Повесть о ненастоящем человеке (из старого). І.
Алексей Хаврюченко
Повесть о ненастоящем человеке
ЧП
У человека было увлечение - создавать неприятности. Не то, чтобы он обладал талантом… Но в этом деле, как и во многих других, важна практика - а она у человека была.
В чём человеку было не отказать, так это в непритязательности. Неприятности под его маркой были неприхотливы и обыденны, словно мусорные баки. До недавних пор. Единственным оправданием было то, что благих помыслов у него не имелось. (Интересно, а куда ведёт такая дорога?..) Впрочем, оправдываться ему было не перед кем.
В последней его проделке не было ничего плохого. Но, если уж на то пошло, ничего хорошего в ней тоже не было. Да и вообще, не было в ней ничего: просто человеку мешал стук дождя по жестяному карнизу, и он сделал так, чтобы ветер дул в другую сторону. Можно было, конечно, повернуть, дождь вверх - но это показалось ему очень недобродушно по отношению к соседу этажом выше. Да и повернуть ветер - легче.
Тогда, в первом часу ночи, идея создать ветрогонку показалась ему очень рациональной. Сейчас, глядя на её полупрозрачное тело, медленно коченеющее во дворе, он в этом уверен не был. Бедное создание: просуществовать всего несколько ночных часов, сдувая капли с чьего-то карниза, и умереть в час восхода…
Человек вздохнул. И забыл о проблеме. Садовник во дворе пхнул ветрогонку ногой, внимательно посмотрел на небо, покрытое беленькими облачками, и пожал плечами. Никто к нему не обращался - Садовник отвечал только на вопросы, которые ставил сам.
Через тело ветрогонки просвечивала чёрная земля, напоенная талым снегом. Дул тот мартовский ветер, что всегда считался вестником весны. Человек вдохнул полной грудью и задумался. Весна. Потом лето. Потом осень. Красиво. Каждый раз красиво. Аж противно.
В пальцах внезапно начало покалывать. Человек улыбнулся. Он знал это чувство - ему опять предстояло большое дело. Растянув рот в кривой улыбке, он повернулся и зашёл в комнату, выискивая взглядом пса.
Пёс лежал у стенки, похожий на мусорную кучу. Он был лохмат до безобразия, разноцветен и спокоен. Звали его Облом.
- Чего молчишь? - спросил его Человек. - Я же тебя звал.
Облом приподнял голову и вяло осмотрел Человека с ног до головы. Взгляд его был полон сочувствия.
- Ленишься? Отлыниваешь от работы? - не унимался Человек. - Весна на дворе. Птицы щебечут. С минуты на минуту трава пробьётся. А ты?
Пёс зевнул.
- Весна, трава, цветы, солнце. Потом яболки, - Человек стал загибать пальцы. - Потом загар, выцветшие газоны, сено в копнах, мороженное дорожает. Потом листопад. И всё красиво. И так каждый год. Тебе это не надоело?
Облом посмотрел на Человека и философски промолчал.
- Молчишь? Ну-ну, молчи. Ты, конечно, как хочешь, но пора что-то менять. Понял, псина?
Псина поджал губы, но на оскорбление не ответил.
- Вот уж ленивое созданье. И почему я с тобой связался? Как тебе моя идея, а?
- Кончай философствовать, - наконец-то ответил Облом. - Уши уже прожужжал своими сказками. Чего тебе от меня надо?
- А вроде ты не знаешь? - ухмыльнулся Человек. - Пока ты не оторвёшь задницу от пола, ничего у меня не получится. Так что вставай, зверина, пора работать.
- Делать тебе нечего, - буркнул Облом, но всё же встал и направился к двери. - Изверг.
- Шевелись-шевелись, - Человек потёр руки. - Итак, можно и приступать.
Из туалета раздался звук сливаемой воды, и Облом вернулся в комнату.
- Кстати, - завёл он, - приходил Гонец.
- Тот самый? - уточнил Человек.
- Да-да, тот самый, который с худыми вестями.
- И что передавал?
- Что дела плохи.
- Отлично, всё идёт в нужном направлении.
- Кому нужном? - уточнил Облом.
- Не придирайся. Это дело не нужно никому, значит нужно мне.
Облом только фыркнул, но комментировать не стал.
Человек улыбнулся, присел и запустил пальцы в длинную собачью шерсть. Да, он почуял правильно. Это будет большое дело. Вы только подумайте, сколько обречённости, фатализма, скованности и отчаянья содержит цикл времён года? Зачем он нужен таким? Не он ли учит людей покорности и усталому смиренью? Не он ли толкает на уничтожение красоты, сотворённой чьими-то руками, раз уж каждые триста шестдесят пять дней (с четвертью) кто-то сжигает зелень побегов, стирает яркость плодоносных ветвей, смывет золото с опавшей листвы? Такие они - твои орудия, Природа? Ты считаешь, что они всесильны? Ты ошибаешься! И я докажу это сейчас, когда начинается весна, когда начинается всё. En garde!
