Краткий абрис истории Дома Страха (5)
Продолжение. Начало - вот здесь.
***************************
5. Но не умру - оживу: вину - виной назову…
- А всё ж таки мы тебя тогда переварили! - дядюшка Вок заговорщически подмигивает и ухмыляется. - Наш ты теперь, о вольный странник Веро, со всеми потрохами, по самую маковку наш!
Веро веселится: принадлежать грифонам душою и телом он отнюдь не против, однако у него есть и множество другой родни - Веро ведь и правда гражданин мира, побратим Вселенной. Даже грозным сынам Клана Стражей он теперь не чужой: взятый в Клане под жертву становится братом, кровь его вливается в единое русло крови рода, пепел его соединяется с пеплом великих предков. Вот какое родство у Веро теперь! - однако дружба высоких господ из Клана не дороже ему, чем касанье невидимых лапок глазастых и чутких порождений печального прошлого; Веро пишет книгу - не про Северный Полюс и не про Клан, Веро пишет про Дом Дармоглотов.
Веро вспоминает свою жизнь в гнезде, подробно описывает всех с кем общался, особенно тех, кого ещё не оживили; первым же современным проектом его явилась "портретная галерея" - серия психологических набросков про наиболее активных "больших", которую Веро составил в помощь разведчикам. Он начал всю эту работу ещё тогда, вскоре после того как покинул Дом Страха, однако на том этапе мало что успел; зато теперь, как только его оживили, взялся за дело со всем воодушевлением.
Веро вспоминает, как однажды проснулся в гнезде с ощущением острого счастья, что он здесь! - счастья, что в нашем плоском, пыльном, насквозь изученном мире существует такое явление - странное, страшное, угрожающее, и вместе с тем удивительное, трогательное и прекрасное; счастья, что он живёт с этим явлением буквально в обнимку. Веро вспоминает парадоксальное чувство, которое он пережил, когда наконец-то выбрался из дома и оказался на улице, где не был полгода. На остановке рейсового автобуса он увидел людей, на повышенных тонах выяснявших отношения, и сердце его болезненно сжалось. "Зачем же, подумал он, зачем, какого чёрта я оттуда ушёл?! - мои соотечественники собачатся по мелочам точно так же как дармоглоты, но только у дармоглотов всё это проще и честнее, без флёра приличия, без декораций высоких чувств!.." Он испытал тогда такое сильное побуждение вернуться, что, кабы не ожидавшие его Насты, запросто поддался бы ему.
- Эх, и хорошо же тебя тогда заломало! - смеётся дядюшка Вок. - Крепкий ты, не притянулся назад - а всё равно теперь наш!..
У Вока и Гены есть одна и та же любимая песня, фольклорная как бы, даже и фильм такой бывает небольшой, там виды природы и девушки в народных одеждах, и песня эта за кадром поётся - "Нá небе ненастье, нá сердце несчастье…" Про лето и про осень, про чувства, такое всякое. И Вок, и Гена воспринимают её одинаково - как песню про Наст: "ненастье" - это значит, Настам было плохо, но они пошли за водой в народных одеждах и убежали, и тогда уж дармоглотам стало без них ненастье, но это ничего, это светлая такая грусть. А ещё есть похожая песня, где поётся "По льду ли, по насту…" - а Гена с Воком поют: "Пойду ли по Насту!" - это, стало быть, песня про Веро, как он в Дом Дармоглотов за Настами пришёл. "По Насту" - вроде как "по воду", опять-таки всё к тому же, насчёт водопровода, значит. Вообще много на свете песен прекрасных, насчёт которых если подумать хорошенько - все они про нашу жизнь будут…
Собираемся, сколько нас ни на есть: имеющиеся в наличии грифоны, интересующиеся Домом Страха разведчики, близкие друзья тех и других; до хрипоты обсуждаем всё новооткрывшееся, всё важное, страшное, интересное; пьём чай и кое-что покрепче, читаем стихи и поём песни, про грифонов и вообще про всё что на сердце придёт. "Ну-ка, Вок, - прикалывается Ундр, - поддержи-ка нас морально зажигательным вокалом!" - "Да хоть щас! - в тон ему отзывается Вок, - только чур и ты не подкачай - поддержи-ка нас морально поучительным ундралом!.." А что, и правда - папаша Ундр о высокой философии рассуждать горазд, как начнёт какую-то особо сложную мысль толкать - глядишь и за полчаса не остановится. Он ведь ещё когда в доме жил, мечтал книгу написать - столько всего за долгие годы передумал, а рассказать некому, даже Унда и та не слушает. Узнав от нас, что книгу пишет Веро, папа Ундр сразу вдохновился: "вместе, мол, напишем: он свою половину, я свою". И написали-таки - полугода не прошло, как Веро из типографии готовую принёс, небольшую, правда, но лиха беда начало! Под названием "Они и мы: Взаимное исследование людей и грифонов" - как бы не без прикола то есть, люди и грифоны вроде как отдельные категории отмечены. На две половины поделена - "Часть 1. Моя жизнь среди дармоглотов. Путешественник Аверкий. Мемуары" и "Часть 2. Наблюдение людей и мысли о жизни. Грифон Ундр". Ну не молодцы ли!..
А вот это уже выдержки из доклада Ундра на конференции "Школа злодейства" в академическом центре г.Виверы, то есть почти три года спустя оживления:
"В служении на Чёрной грифоны занимали целый ряд позиций, при этом их статус повышался - медленно, но верно, верно, но медленно. Неправильно считать, что они не должны были стремиться восходить; можно считать, что, может быть, они недостаточно стремились восходить. Вопрос это сложный.
Когда служение начало сходить на нет, у грифонов не было достаточно сил, чтобы своими силами изменить это положение. Неправильно было бы упрекать их, что они не сохранили то служение, какое застали, придя в него. Ундр вообще считает, что меняется время - меняются формы взаимодействия. <…> Важно, что служение в прямой форме прекратилось - но на местах служения по-прежнему находилось немалое число грифонов, принадлежащих к разным семьям - в своё время они были призваны для совместного служения, и после завершения служения пребывали там как овцы лишённые пастыря, и таковыми себя ощущали.
Самая авторитетная комиссия ещё не решила однозначно вопрос, как же всё произошло. Здесь связано несколько линий грифонов, призванных к служению на Чёрной и не только; Ундр не хочет углубляться в генеалогические корни - очевидно лишь, что каждая грифоновская линия видит эту историю немного по-своему, и это может дать в дальнейшем возможность оценить всё объёмно. <…>
Грифоны захотели узнать о том, как им себя вести - чего ждать, покинуть ли эти места и т.д. Они совершили вопрошание в месте вопрошания - и получили некоторый ответ. Остаётся совершенно непонятным, как с темой вопрошания и темой ответа связано образование роя - и каков же был в точности ответ. Открытым остаётся вопрос, хорошо ли было, что они образовали рой, правы ли были, когда задавали вопрос, правильно ли истолковали ответ… - однако все сходятся на том, что ответ был истинным.
Мы с наших нынешних позиций не усматриваем ничего плохого в том, чтобы задавать вопрос в свойственной нашему роду форме. Мы не усматриваем ничего плохого и в том, чтобы устраивать рой, если это не мешает ничему остальному.
