Повесть о ненастоящем человеке (из старого). ІІ.
Алексей Хаврюченко
Повесть о ненастоящем человеке
ЧВ
Облом существовал.
Ленивая вальяжность его поступков прекрасно вписывалась в ритм тектонических процессов, обладая такой же скрытой энергией и неотвратимостью, но при этом несоизмеримо превышая в плане грациозности. Изощерённости же, с которой Облом уходил от поставленных перед ним задач, могли бы позавидовать византийские дипломаты. Скрытые за бурой и лохматой чёлкой глаза без торопливости и суеты взирали на жалкое чириканье беспокойных властителей-на-час, а бесформенное тело конформацией своих изгибов символизировало само Бытиё. (Он знал, что правильно говорить «бытие», но исправлять себя ему тоже было влом.)
Жизнь с Человеком научила Облома философскому подходу, и он не брезговал пользоваться им, выпрашивая добавку к зарплате… то есть к обеду (подумать только, на дворе двадцать первый век, а он работает за еду!). И чем ближе был ему объект, тем более философским был подход.
К примеру, возьмём Садовника. Ну скажите, если у вас есть хороший ответ на плохой вопрос - то зачем вам вообще вопрос?
Или возьмём Учёную Птицу. За горло. И медленно-медленно, по пёрышку выщипаем ей куртуазный хвост. И что от этого изменится?
Или господа Пердр и Мердр. До того обчитались учёных книг, что теперь упрямо отбрасывают только одну тень. Даже стоя между двумя фонарями.
Или Гонец. Тот самый, что с худыми вестями. Тоже мне, шекспировский персонаж. Хотя, с ним даже немного проще. Никаких разночтений. Если скажет: «Я женился», - то сразу знаешь, что нужно не поздравлять, а соболезновать.
А уж Человек-то… Всё ему не сидится, всё он куда-то лезет своими помыслами. И что? Уже меняли мир словом, меняли мир делом. А изменить его надуванием мыльных пузырей - слабо? Так-то.
И Облом ещё этот. Псина непонятная… Ну ладно, это уж совсем философский вопрос.
Облом тяжко вздохнул.
Главное в нашей экзистенции что? Правильно, предугадывать события. Тогда можно делать мало - практически ничего не делать - но успевать вовремя.
Облом встряхнулся и поплёлся на кухню мыть посуду. К вечеру должны быть гости - он это предчувствовал. Посуда должна блестеть, не так ли?
Он вымыл ложку, протёр её содой, промыл лимонной кислотой, трижды сполоснул под струёй воды и на всякий случай тщательно облизал.
Вот теперь готово. Можно спокойно ждать. А начнётся всё с того, что с лязгом захлопнутся двери…
***
Деревья первыми поняли, что весна не закончится. Двуногие привыкли обдавать их презрением - а зря. Вот вы умеете смотреть во все стороны сразу? То-то же. А если бы умели, то сразу же увидели б, что солнце теперь другое и земля другая, и ветви могут бесконечно тянуться вверх, в космос, к горячим, но таким далёким звёздам. Человек смотрел на них с довольной улыбкой: на дубы и вербы, тополя и корявые каштаны, зачахшие в песчаной почве, - на своих радивых учеников. Они - первые. Да пребудет с ними радость.
- Однако, ещё раз осмелюсь напомнить, что ваше решение поспешно и необдумано, - прокашлявшись, заявила Учёная Птица. - В таком важном деле необходим расчёт, нужно предусмотреть мелочи и отдалённые последствия. Одним движением руки здесь вы сдвигаете горы на другом конце Земли - а дети? Вы подумали о них? Сколько их пострадает… АЙ! ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?!!
- Вот тебе пример, - Человек помахал пером, только что выдернутым из хвоста собеседника. - Будешь долго обдумывать движения - и не сбережёшь хвост.
- Это бесчеловечно!
- Хочешь об этом поговорить с господами человеколюбцами?
Учёная Птица замолчала. В окно ударилась первая муха, и Человек принялся вычислять корень кубический из числа её ног. Эх, в аристотелевском мире было бы проще…
- И всё-таки, не устаю напоминать, что непредусмотрительное вмешательство в механизмы природы… - вновь затянула Птица.
- Сколько у тебя ещё перьев осталось? - ненавязчиво поинтересовался Человек. - И вообще, ты забыла, чей хлеб ешь?
- Помню. Но я также помню, за что его получаю, - гордо ответила птица. - И поэтому ещё раз напоминаю, что…
- Идём смотреть на мир, - внезапно прервал её Человек. - С балкона ограниченный обзор. Не хотелось бы пропустить что-то важное.
- Но необходимо… - Птица замолчала, поскольку Человек уже открывал наружную дверь. - Нужно… И чего ему нужно?
Птица сердито чихнула и бросилась в погоню за своим двуногим неоперённым соплеменником.
Человек сидел на корточках неподалёку от крыльца и пытался что-то найти в молодой траве, растущей под строительным забором. Забор, как и положенно, был ядовито зелёным. Трава - тоже. Вроде бы ничего удивительного. Если бы не впечатление, что их покрасили из одной банки.
Человек посмотрел в глаза Птице и ухмыльнулся.
- Что вы ищете? - с подозрением спросила та.
- Уже нашёл, - загадочно ответил Человек и ещё более загадочно улыбнулся.
Птица внимательно осмотрела его руки. Они были пусты.
Человек поколебался и решил не рассказывать, как несколько лет назад разлил здесь банку зелёной краски. Как видно, подкормка пошла впрок. Такого живого и насыщенного цвета у травы было не найти во всём районе. А уж запах…
Учёная Птица ждала продолжения, но Человек опять проигнорировал её интерес. Он нехотя встал и указал рукой в сторону заката.
- Идём.
- Куда? - сварливо осведомилась Птица.
- Смотреть.
