Приложение (17я_2): Кризис 1980-81 (2)

[alterristika]

Продолжение. Начало - в предыдущем посте.

(те же самые) Март-апрель 1981: Бред. Пробуждение в чужом доме. Выбрать себя

Разумеется, мне понятнее мои ощущения и их изменения, про них и расскажу - если Тата захочет добавить про свои, напишет отдельно.

Хочу обрисовать прохождение фигуры "домой / сквозь бред / к себе". Чтобы уменьшить количество повторов, зайду издали - с момента, как мы покинули дом Татиных родителей.

Итак, уход сопровождался головокружительным облегчением. Тата ощутила, что отныне свободна, что теперь может любить то что любит и тех кого любит без груза стыда и вины - а я не мог не ощутить в Тате этой волны вдохновения, драйва скорей вернуться домой на ЗА - и, конечно же, эта волна не могла не вызвать моего встречного драйва - так вперёд же, скорее домой!

Однако ощущение глубины кризиса не отменялось, одновременно с пьянящей волной меня всё более затягивало холодное течение, влекущее ко дну. Меня практически одновременно накрывало картинами блаженства (знакомого, понятного, до которого рукой подать) - и ранящей, отрезвляющей картиной развеивающегося бреда.

Повторю уже сказанное: что касается ЗА, бредили тогда не только мы, западать в бред склонны были многие на АрТер - ибо не умели, не готовы были перенастроиться на жизнь в обстановке мира, хотя за мир боролись. Легче было отдаться воспоминаниям-мечтам о погружении в любимое состояние - когда всё просто, когда боевое братство, когда смертельный риск делает неважными нюансы - в том числе нюансы самочувствия, связи с собой.

Это мучительное состояние двойственности я должен был извести из себя, чтоб увидеть снаружи - и выразил его в стихах.

Цикл "Домой" (выложу в комментах) я написал 5-6 марта 1981 - как раз по свежему ощущению ухода из мира взрослых, где нам нет места, на волю, в странные странствия, в дорогу "откуда" в большей степени чем "куда". Первый стих - о том, что сейчас меня нет, нет нигде, ни на ЗЗ, ни на ЗА - но стоит совсем немножко напрячься, и снова окажешься в мире, к которому так привык, в котором так хорошо... - хорошо-то хорошо, но всё-таки это бред. Второй стих - констатация того, что любимый мир и правда существует, но меня в нём и правда нет - я не хочу и не пойду в бред, я лучше буду со стороны смотреть, как живёт мой мир. Третий стих - о том, что мир изменился, и я принимаю его изменившимся - я принимаю его, и он принимает меня. Я могу найти для себя место в изменившемся, но подлинном мире, я не хочу искать альтернатив - я буду искать своё место, буду искать себя.

Это, стало быть, я прошёл фигуру "домой / сквозь бред / к себе" в первый на том этапе раз.

Зафиксировав таким образом, что я готов жить в мире где многое будет иначе - я в очередной раз поймал момент, и мы с Татой рискнули совершить погружение. Это было вскоре, 9 марта 1981 - и привело к сокрушительному фиаско, о котором я уже рассказывал: "Мне не хотелось думать, что место жизни в моей душе всё основательнее занимает бред - покуда однажды бред не ворвался в реальность ослепительным солнечным светом на крыше Центра, когда полдень с пренаглой ухмылкой вдруг превратился в закат, захлестнувший меня торжествующим полотнищем безумия. Эта картина одновременно и сокрушила меня, и спасла - ибо я немедля сдался в руки врача, которому доверял, чтобы тот затворил меня в четыре голые стены, исключающие какое бы то ни было сходство реальности с бредом."