Возможно, несколько семей "осиротевших" грифонов собрались, почувствовали, что образуют рой - и совершили вместе вопрошание, вошли в лабиринты и вышли оттуда с ответом. Возможен и другой вариант - грифоны разных семей собрались, сделали вопрошание, и ответ поверг их в такое уныние, что они стали искать друг у друга поддержки и образовали рой.
Однозначно также, что главный смысл ответа был: "служение само вас найдёт" - то есть обетование, что грифоны не брошены на произвол судьбы, что о них помнят, заботятся, что их позовут. В чём состояла первая часть ответа - на этот счёт мнения расходятся как у представителей различных домов, так и у представителей одного и того же дома.
Варианты:
Ищите служения, и служение само вас найдёт.
Не ищите служения, и служение само вас найдёт.
Ищите, но не служения, и служение само вас найдёт.
Ундр склоняется к тому, что наиболее верным является именно третий вариант - он и по форме, и по смыслу наиболее правдоподобен. Служение очень важно, поскольку объект служения - намного важнее! - то есть важен результат, а не процесс.
Ответ поверг грифонов в некоторое замешательство. Результат был таков, что никто никуда не ушёл - все остались на месте, чтобы служение их нашло. То есть, на том этапе ответ был понят как приказ оставаться на месте.
Грифоны с тех пор так много раз пытались это выяснить - как и что тогда было - и так сильно друг друга "поцарапали и искусали", что тема эта сделалась очень болезненной, и сейчас о многом трудно судить.
Предания других домов (не дома Ундра) говорят о том, что с тех пор некоторые грифоны по одному покидали места обетования - и это не находило одобрения у своих. Уходя, они говорили: "когда служение вас найдёт, дайте нам знать, и мы сразу примчимся!" Эти грифоны не вернулись, но нашли себе места в жизни ойкумены. Лично Ундр считает, что они поступили в соответствии с данным откровением. Получается, что все они ушли помогать частным лицам. Наши информанты утверждают, что никто из них не сказал, что разгадал смысл обетования. Эти истории однотипны: грифон уходил с конкретным человеком, говоря - "что ж, пока служение нас не нашло, я ухожу с таким-то, пригожусь пока что ему! - а когда служение вас найдёт, позовите нас!" Что говорил на это рой, неизвестно, но может быть нравы были терпимее, чем потом. Вроде бы никто из отъезжавших не сказал "вычёркивайте меня из этого непонятного ожидания", и ему не сказали в ответ - "ну и проваливай, будешь как если б мы тебя и не знали!" То есть ясно, что тогда считалось, что правильно - это сидеть на месте и ждать исполнения обетования, и что косности уже тогда было не занимать, но злобного упорства вроде как не наблюдается.
Затем произошло следующее. К священным берегам приплыли по водам некие посланцы, которые сказали: "Мы - посланцы, или, если угодно - тени!" - "А чьи вы тени?" - "А мы тени перемен! Желаете ли вы, чтобы и вас наконец коснулась тень перемен?" - "Нет, не желаем!" - сказали грифоны, и посланцы уплыли.
Следующие посланцы отрекомендовались как "тени прошлого" - и спросили: "Хотите ли вы, чтобы вас снова поглотила тень прошлого?" Этот вопрос заставил грифонов задуматься куда более серьёзно - но, подсобрав из памяти всё то, что в песнопениях и текстах говорилось о "тенях прошлого", они нашли место, где говорилось о том, что исполняющему служение дόлжно войти в миры прошлого и воспоминания о нём и пройти среди его теней, но не раствориться в нём; и поэтому рассудили, что правильно будет отказать.
В третий раз посланцы пришли по твёрдой земле - и, не касаясь разговора о тенях, сказали, что они пришли напомнить о родстве - и могут сказать имя отца и матери грифонов, потому что это также и их, посланцев, отец и мать! - и этим именем они призывают грифонов пойти туда, где о них должным образом позаботятся.
Тема загадочная - неясно, какие были названы имена, да и были ли эти имена вообще названы; самое простое - предположить, что речь шла о шаманах, которые и есть отцы и матери народа, призванного к служению, но тогда непонятно, почему об этом не было сказано вслух. У Ундра впечатление, что предки уже просто изнемогли от этих "теней" и "посланцев" - и мечтали, чтобы это как-нибудь наконец решилось. Они сказали друг другу: "наверное, это и есть то самое, что нам обещалось: служение наконец нас нашло - пойдём же с нашими братьями по отцу и матери!"
Вслед за этим грифоны были отведены в некоторое место - очень тёмное и очень тёплое; когда грифоны в это место попали, они поневоле, как засыпает человек, когда ничего не происходит, впали в сон. В этом сне они видели прошлое и будущее - не как подлинное или как гадательное, а как сны; в эти сны к ним входило множество разных людей, простых и высоких, и они думали, что обретают здесь убежище, что перед ними открылись двери в счастливое прошлое или счастливое грядущее - но, входя, они также засыпали. Рой пребывал в коме - то есть грифоны спали, образовав ком - и, значит, мог так пребывать достаточно долгое время. Предполагается, что часть из тех. кто приходил, проходили сквозь эти сны и уходили - а часть оставалась и впадала в беспробудный сон; так что, очнувшись непонятно сколь долгое время спустя, отощавшие и одичавшие грифоны увидели рядом с собой некоторое количество трупов. К их чести, это вызвало у них шок - но, не к чести их, привело к аффектированным заявлениям. Грифоны сказали: "Что мы наделали! Но вина не на нас, а на тех, кто привёл нас сюда и оставил в таком положении, что мы уснули. Эти люди умерли из-за нас - мы выпили их жизни! Теперь об этом узнает ойкумена - о том, как мы уронили былое достоинство; скажут, что мы уподобились гиенам и могильным червям! А ведь это сделали с нами те, кто позвал нас именем нашего отца и матери. О, лучше вообще не помнить этих имён, чем потерпеть такое посрамление!" Отсюда, кстати, и пошла модная одно время поговорка - "лучше вовсе не знать имен отца и матери, чем своим поведением посрамить их доброе имя" - однако, как вы видите, в плачевной песне грифонов акценты расставлены несколько иначе.
Есть мнение, что после этого грифоны забыли имена отца и матери; есть мнение, что грифоны забыли их имена раньше, пока спали; есть мнение, что и забывать-то нечего, поскольку родители грифонов - шаманы; есть мнение, что вот тут-то грифоны и забыли, что их родители - шаманы. Во всяком случае, после этого грифоны выбежали из этого убежища, где они находились - из недр скалы, как из чрева некоего огромного чудовища - а те, которые их сюда привели, бежали за ними и кричали "постойте!"
Некоторое время грифоны пребывали в глуши и дикости - вернуться в места прежнего служения они не посмели - пока к ним не пришли некие люди и не сказали: "Мы знаем, что вас обидели, обошлись с вами не по-хорошему. Мы - уже не те, которые обидели вас, мы - другие - но мы желаем воздать вам за их вину. Мы нашли для вас хорошее место - идёмте туда! там нужно как раз то, что вы умеете делать - там вас похвалят, и все увидят, что вы весьма достойное и полезное племя!" Часть грифонов говорила - "не будем их слушать, ведь по всему видно, что они из тех же!" Другая часть говорила - "пойдём, ведь они говорят, что есть такое место, где мы будем востребованы!"