- А начнём мы с того… - произнёс Человек и замолчал.
- И? - переспросил Облом, подождав минуту.
- А начнём мы с того, что сходим и купим хлеба.
- И молока-а, - протяжно добавил Облом.
- Странный ты, пёс.
- На себя посмотри.
***
Человек втянул воздух ноздрями.
- Нет, ну как всё-таки пахнет! - с чувством сказал он.
-Ага, - согласился Облом. - Пахнет. Неприятностями. И гостями. Что, в принципе, эквивалентно.
- Гостями?..
Он достал ключи и принялся открывать квартиру, когда за плечом раздался робкий кашель. Человек обернулся.
Садовник мял в руках старый потрёпанный берет и, глядя в пол, спрашивал себя:
- Зачем я впустил эту птицу к вам? Даже не знаю.
- Птицу? - переспросил Человек.
- Что ж это была за птица? Ах да, ворона. Или попугай? Не знаю, я не орнитолог.
- Спасибо, Садовник, - Человек похлопал собеседника по руке. - Ты поступил правильно.
- Правильно? Как посмотреть.
- Правильно-правильно, верь мне. И в грядущей жизни тебе воздастся за это. Ты будешь жить среди цветущих яблонь.
- Кого мне винить в том, что я прав? - вздохнул Садовник и пошёл к себе в каморку.
Человек проводил его долгим взглядом.
- И не спрашивай, - отрезал Облом. - Я не знаю, что он имел в виду. Лучше посмотри, кто к тебе прилетел. Мне самому интересно. Ворон или попугай? С одной стороны, ворон вкуснее, но…
- Никаких но. Красную книгу надо чтить.
- Но вороны…
- Я же сказал, никаких но.
Птица сидела на кухонном столе и чистила перья. Вокруг валялись шкарлупки от фисташек. Обломовских фисташек, надо заметить. При виде Человека Птица наклонила голову и вперила в него взгляд жёлтого правого глаза.
- А! Вороне как-то Бог…
- Я не ворона, - оскорблённо каркнула Птица.
- А кто же? Синица? Или журавль?
Птица нахмурилась и повернула голову, обозрев Человека синим левым глазом.
- Всё зависит от того, поймаешь ты её или нет, - ответил за Птицу Облом.
- Оно мне надо? - хмыкнул Человек.
- Значит журавль, - констатировал Облом.
- Можете звать меня просто, Учёная Птица.
Человек и пёс переглянулись.
- Хорошо, - Человек саркастически поджал губы, - Учёная Птица. И зачем же ты прилетела?
- Как?!! - Птица аж вскочила от возмущения (из-под крыла выпала серебряная ложечка). - Разве вы не собираетесь менять мир?
- Собираемся, - подтвердил Человек, незаметно скрестив пальцы.
- И вы хотите делать это без учёной птицы?
Облом шумно почесал лапой за ухом. Человек пристально осмотрел габариты птицы и уточнил:
- Значит, я должен буду тебя кормить, а ты мне будешь подпевать, да?
Учёная Птица гордо отвернулась.
- Да, - перевёл Оболом.
- Согласен, - кивнул Человек. - А теперь…
Раздался звонок. Облом вздохнул и поплёлся открывать дверь.
Щёлкнул замок.
- Кто пришёл? - крикнул Человек.
- Всего лишь я, - ответил из темноты трагический голос.
- Кто ты? Гонец? Тот самый?
- Да, тот самый. Принёс худую весть я, Человек.
Из темноты выступила фигра в сером плаще из некрашенной овечьей шерсти. Скорбь изливалась из его глаз. Ковёр под его ногами печально выдыхал пыль, а солнечные лучи лишь подчёркивали чёрную глубину морщин на его лице.
- Ну, говори же.
- Ждёт тебя печаль. До самых уголков земной твердыни добралась весть о замысле твоём безумном. Будет месть страшна.
- Однако, как всё быстро.
Гонец пожал плечами.
- Дык, прогресс. Коль ты уже затеялся менять устои, путь и лозунги эпохи, то помни о всесилье дальних сил.
- Накостылял бы я тебе по роже, - Человек вздохнул, - с твоими силами и верою в прогресс. Да ладно уж, иди себе домой да радуйся, что я не Ахменид и не рублю голов таким, как ты.
- Ты мудр, тебе зачтётся…
- Всё, вали. Достал.
Коридорная тьма поглотила гонца.
- Каков наглец! Я, право… Тьфу, пакость какая! - Учёная Птица скривила клюв. - Заразный он, что ли?
- Перелётный он. Типичный переносчик гриппа, - ухмыльнулся Человек.