Следует добавить, что злополучную прогулку я совершал вместе с Мартой, которая во многом была для меня связана с образом Дома - именно на драйве "домой!" мы отправились бродить по Центру, который я на том этапе уже успел полюбить как "мой реальный, земной город" (а Северного уже стал побаиваться как призрачного города моей юности, источника альтернатив), вылезли на крышу чтоб увидеть город сверху - ну и упс, такая вышла подстава. Символичная, надо сказать, весьма! - "увидеть город сверху" вполне соотносимо с "встать, широко и крепко расставив ноги, опереться чтоб раскинуть руки - чтобы обнять-охватить мир (...) - чтоб одолеть эту чёртову пропасть между небом и землёй, между мной-божеством и мной-ребёнком" - то самое, чего не состоялось, и мы рухнули в кризис.

Итак, я заперся в клинике, чтоб не давать себе повода бредить, чтоб "заземлиться" - и пробыл там столько, сколько необходимо было для обретения уверенности, что я смогу принимать мой мир изменившимся и притом реальным, смогу соотноситься с ним, различая бред и явь.

Это, стало быть, было второе прохождение вышеуказанной фигуры.

Третье прохождение напрямую связано с отношениями вокруг СО.

Итак, поначалу я (полагаю что мы все, но пишу о себе) был в эйфории обретения семьи - совершенно особой семьи, где мы любим не потому что друг в друге корыстно нуждаемся, а потому что восхищаемся друг другом и хотим поддерживать каждого из нас в его красоте, и тем самым, подобно атлантам, держать мир над пропастью - подразумевая отчасти наш личный-общий мир-семью, отчасти вселенную. Помню как сидим вчетвером на огромном диване и ржём до слёз, поочерёдно и хором сочиняя стихи про это самое миродержание - каждое четверостишие начинается описанием в двух строках, чего именно не случится с миром страшного, третья строка выглядит как "покуда есть на свете (имярек, кто-то из нас либо из общих друзей)", четвёртая содержит деталь поведения имярека, при помощи коей имярек мир и держит. Имярек притом указывался не в единственном, а во множественном числе (покуда есть на свете Таты, например) - как некая категория существ, наподобие множественного числа Бога в начале Библии. Это всё было конечно же в шутку, но, прямо скажем, восхищения (и даже пожалуй религиозного экстаза:)) здесь было несравненно больше чем прикола.

Никогда не забуду как мыли окна у Татиных родителей - весна выдалась жаркая, окна открыли рано, Мама Нина поручила помыть явно в качестве шага признания, шага к миру - и вот мы втроём на трёхчастном окне, солнце-ветер, всё сверкает, можно влезать-вылезать ибо первый этаж - ощущение пронзительного, зашкаливающего счастья: "вот наша семья, вот моя новая семья, теперь всё хорошо, теперь всё будет хорошо!"

И, очень вскоре - встреча с Мамой Зоей в Универе, накануне торжества в её честь (юбилей преподавательской деятельности). Укрывшись от посторонних глаз обнимаемся, плачем, поим друг друга валерьянкой, страдаем, хотим найти общий язык. Мама жалеет меня, недоумевает - "неужто тебе не тяжело, дитя моё, рядом двое в постели, а ты чужая, неужто не чувствуешь себя лишней?!" - а я не обижаюсь, наоборот - горячо пытаюсь объяснить: "что ты, мама, это же не чужие, это самые близкие мои люди, мы одна семья! это счастье, это правда счастье!"

Каким образом стало ясно, что и это на самом деле бред?

Обретя передышку в доме СО, прежде всего возможность спать в человеческих условиях, мы быстро стали восстанавливаться - отдых плюс душевный подъём не мог не побуждать вновь начать погружаться. Внезапно стало получаться! - с первых дней вселения к СО в хрониках жизни ЗА вновь появляются даты, записи делаются внятными, притом достаточно подробными - значит есть и желание, и время расписать прожитое в погружении (чего по ходу скитаний почти не было). Поначалу я на ЗА по-прежнему в больнице, но всё чаще и больше народу навещает, а потом начинаются всё более смелые вылазки - можно сделать вывод, что у меня восстанавливается доверие и к реальности, и к моей способности отличать оную от бреда. Окончательный переход от затворничества к активным разъездам по незнакомым местам АрТер происходит в те самые дни, когда мы покидаем дом СО.

