«Дело Сталина» (социально-экономическая политика конца 40-х - начала 50-х). Ч. 1

[afanarizm]

В предыдущем тексте мы имели возможность познакомиться с состоянием сельского хозяйства ССР в последние годы жизни Сталина и в первые годы жизни без него. Нижеследующий текст будет посвящён действиям советского руководства, охватывавшим уже всё население страны целиком. Рассмотрим комплексно такие явления конца 1940-х - начала 50-х (период четвёртой и пятой пятилеток), как денежная реформа, отмена карточек, снижения цен и госзаймы, ибо, как кажется, исследователи этого временного отрезка не уделяют им необходимого внимания, описывая действия советского руководства схематично и без должной детализации проведения в жизнь и последствий их решений (к тому же часто полагаясь на советские пропагандистские клише).

Денежная реформа

Как и всякая война, ВОВ нанесла сильнейший удар по финансовой системе страны. Для покрытия резко выросших военных расходов правительство было вынуждено прибегнуть к эмиссии, что «разогнало» денежную массу (с 18,4 млрд. руб. в 1941 до 74 в 1946 [1]) и быстро обесценило советский рубль. Следствием этого стал бурный рост цен, прежде всего на продовольственные товары - к 1945 их уровень увеличился в 4-7 раз по сравнению с 1940-м. Учитывая, что карточная система обеспечивала охватываемое население с видимыми невооружённым глазом трудностями (основной кризис имел место в 1943-44, однако проблемы начались ещё в 1941), а открытые в 1944 коммерческие магазины для подавляющего большинства населения были попросту недоступны из-за крайне высокого уровня цен, колхозный рынок был, наряду с собственным огородом, главным источником продовольствия.

Окончание войны принесло изменения в государственной политике - наметился некоторый поворот к гражданским отраслям, начал расти удельный вес группы Б (производство потребительских товаров) в общем объёме промышленного выпуска (с 25,1% в 1945-м до 34,1% в 1946-м). Однако, как оказалось, этот рост был временным, и уже с 1947-го руководство СССР под влиянием начавшейся конфронтации с бывшими союзниками вернулось к наращиванию производства в тяжёлой и оборонной промышленности. В результате к 1953 доля группы Б сократилась до 30% промышленного производства [2, c. 12], а затраты на укрепление обороноспособности страны возросли до 52,5% национального дохода (для сравнения, в 1943-м эти затраты по официальным данным составилил лишь 36%, а по оценке Сталина - 40-45%) [33, c. 78, 103-105].

Тем временем на руках у населения скопилась огромная масса не обеспеченных товарами денег, но покупательная сила рубля оставалась весьма низкой, поскольку спрос на порядки превышал скудное предложение (несмотря на рост «гражданского» производства, оно даже не приблизилось к удовлетворению потребностей). Причём деньги скопились на руках в самом прямом смысле: по состоянию на 1947-й лишь 15% накоплений содержалось в сберегательных кассах. Впрочем, около 50% рабочих, крестьян и служащих вообще не имели вкладов в сберкассах и существовали от зарплаты до зарплаты [3, c. 251].

Возвращение к довоенной политике наращивания производства в группе А исключало решение проблемы балансировки спроса и предложения в обозримом будущем. Единственным выходом в такой ситуации было сокращение денежной массы. В мае 1947 создали комиссию по денежной реформе.

Подготовка акции проводилась в обстановке максимальной секретности, а объявление о ней и сроках её проведения оказалось внезапным и неожиданным для основной массы населения. 14 декабря вышло постановление Совмина и ЦК ВКП(б) «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольствие и промышленные товары», согласно которому она должна была проводиться в течение одной недели, с 16 по 22 декабря (для районов Крайнего Севера срок продлевался до 29 декабря). Её цели в постановлении определялись как укрепление рубля и изъятие из обращения большого количества фальшивых денег, якобы массово напечатанных немцами в годы ВОВ с целью дестабилизации финансовой системы СССР. Кроме того, реформа должна была нанести удар по «спекулятивным элементам», накопившим значительные суммы за годы войны, в частности, помешать им организовать скупку товаров в магазинах после отмены карточной системы.