На берегу озера Человек остановился и посмотрел в небо. Оно было хрустально хрупким, и лучи, казалось, преломлялись на гранённых поверхностях его складок. Человек в очередной раз улыбнулся: не каждую минуту тебе хочется улыбаться, так что следует пользоваться моментом, - но тут по земле пробежала тень. Он внимательно посмотрел вверх, но там ничего не было, кроме небольшой тучки, околачивающейся в углу между солнцем и зубцами высоток. Человек нахмурился: эта тучка ему не нравилась. Она явно что-то замышляла.
Порыв ветра швырнул в него пустым стаканчиком, потом толкнул в плечо, начал хлопать открытыми дверями киоска. Человек понял намёк и двинулся смотреть на дело рук своих. Птица важно шествовала позади и конспектировала, вероятно, для петиции в Лигу Наций.
Растительный мир смаковал новые правила игры, стрелял почками, растопыривал ветки, выпускал псевдоподии в сторону Луны, привыкал жить в новом мире, где нет нужды возвращаться назад по кругу, следуя бегу часовой стрелки, где нет вперёд и назад, нет вправо и влево, нет вверх и вниз, где нет движения и неподвижности, где всё меняется вне старых координатных систем, выдумываются новые слова и явления, не скованные этими словами, где Солнце пускает корни, а коралловые рифы выбрасывают протуберанцы - где завтра не означает повторение вчерашнего, а бесконечность перестаёт ускользать по асимптоте в мир понятий-о-которых-лень-задумываться.
Животные относились к переменам с меньшей рефлексией, зато большим прагматизмом. Движение мира следовало прежде всего попробовать на вкус. Новые желудочные ощущения всего лишь определяли новые ценности мира, не более того. А уж насчёт брачных игр и откладыванья яиц, то кто вам сказал, что у животных есть предубеждения на этот счёт? Ах, люди так считают! Пускай сначала разберутся со своим Фрейдом, извращенцы, а потом советуют черепахам, как поступать с панцирем.
Грибы… Хм, грибы… В общем, время лекции ограничено, поэтому материал по грибам и чрезвычайно любопытные главы о вирусах остаются вам для домашнего освоения, параграфы 37 тире 42.
Песчаная пыль танцевала джигу на асфальте. От зеркала озера звонким эхом отражалось мерное уханье строительной бабы, и под эти звуки люди муравьиными потоками текли к маршруткам, везущим их к местам узаконенного безделия. У них было много дел и мало времени, чтобы следить за сумасшествием природы (хватало и своего), и даже камни бровки, рвущиеся из расчерченного трещинами асфальта на волю, воспринимались ими исключительно как свидетельство бесхозяйственности (тут, конечно, стоит задуматься, а не было ли тайного сговора у щебёнки, битума и гравия с коммунальными службами, стыдящимися признаться в своём стремлении внести в мир нотку оригинальности?).
Идти быстро не хотелось. Медленно - тоже. Хотелось передвигаться, но не ходить. И не бегать. И не ползать. И не летать. Именно передвигаться, как шкаф. Человек начал было обдумывать эту идею, но через минуту он успел пройтись вдоль ряда чахлых тополей аж до самого Дерева.
Дерево явно уловило суть происходящего скорее всех. Оно раскинуло свои корявые, узловатые ветви (надо же, а вчера ещё было ростом с газетный киоск!) над серой землёй, словно грозило будущим поколениям дубов анафемой, а потом, не дожидаясь, пока молодые девицы вывалят на балконы щебетать о луне, стало выбрасывать зелёные побеги вперемешку с цветами и розоватым пухом, раскачиваться и ронять вниз жёлуди. Побеги, прущие из треснувшей коры, имели какой-то лианоподобный вид и заканчивались острыми тонкими листочками с красным желобком посерёдке и паутиноподобной сеткой золотых жилок. Тут и там виднелись грушеподобные яблоки размером с тыкву. С тихим шорохом падали на траву багряные листья с очумевшими гусеницами на борту. В кроне прерывисто долбил дятел, никак не попадая по шевелящейся ветке. Белки грызли нездорово-изумрудного цвета орехи, а грязные и усталые автобусы чередой тащились под свисающими на уровне второго этажа болотными орхидеями. Среди опавшей листвы сидела девочка в модном бежевом комбинезоне и, воткнув указательный палец в ноздрю, внимательно следила за происходящим, не забывая исследовать глубины своего носа. Оба дела были равно увлекательными, и неизвестно, что бы в конечном итоге победило: стремление познать себя или изучить мир, - но в этот момент юного философа подхватил пахнущий духами вихрь в юбке и унёс в недра очередной маршрутки.
Человек улыбнулся и закрыл глаза. Ему показалось, что в этом дереве завершилось нечто, начавшееся сегодня утром. Нечто новое… переставшее быть новым. Ему стало грустно. В пальцах забегали муравьи - это скука возвращалась в тело. Мир продолжал жить, за ним уже не требовался присмотр. Стоило вернуться, почитать умные книжки, повтыкать в скулящий телевизор…
- Э… К вам посетитель, - неожиданно учтиво произнесла Учёная Птица.
Человек обернулся.
- Нет, только не это…
- Да, Человек, услышь мои слова. Твоё кощунство повергает в изумленье творцов, держателей небес, божеств Природы. Но будь уверен, не избегнуть наказанья тому, кто в слепости гордыни черезмерной…
- Гонец, а нельзя ли без высокопарности? Чего им надо, твоим божествам?
- Страшись, безумец, из всех тяжких кар…
- А покороче?
- Как смеешь ты вопросы задавать…
- Что, пока что мне грозит только психологическая обработка?
- Так вот, сейчас узреешь ты…
Порыв морозного ветра ударил Человека в спину. Он обернулся… и обомлел. Дерево стояло, от вершины до корней облепленное алмазной пылью инея. От мороза на глазах ёжились и чернели листья, ветки гнулись и трещали от перепада температур. Человек в ярости обратил свой взор к небесам. Так и есть! По небу быстро улепётывала чёрная тучка, та самая. Очевидно, летела пополнять боезапас.