Птица посмотрела на него с явным неодобрением.
- Не хочу быть банальным, - откашлялся Облом, - но гости на сегодня не закончились.
- Кто ещё?
- В твоей комнате сидят соседи.
- Откуда они там взялись?
- Прилетели, - флегматично ответил Облом.
- О нет! Человеколюбцы?
- Они самые, босс. Кусать их не буду, и не проси.
- Ладно уж, пойдём пообщаемся.
Господа Пердр и Мердр, человеколюбцы, в чёрных «шпионских» плащах с поднятыми воротниками, широкополых шляпах и чёрных очках на поллица, сидели, развалившись, в креслах и рефлексировали на обыденность.
- А, поздравляем вас, - заметив Человека, сказал господин Пердр.
- Мы очень рады за вас, - добавил господин Мердр и страшно улыбнулся.
- С чем же это? - уточнил Человек.
- Ну как, с вашими планами, - ответил господин Пердр. - Я всегда считал, что люди достойны лучшего.
- Достойны, и могут этого добиться, - встрял господин Мердр.
- Да-да, и могут добиться. Ваши планы приводят меня в восторг.
- Нас.
- Да, приводят нас в восторг. В них столько смелости.
- Фантазии.
- Полёта идеи. Раскрепощённости. Гордость для человеческой цивилизации.
- И культуры.
- И этического восприятия.
- Да. Нас, вообще, очень впечатляет свойственная человечеству человечность.
- Да, нам очень нравится ваша человечность.
- И человеколюбие.
- И человеководство.
- И духовность…
Повисла неловкая пауза.
- Жаль, что начинается не на «ч», - констатировал господин Мердр.
- Да-да, у человеческого языка есть ряд недостатков, с которыми давно пора справляться.
- Покончить, - уточнил господин Мердр.
- Да, покончить. Как с пережитком. Вот, например, почему в слове «духовность» не передаётся всё величие человеческого духа?
- Потому что в самом слове не упоминается человек, - ответил господин Мердр.
- Именно, - господин Пердр поднял узловатый указательный палец с острым когтём. - На это надо обратить особое внимание, поскольку язык определяет мироздание.
- Да, и открытость миру.
- Да-да. Но я уверен, что вы справитесь с этим.
- Да-да, у вас есть на это решимость и базовые знания.
- И вообще, нас удивляет ваше пренебрежение к знаниям, - с упрёком заметил господин Пердр.
«О нет», - подумал Человек. Он уже смирился с ролью молчаливого слушателя. Вмешиваться было бесполезно и опасно. Соседи сверху реагировали на любые доводы весьма… нечеловечно.
- Да-да, имея столько знаний о человеческой природе…
- Ваши книги…
- Ваша литература…
- Багаж опыта, накопленного столетиями…
- Философия…
- Этнография…
- Духовность…
Пердр подался вперёд.
- А человечество до сих пор топчется на месте. Почему, спрашиваю я?
- А всё из-за внутреннего конфликта, - ответил господин Мердр.
- Из-за противоречий в матрице человеческого восприятия.
- Из-за дуалистической неопределённости бытия.
- Из-за гносеологической неуверенности.
- И не забудьте о вечном противостоянии с совестью.
- Да что ты знаешь о совести?! - возмутился господин Пердр.
- Я читал о ней у Канта, - отзвался господин Мердр.
- Кант? Кант?!! Да что он понимал в совести, твой Кант! Бездуховное, бесчеловечное создание!
- А вы всё носитесь со своим Ницше, - парировал господин Мердр.
- Ну и что? У Ницше в сто раз больше понимания человека, чем во всём наследии кантианцев!
- Вы ещё Платона вспомните!
- А что Платон? Что вы имеете против Платона? Его духовность, его человечность…
Человек улыбнулся - незаметно-незаметно, тайком от гостей. Кажется, угроза миновала. Господа Человеколюбцы занялись сами собой.
Порой Человека мучало любопытство: а что случилось с предыдущим жильцом квартиры этажом выше - стареньким одиноким библиофилом. Может он сбежал, не выдержав напористого человеколюбия своих гостей? Может господа Пердр и Мердр рассмотрели его как текст, а потом интерпретировали? Или он отправился во внеземные библотечные архивы по программе обмена «Сотрудничество ради процветания»?
Впрочем, вполне могло статься так, что никуда он не делся, этот милый старичок. Порой с людьми творятся странные вещи. Может он не улетел и сейчас сидел в кресле, превратившись в господина Пердра? Или Мердра? Во всяком случае, предрасположенность к этому у дедушки наблюдалась.
Как бы в подтверждение этих мыслей господин Мердр внезапно улыбнулся во все свои 64 зуба.
- Однако, мы, кажется, утомили своим присутствием хозяина. Это невежливо.