(Значимое: в первые же по вселении к СО дни Тата дописывает стих "Под ветром горячим и резким", начатый осенью, на входе во тьму - в коем манифестирует бытие-Дверью, подтверждает что держит и будет держать).

Едва стал пробиваться родник жизни в альтерре, мне вновь стало необходимо много, много времени на погружение - принципиально больше, чем в эпоху спастических попыток! - и тут начал всё более внятно обозначаться конфликт интересов. Время нужно было и нам с Татой, и Тате с СО, и ещё на работу-учёбу - первыми пострадали, конечно, последние, дальше начали страдать-сопротивляться и я, и СО. Нам обоим Татиного времени не хватало.

Поначалу казалось, что можно договориться, тем более что у СО был собственный, для него драгоценный, опыт альтерризма - и он с пониманием принял, что у нас есть свой мир и жизнь в нём. Разговоры о нашем мире даже всколыхнули в нём память о его мире, он пережил значимый эпизод - который, как видится с нынешнего ракурса, означал скорее полное чувств прощание с альтеррой, чем возобновление контакта с ней, хотя тогда нам хотелось думать иначе.

Следует отметить, что друг СО не был соальтерристом, альтерра СО относилась к более ранним годам, однако сотворцом /соавтором друг несомненно был, они много креативили вместе - и, конечно же, СО предпочитал чтобы мы вчетвером отдавали внимание их нынешним проектам, а не чему бы то ни было иному.

По мере разворачивания жизни на ЗА, по мере нарастания моих в этом плане потребностей - а они нарастали стремительно! - мне не только становилось всё более ясно, что СО не готов принимать факт что у нас своя жизнь, требующая времени, притом стабильно, а не "по вдохновению" - у меня ещё и нарастало почти физическое ощущение тесноты, сдавливания, удушения. Какое-то время удавалось уговорить себя потерпеть неизбежные временные трудности внутрисемейной притирки - а потом, уже не помню в какой момент, всё перевернулось. Я так же ярко увидел что брежу как тогда, на крыше Центра - и рванулся изо всех сил: нет, нет, нет! - я больше не буду себя обманывать, я хочу признавать свои чувства. Это - не моя семья, и отношения надо строить всем по отдельности.

Не случайным, я полагаю, образом тут-то мама СО и попросила нас уйти - скорее всего что-то между нами с Татой проговаривалось излишне громко. Мама СО сказала, что юноше вредно ночевать в обществе девушек - и я едва успел ущипнуть Тату, когда та хотела возразить, что ему не должно быть вредно, она же с ним живёт как жена! - уж не знаю теперь, чего именно я испугался, но был уверен, что сия информация может быть использована против нас. Например "о, это меняет дело! тогда завтра же в загс" - вот тут-то нам бы и хана.

Уйдя от СО, мы вернулись в родительские дома - с уговором отныне делать только то, чего на самом деле хотим, и это было не про "мы хотим", а про "я хочу" каждого - пусть каждый из нас делает теперь исключительно то, чего желает его душа. Иначе мы опять утонем в пучине лжи, потеряем себя.

Этим завершилось моё третье прохождение фигуры "домой / сквозь бред / к себе".

Сходство всех трёх - в исходном неприятии того, что реальность радикально изменилась, и последующем, через внутренний конфликт, принятии - с поиском нового захода, но и с риском нового самообмана. Можно сказать, что для меня любой выход из кризиса - отказ от бреда, борьба за себя.

Апрель-май 1981: Восстановление пульса. Обновление союза. Дальше - пешком

Итак, мы разошлись по домам чтобы делать каждый себе по сердцу - и не далее как через день встретились в Универе и договорились поехать вчетвером на выхи на дачу к другу СО. Успели друг по другу соскучиться:) - и, действительно, было много прежней нежности, но и затруднений - мы с Татой то и дело убегали чтоб продолжить погружение (на ЗА происходили волнующие события и разговоры), через какое-то время ребята зазывали нас обратно. Очень трогательно было, когда мы убрели по шоссе, внезапно апрельское тепло сменилось мокрым снегом, а мы в летних халатиках - поспешили назад, но далеко, и тут ребята едут с криками-хохотом на велах! - взяли нас на багажники, мигом домчались домой, тепло-чай-песни:) От поездки осталось двойственное ощущение - но, видно, плюсы перевесили, ибо через пару недель, на первые майские, мы повторили, и вот тут всё уже было куда более внятно.