За время своего сна в утробе горы грифоны научились входить в сны - но разучились многому, что умели во время служения. Умение входить в сны - это дар высоких ступеней служения! Кроме того, пока они спали и видели сны, эти сны представлялись им явью - они снова видели служение шаманов. Они проснулись - ничего этого не было, им стало ясно, что они видели сны; но когда они убежали и жили в дикости, они говорили друг другу, что тогда, во сне, им было по крайней мере хорошо, они снова имели во сне то, что раньше имели наяву… "Как бы нам уснуть и снова видеть эту славу!"
С одной стороны, гонимые этой тоской и жаждой прежнего, с другой стороны - желая, чтоб о них не говорили как о пропащих, а говорили как о достойных - они пошли. Их поставили стеречь врата сокровищницы - они стали охранять саркофаги, и Ундр не будет сейчас изображать звуками грифоновских песен, как они - топ-топ-топ - обходят босыми ножками стены, как они - скрип-скрип-скрип - обметают пыль, чтобы видны были прикосновения… В любом из грифоновских домов можно эти песни послушать…"
Далее папа Ундр повествует о том, что вспоминают дети Дома Страха по поводу службы при саркофагах Клана, а также о той интриге, которую сыны Поймы состроили, чтобы сманить грифонов на следующее место действия. Отягощать сей текст излишними подробностями мы не можем, поэтому сразу перейдём к тому, что произошло потом.
Сыны Поймы предоставили грифонов в помощь незаурядному учёному, который оставил в истории Востока след под именем Тарлам, он же Гениальный Тим. Тарлам находился в сложных взаимоотношениях с правительством, силовыми структурами, Кланом Стражей и Поймой; хотя Пойма и является одним из колен Клана Стражей, социум это в высшей степени обособленный, со своими интересами и понятиями обо всём, и общение с остальным Кланом у Поймы весьма специфическое. Под покровительством Поймы Тарлам работал около тридцати лет и достиг серьёзных успехов в развитии атомной энергетики. Одним из первых на Востоке атомных реакторов является тот самый котёл в городе Хрустальных Часов, вокруг которого и сформировался Дом Страха. Насколько можно судить обо всём этом по воспоминаниям разных грифоновских линий, дело было так.
Тарлам работал с рядом созданных им объектов, и грифоны сослужили ему, видя в нём нового, единственного и последнего шамана, отдавая огням новых печек все свои силы. Тарлам, судя по всему, воспринимал ситуацию по-другому - ни реактор как таковой, ни грифоны-соработники не были для него священны, или же он понимал это общее священнодействие совсем иначе чем рой. Через тридцать лет после начала проекта Тарлам бросил объект и сбежал - отправился в Столицу и начал строить новые отношения с правительством. С точки зрения грифонов, он покинул место служения и всех кто там служил, даже не пообещав напоследок, что служение их найдёт - чем вверг сослуживших ему в полное и окончательное отчаяние. Рой некоторое время пребывал в активности, потом она пошла на убыль; рой стал коллапсировать - притянул к себе грифонов с других объектов, так что объекты остались без присмотра, постепенно прекратил всякую деятельность и впал в неподвижность около реактора. Через полтора десятка лет после бегства Тарлам заявился вновь - рой сотрясся до основания и пробудился; Тарлам заговорил как власть имеющий, вывел рой из неподвижности и приказал следовать за собой. Сразу же, естественно, встал вопрос о том, как быть с реактором, около которого находились грифоны - и тут Тарлам сказал, что реактор можно оставить без сожаления, что он больше не нужен, что этим они заниматься не будут - будут заниматься другим. Для грифонов такая постановка вопроса оказалась непереносимой, они выразили протест; Тарлам дал слабину, чем окончательно показал себя обманщиком и святотатцем - рой отреагировал спонтанной вспышкой агрессии, грифоны накинулись на Тарлама и убили его. Импульс роя стимулировал реактор - реактор, в свою очередь, ответил лучевым импульсом, подстегнувшим телесную жизнь роя; это было воспринято так, что сила, пребывавшая внутри Тарлама, была вырвана у него и усвоена роем. Безусловно, в этой первой жертве мы не видим ещё полного комплекса манифестации смерти, какой характерен для позднейшего служения Дома Страха - надо полагать, что таким, каким оно дошло до нас, его сформировали какие-то важные события последующих времён; однако тема "мы никому не служим, мы никогда никому не служили, мы всегда служим только самим себе!" несомненно берёт начало от вышеозначенного исторического акта. Интересно, что одним из толкований этого события, какое-то время жившим в общем сознании роя, была версия о том, что пришедший вовсе не был Тарламом - Тарлам был и остался последним шаманом (пришёл, вознёс рой на небывалую высоту и вновь ушёл) - что он был тарламовским сыном, который пришёл и требовал того почитания и власти, которое причиталось его отцу, и вдобавок хотел заниматься посторонними глупостями, за что и был съеден. Эта версия, надо полагать, существовала до тех пор, пока соответствовала общей идеологии роя, со смещением же парадигмы она оказалась забыта. Вспомнить о ней побуждает лишь весьма странное событие, произошедшее в одно из последних столетий жизни Дома Страха. Дело было так: в дом оказался введён человек по имени Мирон Менгр, пребывавший в своеобразном состоянии - он ощущал в себе дух и силу премудрого Марса, родоначальника Серебряных Исов, могущественного в науках и в искусствах, и переживал внутри себя картины последних дней жизни сего легендарного вождя. Дом Страха отреагировал парадоксально: вместо того чтобы губить этого человека, рой принялся самозабвенно сослужить ему. Все дни напролёт, которые Мирон Менгр провёл в доме, дармоглоты изо всех сил помогали ему в создании рисунков и чертежей, моделей и текстов; впоследствии эти артефакты ещё долго хранились в разных углах, вызывая странные чувства и воспоминания у тех, кто на них натыкался. Было ясно, что посетивший гнездо великий муж умирает и скоро умрёт; в означенный день и час дармоглоты с плачем и пением вышли вместе со своим кумиром из дома вон, на пустырь, властью их воображения превращённый в сад, и там простились с ним как с наставником и благодетелем, получили от него благословение, приняли его последний вздох и закрыли ему глаза - после чего дом возвратился к своей повседневной жизни, а вся история была решительно выброшена из роевого сознания. Нет сомнений, что данный сюжет послужил для гнезда способом закрыть старую, подспудно мучавшую его тему - и теперь, после всего, грифоны смогли наконец вздохнуть с облегчением: всё было правильно, их последний шаман наконец-то вернулся, чтобы благословить их и получить от них погребение - а значит тот, кого они некогда съели, был и правда кощунник и самозванец, так что съели они его правильно, и, значит, теперь они тоже делают всё правильно!