- И неэтично, - добавил господин Пердр.- Почти что бесчеловечно.
- Ну, не настолько…
- Постойте, в «Этике» ясно сказано…
- Да не ссылайтесь вы на эти суррогаты!
- Позвольте!
- Что «позвольте»?! Нечего возразить?
- Ваше поведение в ходе полемики…
На этих словах господа человеколюбцы, уже давно вскочившие с кресел и размахивавшие руками перед носом друг у дружки, синхронно выпорхнули в окно.
На столе осталась записка. Человек взял её и улыбнулся. «Желаем всего наилучшего в вашей гуманной деятельности», - гласило послание.
- Ну что, клоуны убрались? - заглянул в дверную щель Облом.
- К счастью.
- Не люблю, - серьёзно произнёс пёс. - После них за окном вечно чувынькает.
Человек посмотрел за окно. Там смачно чувынькали вапячки, и прохладный блыым качурил силенец замавок.
- Брр! - он помотал головой, и всё стало в порядке: защебетали птички, и весенний ветерок заколыхал ветви тополей.
- Овсянку будешь? - сердито спросил Облом.
- Буду, - вздохнул Человек.
- И я, - отозвалась с кухни Учёная Птица.
- Учти, это аванс, - предупредил Человек и отправился обедать.
***
После обеда человек гулял. С Обломом. Учёную Птицу же отправили за канцтоварами. А нечего было настаивать, что учёт - это всё! Денег ей, кстати, не дали, поскольку перед этим она с какой-то стати взялась проповедовать Руссо и призывать Человека отращивать хвост и лезть на дерево. То есть возвращаться в естественную среду, не обременяющую разум условностями и предрассудками людской цивилизации.
- Скандальное животное, - лениво заметил Облом, отмечаясь под очередным деревом. - И дался ей этот хвост… Вот, у меня он есть - и что? Мне тоже на дерево лезть?
Человек поёжился от налетевшего порыва ветра и не ответил. Он думал о другом. Совсем о другом.
- А я не хочу на дерево. Мне удобней под ним, - Облом опустил заднюю лапу и продолжил круиз.
Человек остался на месте. Он смотрел на бесцветное мартовское небо в обрамлении льняных нитей солнечного света, на крошащийся асфальт, уже пестрящий сухими проплешинами, на лужицы, радужно поблёскивающие бензиновой плёнкой. Он видел, как из земли прёт трава: бурьян да прочая ненужная зелень. Он знал, что скоро эта сила возьмёт своё, затопит красками мир, заполонит воздух цветочным ароматом и сухой дорожной пылью, засыпет плодами и зальёт тёплой речной водой. Это было прекрасно. Этому не должно было наступать предела. Молодость должна рости дальше… А потом плоды… А потом золотая, зрелая, внезапная роскошь той неповторимой осени… А потом мерцание снежного полотна в свете фонарей… Почему всё именно так? - А почему бы и нет? - А почему бы не иначе?
Пролетел, шурша, гонимый северо-западным ветром кулёк. Галки, ссорясь, прочёсывали затоптанные газоны в поисках чипсов или сухариков. Сигаретные пачки обходили без внимания - опытные. Одинокая сорока неуверенно помахивала переливающимся хвостом и, как видно, размышляла о естественном межвидовом отборе. Солнце катилось вниз к горизонту, зарешёченному башнями строительных кранов.
Ну скажите, какой интерес менять мир в малом, если его можно изменить в большом? А? Это же так пошло.
- Всё, хана, - тихо вздохнул себе под нос Облом.
Нет, ну что интересного в плетении гирлянд, если можно весь город обвить плющом? А асфальт? Зачем закатывать асфальт, если можно летать? Ну так что, будем летать, а?
- Нет, ни в коем случае, - Облом попятился. - Ну что это на тебя находит, Человек? Причём каждую весну.
- Не бойся, это было в последний раз, - улыбнулся Человек.
- Это как? - недоверчиво переспросил Облом.
- А так. Потому что другой весны не будет. Эта - последняя. Слышите все?! Эта весна последняя! Ловите каждый момент! - Человек расхохотался под аккомпанимент удивлённых взглядов прохожих.
- Ты… ты… ты… - Облом сглотнул, - ты уже это сделал?
- А что, заметно? - Человек хитро прищурился.
Облом огляделся. Над песчаным пляжем пронёсся небольшой буранчик. Шаркали, шипели и сморкались машины на шоссе. Радостно и хищно кричали в небе чайки. По другому берегу озера, размахивая руками и отчаянно ругаясь, сердитый мужчина в одном башмаке гнался за Учёной Птицей, несущей в клюве что-то блестящее. Ничего сверхъестественного.
Человек улыбался, как улыбается усталый от работы художник.
На голубую воду озера, кружась, опустился огненно-красный осенний лист.