Было практически лето, и мы с Татой ушли по шоссе до ближайшего города, не помню пешком ли возвращались или две остановки на электричке - было умопомрачительно как в Суходолье Чёрного Лета, когда мы всю ночь пред расставанием бродили в погружении по шпалам. Смотрели на залив, освобождающийся ото льда, и понимали, что будем жить! - что всё говорит о жизни, о новых путях. Вне сомнения, в этот момент мы были единодушны - восстановление пульса Тата ощутила как я, хотя далее мы опять расстыковались: для меня вновь ощутить пульс означало что надо набирать скорость, интенсивность, продвигать ЗА-шные дела - а Тата терялась, ориентируясь скорее на ощущение жизни в моменте, чем на планы-дела-перспективы.

Не помню какими ЗЗ-шными делами мы в ту поездку вчетвером занимались, не помню даже сколько дней она была - два, три?.. Моё внимание было полностью сосредоточено на ЗА-шных делах, переживаниях, выяснениях отношений. Теоретически планировалось, что на вторые майские мы снова все вместе сюда приедем, но этого не случилось, да и не могло уже случиться после того что мы с Татой пережили, глядя на залив - биение пульса выкладывало другой путь.

Мы интенсивно погружались в следующие за поездкой дни, пока не случился очередной облом. 6 мая нас вышибло из погружения, мы не стали продолжать, а разошлись до завтра, утром 7 мая встретились перед учёбой-работой, бессвязно переобщались, расстались до вечера - и вот тут у меня всё враз перевернулось-пересобралось заново. Мир стал иным.

Могучий удар пульса об истончившуюся скорлупу разбил яйцо вдребезги - я оказался один на вершине, на свежем ветру. Мне было одновременно очень плохо и очень хорошо - так плохо, что уже вот именно что хорошо. Я ощущал сходство нынешнего состояния с тем, в коем был накануне Встречи - одинокий полёт сквозь тьму, ослепительный образ долгожданного спутника; но тогда я узрел будущего спутника напротив себя, предощущая единство - а сейчас в потрясении видел снаружи, в качестве визави, то несказанное, что/ кто весь предыдущий маршрут обитало _внутри_ меня, было главной и неотъемлемой моей частью.

Не в силах откладывать переваривание инсайта, я тут же, во время лекции, написал Тате крайне эмоциональное письмо - о том что мы уже не вместе и нельзя лгать что мы вместе, о том что я люблю её - но люблю извне, со стороны, как в детстве, и это благо, о том что наверно у нас есть шанс друг до друга дозваться если расстанемся, как если б разъехались в разные города - и о том что может быть ей вообще лучше пожить сейчас вместе с СО, чтобы понять себя, чтобы себя не насиловать. Кончалось письмо тем, что призыв "вернись!" это не более чем крик - а желание моё состоит в том чтобы она себя ни в коем случае не насиловала, чтобы поступила со мной и с собой по правде.

У меня не было возможности отправить письмо помимо встречи, поэтому я просто выдал ей его в руки - и мы разошлись в разные стороны то ли коридора, то ли набережной, уже не помню. Очень вскоре Тата прибежала в диком волнении, состоялся решающий разговор.

Я сказал, что теперь она свободна и может уйти, я могу отпустить её и при этом не умереть - раньше было не так, раньше я ощущал что разрушусь как личность, если останусь без Таты и значит без доступа к ЗА. Сейчас я уже понимал, что - нет, не умру, не разрушусь! - что сейчас опираюсь на то, что имел и до Таты, но утратил, забыл, потерял - опираюсь настолько, что могу держать вселенную один. Конечно, это было не понимание "от головы", а тоже ощущение - свободы одинокого стояния на вершине под ветром, готовности к полёту, полноты чувства Дома.