Глядя на умирающее от холода дерево, Человек рассвирипел.
- Вот, значит, как. Такое наказанье вы… - он повернулся и замолчал, взглянув на ошарашенного Гонца. Стоящая рядом Учёная Птица испуганно топорщила перья и шаталась. - Так значит?..
- Сейчас. Мне надо кое-что узнать… - дрожащими руками Гонец полез в глубины шерстяного плаща и по истечении некоторого времени извлёк оттуда мобильник.
Очередной удар холода обрушился на Человека, попутно обсыпав Птицу ледяной крошкой.
- Что-то твои работодатели не ценят свой персонал, - язвительно заметил Человек. - Бьют по площадям.
- Да как ты смеешь?! Боги никогда не подвергают слуг своих такому риску…
На них налетел снежный буран, в секунду превративший Гонца в подвид арктических Амундсенов. Обряжённый в наряд из ледяной корки и сосулек, он так и остался стоять, открыв рот. По-видимому, не мог подобрать соответствующей фразы в рифму.
Менять. Надо срочно менять… Надо предпринять… Что-то… Предпринять…
Человек развернулся на каблуках и помчался домой, вмиг превратившись в одного из тех, кто сейчас спешил к своим подъездам, прыгал в двери машин, скрывался под навесами, ломился в салоны маршруток, ловил кинутые жёнами из окон свитера, бросался обнимать незнакомых девушек с зонтиками, - в общем, включившись в традицию урбанистической культуры. А погода, в полном соответствии с обычным для умеренной полосы климатом не-весны, секла его сухим снегом и била сухим жарким ветром по щекам. Вокруг росли и таяли зеленоватые сталагмиты изо льда, молодая упрямая трава лезла из щелей в плитке, чтобы под дыханием пустынного саммума тут же превратиться в выжженные пятна медного цвета. Титаны проснулись и схватились в битве, а простые солдаты этой давней войны так и не успели понять, за что гибнут; почему вьюга - страх зимнего царства - в считанные минуты сникала от тепла безумных, самоубийственных атак тропических насекомых вместо того, чтобы днями носиться над белыми просторами тундры; зачем молодые, безымянные ростки, которым суждено было странствовать меж планет, должны ожесточаться, никнуть к земле, ощетиниваться колючками в защите от песчаной бури; за что камням, на столь короткие часы обретшим свободу полёта, суждено вновь тратить свою исполинскую мощь на бесконечную борьбу с тяготением? Потому что таков порядок?
«Извините, что так вышло», - подумал Человек, переводя дух под зонтиком у сердобольной продавщицы бананов (интересно, они африканские или уже наши?).
Сколько безуствовала погода, сказать никто не мог, поскольку часы проявили с нею неуместную солидарность и отказались рассуждать о конечных отрезках времени. О том, что в войне наступило перемирие, Человек понял, когда люди поспешили вернуться в знакомое русло: продавщица, прежде умильно хлопавшая глазами, сердито поинтересовалась, будет ли он что-то покупать; пассажиры перестали подавать друг другу руки, сходя с автобусов; неподалёку сипатичная девушка без предупреждения влепила парню пощёчину и начала громко выяснять, что он имел в виду, на что намекал, ЗА КОГО ПРИНИМАЛ десять минут назад, советуя переждать непогоду в своей квартире.
Садовника Человек увидел издалека. Тот стоял перед обмороженным деревом одной ногой в сером сугробе, опустив руки, и что-то говорил. Вид у него был безутешный. Подойдя ближе, Человек успел услышать только окончание очередной его реплики.
- …виноват? Но ведь именно в этом состоит смысл жизни, - безучастно говорил Садовник умирающему дереву.
Человек задумался, и признал, что это самое точное определение смысла жизни, которое ему доводилось слышать.
К дверям квартиры он вознёсся со скоростью души праведника (с учётом релятивистских эффектов, масса всё-таки поболе) и тут же начал взывать:
- Облом! Облом!
Глаза, исполненные скорби, смотрели на него из-под стола.
- Облом, надо срочно действовать!
Во взгляде Облома виднелись бескрайние просторы Стигийских полей, на которых ничего предпринимать не надо.
- Да что же ты лежишь?! Посоветуй, с чего лучше начать?
Молчание Облома красноречиво свидетельствовало о том, что первой фазой необходимых действий является достижение нирваны.
- Облом! Облом… - Человек потух. - Облом, почему?
Пёс глубоко вздохнул.
- Почему? Почему ты мне ничего не сказал? Ты ведь знал, получается. Знал. Почему не предупредил?
- А смысл? - философски заметил Облом.
- А я предупреждала! Я говорила, - раздался сзади злорадный голос Учёной Птицы. - Я ведь напоминала, что нужно…
Учёная Птица перехватила многозначительный взгляд Облома и тут же стушевалась.
За окном бушевала весенняя вьюга, кровожадная любительница до прямоходящих приматов, повергательница линий электропередач. Оставалось надеяться на скорый приход ласковой зимы с её тёплыми дождями и зелёной травой на газонах.
Внезапно Человек понял, что в квартире сквозит. Значит открыто окно… Значит…
Он перевёл взгляд на Облома. Тот виновато опустил глаза.
- Не хотел тебя расстраивать ещё больше.