Эти объяснения, конечно, представляли собой обычную дымовую завесу - истинная цель становится понятна по ознакомлении с принципами реформы. Она заключалась во «всеобъемлющей проверке денежного состояния советских граждан» и обмене денег старого образца на новые купюры по курсу 10 «старых» рублей на 1 «новый» (металлическая монета обмену не подлежала и принималась по номинальной стоимости). Интересно, что изначально министерство финансов предложило щадящий обмен по курсу 5 на 1, вдвое же увеличить цифру изымаемого решил Сталин [4]. Для вкладов в сберкассах и Госбанке размером до 3000 рублей включительно устанавливался льготный курс - 1 «старый» рубль на 1 «новый», то есть такие вклады оставались нетронутыми. Вклады от 3 до 10 тыс. руб. пересчитывались в соотношении 3 на 2, а свыше 10 тыс. - 2 на 1. Также переоценивались денежные средства, находившиеся на расчётных и текущих счетах кооперативных предприятий и организаций и колхозов - из расчёта 5 на 4. Иностранцам деньги обменивались по курсу 3 на 1.

Таким образом, фактически проводилась не реформа, а конфискация «излишков денежных средств» у населения. При этом важным фактором явилось то, что пересчёта размеров заработной платы рабочих и служащих, а также доходов крестьян от государственных заготовок и других трудовых доходов не производилось. Остались без изменения также налоги, долги, финансовые обязательства.

Под шумок проводилась и конверсия прежних займов у населения (за исключением недавнего займа 1947 - да-да, власти не постеснялись провести в голодающей стране отъём денег у населения на «восстановление народного хозяйства»). Они объединялись в единый 2%-ный заём 1948 и обменивались в соотношении 3 руб. в облигациях прежних займов на 1 руб. нового займа. Облигации свободно реализуемого займа 1938 обменивались в соотношении 5 на 1. То есть, «народное» государство, взяв средства у народа по одним обязательствам, отныне собиралось рассчитываться с ним на совсем иных, льготных для себя основаниях.

Государство же, естественно, и выиграло. Количество денег резко уменьшилось и составило на 1 января 1948 лишь около 16 млрд. руб. [5], что было меньше, чем до Войны. На руках у населения осталось лишь около 4 млрд. - в то время как до Войны было около 16 млрд. Внутренний государственный долг (по госзаймам) уменьшился почти втрое - с 158,8 млрд. до 58,8 млрд. руб. [6, с. 106].

По традиции, сильнейший удар был нанесён по самому угнетаемому классу - колхозному крестьянству. Дело в том, что в Войну, благодаря продаже выращенных на приусадебных участках продуктов, колхозники накопили огромное количество денег - которые держали у себя, не доверяя уже не раз обманувшему их государству. В результате реформы они оказались попросту ограблены. Причём из-за того, что информация была поставлена очень плохо (а в иных «медвежьих углах» никакой информации не было и вовсе), «некоторая часть населения в сельской местности» не успела обменять свои накопления и осталась ни с чем. Однако пострадали не только селяне, но и городские - рабочие высоких разрядов, работники, занятые на тяжёлых и вредных производствах (где существовали высокие ставки зарплаты), техническая интеллигенция, изобретатели-рационализаторы, предпочитавшие держать деньги на руках.

А вот широко разрекламированный «решительный удар по спекулянтам, криминальным элементам и расхитителям государственной собственности» оказался не более чем лёгким шлепком. Дело в том, что названные элементы уже давно наладили прочные связи в парт- и совструктурах и получили исчерпывающую информацию о реформе почти сразу после её объявления - которое, к слову, для работников названных структур было сделано в конце ноября на специальных секретных собраниях. Естественно, они успели открыть множество мелких счетов в сберкассах, на которые и раскидали «нажитые нечестным трудом» средства. Кроме того, надо отметить, что многие спекулянты предпочитали хранить нажитое не в ненадёжных совдензнаках, а в драгоценностях, антиквариате, золотых слитках и т.п. - поэтому ничего от реформы не теряли. Так что подорвать теневые круги не получилось, более того - «дальновидная политика товарища Сталина» привела лишь к ещё большему их сплочению. Исследователи именно к концу 40-х относят начало складывания организованной преступности в СССР. Пострадали же от реформы лишь жулики-одиночки.