Тата удивилась, даже взяла время на размышление - отошла ненадолго, но тут же вернулась и сказала что нет, она не хочет уходить! - она свободно выбирает меня и нашу общую жизнь на ЗА.

Тата сказала, что не оставит меня ради радостей здешнего мира, не променяет на здешний мир меня и ЗА - ну а я сказал, что не оставлю её ради моей родины, не променяю её и здешний мир на ЗА.

Позже Тата говорила, что была удивлена и этим тоже - ведь если я, как всю дорогу утверждал, не могу без неё входить на ЗА, то каким образом я могу выбирать, променять или не променять? Тогда она не спросила меня об этом - да и не факт, что я смог бы объяснить, у меня не было инструментов, какими владею сейчас - сегодня же обрисую картину так.

Самое на тот момент главное - что мне срочно надо было определиться: или мы отправляемся в странствие вместе, или я иду один - в любом случае задерживаться и агонизировать уже нельзя, именно это грозит разрушить меня как личность более чем что-либо, даже чем расставание с Татой.

"Могу держать вселенную один" - это вовсе не значило, что я вотпрямтак могу входить на ЗА без Таты, но значило куда более важное. Мне уже было ясно, что если сейчас расстанемся по-хорошему - то мой мир не распадётся в прах, память и прожитое останутся со мной, значит я смогу и дальше жить этим - может писать про ЗА, может ещё как-то переприсваивать прожитое - в общем так или иначе двигаться вперёд, к моему божеству. Мой путь к глубинам лежал ясный в дальней перспективе, хоть и весьма невнятный в ближней.

Хоть мне и не удалось достигнуть своего божества прыжком - подспудно контакт с ним был уже нащупан. Можно сказать, незримые мои части уже дотянулись до подводных кряжей - но мне-как-существу знать об этом не полагалось, тем более раз мы с Татой продолжаем путь вместе - я-как-существо продолжаю опираться на её божество с полным доверием, не отрекаюсь от неё как держательницы моей вселенной. Опираюсь, не отрекаюсь - однако ставлю себе, а значит и Тате, те жёсткие ограничения, о которых уже говорил: никакого соприкосновения со сферами, где есть риск встречи с ужасом поддельного зеркала! - никакой мистики, никаких прыжков, двигаться лишь на ощупь, ступать лишь на твёрдое, слушать-смотреть лишь через рассудок - никаких младенцев-на-груди, никаких праматерей, только сам-один, только юный седой взрослый среди таких же как я.

Напомню, что тезисно о нашем дальнейшем пути в рассматриваемом ракурсе говорилось в ветке комментов "Пешие виражи. Вавилбашня вручную" ("тот долгий путь вкругаля пешком - путь построения лона принятия старших-и-младших _вручную_ - которым нам пришлось двигаться после того как не срослось насчёт прыжка "от божества к божеству" - только этот путь и был реально для нас осуществим, с опорой каждому на себя - уж как умели, так и опирались").

Итоги выхода из кризиса: Обретения и утраты

Вслед за объяснением началась новая жизнь. ЗАшные события полетели, решались ключевые вопросы - АрТер определялась, какой должна стать в эпоху мира. Чтоб отключиться от наболевших ЗЗ-шных зацепок, мы с Татой отбыли на лето в археологическую экспедицию - вокруг новые люди, не вяжутся, мы днём на раскопе, вечерами-ночами на ЗА. Было физически тяжело, недосыпали - но переживаемое на ЗА окупало всё с лихвой. Происходил судебный процесс, установивший Черту Мира (о процессе было тут и тут ) - мы все вышли из него обновлёнными, дальнейшие приключения были уже не под знаком закрытия гештальтов вблизи смерти, а наоборот - в качестве закладки фундамента огромного здания.