Исторические моменты пребывания роя в почти что безжизненном бездействии - сон во чреве горы, предсмертное коллапсирование около реактора после бегства Тарлама - имеют много черт сходства с самым последним этапом существования Дома Страха, когда сердце дома уже без малого остановилось. Даже беглецы, покинувшие гнездо много лет назад, в это время тяжело болели, бредили, видели свой дом и своих собратьев умирающими; сам же рой находился в состоянии близком к летаргии, спастически пробуждаясь от неё лишь при появлении в зоне прямой видимости кого-либо, кто сойдёт за жертву. Проходившие через дом в ту пору видели образы своих рыдающих близких, которые умоляли их внести за них выкуп, спасти гнездо от неминуемой гибели - стоит ли говорить, что никакие деньги, никакие выжатые из гостей чувства не могли прибавить дармоглотам жизненных сил, и они снова впадали в беспамятство, едва только за посетителями закрывалась дверь. Грифоны засыпали на ходу, как засыпают ползающие вдоль стен и тут же падающие насекомые, как засыпают пчёлы и муравьи; потом их собрали, как собирают уснувших насекомых - пришли люди в защитных костюмах и масках, бродили по дому, подбирали лежащих и уносили вон. Чем кончилось дело - и в самом ли деле Дом Страха был взорван, или же обрушение его явилось последствием схлопывания реактора, окончательно прекратившего своё существование, как только из дома вынесли всех грифонов?.. Во всяком случае, скорбный конец сей не повлёк за собой дополнительных жертв, руины радиоактивными не сделались; образовавшийся на месте здания пустырь, конечно, не мог не обращать на себя внимания тех странников, кто искал ранившее его когда-то обиталище призраков, справедливо полагая, что встреча с ним произошла именно в городе Хрустальных Часов - однако гибели этот печальный пустырь уже не принёс никому. В нынешнее время там обустроен мемориал, ключевую роль в котором играет достопамятная "главная дверь", та самая, которую безуспешно пытались найти многие пострадавшие, которая отчётливо являлась им в мучительных снах; при мемориале постоянно дежурят грифоны, и если посетитель внезапно опознаёт эту дверь как виденную им самим или же кем-то из предков, то по его желанию производится расследование, кое нередко позволяет оказать помощь не только оживляемым умершим, но и ныне здравствующим, тем, кто не в силах самостоятельно распутать лежащий глубоко на дне памяти безумный клубок.
Однако вернёмся к умирающим дармоглотам. Прожившие много лет на воле грифоны-беглецы видели во снах, как их сородичей собирают и везут в какое-то страшное место, посреди которого высится муляж - печь, вообще не дающая тепла; грифоны лежат вокруг неё кόмом, пытаясь друг друга согреть, последние остатки жизни уходят из них - безысходность, отчаяние, тьма… Затея того, кто планировал сделать грифонов действующей силой очередной подделки-ловушки, не удалась. Грифоны больше не поддались ни на какое соблазнительное предложение, тем более что ничего настоящего, не фальшивого, им никто и не предложил. Можно считать, что им просто повезло, и что если бы им тогда было показано нечто хоть мало-мальски стóящее, они купились бы снова, снова ожили, снова сделались бы орудием погибели - однако можно считать и наоборот: что урок истории всё ж таки был усвоен, и что - пусть не сознательно, пусть интуитивно - дармоглоты предпочли смерть попыткам втянуть их в новое служение, губительное для окружающих, но одаряющее служащих ощущением собственной значимости. Не все чада роя умерли там, около "ненастоящей печки" - часть сумела бежать по дороге, очнувшись при транспортировке, часть после фиаско проекта была распродана в лаборатории для опытов; из не умерших при поддельной печке выжили те грифоны, кто так или иначе, вольно или невольно зацепился с окружающими людьми - кому оказали помощь или кто оказал помощь. Бывало, что чуть живого дармоглота принимали за кого-то из близких, пытались спасти, или, наоборот, бросались к нему в поисках защиты; такого рода встряска вполне может вышибить грифона даже из могилы - порой не помня собственного прошлого, он встанет на место того, чьим именем его призывают. В исторические легенды вошёл эпизод, когда девушка-грифон, не один десяток лет пролежавшая без чувств и не пущенная на органы только вследствие скаредности лабораторного начальства, пробудилась в ответ на отчаянный вопль бредящего за стеной пленника, взломала контейнер, в котором была запечатана, вышла в образе призываемого друга и притом в духе и силе Праматери-Огнезверя Охры, разметала извергов-учёных, сокрушила до основания стены треклятого института, дав мощнейший импульс к бегству всем его узникам - а таковых там было немало, это было нелегальное и весьма жуткое заведение - после чего покинула поле сражения вместе с тем человеком, который сумел к ней воззвать, так что дальнейшую часть жизни они провели в счастливом браке.
Таким образом, чада умирающего Дома Страха не захотели возобновления той жизни, какую вели; теперь мы восстанавливаем этот дом уже не как Дом Страха, а как одно из многочисленных полноценных, счастливых грифоновских гнёзд. Вопреки старой привычке бесконечно выяснять отношения, наши грифоны умеют дарить друг другу нежность, они знают массу прекрасных способов общей жизни - ведь, например, спать в коме можно не только когда беда, это очень здорово и когда надо просто поддержать друг друга теплом. Создать ком легко - нужно ложиться друг к другу так, как это делают котята. Видели небось, как котята спят?.. А что вы думаете - котята глупые, что ли, что спят в коме? Вот то-то же!..
Ну а теперь пафосное-нравоучительное. Рассматривая историю Дома Страха, мы можем сделать два главных вывода: 1) самое важное - это не то, с чем ты родился, а то, что ты с этим сделал; 2) если ты делаешь ставку на служение, то в итоге тебе окажется всё равно, благое оно или извращённое. "Ищите, но не служения, и служение само вас найдёт" - ибо объект служения всегда важнее. Грифоны - служители памяти, поминовения, воспоминания; ошибочный путь лишил памяти их самих, и возвращение к себе происходит у них через возвращение к своей памяти, через осознание родовой и личной неправоты. Это же самое, впрочем, касается всех мыслящих обитателей мироздания: если ты по какой-то причине утратил себя, то возвращение к себе, к подлинной жизни возможно только через связь с другими, через воспоминание и осознание вины перед другими, через желание слышать других, отзываться на их радость и боль.
Горькая Река священных игнских песен, вот что это такое!.. По представлениям игнов, Горькая Река - это память о прошлом, как оно было, как есть, без прикрас. Вода её одновременно и мёртвая, и живая - она убивает, являя сердцу его неправду, и исцеляет, не позволяя лгать - чем дарует жизнь, ибо жить дальше можно только не обманывая себя.
Горчайшей воды хлебну -
Припомню боль и вину,
Но не умру - оживу:
Вину - виной назову.
Бывает порой, вина
Пьянит, словно чан вина,
Как воинский меч, звенит,
Как царский венец, манит.
Священству её не верь:
В ней горе чужих потерь.
Беду назови бедой,
Враньё изгони водой -
Горчайшей реки водой…
Октябрь 08 по Черте Мира - май 2012
***************************
Оглавление повествования "Светоносные струи невидимых рек, или Краткий абрис истории Дома Страха":
1. Священное прошлое и дармоглотские будни
2. Дом Страха и мир глазами ребёнка-без-кожи
3. Грузовик неодобренной рыбы, или Размышления продвинутого дармоглота о культе
4. Странствия черепашонка в поисках Сизых Марей
5. Но не умру - оживу: вину - виной назову…
***************************
5. Но не умру - оживу: вину - виной назову…
- А всё ж таки мы тебя тогда переварили! - дядюшка Вок заговорщически подмигивает и ухмыляется. - Наш ты теперь, о вольный странник Веро, со всеми потрохами, по самую маковку наш!