Не хуже «спекулянтов» вели себя и коррумпированные чиновники - причём неясно, кто кому был примером. Так, «представитель советской элиты» Л.П. Берия накануне реформы внёс в сберкассу 40 тыс. руб. лично принадлежавших ему денег, чтобы не потерять ни копейки в ходе переоценки [7, c. 20]. Начальники разных уровней задним числом оформили сберкнижки на себя и своих родственников и знакомых.

«Наварились» на реформе многие работники сберкасс, оказывавшие - за взятки того или иного вида - услуги «отдельным гражданам», пожелавшим завести новые вклады, разукрупнив старые, внеся имеющуюся на руках наличность задним числом (а надо отметить, что в трёхнедельный подготовительный период открывать новые вклады было запрещено) или открыв фиктивные счета. Конечно, в последующие месяцы множество афёр вскрылось - и размах злоупотреблений в эру «сталинского порядка» не может не впечатлить. Так, завотделом управления по проверке парторганов ЦК ВКП(б) И.И. Поздняк сообщал: «По далеко неполным данным только в 40 областях, краях и республиках нарушили Закон о проведении денежной реформы 145 секретарей райкомов и горкомов партии; по 30 областям, краям и республикам - 50 председателей райисполкомов и горисполкомов и 65 начальников городских и районных отделов МГБ и МВД» [8]. «По фактам нарушения и подрыва денежной реформы» прокуратура завела сотни дел, министр внутренних дел С.Н. Круглов писал в мае 1948 в адрес политбюро ЦК: «...в злоупотреблениях участвовали руководящие работники республиканских, областных, городских и районных советских, партийных и финансовых органов, а также банковских учреждений и сберегательных касс. За злоупотребления... в других учреждениях, кроме торговых и финансовых, привлечено к уголовной ответственности 3.449 человек, что составляет 17,6% к общему числу привлечённых» [9, с. 339].

Впрочем, не надо думать, будто все, на кого завели дела, в результате были наказаны согласно действующему законодательству - ведь парт- или совработник-махинатор, ворочающий суммами в десятки тысяч рублей, это вам не какой-нибудь колхозник-расхититель, бесстыдно и возмутительно ворующий у государства, к примеру, 1 кг риса или буханку хлеба. И если эти «злостные преступники» неизменно получали свои «заслуженные» семь лет тюрьмы, то «оступившиеся» «верные солдаты партии и правительства» отделывались выговорами (не всегда даже строгими) и либо оставлялись в занимаемых должностях, либо понижались, но оставались на работе в тех же ведомствах или организациях. Осуждено среди них было абсолютное меньшинство. И вообще традиционно пострадали мелкие сошки, крупные же воротилы отделались в худшем случае лёгким испугом.

О последствиях реформы пишут, как водится, разное. В советской историографии оценка однозначно положительна и описывается она примерно в таких выражениях: «Реформа привела к повышению материального и культурного уровня советского народа... Финансовая ситуация в Советском Союзе улучшилась. Сократился и внутренний долг государства... Непосредственным результатом стало повышение за 1947-1948 гг. на 41% покупательной силы рубля... Денежная реформа сыграла важную роль в переводе курса рубля на золотую базу и повысила курс рубля в отношении иностранной валюты».