И тут Человек с радостью осознал один всемирный закон: силы тьмы хороши тем, что положительные герои могут сорвать на них злость. Он решительно открыл дверь в комнату…
Человеколюбец сидел в кресле у раскрытого окна и увлечённо строчил что-то на неопрятном листке бумаги. Лицо господина Пердра (или Мердра, чёрт их разберёт) выражало гамму чувств, присущую демонам в момент творческого разрушения. Увидав хозяина, он вскочил и воодушевлённо затараторил:
- Это что-то непредставимое! Дискурс человеческой философии повергает меня в восторг! Что вы скажете о концепции любви к ближнему? Это же так человечно! Это же апофеоз! Почему вы мне сразу не рассказали об этом удивительном изобретении человеческого разума? Я бы сразу обратил на него всё своё внимание! А теперь так много нужно понимать заново. А я ведь мог сразу… Ближний… Любовь к ближнему… Нет, я не удержусь! Подскажите, подскажите мне, что у людей считается близким? Какой радиус? Ну хоть с точностью до метра! Я, конечно, читал что-то об эпсилон-окрестности, но я не уверен… Или геометрия Римана именно ля таких случаев?.. Или нет? Ах, ну не важно… А вот любовь к ближнему… Что может быть человечней, человеколюбивей, человекоподобней чем…
- Ещё одно слово на «ч», господин Пердр (или Мердр) - и я проверю на вас некоторые философские концепты Галлилея, - злобно предупредил Человек. - Что предпочитаете: качение по наклонной, - он махнул рукой в сторону лестницы, - или свободное падение?
Чеолвеколюбец застыл, ошарашенный.
- Ч… ч… ч… - слова застревали у него в горле, и кадык дёргался, словно возвращал их назад для повторной обработки.
- Окно сзади. Всего доброго, - Человек указал пальцем направление.
- Ч… Честь имею, - разродился наконец-то господин Мердр (или Пердр) и поспешно нырнул в оконный проём, оставив на столе мятую исписанную бумажку.
- Давно бы так, - раздался сзади голос Облома.
Человек внимательно посмотрел в окно. От человеколюбцев можно было ожидать всякого. Например, бесцеремонного возвращения с полным собранием Гегеля под мышкой в качестве тяжёлого оружия. Но в этот раз, кажется, рецедивов не предвиделось. Человек вздохнул.
- Ладно, идём, - он повернулся к Облому. - Посмотрим, что ещё можно исправить в этом мире.
***
Под стук колёс метро очень хорошо думается о рутинных вещах: о графике роста деревьев возле стоянки; о принципиальных схемах защитных конструкций против снега и прямых солнечных лучей; о распределении потоков на розе ветров; о поиске этой самой розы в данный конкретный день (см. Гороскоп). Счастье таких дней - когда работы так много, что проверить, имеет ли она смысл, нет времени.
За окном виднелись заснеженные улицы, дворы, пустыри… Кажется, на календаре стоял не-май. Человек не был в этом уверен, он как-то не привык разбираться в числах, а ориентироваться по звёздам уже не получалось.
В толпе у входа на эскалатор ему подумалось, что людей в потоке лучше всего аппроксимировать ромбами. Поэтому лучше двигаться не прямо, а наискосок. Наискосок наверх, а там - наискосок вперёд и дальше, а потом назад. Где-то посередине между этим ломаными отрезками лежала работа. Серая, кропотливая работа по внесению поправок к изменению частных посылок отдельных элементов мироздания. На такую работу нужно ездить: вставать в шесть утра, поспешно завтракать, прыгать в транспорт, обгонять попутчиков, заваривать чай по-приходу, трудиться ровно восемь часов с получасовым перерывом на обед, забегать на обратном пути в супермаркет, слушать радио в наушниках… Таков закон Природы. Возможно, его стоило изменить, но Человеку ничего не хотелось менять. Он устал.
Недавно ему приснился сон. Он шёл по воде, а вокруг тонули люди: тысячи, миллионы, миллиарды людей гибли, а он оставался на плаву и жил. А потом он стал их спасать, вытягивать одного за другим, отряхивать, приводить в порядок. Нет, он не был спасателем из воднадзора, ему просто стало скучно одному - и он принялся хватать их за шкирки, помогая выплыть к воздуху. Сон оборвался, когда один из спасённых очнулся и удивлённо спросил: «А что дальше?»
Он возвращался назад, уже который раз. К балкону, выходящему на мёртвый сад и грустного Садовника с ножницами в узловатых пальцах, к ядовитой Учёной Птице и предателю Облому, к ругани с человеколюбцами по поводу… а, неважно, повод найдётся. По утоптанным тропинкам через газоны, по крошащимся, поросшим травой асфальтовым дорожкам, вдоль покосившихся частоколов строительных заборов, мимо жёлтой будки с надписью «ОБМЕН В»…
Метро.
Гудение моторов. Шорох людей. Шёпот.
О чём говорят люди? Человек прислушался. Ругают погоду. А эти? Тоже ругают погоду. А здесь? Обсуждают цены на мобилки. Ещё неизвестно, что хуже. А тут? А, понятно. Ругают правительство… и погоду. Сразу чувствуешь себя виноватым.
Вдали загудел поезд, и люди тут же мобилизовались, готовые не пустить ближнего своего (вот бы сюда господина Мердра с штангенциркулем) к заветным дверям. Человек раздражённо повёл плечами. Ладно бы они толкались в пяти метрах отсюда, но так из-за них можно и в вагон не попасть. Может изменить людей, сделать их отзывчивее и мудрее…
Чувство непонятного ударило его вместе с волной воздуха от прибывающего поезда. К нему приближался… к нему приближался… Человек! Ещё один Человек на этой планете!
Двери распахнулись прямо перед ним, и на Человека снизу вверх уставились серые глаза под светлой чёлкой. Губы слегка искривлены в саркастической ухмылке. Серебряные серёжки в ушах и заколка-бабочка, собирающая хвост.
- Ну, - после секундной паузы сказала она, - определился? Заходишь, или будешь приставать с похабными предложениями?
Человек расплылся в глупой улыбке.
Она решительно подняла руки и ладонями отпихнула его от прохода. Люди тут же ринулись в прорыв. Закипела схватка.
Человек стоял и улыбался.
- Ну? - она остановилась. - Ты говорить умеешь, или только глазами моргать?