Часть вторая
Повесть о ненастоящем человеке
ЧП
У человека было увлечение - создавать неприятности. Не то, чтобы он обладал талантом… Но в этом деле, как и во многих других, важна практика - а она у человека была.
В чём человеку было не отказать, так это в непритязательности. Неприятности под его маркой были неприхотливы и обыденны, словно мусорные баки. До недавних пор. Единственным оправданием было то, что благих помыслов у него не имелось. (Интересно, а куда ведёт такая дорога?..) Впрочем, оправдываться ему было не перед кем.
В последней его проделке не было ничего плохого. Но, если уж на то пошло, ничего хорошего в ней тоже не было. Да и вообще, не было в ней ничего: просто человеку мешал стук дождя по жестяному карнизу, и он сделал так, чтобы ветер дул в другую сторону. Можно было, конечно, повернуть, дождь вверх - но это показалось ему очень недобродушно по отношению к соседу этажом выше. Да и повернуть ветер - легче.
Тогда, в первом часу ночи, идея создать ветрогонку показалась ему очень рациональной. Сейчас, глядя на её полупрозрачное тело, медленно коченеющее во дворе, он в этом уверен не был. Бедное создание: просуществовать всего несколько ночных часов, сдувая капли с чьего-то карниза, и умереть в час восхода…
Человек вздохнул. И забыл о проблеме. Садовник во дворе пхнул ветрогонку ногой, внимательно посмотрел на небо, покрытое беленькими облачками, и пожал плечами. Никто к нему не обращался - Садовник отвечал только на вопросы, которые ставил сам.
Через тело ветрогонки просвечивала чёрная земля, напоенная талым снегом. Дул тот мартовский ветер, что всегда считался вестником весны. Человек вдохнул полной грудью и задумался. Весна. Потом лето. Потом осень. Красиво. Каждый раз красиво. Аж противно.
В пальцах внезапно начало покалывать. Человек улыбнулся. Он знал это чувство - ему опять предстояло большое дело. Растянув рот в кривой улыбке, он повернулся и зашёл в комнату, выискивая взглядом пса.
Пёс лежал у стенки, похожий на мусорную кучу. Он был лохмат до безобразия, разноцветен и спокоен. Звали его Облом.
- Чего молчишь? - спросил его Человек. - Я же тебя звал.
Облом приподнял голову и вяло осмотрел Человека с ног до головы. Взгляд его был полон сочувствия.
- Ленишься? Отлыниваешь от работы? - не унимался Человек. - Весна на дворе. Птицы щебечут. С минуты на минуту трава пробьётся. А ты?
Пёс зевнул.
- Весна, трава, цветы, солнце. Потом яболки, - Человек стал загибать пальцы. - Потом загар, выцветшие газоны, сено в копнах, мороженное дорожает. Потом листопад. И всё красиво. И так каждый год. Тебе это не надоело?
Облом посмотрел на Человека и философски промолчал.
- Молчишь? Ну-ну, молчи. Ты, конечно, как хочешь, но пора что-то менять. Понял, псина?
Псина поджал губы, но на оскорбление не ответил.
- Вот уж ленивое созданье. И почему я с тобой связался? Как тебе моя идея, а?
- Кончай философствовать, - наконец-то ответил Облом. - Уши уже прожужжал своими сказками. Чего тебе от меня надо?
- А вроде ты не знаешь? - ухмыльнулся Человек. - Пока ты не оторвёшь задницу от пола, ничего у меня не получится. Так что вставай, зверина, пора работать.
- Делать тебе нечего, - буркнул Облом, но всё же встал и направился к двери. - Изверг.
- Шевелись-шевелись, - Человек потёр руки. - Итак, можно и приступать.
Из туалета раздался звук сливаемой воды, и Облом вернулся в комнату.
- Кстати, - завёл он, - приходил Гонец.
- Тот самый? - уточнил Человек.
- Да-да, тот самый, который с худыми вестями.
- И что передавал?
- Что дела плохи.
- Отлично, всё идёт в нужном направлении.
- Кому нужном? - уточнил Облом.
- Не придирайся. Это дело не нужно никому, значит нужно мне.
Облом только фыркнул, но комментировать не стал.
Человек улыбнулся, присел и запустил пальцы в длинную собачью шерсть. Да, он почуял правильно. Это будет большое дело. Вы только подумайте, сколько обречённости, фатализма, скованности и отчаянья содержит цикл времён года? Зачем он нужен таким? Не он ли учит людей покорности и усталому смиренью? Не он ли толкает на уничтожение красоты, сотворённой чьими-то руками, раз уж каждые триста шестдесят пять дней (с четвертью) кто-то сжигает зелень побегов, стирает яркость плодоносных ветвей, смывет золото с опавшей листвы? Такие они - твои орудия, Природа? Ты считаешь, что они всесильны? Ты ошибаешься! И я докажу это сейчас, когда начинается весна, когда начинается всё. En garde!
