Маруха, Аксаут, Большая Лаба. Пока без набережных и без курортов, с овцами и с кошами, без гостиниц и без подъемников, с дикими лесами и диковатыми туристами.
Если сначала долго ехать вверх по дорожке с текущими через нее ручьями,
потом протиснуться через осыпь, проскользнуть по мокрой глине, когда все колеса крутятся вперед а машина ползет назад,
потом еще немного подтянуться на лебедке, замораживаясь при взгляде между деревьев,
то можно, уже утром, увидеть все в третьем измерении.
А потом, еще немного поднявшись выше, до уровня карликовых берез, и еще чуть выше, до лугов, увидеть все-все сверху.
И если оттуда всмотреться в нижний уровень, где хвойник, можно увидеть на нем мааааленькую машину. (видно?)
По пути некоторые вспотевшие граждане никак не могут расстаться с черепом динозавра.
Странные ощущения, вокруг известные курорты, населенка всякая, и вот на такой вот дороге за весь день ни одной машины, никого. Тишина.
Потому что когда дорога из ниоткуда в никуда, то она самая правильная.
И если съехать с ненужной дороги и поставить палатку на ярко-зеленой полянке,
то покажут закат.
А потом вперед, за убегающей дорожкой.
Через шартрезные долины с соснами-папоротниками,
мимо включающих стерео белого шума водопадов со всех сторон,
до размокшего в бесконечном облаке конца долины, где в анаконду реки льют дань все окружающие горы.
Дождь.
Вдруг, утром, за окном громадными хлопьями снег.
Долина затихает.
И сразу отряхивается.
Здесь горы аватара, с драконами.
Потом другие горы, свинцовые,
за ними штольни вольфрамовых рудников,
откуда нельзя насмотреться.
А если подняться, опять ногами, потому что колеса не везут машину вверх на высоте два километра в мае, они тащат ее вбок, к обрыву, а дорога ныряет под снег и бежит дальше, то виден ледник,
извечно глядящий на долину без набережных и ресторанов.