Дверь с лязгом захлопнулась…
Часть третья
Повесть о ненастоящем человеке
ЧВ
Облом существовал.
Ленивая вальяжность его поступков прекрасно вписывалась в ритм тектонических процессов, обладая такой же скрытой энергией и неотвратимостью, но при этом несоизмеримо превышая в плане грациозности. Изощерённости же, с которой Облом уходил от поставленных перед ним задач, могли бы позавидовать византийские дипломаты. Скрытые за бурой и лохматой чёлкой глаза без торопливости и суеты взирали на жалкое чириканье беспокойных властителей-на-час, а бесформенное тело конформацией своих изгибов символизировало само Бытиё. (Он знал, что правильно говорить «бытие», но исправлять себя ему тоже было влом.)
Жизнь с Человеком научила Облома философскому подходу, и он не брезговал пользоваться им, выпрашивая добавку к зарплате… то есть к обеду (подумать только, на дворе двадцать первый век, а он работает за еду!). И чем ближе был ему объект, тем более философским был подход.
К примеру, возьмём Садовника. Ну скажите, если у вас есть хороший ответ на плохой вопрос - то зачем вам вообще вопрос?
Или возьмём Учёную Птицу. За горло. И медленно-медленно, по пёрышку выщипаем ей куртуазный хвост. И что от этого изменится?
Или господа Пердр и Мердр. До того обчитались учёных книг, что теперь упрямо отбрасывают только одну тень. Даже стоя между двумя фонарями.
Или Гонец. Тот самый, что с худыми вестями. Тоже мне, шекспировский персонаж. Хотя, с ним даже немного проще. Никаких разночтений. Если скажет: «Я женился», - то сразу знаешь, что нужно не поздравлять, а соболезновать.
А уж Человек-то… Всё ему не сидится, всё он куда-то лезет своими помыслами. И что? Уже меняли мир словом, меняли мир делом. А изменить его надуванием мыльных пузырей - слабо? Так-то.
И Облом ещё этот. Псина непонятная… Ну ладно, это уж совсем философский вопрос.
Облом тяжко вздохнул.
Главное в нашей экзистенции что? Правильно, предугадывать события. Тогда можно делать мало - практически ничего не делать - но успевать вовремя.
Облом встряхнулся и поплёлся на кухню мыть посуду. К вечеру должны быть гости - он это предчувствовал. Посуда должна блестеть, не так ли?
Он вымыл ложку, протёр её содой, промыл лимонной кислотой, трижды сполоснул под струёй воды и на всякий случай тщательно облизал.
Вот теперь готово. Можно спокойно ждать. А начнётся всё с того, что с лязгом захлопнутся двери…
***
Деревья первыми поняли, что весна не закончится. Двуногие привыкли обдавать их презрением - а зря. Вот вы умеете смотреть во все стороны сразу? То-то же. А если бы умели, то сразу же увидели б, что солнце теперь другое и земля другая, и ветви могут бесконечно тянуться вверх, в космос, к горячим, но таким далёким звёздам. Человек смотрел на них с довольной улыбкой: на дубы и вербы, тополя и корявые каштаны, зачахшие в песчаной почве, - на своих радивых учеников. Они - первые. Да пребудет с ними радость.
- Однако, ещё раз осмелюсь напомнить, что ваше решение поспешно и необдумано, - прокашлявшись, заявила Учёная Птица. - В таком важном деле необходим расчёт, нужно предусмотреть мелочи и отдалённые последствия. Одним движением руки здесь вы сдвигаете горы на другом конце Земли - а дети? Вы подумали о них? Сколько их пострадает… АЙ! ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?!!
- Вот тебе пример, - Человек помахал пером, только что выдернутым из хвоста собеседника. - Будешь долго обдумывать движения - и не сбережёшь хвост.
- Это бесчеловечно!
- Хочешь об этом поговорить с господами человеколюбцами?
Учёная Птица замолчала. В окно ударилась первая муха, и Человек принялся вычислять корень кубический из числа её ног. Эх, в аристотелевском мире было бы проще…
- И всё-таки, не устаю напоминать, что непредусмотрительное вмешательство в механизмы природы… - вновь затянула Птица.
- Сколько у тебя ещё перьев осталось? - ненавязчиво поинтересовался Человек. - И вообще, ты забыла, чей хлеб ешь?
- Помню. Но я также помню, за что его получаю, - гордо ответила птица. - И поэтому ещё раз напоминаю, что…
- Идём смотреть на мир, - внезапно прервал её Человек. - С балкона ограниченный обзор. Не хотелось бы пропустить что-то важное.
- Но необходимо… - Птица замолчала, поскольку Человек уже открывал наружную дверь. - Нужно… И чего ему нужно?
Птица сердито чихнула и бросилась в погоню за своим двуногим неоперённым соплеменником.
Человек сидел на корточках неподалёку от крыльца и пытался что-то найти в молодой траве, растущей под строительным забором. Забор, как и положенно, был ядовито зелёным. Трава - тоже. Вроде бы ничего удивительного. Если бы не впечатление, что их покрасили из одной банки.
Человек посмотрел в глаза Птице и ухмыльнулся.
- Что вы ищете? - с подозрением спросила та.
- Уже нашёл, - загадочно ответил Человек и ещё более загадочно улыбнулся.
Птица внимательно осмотрела его руки. Они были пусты.
Человек поколебался и решил не рассказывать, как несколько лет назад разлил здесь банку зелёной краски. Как видно, подкормка пошла впрок. Такого живого и насыщенного цвета у травы было не найти во всём районе. А уж запах…
Учёная Птица ждала продолжения, но Человек опять проигнорировал её интерес. Он нехотя встал и указал рукой в сторону заката.
- Идём.
- Куда? - сварливо осведомилась Птица.
- Смотреть.