Веро веселится: принадлежать грифонам душою и телом он отнюдь не против, однако у него есть и множество другой родни - Веро ведь и правда гражданин мира, побратим Вселенной. Даже грозным сынам Клана Стражей он теперь не чужой: взятый в Клане под жертву становится братом, кровь его вливается в единое русло крови рода, пепел его соединяется с пеплом великих предков. Вот какое родство у Веро теперь! - однако дружба высоких господ из Клана не дороже ему, чем касанье невидимых лапок глазастых и чутких порождений печального прошлого; Веро пишет книгу - не про Северный Полюс и не про Клан, Веро пишет про Дом Дармоглотов.
Веро вспоминает свою жизнь в гнезде, подробно описывает всех с кем общался, особенно тех, кого ещё не оживили; первым же современным проектом его явилась "портретная галерея" - серия психологических набросков про наиболее активных "больших", которую Веро составил в помощь разведчикам. Он начал всю эту работу ещё тогда, вскоре после того как покинул Дом Страха, однако на том этапе мало что успел; зато теперь, как только его оживили, взялся за дело со всем воодушевлением.
Веро вспоминает, как однажды проснулся в гнезде с ощущением острого счастья, что он здесь! - счастья, что в нашем плоском, пыльном, насквозь изученном мире существует такое явление - странное, страшное, угрожающее, и вместе с тем удивительное, трогательное и прекрасное; счастья, что он живёт с этим явлением буквально в обнимку. Веро вспоминает парадоксальное чувство, которое он пережил, когда наконец-то выбрался из дома и оказался на улице, где не был полгода. На остановке рейсового автобуса он увидел людей, на повышенных тонах выяснявших отношения, и сердце его болезненно сжалось. "Зачем же, подумал он, зачем, какого чёрта я оттуда ушёл?! - мои соотечественники собачатся по мелочам точно так же как дармоглоты, но только у дармоглотов всё это проще и честнее, без флёра приличия, без декораций высоких чувств!.." Он испытал тогда такое сильное побуждение вернуться, что, кабы не ожидавшие его Насты, запросто поддался бы ему.
- Эх, и хорошо же тебя тогда заломало! - смеётся дядюшка Вок. - Крепкий ты, не притянулся назад - а всё равно теперь наш!..
У Вока и Гены есть одна и та же любимая песня, фольклорная как бы, даже и фильм такой бывает небольшой, там виды природы и девушки в народных одеждах, и песня эта за кадром поётся - "Нá небе ненастье, нá сердце несчастье…" Про лето и про осень, про чувства, такое всякое. И Вок, и Гена воспринимают её одинаково - как песню про Наст: "ненастье" - это значит, Настам было плохо, но они пошли за водой в народных одеждах и убежали, и тогда уж дармоглотам стало без них ненастье, но это ничего, это светлая такая грусть. А ещё есть похожая песня, где поётся "По льду ли, по насту…" - а Гена с Воком поют: "Пойду ли по Насту!" - это, стало быть, песня про Веро, как он в Дом Дармоглотов за Настами пришёл. "По Насту" - вроде как "по воду", опять-таки всё к тому же, насчёт водопровода, значит. Вообще много на свете песен прекрасных, насчёт которых если подумать хорошенько - все они про нашу жизнь будут…
Собираемся, сколько нас ни на есть: имеющиеся в наличии грифоны, интересующиеся Домом Страха разведчики, близкие друзья тех и других; до хрипоты обсуждаем всё новооткрывшееся, всё важное, страшное, интересное; пьём чай и кое-что покрепче, читаем стихи и поём песни, про грифонов и вообще про всё что на сердце придёт. "Ну-ка, Вок, - прикалывается Ундр, - поддержи-ка нас морально зажигательным вокалом!" - "Да хоть щас! - в тон ему отзывается Вок, - только чур и ты не подкачай - поддержи-ка нас морально поучительным ундралом!.." А что, и правда - папаша Ундр о высокой философии рассуждать горазд, как начнёт какую-то особо сложную мысль толкать - глядишь и за полчаса не остановится. Он ведь ещё когда в доме жил, мечтал книгу написать - столько всего за долгие годы передумал, а рассказать некому, даже Унда и та не слушает. Узнав от нас, что книгу пишет Веро, папа Ундр сразу вдохновился: "вместе, мол, напишем: он свою половину, я свою". И написали-таки - полугода не прошло, как Веро из типографии готовую принёс, небольшую, правда, но лиха беда начало! Под названием "Они и мы: Взаимное исследование людей и грифонов" - как бы не без прикола то есть, люди и грифоны вроде как отдельные категории отмечены. На две половины поделена - "Часть 1. Моя жизнь среди дармоглотов. Путешественник Аверкий. Мемуары" и "Часть 2. Наблюдение людей и мысли о жизни. Грифон Ундр". Ну не молодцы ли!..
А вот это уже выдержки из доклада Ундра на конференции "Школа злодейства" в академическом центре г.Виверы, то есть почти три года спустя оживления:
"В служении на Чёрной грифоны занимали целый ряд позиций, при этом их статус повышался - медленно, но верно, верно, но медленно. Неправильно считать, что они не должны были стремиться восходить; можно считать, что, может быть, они недостаточно стремились восходить. Вопрос это сложный.
Когда служение начало сходить на нет, у грифонов не было достаточно сил, чтобы своими силами изменить это положение. Неправильно было бы упрекать их, что они не сохранили то служение, какое застали, придя в него. Ундр вообще считает, что меняется время - меняются формы взаимодействия. <…> Важно, что служение в прямой форме прекратилось - но на местах служения по-прежнему находилось немалое число грифонов, принадлежащих к разным семьям - в своё время они были призваны для совместного служения, и после завершения служения пребывали там как овцы лишённые пастыря, и таковыми себя ощущали.
Самая авторитетная комиссия ещё не решила однозначно вопрос, как же всё произошло. Здесь связано несколько линий грифонов, призванных к служению на Чёрной и не только; Ундр не хочет углубляться в генеалогические корни - очевидно лишь, что каждая грифоновская линия видит эту историю немного по-своему, и это может дать в дальнейшем возможность оценить всё объёмно. <…>
Грифоны захотели узнать о том, как им себя вести - чего ждать, покинуть ли эти места и т.д. Они совершили вопрошание в месте вопрошания - и получили некоторый ответ. Остаётся совершенно непонятным, как с темой вопрошания и темой ответа связано образование роя - и каков же был в точности ответ. Открытым остаётся вопрос, хорошо ли было, что они образовали рой, правы ли были, когда задавали вопрос, правильно ли истолковали ответ… - однако все сходятся на том, что ответ был истинным.
Мы с наших нынешних позиций не усматриваем ничего плохого в том, чтобы задавать вопрос в свойственной нашему роду форме. Мы не усматриваем ничего плохого и в том, чтобы устраивать рой, если это не мешает ничему остальному.