Конец лета 1981 одарил нас несколькими днями в палатке на озере Долгом - дивном, означавшем для меня пик счастья-и-всемогущества эпохи до Зеркала. Долгое не подвело! - бурные события в новом для нас регионе завершились обретением Дома - теперь уже настоящего нашего-со-Старшим Дома ("комендатура Германа и Старшего", про счастье той осени - в новелле "Октябрь"). Это действительно был ого-го какой фундамент, на много лет дальнейшего строительства.

Почти сразу после объяснения, 10 мая 1981, я наконец обзавёлся личным именем и вскоре перешёл к однотельному существованию - эпоха 13ой Тройки завершилась, началась жизнь в качестве Германа. Почему я взял именно это имя, расскажу позже - здесь лишь скажу, что имя было давно вымечтано, но я не дерзал им назваться, пока не прошёл овердрайвом в новый эон. Возможности личного общения при этом существенно повысились - хотя казалось уже и повышаться-то некуда, близкие и так считали меня за одну личность, а не за коллектив:)

Короче, для меня во всём этом были сплошные плюсы. Разумеется, я видел это в ракурсе не "для меня", а "для нас" - раз мы снова вперёд, снова строим - и действительно в плане пути и строительства, в разрезе "для нас", тут сплошные плюсы и были. Со всеми проблемами кружного пути, о которых я уже не раз писал, мы таки реально за прошедшую жизнь _всё успели_ - не только мы, не только я, но и Тата - и переформатирование Первого Кризиса оказалось для этого критичным.

Однако! -

однако теперь представляется крайне важным попытаться понять, а что же приобрела и что потеряла на всём этом _лично Тата_ - а также вообразить альтернативы, с их плюсами и минусами.

Тема объёмная, трудная, много узлов - попытаюсь потянуть за кончики с разных сторон.

Итак, моё "не променяю" относилось прежде всего к божественной стороне дела, к тому, что раз Тата идёт со мной, значит я по-прежнему ориентируюсь-опираюсь на её божество - однако тут была ещё и человеческая сторона, как бы неброская, незаметная, слитная с божественной - тем не менее на ощупь мною определяемая уже и тогда.

По сути дела, обещание не бросать Тату ради ЗА означало обещание принять её как существо, в полноте её человеческой части, точнее, совокупности её человеческих частей - и давал я это обещание искренне, однако с реальной способностью охватить эту полноту у меня было хреново. Многое в Тате было для меня не просто незнакомым / невидимым, но и непереносимым / неприемлемым, а значит воспрещённым к рассмотрению и даже к увидению (я писал об этом в постах про Разбойницу, ссылки и тезисы - тут).

Можно считать, что радикально сие положение изменилось лишь на последнем этапе, когда я таки обрёл доступ к моему божеству, а не только к нашему / Татиному. Что ж! - с одной стороны, когда удалось выполнить обещание, тогда и слава Богу, а с другой - ужасно грустно, что Тата всю жизнь была вынуждена скрывать/ обесценивать/ отсекать те свои части, которые были для меня непереносимы - оказываясь виноватой и передо мной, и перед самой собой. Это очень-очень-очень грустно. Я уже говорил, и ещё не раз повторю, что во многом делаю эту работу чтобы помочь Тате избавиться от вины - оплачем старые боли, оставим старые вины и двинемся дальше, куда душа просит:)

Как обозначить тот контур, который оказался для меня неприемлемым, хотя вроде как поначалу я готов был, и даже с радостью, принять его как данность? - в значительной мере он неслучайно соответствует тому, что я описывал применительно к Разбойнице, в частности к Разбойнице в качестве "Татиной Тени": существо нежное-юное-хрупкое, девушка-дитя, льнущее к значимому старшему, жаждущее получать все блага из его рук и стремящееся отдать себя служению ему, нимало не интересуясь, что ему нужно а что наоборот; существо, способное красиво и захватывающе купаться в радостях - но категорически не способное держать вселенную, в тч выяснять и чинить отношения.