На берегу озера Человек остановился и посмотрел в небо. Оно было хрустально хрупким, и лучи, казалось, преломлялись на гранённых поверхностях его складок. Человек в очередной раз улыбнулся: не каждую минуту тебе хочется улыбаться, так что следует пользоваться моментом, - но тут по земле пробежала тень. Он внимательно посмотрел вверх, но там ничего не было, кроме небольшой тучки, околачивающейся в углу между солнцем и зубцами высоток. Человек нахмурился: эта тучка ему не нравилась. Она явно что-то замышляла.
Порыв ветра швырнул в него пустым стаканчиком, потом толкнул в плечо, начал хлопать открытыми дверями киоска. Человек понял намёк и двинулся смотреть на дело рук своих. Птица важно шествовала позади и конспектировала, вероятно, для петиции в Лигу Наций.
Растительный мир смаковал новые правила игры, стрелял почками, растопыривал ветки, выпускал псевдоподии в сторону Луны, привыкал жить в новом мире, где нет нужды возвращаться назад по кругу, следуя бегу часовой стрелки, где нет вперёд и назад, нет вправо и влево, нет вверх и вниз, где нет движения и неподвижности, где всё меняется вне старых координатных систем, выдумываются новые слова и явления, не скованные этими словами, где Солнце пускает корни, а коралловые рифы выбрасывают протуберанцы - где завтра не означает повторение вчерашнего, а бесконечность перестаёт ускользать по асимптоте в мир понятий-о-которых-лень-задумываться.
Животные относились к переменам с меньшей рефлексией, зато большим прагматизмом. Движение мира следовало прежде всего попробовать на вкус. Новые желудочные ощущения всего лишь определяли новые ценности мира, не более того. А уж насчёт брачных игр и откладыванья яиц, то кто вам сказал, что у животных есть предубеждения на этот счёт? Ах, люди так считают! Пускай сначала разберутся со своим Фрейдом, извращенцы, а потом советуют черепахам, как поступать с панцирем.
Грибы… Хм, грибы… В общем, время лекции ограничено, поэтому материал по грибам и чрезвычайно любопытные главы о вирусах остаются вам для домашнего освоения, параграфы 37 тире 42.
Песчаная пыль танцевала джигу на асфальте. От зеркала озера звонким эхом отражалось мерное уханье строительной бабы, и под эти звуки люди муравьиными потоками текли к маршруткам, везущим их к местам узаконенного безделия. У них было много дел и мало времени, чтобы следить за сумасшествием природы (хватало и своего), и даже камни бровки, рвущиеся из расчерченного трещинами асфальта на волю, воспринимались ими исключительно как свидетельство бесхозяйственности (тут, конечно, стоит задуматься, а не было ли тайного сговора у щебёнки, битума и гравия с коммунальными службами, стыдящимися признаться в своём стремлении внести в мир нотку оригинальности?).
Идти быстро не хотелось. Медленно - тоже. Хотелось передвигаться, но не ходить. И не бегать. И не ползать. И не летать. Именно передвигаться, как шкаф. Человек начал было обдумывать эту идею, но через минуту он успел пройтись вдоль ряда чахлых тополей аж до самого Дерева.
Дерево явно уловило суть происходящего скорее всех. Оно раскинуло свои корявые, узловатые ветви (надо же, а вчера ещё было ростом с газетный киоск!) над серой землёй, словно грозило будущим поколениям дубов анафемой, а потом, не дожидаясь, пока молодые девицы вывалят на балконы щебетать о луне, стало выбрасывать зелёные побеги вперемешку с цветами и розоватым пухом, раскачиваться и ронять вниз жёлуди. Побеги, прущие из треснувшей коры, имели какой-то лианоподобный вид и заканчивались острыми тонкими листочками с красным желобком посерёдке и паутиноподобной сеткой золотых жилок. Тут и там виднелись грушеподобные яблоки размером с тыкву. С тихим шорохом падали на траву багряные листья с очумевшими гусеницами на борту. В кроне прерывисто долбил дятел, никак не попадая по шевелящейся ветке. Белки грызли нездорово-изумрудного цвета орехи, а грязные и усталые автобусы чередой тащились под свисающими на уровне второго этажа болотными орхидеями. Среди опавшей листвы сидела девочка в модном бежевом комбинезоне и, воткнув указательный палец в ноздрю, внимательно следила за происходящим, не забывая исследовать глубины своего носа. Оба дела были равно увлекательными, и неизвестно, что бы в конечном итоге победило: стремление познать себя или изучить мир, - но в этот момент юного философа подхватил пахнущий духами вихрь в юбке и унёс в недра очередной маршрутки.
Человек улыбнулся и закрыл глаза. Ему показалось, что в этом дереве завершилось нечто, начавшееся сегодня утром. Нечто новое… переставшее быть новым. Ему стало грустно. В пальцах забегали муравьи - это скука возвращалась в тело. Мир продолжал жить, за ним уже не требовался присмотр. Стоило вернуться, почитать умные книжки, повтыкать в скулящий телевизор…
- Э… К вам посетитель, - неожиданно учтиво произнесла Учёная Птица.
Человек обернулся.
- Нет, только не это…
- Да, Человек, услышь мои слова. Твоё кощунство повергает в изумленье творцов, держателей небес, божеств Природы. Но будь уверен, не избегнуть наказанья тому, кто в слепости гордыни черезмерной…
- Гонец, а нельзя ли без высокопарности? Чего им надо, твоим божествам?
- Страшись, безумец, из всех тяжких кар…
- А покороче?
- Как смеешь ты вопросы задавать…
- Что, пока что мне грозит только психологическая обработка?
- Так вот, сейчас узреешь ты…
Порыв морозного ветра ударил Человека в спину. Он обернулся… и обомлел. Дерево стояло, от вершины до корней облепленное алмазной пылью инея. От мороза на глазах ёжились и чернели листья, ветки гнулись и трещали от перепада температур. Человек в ярости обратил свой взор к небесам. Так и есть! По небу быстро улепётывала чёрная тучка, та самая. Очевидно, летела пополнять боезапас.