Однако если приглядеться, то выигрыш от реформы оказался кратковременным и непрочным. В результате массового изъятия средств в 1948-м сократился розничный товарооборот - людям стало не на что покупать. Соответственно, пошли прахом плановые задания. Значительная часть новых денег оказалась бракованной. Денежная масса, сократившись ненадолго, вскоре снова начала нарастать быстрыми темпами из-за эмиссии, необходимой для оплаты дотаций государства промышленности в связи с ростом номинальных зарплат (увеличивавшихся из-за нехватки рабочих рук на 8% ежегодно в 1945-50 и 2,3% в 1951-53 [10, c. 336]) и для компенсации убытков отраслей тяжпрома от несоответствия низких оптовых цен высокому уровню себестоимости (в 1948 эти выплаты составили 45 млрд. руб. [11]), а также для всё увеличивавшихся расходов на оборону. Станок включали в 1949, 1950, 1951, количество денег выросло до 34 млрд. руб. [4]. К тому же, в начале 50-х экономика вступила в фазу явного замедления (в частности, в 1951-53 резко ухудшились все хозяйственные показатели в промышленности), что сопровождалось разбалансировкой финансовой системы. Внутренний долг вырос и превозмог дореформенные цифры в течение ближайших нескольких лет (см. главу о займах). А уж с «укрепления курса рубля» вовсе не было никакого толку в условиях его неконвертируемости (доходившей до того, что за хранение валюты вообще можно было сесть легко и надолго), да и не использовался официальный курс ни в каких расчётах.

Население же, наученное горьким опытом, приобрело привычку нести деньги в сберкассы, а не хранить на руках (хотя на селе такая манера поведения сохранялась ещё долго).

Карточки

Одновременно с денежной реформой была осуществлена отмена карточной системы, введённой летом 1941. Этот шаг планировалось осуществить ещё в 1946-м (о чём поторопился заявить «вождь» на своём предвыборном выступлении в Москве в феврале того года) - карточки были в сознании населения намертво привязаны к Войне и их отмена должна была символизировать окончательный переход от её тягот к мирной жизни, «повышение благосостояния советского населения». Однако засуха, поразившая страну и приведшая к «сокращению государственных запасов продовольствия», отсрочила его. Точнее, отсрочилась полная отмена карточек - зато имело место то, что можно назвать «карточной реформой». Сначала, 16 сентября, «с целью сближения» были изменены существовавшие цены: пайковые (по которым распределялись «карточные» товары: хлеб, мука, крупы, мясо, масло, рыба, сахар, соль) резко повысились (в 2-3 раза), коммерческие же - снижались. Затем, 29 сентября, постановлением СМ и ЦК «Об экономии в расходовании хлеба» было осуществлено решительное сокращение групп населения, снабжаемых по карточкам: урезали нормы выдачи для горожан, прежде всего иждивенцев и детей, а некоторые категории и вовсе сняли с пайка - так же, как рабочих и служащих предприятий местной промышленности, подсобных хозяйств, МТС и совхозов (колхозники прав на карточки вовсе не имели). В результате если в третьем квартале 1946 централизованно снабжались 87,8 млн. чел., то в конце года - уже менее 60 млн. [12, c. 220]. Правда, для низкооплачиваемых категорий (рабочие и служащие с низкими зарплатами, неработающие пенсионеры, семьи военнослужащих на пособии, студенты) вводилась «хлебная надбавка» в размере 110 руб., однако она положения оных категорий кардинально не меняла (паёк был фиксированным, коммерческие цены - недоступны, а рыночная торговля сократилась - крестьянам ведь тоже нужно было чем-то питаться). Гораздо лучше снабжались рабочие оборонных предприятий, сотрудники милиции и входящие в номенклатуру парт- и совработники.

Эти постановления вызвали волну недовольства у населения - отчёты МВД и парторганов фиксировали многочисленные поношения властей, опасения скорого начала новой войны, жалобы людей, для которых кормить семью вдруг оказалось проблематично, а то и вовсе невозможно [13, c. 501-503, 505-506]. В массовом порядке начались отказы от питания в столовых предприятий - контингент могущих позволить себе покупку скромной продукции общепита сократился в среднем вдвое. Опустели школы - учеников младших классов кормить обедами многим семьям оказалось не под силу (горячие завтраки были отменены), ученики же средних и старших классов в огромных количествах отправлялись либо на заводы, где продкарточки ещё выдавали, либо в ремесленные училища, где обедами всё же кормили.