Как уже говорилось, с этим контуром оказалась связана, вытеснена и во многом покалечена Татина часть, которая именуется "Внутренний Ребёнок" - отвечающая прежде всего за способность радоваться и желать. Тата отказалась от эмпатического контакта с Разбойницей, и это нанесло тяжёлый урон, об этом тоже уже говорилось - не случайно кризис начался именно после этого. На том этапе Тата не имела инструментов при выборе отказываться не отрекаясь - а стало быть отреклась тогда от себя, отсекла /обесценила не только свою важную часть, но и, можно сказать, целое направление размышлений и выборов (см. об этом в ветке комментов о зловещей роли бабочек в процессе строительства).

Представляется, что по ходу Первого Кризиса и выхода из него Тата пережила нечто подобное фигуре своих отношений-соотношений с Разбойницей. В обсуждениях Тата писала:

"...на том этапе осознала... вкус женственности как особого явления, довольно-таки отдельного от меня ...Ранимости и беззащитности в этой женственности было довольно мало, я скорее усматривала в этой хрупкости притягательность и несокрушимость. ...На себя я женственность примеряла играя, как маскарадный костюм ... "девочкой-девочкой" я не собиралась быть, мне это было не только адски скучно, но и неподъёмно... А вот побыть хрупкой и страстной девой, влюблённой, возлюбленной и желанной - это да! Это самое я и рассчитывала прожить через Разбойницу... но мы с ней прошиблись".

Представляется, что в отношениях с СО Тата наконец-то смогла развернуть себя в этом самом аспекте, получить от развёртывания крышесносный кайф - и во всю мощь транслировать его, радуя нас-близких. Интересно, что на этапе "семьи нового типа" Тата не выражала всего этого стихами (стихи пришли потом, когда отношения с СО завершились, полгода спустя нашего выхода из кризиса) - но в высшей степени ярко выражала счастье бытия мимикой, жестом, позой, всей собою. В шуточных стихах о миро-держании (см.выше) Тата была охарактеризована "уютно кушают и спят", и это было не только прикольно, но и остро-умилительно. Хотел бы я мочь нарисовать это! - Татины локоны стекают вниз, на колени к юноше, держащему её спящую голову бережно-трепетно-восхищённо - о, прекрасный могущественный храбрый защитник наш!.. Меня тогда затапливало море умиления и восторга - и перед домом-семьёй, и перед Татой как её центром, солнцем новой планетарной системы.

А когда это море отхлынуло, когда выяснилось что солнышко сияет и греет, но не может держать вселенную, расшатываемую противоречиями, что оно готово показывать красоту, но не готово видеть вещи как они есть - вот тут моё отношение радикально изменилось. Любовь к образу "уютно кушают и спят" (хоть с долей шутки, но преисполненная благодарности - ведь так хотелось тепла, отдыха, уюта, естественного удовлетворения потребностей, чтоб не куски на лестницах, не жадность убогости... - и всё желаемое сей образ воплощал) сменилась недоумением и отвращением: если _это_ цена уюта - ухожу нагишом!

Когда Тата оказалась вынуждена мою реакцию увидеть - она таки сделала выбор сама, но, не имея инструментов при выборе отказываться не отрекаясь, ровно так же как в ситуации с Разбойницей оказалась вынуждена отринуть-отсечь-обесценить вышеобрисованное, нанеся повторную травму едва воспрянувшему Внутреннему Ребёнку.

Несмотря на обещание принимать целиком, я реально был готов принимать Тату лишь в случае если она может отвечать за себя в любой ситуации - ну, грубо говоря, если там есть Ребёнок, то пусть непременно будет и Взрослый! - вдвоём мы с этим Ребёнком как-нибудь да управимся, а брать его на себя без соответствующего Взрослого - нетушки, не по силам, не могу и не хочу. Но вот так прямо в этих выражениях я конечно не думал - не мог себе даже позволить подумать что у Таты может быть часть личности, ею самой не обихоженная. Между нами с самого начала подразумевалось равное партнёрство - естественно, я полагал Тату подобной себе, а я любил себя-целиком всегда.

Можно констатировать, что Татин выбор сильно задержал её развитие в плане удовлетворения потребностей Внутреннего Ребёнка. Не то чтобы оно совсем в эту сторону не происходило, наш общий вектор подразумевал таки ставку на радость бытия, это была базовая ценность - но... Но увы.