Возможно, несколько семей "осиротевших" грифонов собрались, почувствовали, что образуют рой - и совершили вместе вопрошание, вошли в лабиринты и вышли оттуда с ответом. Возможен и другой вариант - грифоны разных семей собрались, сделали вопрошание, и ответ поверг их в такое уныние, что они стали искать друг у друга поддержки и образовали рой.
Однозначно также, что главный смысл ответа был: "служение само вас найдёт" - то есть обетование, что грифоны не брошены на произвол судьбы, что о них помнят, заботятся, что их позовут. В чём состояла первая часть ответа - на этот счёт мнения расходятся как у представителей различных домов, так и у представителей одного и того же дома.
Варианты:
Ищите служения, и служение само вас найдёт.
Не ищите служения, и служение само вас найдёт.
Ищите, но не служения, и служение само вас найдёт.
Ундр склоняется к тому, что наиболее верным является именно третий вариант - он и по форме, и по смыслу наиболее правдоподобен. Служение очень важно, поскольку объект служения - намного важнее! - то есть важен результат, а не процесс.
Ответ поверг грифонов в некоторое замешательство. Результат был таков, что никто никуда не ушёл - все остались на месте, чтобы служение их нашло. То есть, на том этапе ответ был понят как приказ оставаться на месте.
Грифоны с тех пор так много раз пытались это выяснить - как и что тогда было - и так сильно друг друга "поцарапали и искусали", что тема эта сделалась очень болезненной, и сейчас о многом трудно судить.
Предания других домов (не дома Ундра) говорят о том, что с тех пор некоторые грифоны по одному покидали места обетования - и это не находило одобрения у своих. Уходя, они говорили: "когда служение вас найдёт, дайте нам знать, и мы сразу примчимся!" Эти грифоны не вернулись, но нашли себе места в жизни ойкумены. Лично Ундр считает, что они поступили в соответствии с данным откровением. Получается, что все они ушли помогать частным лицам. Наши информанты утверждают, что никто из них не сказал, что разгадал смысл обетования. Эти истории однотипны: грифон уходил с конкретным человеком, говоря - "что ж, пока служение нас не нашло, я ухожу с таким-то, пригожусь пока что ему! - а когда служение вас найдёт, позовите нас!" Что говорил на это рой, неизвестно, но может быть нравы были терпимее, чем потом. Вроде бы никто из отъезжавших не сказал "вычёркивайте меня из этого непонятного ожидания", и ему не сказали в ответ - "ну и проваливай, будешь как если б мы тебя и не знали!" То есть ясно, что тогда считалось, что правильно - это сидеть на месте и ждать исполнения обетования, и что косности уже тогда было не занимать, но злобного упорства вроде как не наблюдается.
Затем произошло следующее. К священным берегам приплыли по водам некие посланцы, которые сказали: "Мы - посланцы, или, если угодно - тени!" - "А чьи вы тени?" - "А мы тени перемен! Желаете ли вы, чтобы и вас наконец коснулась тень перемен?" - "Нет, не желаем!" - сказали грифоны, и посланцы уплыли.
Следующие посланцы отрекомендовались как "тени прошлого" - и спросили: "Хотите ли вы, чтобы вас снова поглотила тень прошлого?" Этот вопрос заставил грифонов задуматься куда более серьёзно - но, подсобрав из памяти всё то, что в песнопениях и текстах говорилось о "тенях прошлого", они нашли место, где говорилось о том, что исполняющему служение дόлжно войти в миры прошлого и воспоминания о нём и пройти среди его теней, но не раствориться в нём; и поэтому рассудили, что правильно будет отказать.
В третий раз посланцы пришли по твёрдой земле - и, не касаясь разговора о тенях, сказали, что они пришли напомнить о родстве - и могут сказать имя отца и матери грифонов, потому что это также и их, посланцев, отец и мать! - и этим именем они призывают грифонов пойти туда, где о них должным образом позаботятся.
Тема загадочная - неясно, какие были названы имена, да и были ли эти имена вообще названы; самое простое - предположить, что речь шла о шаманах, которые и есть отцы и матери народа, призванного к служению, но тогда непонятно, почему об этом не было сказано вслух. У Ундра впечатление, что предки уже просто изнемогли от этих "теней" и "посланцев" - и мечтали, чтобы это как-нибудь наконец решилось. Они сказали друг другу: "наверное, это и есть то самое, что нам обещалось: служение наконец нас нашло - пойдём же с нашими братьями по отцу и матери!"
Вслед за этим грифоны были отведены в некоторое место - очень тёмное и очень тёплое; когда грифоны в это место попали, они поневоле, как засыпает человек, когда ничего не происходит, впали в сон. В этом сне они видели прошлое и будущее - не как подлинное или как гадательное, а как сны; в эти сны к ним входило множество разных людей, простых и высоких, и они думали, что обретают здесь убежище, что перед ними открылись двери в счастливое прошлое или счастливое грядущее - но, входя, они также засыпали. Рой пребывал в коме - то есть грифоны спали, образовав ком - и, значит, мог так пребывать достаточно долгое время. Предполагается, что часть из тех. кто приходил, проходили сквозь эти сны и уходили - а часть оставалась и впадала в беспробудный сон; так что, очнувшись непонятно сколь долгое время спустя, отощавшие и одичавшие грифоны увидели рядом с собой некоторое количество трупов. К их чести, это вызвало у них шок - но, не к чести их, привело к аффектированным заявлениям. Грифоны сказали: "Что мы наделали! Но вина не на нас, а на тех, кто привёл нас сюда и оставил в таком положении, что мы уснули. Эти люди умерли из-за нас - мы выпили их жизни! Теперь об этом узнает ойкумена - о том, как мы уронили былое достоинство; скажут, что мы уподобились гиенам и могильным червям! А ведь это сделали с нами те, кто позвал нас именем нашего отца и матери. О, лучше вообще не помнить этих имён, чем потерпеть такое посрамление!" Отсюда, кстати, и пошла модная одно время поговорка - "лучше вовсе не знать имен отца и матери, чем своим поведением посрамить их доброе имя" - однако, как вы видите, в плачевной песне грифонов акценты расставлены несколько иначе.
Есть мнение, что после этого грифоны забыли имена отца и матери; есть мнение, что грифоны забыли их имена раньше, пока спали; есть мнение, что и забывать-то нечего, поскольку родители грифонов - шаманы; есть мнение, что вот тут-то грифоны и забыли, что их родители - шаманы. Во всяком случае, после этого грифоны выбежали из этого убежища, где они находились - из недр скалы, как из чрева некоего огромного чудовища - а те, которые их сюда привели, бежали за ними и кричали "постойте!"
Некоторое время грифоны пребывали в глуши и дикости - вернуться в места прежнего служения они не посмели - пока к ним не пришли некие люди и не сказали: "Мы знаем, что вас обидели, обошлись с вами не по-хорошему. Мы - уже не те, которые обидели вас, мы - другие - но мы желаем воздать вам за их вину. Мы нашли для вас хорошее место - идёмте туда! там нужно как раз то, что вы умеете делать - там вас похвалят, и все увидят, что вы весьма достойное и полезное племя!" Часть грифонов говорила - "не будем их слушать, ведь по всему видно, что они из тех же!" Другая часть говорила - "пойдём, ведь они говорят, что есть такое место, где мы будем востребованы!"