Власть, конечно, не собиралась ничего предпринимать для исправления ситуации сама, руководствуясь поговоркой «спасение утопающих - дело рук самих утопающих». С другой стороны, и не мешали, что по сравнению с началом 1930-х было безусловным прогрессом. В этих условиях населению пришлось вспоминать совсем недавний военный опыт: при предприятиях и учреждениях началось (вос)создание огородов, без которых выживание людей часто становилось попросту невозможным. Впрочем, очередной голод всё же имел место быть: только количество голодающих составляло несколько десятков миллионов человек (в РСФСР, на Украине и в Молдавии), умерло же (от нехватки пиши и сопутствующих заболеваний) по разным оценкам от 800 тыс. до 1,5 млн. человек [12, c. 225-226]. Что, к слову, не помешало властям экспортировать в 1946-48 в Европу (как в новоиспечённые «страны народной демократии», так и в капстраны) 5,7 млн. тонн зерна, а также десятки тысяч тонн мяса, жиров, картофеля и овощей [32].

В отдельных местностях голод продлился вплоть до 1948-го (например, в Новосибирской области, Мордовской АССР), всё же, в 1947-м был получен достаточно приличный урожай (он превысил показатель 1946 на 58% [14, с. 155]) и общая обстановка в стране показалась руководству подходящей для отказа от карточной системы.

Шаг это был чисто популистский - в европейских капстранах карточки сохранялись после окончания Второй Мировой ещё довольно долго (самый известный пример тут, конечно же, Великобритания, где их отмена растянулась с 1950 по 1954). Но руководство СССР считало необходимым продемонстрировать всему миру «успехи быстрого восстановления народного хозяйства и крепнущую мощь советского государства». Впрочем, помимо пропагандистского, было и соображение рациональное - карточная система накладывала на государственные структуры обязанность гарантированного снабжения населения, однако с практическим воплощением этой обязанности всегда (что в первой половине 30-х, что в 40-е) возникали большие трудности. В результате государство решило с себя эти обязательства вовсе снять.

Вместо карточной системы вводилась свободная торговля по единым ценам. Однако эта мера не имела реального подкрепления в виде соответствующего «товарного фонда» - проще говоря, предложение фатально не соответствовало спросу. О чём власти были прекрасно осведомлены, и приняли в тот же период два решения, которые почти никогда не упоминаются в разговорах об отмене карточек.

Первым из них было постановление Совмина от 29 ноября 1947 «О создании неснижаемых запасов для торговли без карточек в городах Москве и Ленинграде». За счёт других регионов в этих городах создавались крупные резервные фонды продовольствия (муки и крупы, мяса и рыбы, сахара, масла, колбасы и сыра), кроме того, официально закреплялся приоритетный порядок их снабжения - ведь столицы должны были служить «витриной достижений социалистического строя». Собственно, именно с тех пор поездки в Москву «за едой» и начали принимать системный характер.

Кстати, когда очередной товарищ выложит в ЖЖ подборку фотографий, призванную иллюстрировать «сытую изобильную жизнь» в послевоенные годы, знайте, в каких городах эти фотографии сделаны и откуда всё бралось в магазинах.

Вскоре появилось и второе решение, пожалуй, самое интересное: это постановление СМ №3867 от 14 декабря «О нормах продажи продовольственных и промышленных товаров в одни руки». Здесь интересно то, что власть использовала наработку ещё первой отмены карточек в 1935-м - как и тогда, несмотря на заявления о снятии всех ограничений в торговле, покупать советские люди могли не больше установленного максимума. Решение правительства определило «предельные нормы отпуска в одни руки: хлеб печёный - 2 кг; крупа, макароны - 1 кг; мясо и мясопродукты - 1 кг; колбасные изделия и копчёности - 0,5 кг; масло растительное - 400 г; яйца - 5 шт.; сахар - 0,5 кг; соль - 1 кг; хлопчатобумажные ткани - 6 м; нитки на катушках - 1 катушка; чулки-носки - 2 пары; обувь кожаная, текстильная, резиновая - по 1 паре каждой; мыло хозяйственное - 1 кусок; мыло туалетное - 1 кусок; спичек - 2 коробки; керосин - 2 л» [9, с. 339].

Нормирование торговли было единственным выходом властей - ведь в связи с плачевным положением аграрного сектора производство продовольственных товаров и близко не приближалось к потребностям населения страны, соответственно резервов товаров на сколь-либо длительный период торговли создать не удавалось. Что же касается товаров группы Б, то их производство, как уже было показано, увеличилось совершенно незначительно и, конечно, не могло удовлетворить колоссального спроса.