Глядя на умирающее от холода дерево, Человек рассвирипел.
- Вот, значит, как. Такое наказанье вы… - он повернулся и замолчал, взглянув на ошарашенного Гонца. Стоящая рядом Учёная Птица испуганно топорщила перья и шаталась. - Так значит?..
- Сейчас. Мне надо кое-что узнать… - дрожащими руками Гонец полез в глубины шерстяного плаща и по истечении некоторого времени извлёк оттуда мобильник.
Очередной удар холода обрушился на Человека, попутно обсыпав Птицу ледяной крошкой.
- Что-то твои работодатели не ценят свой персонал, - язвительно заметил Человек. - Бьют по площадям.
- Да как ты смеешь?! Боги никогда не подвергают слуг своих такому риску…
На них налетел снежный буран, в секунду превративший Гонца в подвид арктических Амундсенов. Обряжённый в наряд из ледяной корки и сосулек, он так и остался стоять, открыв рот. По-видимому, не мог подобрать соответствующей фразы в рифму.
Менять. Надо срочно менять… Надо предпринять… Что-то… Предпринять…
Человек развернулся на каблуках и помчался домой, вмиг превратившись в одного из тех, кто сейчас спешил к своим подъездам, прыгал в двери машин, скрывался под навесами, ломился в салоны маршруток, ловил кинутые жёнами из окон свитера, бросался обнимать незнакомых девушек с зонтиками, - в общем, включившись в традицию урбанистической культуры. А погода, в полном соответствии с обычным для умеренной полосы климатом не-весны, секла его сухим снегом и била сухим жарким ветром по щекам. Вокруг росли и таяли зеленоватые сталагмиты изо льда, молодая упрямая трава лезла из щелей в плитке, чтобы под дыханием пустынного саммума тут же превратиться в выжженные пятна медного цвета. Титаны проснулись и схватились в битве, а простые солдаты этой давней войны так и не успели понять, за что гибнут; почему вьюга - страх зимнего царства - в считанные минуты сникала от тепла безумных, самоубийственных атак тропических насекомых вместо того, чтобы днями носиться над белыми просторами тундры; зачем молодые, безымянные ростки, которым суждено было странствовать меж планет, должны ожесточаться, никнуть к земле, ощетиниваться колючками в защите от песчаной бури; за что камням, на столь короткие часы обретшим свободу полёта, суждено вновь тратить свою исполинскую мощь на бесконечную борьбу с тяготением? Потому что таков порядок?
«Извините, что так вышло», - подумал Человек, переводя дух под зонтиком у сердобольной продавщицы бананов (интересно, они африканские или уже наши?).
Сколько безуствовала погода, сказать никто не мог, поскольку часы проявили с нею неуместную солидарность и отказались рассуждать о конечных отрезках времени. О том, что в войне наступило перемирие, Человек понял, когда люди поспешили вернуться в знакомое русло: продавщица, прежде умильно хлопавшая глазами, сердито поинтересовалась, будет ли он что-то покупать; пассажиры перестали подавать друг другу руки, сходя с автобусов; неподалёку сипатичная девушка без предупреждения влепила парню пощёчину и начала громко выяснять, что он имел в виду, на что намекал, ЗА КОГО ПРИНИМАЛ десять минут назад, советуя переждать непогоду в своей квартире.
Садовника Человек увидел издалека. Тот стоял перед обмороженным деревом одной ногой в сером сугробе, опустив руки, и что-то говорил. Вид у него был безутешный. Подойдя ближе, Человек успел услышать только окончание очередной его реплики.
- …виноват? Но ведь именно в этом состоит смысл жизни, - безучастно говорил Садовник умирающему дереву.
Человек задумался, и признал, что это самое точное определение смысла жизни, которое ему доводилось слышать.
К дверям квартиры он вознёсся со скоростью души праведника (с учётом релятивистских эффектов, масса всё-таки поболе) и тут же начал взывать:
- Облом! Облом!
Глаза, исполненные скорби, смотрели на него из-под стола.
- Облом, надо срочно действовать!
Во взгляде Облома виднелись бескрайние просторы Стигийских полей, на которых ничего предпринимать не надо.
- Да что же ты лежишь?! Посоветуй, с чего лучше начать?
Молчание Облома красноречиво свидетельствовало о том, что первой фазой необходимых действий является достижение нирваны.
- Облом! Облом… - Человек потух. - Облом, почему?
Пёс глубоко вздохнул.
- Почему? Почему ты мне ничего не сказал? Ты ведь знал, получается. Знал. Почему не предупредил?
- А смысл? - философски заметил Облом.
- А я предупреждала! Я говорила, - раздался сзади злорадный голос Учёной Птицы. - Я ведь напоминала, что нужно…
Учёная Птица перехватила многозначительный взгляд Облома и тут же стушевалась.
За окном бушевала весенняя вьюга, кровожадная любительница до прямоходящих приматов, повергательница линий электропередач. Оставалось надеяться на скорый приход ласковой зимы с её тёплыми дождями и зелёной травой на газонах.
Внезапно Человек понял, что в квартире сквозит. Значит открыто окно… Значит…
Он перевёл взгляд на Облома. Тот виновато опустил глаза.
- Не хотел тебя расстраивать ещё больше.