Если бы Тата не пошла со мной - могла бы она прокачивать себя в этом плане более активно, чем оно было у нас? Для меня этот вопрос пока не имеет ответа. С одной стороны, нынешняя практика психотерапии показывает, что возможно обрести доступ к себе-забитому-ребёнку, полюбить его/себя. С другой - это 1981, подобной терапии на доступе не было. Значит, остаётся лишь вариант полюбить себя-ребёнка в отношениях с партнёром. В какой мере это было реально? С одной стороны - любящего-принимающего партнёра найти всегда можно, с другой - надо чтоб хватило ресурса искать.

Следующая тема - это практика погружения. Выбрав путь, Тата естественным образом выбрала и дальше прокачивать себя в качестве божества, а не существа-актора. Тата проживала много важного, эмпатически присоединяясь к альтерритам, однако их выборы всё же не были её выборами, даже когда она их всецело одобряла. Сама-собою Тата вышла в теле на ЗА лишь совсем недавно, фактически только-только начала себя в этом плане прокачивать. И то - это стало возможным отнюдь не потому, что кто-то кроме неё смог обеспечить ей трансляцию мира вокруг. Всё сама же, только сама...

Могло ли случиться, чтобы без меня Тата нашла партнёра, который смог бы давать ей вселенную, где она могла бы действовать как актор? С одной стороны - творческих людей море, если видеть как сейчас решают эти проблемы например ролевики - ну, не всё всегда идеально, но таки партнёры для прожить вместе некую историю как правило находятся. С другой - повторим, был 1981, ролевого сообщества не было, а в каких других кругах можно было найти таких партнёров?

Ещё момент. Вслед "Марсианину" мы разбирали, что для Таты было очень важно докопаться до своих ранних локусов, до затерянного младенческого божества - и со мной она эту тему прорабатывать на том этапе не смогла, для меня оно было непереносимо. Однако кружным путём, о котором я говорил тезисно ("пришли к Алестре как уже воспринятые её детьми, с задачей понятной человеческой... не с нуля нырнуть в её бессловесное - а соприкасаться в процессе понятного чел.действия"), мы таки вместе смогли откопать этот пласт - хотя полное осмысление пришло лишь теперь. Могло ли это произойти для Таты иначе, не кружным путём? могла ли она встретиться с затерянными локусами раньше?

С одной стороны - мы видим, что лето 1979 дало Тате встречу с лесом-колыбелью, да и биофаковская практика тоже побуждала звучать эти давние струны. Можно вообразить, что Тата могла бы, подобно герою её колыбельной ( из разговора в комментах), перемежать труды в городах с лесными заботами, отдыхая путём перемены мест - например в экспедициях. С другой... А вот даже не знаю, что с другой:) Очень вероятно, что Тате больше подошла бы такая жизнь, чем которая получилась - ведь сейчас у нас больше сельхозработ чем лесных утех, хотя наш сад несомненно являет собою и лес:)

В завершение пара слов про меня.

Очевидно, что раз я мог дальше опираться на Тату - значит мог не прокачивать связей со своим божеством, точнее, делать это не так активно, как будучи один. С одной стороны, это было хорошо, ибо я по-прежнему нуждался в дозревании, неизбежно должно было сформироваться следующее яйцо - с другой не очень, т.к. опора на Тату позволяла не замечать, в какой мере с божеством у меня проблемы. Вместе с тем новый формат подразумевал что я должен держать вселенную один, не допуская ни себя ни Тату до опасных мест - отсюда потребность в иной опоре, той, что выше, шире и глубже нас. Таким новым яйцом сделалась церковная жизнь, и об этом надо говорить отдельно.

А так в общем-то про меня (ну, по большей части, хотя и не только:)) - вся дальнейшая часть Трёх Парок, та самая, которая написана ещё аж в 2017 - и вскоре (надеюсь:)) вы её увидите.



Оглавление проекта "Три Парки" - вот здесь.