Отмена карточек оказалась нормально подготовлена только в двух главных городах страны, со снабжением же остальных территорий даже базовыми продуктами возникли серьёзные трудности, поскольку товарных запасов там просто не было. В начале 1948-го в Донбассе, к примеру, хлеба имелось меньше, чем при карточной системе, очереди за ним собирались у многих магазинов с ночи и открытие заведений сопровождалось жуткой давкой. В органы власти пошли жалобы из республик, прежде всего из РСФСР, Украины и Белоруссии.

Но не надо думать, что если страна голодала, то уж зато москвичи наслаждались изобилием. Согласно бюджетным обследованиям, проводившимся ЦСУ, по многим важнейшим продуктам питания (мясо, рыба, сахар, овощи) жители города едва получали половину полагающейся физиологической нормы потребления. По расчетам министерства финансов СССР, прожиточный минимум на человека в месяц в Москве осенью 1948 г. составлял 1933 руб., в том числе: продукты - 946 руб., одежда - 728, жильё - 98, прочие расходы - 160 руб. [4]. Такими заработками могли похвастаться в те годы даже не все высокооплачиваемые рабочие.

После отмены карточек страна была разделена на три пояса, для каждого из которых устанавливались вместо пайковых и коммерческих единые розничные государственные цены на продовольственные и промышленные товары (по нарастающей). Имело место очередное подтверждение дискриминации селян - цены устанавливались отдельно для городов и для сельской местности, причём заметно не в пользу последней. Надо добавить, что на селе продукты (хлеб и некоторые другие) часто завозились только в больницы и школы.

Цены оказались заметно ниже прежних коммерческих, но в целом выше пайковых. Разве что пайковые цены на хлеб и муку снизились на 12%, на крупу, макароны и пиво - на 10%. Но вот на большинство остальных продтоваров (мясо, рыба, жиры, сахар, соль, картофель, овощи, кондитерские изделия) - остались на уровне пайковых. А на отдельные прод- и промтовары (молоко, яйца, чай, фрукты - и ткани, обувь, одежда) признавались «слишком низкими» и были повышены в 2-3 раза. В результате, если цена 1 кг чёрного хлеба по карточкам была 1 руб., то после их отмены выросла до 3 руб. 40 коп.; цена 1 кг мяса изменилась с 14 до 30 руб., сахара - с 5,5 до 15 руб., сливочного масла - с 28 до 66 руб., литр молока - с 2,5 до 8 руб. [15]. 1 кг пшеничного хлеба стал стоить 4,4 руб., 1 кг гречки - 12 руб., подсолнечного масла - 30 руб., мороженого судака - 12 руб.; кофе - 75 руб.; десяток яиц - 12-16 рублей; бутылка пива «Жигулевское» - 7 руб.; полулитровая бутылка «Московской» водки - 60 руб. [16].

Конкретизировал новые цены и пояса приказ министра торговли [17]. Средний размер заработной платы в стране тогда составлял 500-550 рублей в месяц (подробнее cм. 18), можно на досуге заняться расчётами. Собственные расчёты уже летом 1948 провели финансисты посольства США в СССР - они сравнили стоимость продуктов в столицах двух государств (Москве и Вашингтоне), при пересчёте доллара на рубль приняв официальный курс 8 руб. за бакс. Получилось у них вот что [2, с. 18]:

Продукты
Москва
Вашингтон

Белый хлеб из муки 1 сорта
7
1,88-1,94

Белая мука 1 сорта
8
1,57-1,73

Яблоки
16-25
1,47-1,94

Молоко (1 л)
3-4
1,61-1,94

Макароны
10
2,65

Мясо 1 сорта
30
10,40-12,16

Масло
64
13,60-14,96

Чай (100 г)
16
1,76

Кофе
75
6,79-8,96

Столь впечатляюще высокие новые цены позволили в последующие годы проводить одну из самых знаменитых своих пропагандистских акций.

(продолжение)