- А начнём мы с того… - произнёс Человек и замолчал.
- И? - переспросил Облом, подождав минуту.
- А начнём мы с того, что сходим и купим хлеба.
- И молока-а, - протяжно добавил Облом.
- Странный ты, пёс.
- На себя посмотри.
***
Человек втянул воздух ноздрями.
- Нет, ну как всё-таки пахнет! - с чувством сказал он.
-Ага, - согласился Облом. - Пахнет. Неприятностями. И гостями. Что, в принципе, эквивалентно.
- Гостями?..
Он достал ключи и принялся открывать квартиру, когда за плечом раздался робкий кашель. Человек обернулся.
Садовник мял в руках старый потрёпанный берет и, глядя в пол, спрашивал себя:
- Зачем я впустил эту птицу к вам? Даже не знаю.
- Птицу? - переспросил Человек.
- Что ж это была за птица? Ах да, ворона. Или попугай? Не знаю, я не орнитолог.
- Спасибо, Садовник, - Человек похлопал собеседника по руке. - Ты поступил правильно.
- Правильно? Как посмотреть.
- Правильно-правильно, верь мне. И в грядущей жизни тебе воздастся за это. Ты будешь жить среди цветущих яблонь.
- Кого мне винить в том, что я прав? - вздохнул Садовник и пошёл к себе в каморку.
Человек проводил его долгим взглядом.
- И не спрашивай, - отрезал Облом. - Я не знаю, что он имел в виду. Лучше посмотри, кто к тебе прилетел. Мне самому интересно. Ворон или попугай? С одной стороны, ворон вкуснее, но…
- Никаких но. Красную книгу надо чтить.
- Но вороны…
- Я же сказал, никаких но.
Птица сидела на кухонном столе и чистила перья. Вокруг валялись шкарлупки от фисташек. Обломовских фисташек, надо заметить. При виде Человека Птица наклонила голову и вперила в него взгляд жёлтого правого глаза.
- А! Вороне как-то Бог…
- Я не ворона, - оскорблённо каркнула Птица.
- А кто же? Синица? Или журавль?
Птица нахмурилась и повернула голову, обозрев Человека синим левым глазом.
- Всё зависит от того, поймаешь ты её или нет, - ответил за Птицу Облом.
- Оно мне надо? - хмыкнул Человек.
- Значит журавль, - констатировал Облом.
- Можете звать меня просто, Учёная Птица.
Человек и пёс переглянулись.
- Хорошо, - Человек саркастически поджал губы, - Учёная Птица. И зачем же ты прилетела?
- Как?!! - Птица аж вскочила от возмущения (из-под крыла выпала серебряная ложечка). - Разве вы не собираетесь менять мир?
- Собираемся, - подтвердил Человек, незаметно скрестив пальцы.
- И вы хотите делать это без учёной птицы?
Облом шумно почесал лапой за ухом. Человек пристально осмотрел габариты птицы и уточнил:
- Значит, я должен буду тебя кормить, а ты мне будешь подпевать, да?
Учёная Птица гордо отвернулась.
- Да, - перевёл Оболом.
- Согласен, - кивнул Человек. - А теперь…
Раздался звонок. Облом вздохнул и поплёлся открывать дверь.
Щёлкнул замок.
- Кто пришёл? - крикнул Человек.
- Всего лишь я, - ответил из темноты трагический голос.
- Кто ты? Гонец? Тот самый?
- Да, тот самый. Принёс худую весть я, Человек.
Из темноты выступила фигра в сером плаще из некрашенной овечьей шерсти. Скорбь изливалась из его глаз. Ковёр под его ногами печально выдыхал пыль, а солнечные лучи лишь подчёркивали чёрную глубину морщин на его лице.
- Ну, говори же.
- Ждёт тебя печаль. До самых уголков земной твердыни добралась весть о замысле твоём безумном. Будет месть страшна.
- Однако, как всё быстро.
Гонец пожал плечами.
- Дык, прогресс. Коль ты уже затеялся менять устои, путь и лозунги эпохи, то помни о всесилье дальних сил.
- Накостылял бы я тебе по роже, - Человек вздохнул, - с твоими силами и верою в прогресс. Да ладно уж, иди себе домой да радуйся, что я не Ахменид и не рублю голов таким, как ты.
- Ты мудр, тебе зачтётся…
- Всё, вали. Достал.
Коридорная тьма поглотила гонца.
- Каков наглец! Я, право… Тьфу, пакость какая! - Учёная Птица скривила клюв. - Заразный он, что ли?
- Перелётный он. Типичный переносчик гриппа, - ухмыльнулся Человек.