И тут Человек с радостью осознал один всемирный закон: силы тьмы хороши тем, что положительные герои могут сорвать на них злость. Он решительно открыл дверь в комнату…
Человеколюбец сидел в кресле у раскрытого окна и увлечённо строчил что-то на неопрятном листке бумаги. Лицо господина Пердра (или Мердра, чёрт их разберёт) выражало гамму чувств, присущую демонам в момент творческого разрушения. Увидав хозяина, он вскочил и воодушевлённо затараторил:
- Это что-то непредставимое! Дискурс человеческой философии повергает меня в восторг! Что вы скажете о концепции любви к ближнему? Это же так человечно! Это же апофеоз! Почему вы мне сразу не рассказали об этом удивительном изобретении человеческого разума? Я бы сразу обратил на него всё своё внимание! А теперь так много нужно понимать заново. А я ведь мог сразу… Ближний… Любовь к ближнему… Нет, я не удержусь! Подскажите, подскажите мне, что у людей считается близким? Какой радиус? Ну хоть с точностью до метра! Я, конечно, читал что-то об эпсилон-окрестности, но я не уверен… Или геометрия Римана именно ля таких случаев?.. Или нет? Ах, ну не важно… А вот любовь к ближнему… Что может быть человечней, человеколюбивей, человекоподобней чем…
- Ещё одно слово на «ч», господин Пердр (или Мердр) - и я проверю на вас некоторые философские концепты Галлилея, - злобно предупредил Человек. - Что предпочитаете: качение по наклонной, - он махнул рукой в сторону лестницы, - или свободное падение?
Чеолвеколюбец застыл, ошарашенный.
- Ч… ч… ч… - слова застревали у него в горле, и кадык дёргался, словно возвращал их назад для повторной обработки.
- Окно сзади. Всего доброго, - Человек указал пальцем направление.
- Ч… Честь имею, - разродился наконец-то господин Мердр (или Пердр) и поспешно нырнул в оконный проём, оставив на столе мятую исписанную бумажку.
- Давно бы так, - раздался сзади голос Облома.
Человек внимательно посмотрел в окно. От человеколюбцев можно было ожидать всякого. Например, бесцеремонного возвращения с полным собранием Гегеля под мышкой в качестве тяжёлого оружия. Но в этот раз, кажется, рецедивов не предвиделось. Человек вздохнул.
- Ладно, идём, - он повернулся к Облому. - Посмотрим, что ещё можно исправить в этом мире.
***
Под стук колёс метро очень хорошо думается о рутинных вещах: о графике роста деревьев возле стоянки; о принципиальных схемах защитных конструкций против снега и прямых солнечных лучей; о распределении потоков на розе ветров; о поиске этой самой розы в данный конкретный день (см. Гороскоп). Счастье таких дней - когда работы так много, что проверить, имеет ли она смысл, нет времени.
За окном виднелись заснеженные улицы, дворы, пустыри… Кажется, на календаре стоял не-май. Человек не был в этом уверен, он как-то не привык разбираться в числах, а ориентироваться по звёздам уже не получалось.
В толпе у входа на эскалатор ему подумалось, что людей в потоке лучше всего аппроксимировать ромбами. Поэтому лучше двигаться не прямо, а наискосок. Наискосок наверх, а там - наискосок вперёд и дальше, а потом назад. Где-то посередине между этим ломаными отрезками лежала работа. Серая, кропотливая работа по внесению поправок к изменению частных посылок отдельных элементов мироздания. На такую работу нужно ездить: вставать в шесть утра, поспешно завтракать, прыгать в транспорт, обгонять попутчиков, заваривать чай по-приходу, трудиться ровно восемь часов с получасовым перерывом на обед, забегать на обратном пути в супермаркет, слушать радио в наушниках… Таков закон Природы. Возможно, его стоило изменить, но Человеку ничего не хотелось менять. Он устал.
Недавно ему приснился сон. Он шёл по воде, а вокруг тонули люди: тысячи, миллионы, миллиарды людей гибли, а он оставался на плаву и жил. А потом он стал их спасать, вытягивать одного за другим, отряхивать, приводить в порядок. Нет, он не был спасателем из воднадзора, ему просто стало скучно одному - и он принялся хватать их за шкирки, помогая выплыть к воздуху. Сон оборвался, когда один из спасённых очнулся и удивлённо спросил: «А что дальше?»
Он возвращался назад, уже который раз. К балкону, выходящему на мёртвый сад и грустного Садовника с ножницами в узловатых пальцах, к ядовитой Учёной Птице и предателю Облому, к ругани с человеколюбцами по поводу… а, неважно, повод найдётся. По утоптанным тропинкам через газоны, по крошащимся, поросшим травой асфальтовым дорожкам, вдоль покосившихся частоколов строительных заборов, мимо жёлтой будки с надписью «ОБМЕН В»…
Метро.
Гудение моторов. Шорох людей. Шёпот.
О чём говорят люди? Человек прислушался. Ругают погоду. А эти? Тоже ругают погоду. А здесь? Обсуждают цены на мобилки. Ещё неизвестно, что хуже. А тут? А, понятно. Ругают правительство… и погоду. Сразу чувствуешь себя виноватым.
Вдали загудел поезд, и люди тут же мобилизовались, готовые не пустить ближнего своего (вот бы сюда господина Мердра с штангенциркулем) к заветным дверям. Человек раздражённо повёл плечами. Ладно бы они толкались в пяти метрах отсюда, но так из-за них можно и в вагон не попасть. Может изменить людей, сделать их отзывчивее и мудрее…
Чувство непонятного ударило его вместе с волной воздуха от прибывающего поезда. К нему приближался… к нему приближался… Человек! Ещё один Человек на этой планете!
Двери распахнулись прямо перед ним, и на Человека снизу вверх уставились серые глаза под светлой чёлкой. Губы слегка искривлены в саркастической ухмылке. Серебряные серёжки в ушах и заколка-бабочка, собирающая хвост.
- Ну, - после секундной паузы сказала она, - определился? Заходишь, или будешь приставать с похабными предложениями?
Человек расплылся в глупой улыбке.
Она решительно подняла руки и ладонями отпихнула его от прохода. Люди тут же ринулись в прорыв. Закипела схватка.
Человек стоял и улыбался.
- Ну? - она остановилась. - Ты говорить умеешь, или только глазами моргать?
Дверь с лязгом захлопнулась…
Часть третья