За время своего сна в утробе горы грифоны научились входить в сны - но разучились многому, что умели во время служения. Умение входить в сны - это дар высоких ступеней служения! Кроме того, пока они спали и видели сны, эти сны представлялись им явью - они снова видели служение шаманов. Они проснулись - ничего этого не было, им стало ясно, что они видели сны; но когда они убежали и жили в дикости, они говорили друг другу, что тогда, во сне, им было по крайней мере хорошо, они снова имели во сне то, что раньше имели наяву… "Как бы нам уснуть и снова видеть эту славу!"
С одной стороны, гонимые этой тоской и жаждой прежнего, с другой стороны - желая, чтоб о них не говорили как о пропащих, а говорили как о достойных - они пошли. Их поставили стеречь врата сокровищницы - они стали охранять саркофаги, и Ундр не будет сейчас изображать звуками грифоновских песен, как они - топ-топ-топ - обходят босыми ножками стены, как они - скрип-скрип-скрип - обметают пыль, чтобы видны были прикосновения… В любом из грифоновских домов можно эти песни послушать…"
Далее папа Ундр повествует о том, что вспоминают дети Дома Страха по поводу службы при саркофагах Клана, а также о той интриге, которую сыны Поймы состроили, чтобы сманить грифонов на следующее место действия. Отягощать сей текст излишними подробностями мы не можем, поэтому сразу перейдём к тому, что произошло потом.
Сыны Поймы предоставили грифонов в помощь незаурядному учёному, который оставил в истории Востока след под именем Тарлам, он же Гениальный Тим. Тарлам находился в сложных взаимоотношениях с правительством, силовыми структурами, Кланом Стражей и Поймой; хотя Пойма и является одним из колен Клана Стражей, социум это в высшей степени обособленный, со своими интересами и понятиями обо всём, и общение с остальным Кланом у Поймы весьма специфическое. Под покровительством Поймы Тарлам работал около тридцати лет и достиг серьёзных успехов в развитии атомной энергетики. Одним из первых на Востоке атомных реакторов является тот самый котёл в городе Хрустальных Часов, вокруг которого и сформировался Дом Страха. Насколько можно судить обо всём этом по воспоминаниям разных грифоновских линий, дело было так.
Тарлам работал с рядом созданных им объектов, и грифоны сослужили ему, видя в нём нового, единственного и последнего шамана, отдавая огням новых печек все свои силы. Тарлам, судя по всему, воспринимал ситуацию по-другому - ни реактор как таковой, ни грифоны-соработники не были для него священны, или же он понимал это общее священнодействие совсем иначе чем рой. Через тридцать лет после начала проекта Тарлам бросил объект и сбежал - отправился в Столицу и начал строить новые отношения с правительством. С точки зрения грифонов, он покинул место служения и всех кто там служил, даже не пообещав напоследок, что служение их найдёт - чем вверг сослуживших ему в полное и окончательное отчаяние. Рой некоторое время пребывал в активности, потом она пошла на убыль; рой стал коллапсировать - притянул к себе грифонов с других объектов, так что объекты остались без присмотра, постепенно прекратил всякую деятельность и впал в неподвижность около реактора. Через полтора десятка лет после бегства Тарлам заявился вновь - рой сотрясся до основания и пробудился; Тарлам заговорил как власть имеющий, вывел рой из неподвижности и приказал следовать за собой. Сразу же, естественно, встал вопрос о том, как быть с реактором, около которого находились грифоны - и тут Тарлам сказал, что реактор можно оставить без сожаления, что он больше не нужен, что этим они заниматься не будут - будут заниматься другим. Для грифонов такая постановка вопроса оказалась непереносимой, они выразили протест; Тарлам дал слабину, чем окончательно показал себя обманщиком и святотатцем - рой отреагировал спонтанной вспышкой агрессии, грифоны накинулись на Тарлама и убили его. Импульс роя стимулировал реактор - реактор, в свою очередь, ответил лучевым импульсом, подстегнувшим телесную жизнь роя; это было воспринято так, что сила, пребывавшая внутри Тарлама, была вырвана у него и усвоена роем. Безусловно, в этой первой жертве мы не видим ещё полного комплекса манифестации смерти, какой характерен для позднейшего служения Дома Страха - надо полагать, что таким, каким оно дошло до нас, его сформировали какие-то важные события последующих времён; однако тема "мы никому не служим, мы никогда никому не служили, мы всегда служим только самим себе!" несомненно берёт начало от вышеозначенного исторического акта. Интересно, что одним из толкований этого события, какое-то время жившим в общем сознании роя, была версия о том, что пришедший вовсе не был Тарламом - Тарлам был и остался последним шаманом (пришёл, вознёс рой на небывалую высоту и вновь ушёл) - что он был тарламовским сыном, который пришёл и требовал того почитания и власти, которое причиталось его отцу, и вдобавок хотел заниматься посторонними глупостями, за что и был съеден. Эта версия, надо полагать, существовала до тех пор, пока соответствовала общей идеологии роя, со смещением же парадигмы она оказалась забыта. Вспомнить о ней побуждает лишь весьма странное событие, произошедшее в одно из последних столетий жизни Дома Страха. Дело было так: в дом оказался введён человек по имени Мирон Менгр, пребывавший в своеобразном состоянии - он ощущал в себе дух и силу премудрого Марса, родоначальника Серебряных Исов, могущественного в науках и в искусствах, и переживал внутри себя картины последних дней жизни сего легендарного вождя. Дом Страха отреагировал парадоксально: вместо того чтобы губить этого человека, рой принялся самозабвенно сослужить ему. Все дни напролёт, которые Мирон Менгр провёл в доме, дармоглоты изо всех сил помогали ему в создании рисунков и чертежей, моделей и текстов; впоследствии эти артефакты ещё долго хранились в разных углах, вызывая странные чувства и воспоминания у тех, кто на них натыкался. Было ясно, что посетивший гнездо великий муж умирает и скоро умрёт; в означенный день и час дармоглоты с плачем и пением вышли вместе со своим кумиром из дома вон, на пустырь, властью их воображения превращённый в сад, и там простились с ним как с наставником и благодетелем, получили от него благословение, приняли его последний вздох и закрыли ему глаза - после чего дом возвратился к своей повседневной жизни, а вся история была решительно выброшена из роевого сознания. Нет сомнений, что данный сюжет послужил для гнезда способом закрыть старую, подспудно мучавшую его тему - и теперь, после всего, грифоны смогли наконец вздохнуть с облегчением: всё было правильно, их последний шаман наконец-то вернулся, чтобы благословить их и получить от них погребение - а значит тот, кого они некогда съели, был и правда кощунник и самозванец, так что съели они его правильно, и, значит, теперь они тоже делают всё правильно!