Птица посмотрела на него с явным неодобрением.
- Не хочу быть банальным, - откашлялся Облом, - но гости на сегодня не закончились.
- Кто ещё?
- В твоей комнате сидят соседи.
- Откуда они там взялись?
- Прилетели, - флегматично ответил Облом.
- О нет! Человеколюбцы?
- Они самые, босс. Кусать их не буду, и не проси.
- Ладно уж, пойдём пообщаемся.
Господа Пердр и Мердр, человеколюбцы, в чёрных «шпионских» плащах с поднятыми воротниками, широкополых шляпах и чёрных очках на поллица, сидели, развалившись, в креслах и рефлексировали на обыденность.
- А, поздравляем вас, - заметив Человека, сказал господин Пердр.
- Мы очень рады за вас, - добавил господин Мердр и страшно улыбнулся.
- С чем же это? - уточнил Человек.
- Ну как, с вашими планами, - ответил господин Пердр. - Я всегда считал, что люди достойны лучшего.
- Достойны, и могут этого добиться, - встрял господин Мердр.
- Да-да, и могут добиться. Ваши планы приводят меня в восторг.
- Нас.
- Да, приводят нас в восторг. В них столько смелости.
- Фантазии.
- Полёта идеи. Раскрепощённости. Гордость для человеческой цивилизации.
- И культуры.
- И этического восприятия.
- Да. Нас, вообще, очень впечатляет свойственная человечеству человечность.
- Да, нам очень нравится ваша человечность.
- И человеколюбие.
- И человеководство.
- И духовность…
Повисла неловкая пауза.
- Жаль, что начинается не на «ч», - констатировал господин Мердр.
- Да-да, у человеческого языка есть ряд недостатков, с которыми давно пора справляться.
- Покончить, - уточнил господин Мердр.
- Да, покончить. Как с пережитком. Вот, например, почему в слове «духовность» не передаётся всё величие человеческого духа?
- Потому что в самом слове не упоминается человек, - ответил господин Мердр.
- Именно, - господин Пердр поднял узловатый указательный палец с острым когтём. - На это надо обратить особое внимание, поскольку язык определяет мироздание.
- Да, и открытость миру.
- Да-да. Но я уверен, что вы справитесь с этим.
- Да-да, у вас есть на это решимость и базовые знания.
- И вообще, нас удивляет ваше пренебрежение к знаниям, - с упрёком заметил господин Пердр.
«О нет», - подумал Человек. Он уже смирился с ролью молчаливого слушателя. Вмешиваться было бесполезно и опасно. Соседи сверху реагировали на любые доводы весьма… нечеловечно.
- Да-да, имея столько знаний о человеческой природе…
- Ваши книги…
- Ваша литература…
- Багаж опыта, накопленного столетиями…
- Философия…
- Этнография…
- Духовность…
Пердр подался вперёд.
- А человечество до сих пор топчется на месте. Почему, спрашиваю я?
- А всё из-за внутреннего конфликта, - ответил господин Мердр.
- Из-за противоречий в матрице человеческого восприятия.
- Из-за дуалистической неопределённости бытия.
- Из-за гносеологической неуверенности.
- И не забудьте о вечном противостоянии с совестью.
- Да что ты знаешь о совести?! - возмутился господин Пердр.
- Я читал о ней у Канта, - отзвался господин Мердр.
- Кант? Кант?!! Да что он понимал в совести, твой Кант! Бездуховное, бесчеловечное создание!
- А вы всё носитесь со своим Ницше, - парировал господин Мердр.
- Ну и что? У Ницше в сто раз больше понимания человека, чем во всём наследии кантианцев!
- Вы ещё Платона вспомните!
- А что Платон? Что вы имеете против Платона? Его духовность, его человечность…
Человек улыбнулся - незаметно-незаметно, тайком от гостей. Кажется, угроза миновала. Господа Человеколюбцы занялись сами собой.
Порой Человека мучало любопытство: а что случилось с предыдущим жильцом квартиры этажом выше - стареньким одиноким библиофилом. Может он сбежал, не выдержав напористого человеколюбия своих гостей? Может господа Пердр и Мердр рассмотрели его как текст, а потом интерпретировали? Или он отправился во внеземные библотечные архивы по программе обмена «Сотрудничество ради процветания»?
Впрочем, вполне могло статься так, что никуда он не делся, этот милый старичок. Порой с людьми творятся странные вещи. Может он не улетел и сейчас сидел в кресле, превратившись в господина Пердра? Или Мердра? Во всяком случае, предрасположенность к этому у дедушки наблюдалась.
Как бы в подтверждение этих мыслей господин Мердр внезапно улыбнулся во все свои 64 зуба.
- Однако, мы, кажется, утомили своим присутствием хозяина. Это невежливо.
