. текста, сост. и коммент. О. С. Фигурновой, М. В. Фигурновой. М.: Наталис, 2001. С. 445. Панченко Николай Васильевич (1924-2005) - поэт, один из инициаторов и редактор легендарного сборника «Тарусские страницы»; с О. был знаком ещё по работе в Калуге, рекомендовал О. при вступлении его в КПСС в 1956 г.
[9] Stern A. Указ. соч. Пер. Р. Тименчика. Здесь и далее курсив во всех цитатах - наш. Стерн Анатоль (1899-1968) - польский поэт и переводчик, прозаик, литературный и кинокритик, сценарист.
[10] Пунина Ирина Николаевна (1921-2003) - искусствовед, дочь Н. Н. Пунина, мужа А. Ахматовой.
[11] Лесневский С. «...Известный профиль с гордо занесенной головой»: Из воспоминаний об Анне Ахматовой // Лит. газ. 1996. 13 авг. (№ 33). С. 5.
[12] Пластинка была выпущена на основе «бродячих» в СССР авторских фонограмм, попавших на Запад в плохом качестве звучания.
[13] Шилов Л. Из записок звукоархивиста // Встречи в зале ожидания: Воспоминания о Булате / Сост.: Я. И. Гройсман, Г. П. Корнилова. Ниж. Новгород: ДЕКОМ, 2003. С. 89.
[14] Роскина Н. «Как будто прощаюсь снова...» // Воспоминания об Анне Ахматовой / Сост.: В. Я. Виленкин, В. А. Черных. М.: Совет. писатель, 1991. С. 537. Роскина Наталья Александровна (1928-1989) - литературовед.
[15] Цит. по: Окуджава Б. «Предназначение, данное Богом, я выполнил» / Беседу провела Л. Михайлова; [АПН] // Крым. время. Симферополь, 1997. 19 июня. С. 15. Опираясь на некоторые повторяющиеся высказывания поэта, мы можем только предположить, что перед нами фрагмент беседы начала 1994 года с тем же интервьюером, не вошедший в публикацию: Окуджава Б. Мы из школы XX века / Беседовала Л. Михайлова // Лит. обозрение. 1994. № 5-6. С. обл. 2, 12-17.
[16] Окуджава Б. Нас время учило... / Беседу вёл Л. Левин // Совет. Крым. Ялта, 1984. 25 нояб.
[17] Здесь и далее цит. согласно общедоступному источнику: Окуджава Б. «Я никому ничего не навязывал...» / Сост. А. Петраков. М., 1997. С. 175. Несмотря на обозначенный в книге 1983 год, по-видимому, высказывание относится к 1985-му. Данное издание содержит большое количество ошибочных датировок, поэтому мы предпочитаем не опираться на них.
[18] Цит. по фонограмме выступления на заседании Клуба друзей Булата Окуджавы (сопредседатели Л. Шилов и М. Гизатулин) 14 марта 2003 г. Личное собрание М. Р. Гизатулина. Данный фрагмент не вошёл в текст воспоминаний Г. Корниловой «Булат», опубликованный в сб.: Встречи в зале ожидания. С. 58-65.
[19] Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Кёльне. М.: Фортуна Лтд., 2003. С. 346.

© Геннадий Шакин, фото, 1984.