Исторические моменты пребывания роя в почти что безжизненном бездействии - сон во чреве горы, предсмертное коллапсирование около реактора после бегства Тарлама - имеют много черт сходства с самым последним этапом существования Дома Страха, когда сердце дома уже без малого остановилось. Даже беглецы, покинувшие гнездо много лет назад, в это время тяжело болели, бредили, видели свой дом и своих собратьев умирающими; сам же рой находился в состоянии близком к летаргии, спастически пробуждаясь от неё лишь при появлении в зоне прямой видимости кого-либо, кто сойдёт за жертву. Проходившие через дом в ту пору видели образы своих рыдающих близких, которые умоляли их внести за них выкуп, спасти гнездо от неминуемой гибели - стоит ли говорить, что никакие деньги, никакие выжатые из гостей чувства не могли прибавить дармоглотам жизненных сил, и они снова впадали в беспамятство, едва только за посетителями закрывалась дверь. Грифоны засыпали на ходу, как засыпают ползающие вдоль стен и тут же падающие насекомые, как засыпают пчёлы и муравьи; потом их собрали, как собирают уснувших насекомых - пришли люди в защитных костюмах и масках, бродили по дому, подбирали лежащих и уносили вон. Чем кончилось дело - и в самом ли деле Дом Страха был взорван, или же обрушение его явилось последствием схлопывания реактора, окончательно прекратившего своё существование, как только из дома вынесли всех грифонов?.. Во всяком случае, скорбный конец сей не повлёк за собой дополнительных жертв, руины радиоактивными не сделались; образовавшийся на месте здания пустырь, конечно, не мог не обращать на себя внимания тех странников, кто искал ранившее его когда-то обиталище призраков, справедливо полагая, что встреча с ним произошла именно в городе Хрустальных Часов - однако гибели этот печальный пустырь уже не принёс никому. В нынешнее время там обустроен мемориал, ключевую роль в котором играет достопамятная "главная дверь", та самая, которую безуспешно пытались найти многие пострадавшие, которая отчётливо являлась им в мучительных снах; при мемориале постоянно дежурят грифоны, и если посетитель внезапно опознаёт эту дверь как виденную им самим или же кем-то из предков, то по его желанию производится расследование, кое нередко позволяет оказать помощь не только оживляемым умершим, но и ныне здравствующим, тем, кто не в силах самостоятельно распутать лежащий глубоко на дне памяти безумный клубок.
Однако вернёмся к умирающим дармоглотам. Прожившие много лет на воле грифоны-беглецы видели во снах, как их сородичей собирают и везут в какое-то страшное место, посреди которого высится муляж - печь, вообще не дающая тепла; грифоны лежат вокруг неё кόмом, пытаясь друг друга согреть, последние остатки жизни уходят из них - безысходность, отчаяние, тьма… Затея того, кто планировал сделать грифонов действующей силой очередной подделки-ловушки, не удалась. Грифоны больше не поддались ни на какое соблазнительное предложение, тем более что ничего настоящего, не фальшивого, им никто и не предложил. Можно считать, что им просто повезло, и что если бы им тогда было показано нечто хоть мало-мальски стóящее, они купились бы снова, снова ожили, снова сделались бы орудием погибели - однако можно считать и наоборот: что урок истории всё ж таки был усвоен, и что - пусть не сознательно, пусть интуитивно - дармоглоты предпочли смерть попыткам втянуть их в новое служение, губительное для окружающих, но одаряющее служащих ощущением собственной значимости. Не все чада роя умерли там, около "ненастоящей печки" - часть сумела бежать по дороге, очнувшись при транспортировке, часть после фиаско проекта была распродана в лаборатории для опытов; из не умерших при поддельной печке выжили те грифоны, кто так или иначе, вольно или невольно зацепился с окружающими людьми - кому оказали помощь или кто оказал помощь. Бывало, что чуть живого дармоглота принимали за кого-то из близких, пытались спасти, или, наоборот, бросались к нему в поисках защиты; такого рода встряска вполне может вышибить грифона даже из могилы - порой не помня собственного прошлого, он встанет на место того, чьим именем его призывают. В исторические легенды вошёл эпизод, когда девушка-грифон, не один десяток лет пролежавшая без чувств и не пущенная на органы только вследствие скаредности лабораторного начальства, пробудилась в ответ на отчаянный вопль бредящего за стеной пленника, взломала контейнер, в котором была запечатана, вышла в образе призываемого друга и притом в духе и силе Праматери-Огнезверя Охры, разметала извергов-учёных, сокрушила до основания стены треклятого института, дав мощнейший импульс к бегству всем его узникам - а таковых там было немало, это было нелегальное и весьма жуткое заведение - после чего покинула поле сражения вместе с тем человеком, который сумел к ней воззвать, так что дальнейшую часть жизни они провели в счастливом браке.
Таким образом, чада умирающего Дома Страха не захотели возобновления той жизни, какую вели; теперь мы восстанавливаем этот дом уже не как Дом Страха, а как одно из многочисленных полноценных, счастливых грифоновских гнёзд. Вопреки старой привычке бесконечно выяснять отношения, наши грифоны умеют дарить друг другу нежность, они знают массу прекрасных способов общей жизни - ведь, например, спать в коме можно не только когда беда, это очень здорово и когда надо просто поддержать друг друга теплом. Создать ком легко - нужно ложиться друг к другу так, как это делают котята. Видели небось, как котята спят?.. А что вы думаете - котята глупые, что ли, что спят в коме? Вот то-то же!..
Ну а теперь пафосное-нравоучительное. Рассматривая историю Дома Страха, мы можем сделать два главных вывода: 1) самое важное - это не то, с чем ты родился, а то, что ты с этим сделал; 2) если ты делаешь ставку на служение, то в итоге тебе окажется всё равно, благое оно или извращённое. "Ищите, но не служения, и служение само вас найдёт" - ибо объект служения всегда важнее. Грифоны - служители памяти, поминовения, воспоминания; ошибочный путь лишил памяти их самих, и возвращение к себе происходит у них через возвращение к своей памяти, через осознание родовой и личной неправоты. Это же самое, впрочем, касается всех мыслящих обитателей мироздания: если ты по какой-то причине утратил себя, то возвращение к себе, к подлинной жизни возможно только через связь с другими, через воспоминание и осознание вины перед другими, через желание слышать других, отзываться на их радость и боль.
Горькая Река священных игнских песен, вот что это такое!.. По представлениям игнов, Горькая Река - это память о прошлом, как оно было, как есть, без прикрас. Вода её одновременно и мёртвая, и живая - она убивает, являя сердцу его неправду, и исцеляет, не позволяя лгать - чем дарует жизнь, ибо жить дальше можно только не обманывая себя.
Горчайшей воды хлебну -
Припомню боль и вину,
Но не умру - оживу:
Вину - виной назову.
Бывает порой, вина
Пьянит, словно чан вина,
Как воинский меч, звенит,
Как царский венец, манит.
Священству её не верь:
В ней горе чужих потерь.
Беду назови бедой,
Враньё изгони водой -
Горчайшей реки водой…
Октябрь 08 по Черте Мира - май 2012
***************************
Оглавление повествования "Светоносные струи невидимых рек, или Краткий абрис истории Дома Страха":
1. Священное прошлое и дармоглотские будни
2. Дом Страха и мир глазами ребёнка-без-кожи
3. Грузовик неодобренной рыбы, или Размышления продвинутого дармоглота о культе
4. Странствия черепашонка в поисках Сизых Марей
5. Но не умру - оживу: вину - виной назову…