- И неэтично, - добавил господин Пердр.- Почти что бесчеловечно.
- Ну, не настолько…
- Постойте, в «Этике» ясно сказано…
- Да не ссылайтесь вы на эти суррогаты!
- Позвольте!
- Что «позвольте»?! Нечего возразить?
- Ваше поведение в ходе полемики…
На этих словах господа человеколюбцы, уже давно вскочившие с кресел и размахивавшие руками перед носом друг у дружки, синхронно выпорхнули в окно.
На столе осталась записка. Человек взял её и улыбнулся. «Желаем всего наилучшего в вашей гуманной деятельности», - гласило послание.
- Ну что, клоуны убрались? - заглянул в дверную щель Облом.
- К счастью.
- Не люблю, - серьёзно произнёс пёс. - После них за окном вечно чувынькает.
Человек посмотрел за окно. Там смачно чувынькали вапячки, и прохладный блыым качурил силенец замавок.
- Брр! - он помотал головой, и всё стало в порядке: защебетали птички, и весенний ветерок заколыхал ветви тополей.
- Овсянку будешь? - сердито спросил Облом.
- Буду, - вздохнул Человек.
- И я, - отозвалась с кухни Учёная Птица.
- Учти, это аванс, - предупредил Человек и отправился обедать.
***
После обеда человек гулял. С Обломом. Учёную Птицу же отправили за канцтоварами. А нечего было настаивать, что учёт - это всё! Денег ей, кстати, не дали, поскольку перед этим она с какой-то стати взялась проповедовать Руссо и призывать Человека отращивать хвост и лезть на дерево. То есть возвращаться в естественную среду, не обременяющую разум условностями и предрассудками людской цивилизации.
- Скандальное животное, - лениво заметил Облом, отмечаясь под очередным деревом. - И дался ей этот хвост… Вот, у меня он есть - и что? Мне тоже на дерево лезть?
Человек поёжился от налетевшего порыва ветра и не ответил. Он думал о другом. Совсем о другом.
- А я не хочу на дерево. Мне удобней под ним, - Облом опустил заднюю лапу и продолжил круиз.
Человек остался на месте. Он смотрел на бесцветное мартовское небо в обрамлении льняных нитей солнечного света, на крошащийся асфальт, уже пестрящий сухими проплешинами, на лужицы, радужно поблёскивающие бензиновой плёнкой. Он видел, как из земли прёт трава: бурьян да прочая ненужная зелень. Он знал, что скоро эта сила возьмёт своё, затопит красками мир, заполонит воздух цветочным ароматом и сухой дорожной пылью, засыпет плодами и зальёт тёплой речной водой. Это было прекрасно. Этому не должно было наступать предела. Молодость должна рости дальше… А потом плоды… А потом золотая, зрелая, внезапная роскошь той неповторимой осени… А потом мерцание снежного полотна в свете фонарей… Почему всё именно так? - А почему бы и нет? - А почему бы не иначе?
Пролетел, шурша, гонимый северо-западным ветром кулёк. Галки, ссорясь, прочёсывали затоптанные газоны в поисках чипсов или сухариков. Сигаретные пачки обходили без внимания - опытные. Одинокая сорока неуверенно помахивала переливающимся хвостом и, как видно, размышляла о естественном межвидовом отборе. Солнце катилось вниз к горизонту, зарешёченному башнями строительных кранов.
Ну скажите, какой интерес менять мир в малом, если его можно изменить в большом? А? Это же так пошло.
- Всё, хана, - тихо вздохнул себе под нос Облом.
Нет, ну что интересного в плетении гирлянд, если можно весь город обвить плющом? А асфальт? Зачем закатывать асфальт, если можно летать? Ну так что, будем летать, а?
- Нет, ни в коем случае, - Облом попятился. - Ну что это на тебя находит, Человек? Причём каждую весну.
- Не бойся, это было в последний раз, - улыбнулся Человек.
- Это как? - недоверчиво переспросил Облом.
- А так. Потому что другой весны не будет. Эта - последняя. Слышите все?! Эта весна последняя! Ловите каждый момент! - Человек расхохотался под аккомпанимент удивлённых взглядов прохожих.
- Ты… ты… ты… - Облом сглотнул, - ты уже это сделал?
- А что, заметно? - Человек хитро прищурился.
Облом огляделся. Над песчаным пляжем пронёсся небольшой буранчик. Шаркали, шипели и сморкались машины на шоссе. Радостно и хищно кричали в небе чайки. По другому берегу озера, размахивая руками и отчаянно ругаясь, сердитый мужчина в одном башмаке гнался за Учёной Птицей, несущей в клюве что-то блестящее. Ничего сверхъестественного.
Человек улыбался, как улыбается усталый от работы художник.
На голубую воду озера, кружась, опустился огненно-красный осенний лист.
Часть вторая