Разбойница и мы (3) Этапы расставания. Романс. Итоги
Завершение.
Начало - тут, продолжение - тут.
*************************
Этапы расставания - начиная со встречи
Представляется важным обрисовать процесс расставания не только в моём ракурсе, но и в ракурсе Разбойницы - точнее, в том ракурсе как мне видится её внутренняя жизнь (нет, в отличие от Таты я не имею доступа к её психике, не контактирую с ней эмпатически - картина рисуется по сумме всего ныне мне известного). Начать, однако, придётся опять со встречи и ранее.
Если я правильно понимаю их семейный расклад, то Разбойница со своей старшей сестрой, которая её и растила, по своему происхождению близки к зыбям - ближе чем их обеих родители, рано сошедшие со сцены. Латона, старшая сестра, по всей видимости пережила ужас, открывший ей нечто из области родового загруза - и далее делала всё, чтобы не только самой это забыть, но и чтобы младшей сестры оно не коснулось, для чего воспитывала её "хорошей девочкой" (вспомним сакраментальное "не нарушай правила, и ничего плохого с тобой не случится"). Думаю что Латона таки любила Юнону, имя "Маленькая Разбойница" видится мне ласкательным - поэтому личный загруз самой Разбойницы был противоречиво-многоэтажным.
С одной стороны, Разбойница (подобно маленькой Тате) искренне стремилась быть "хорошей девочкой", хотя вместе с тем в соответствии с прозвищем позволяла себе дерзкие поступки (особенно оправданные благими целями). С другой стороны, её подлинная зыбья глубина жадно рвалась восполниться, вырасти в полный размер (тут важное отличие ЗА-шных от ЗЗ-шных - ЗЗ-шные могут и вовсе не знать, что у них должен быть какой-то "полный размер", а ЗА-шные знают это плотью, хотя могут отрицать разумом). Это не могло не создавать диссоциации, внутрипсихического раскола.
Представляется, что исходно Юнона не боялась своей глубины, однако боялась не быть "хорошей девочкой", в том числе боялась огорчать сестру (тем более что, думается, не огорчая Латону Юнона из неё могла верёвки вить) - поэтому искренне игнорировала тот факт, что в ней есть некая особая глубина, а значит должна была для самой себя строить образ себя-целой из того сплющенного слоя, который был для неё разрешённым (ею самой разрешённым - с учётом Латониных запретов).
Представляется, что на этапе знакомства / свадьбы Юнона отыгрывала для себя одновременно простую-простую девочку, осенённую избранничеством любви к великому деятелю - и вместе с тем это была игра в великую магиню, осеняющую силой любви своего избранника, простого-простого воина, и эта часть игры позволяла неосознанно соприкасаться с запретным. Тема Великой Любви / Великой Миссии, воедино сплавляющая реального Германа с легендарным Экстримом, позволяла не задаваясь лишними вопросами ощущать себя исполняющей свой долг, оправданной и правой.
Тезисно расклад можно обрисовать так:
Не имея доступа к себе-подлинной, Разбойница имела для себя образ себя-хорошей-девочки, чтобы быть собою самой одобряемой - но смутно томилась и пыталась как бы шутя накинуть на себя образ великой магини, смешной-карикатурный по сравнению с подлинной глубинной зыбью, зато вполне приемлемый, не запретный, с точки зрения "хорошей девочки";
по мере того как Разбойница входила в силу и стало быть всё больше могла опираться на себя и значит позволять мне её оттеснять / позволять себе от меня оттесняться - она стала себе позволять, сперва шутя и играя, а потом всё живее, видеть в себе эту глубинную могучую фигуру во всей красе;
на определённом этапе мы с ней (с её подачи) стали играть в пару древних богов - мне это было приятно и давало облегчение, т.к. тут она выступала как равная по силе и самостоятельная, а для неё, думаю, это было мостиком к себе-глубинной;
постепенно она становилась всё более хищной-циничной, мне на радость, с ней стало можно по-честному разбираться, кто чего хочет и кому что это будет стоить - и, полагаю, одновременно с этим и Тата тоже училась эту хищность-циничность в себе одобрять и значит присваивать (я в юные годы балдел от Татиной хищности-циничности, а сама Тата, похоже, поначалу вынуждена была прикрывать её флёром от себя самой).
Вот вам картинки с ними-обеими-хищными, порадуйтесь со мной:)
Этапы расставания - завершая процесс
В тот период, когда я встретил и полюбил Фанни (и стало быть разрешил себе опознать /озвучить разницу между "люблю!!!" и "должен любить, значит уж как-нибудь да люблю"), Разбойница была подругой моего соратника, о котором ещё не было тут рассказано, Эммануила Приморца, и они парой совершали танец вокруг меня, то удаляясь то приближаясь. Приморец тоже пережил Прохождение и радикальное изменение статуса, из беспомощного мелкого госслужащего превратившись в почти эис, хранителя немалой части охваченного Одержанием Приморья. Разбойница с Приморцем действовали в Приморье на пару, оба на глазах расцветали и восходили из силы в силу, однако мне никак не удавалось расставить точки над "ё": на мои попытки отсепарироваться Разбойница реагировала привычно-устало-раздражённо-смиренным: "люби меня как хочешь или вовсе не люби, я всё равно своё дело знаю и не брошу!" Если я правильно понимаю, для неё это был период, когда она думала "у нас есть долг / роль, я свою часть выполняю правильно, а он неправильно - ну что мне с ним делать, прямо даже уже и не знаю!"
Простившись с Фанни, я пережил катарсис, из которого вышел полным надежд: "если я смог расстаться с любимой женщиной - так уж точно сумею расстаться с нелюбимой!" Я был охвачен предчувствием любви, и любовь состоялась - я встретил Марту, одновременно с этим обрёл побратима, Старшего - и долгожданное расставание с Разбойницей приблизилось, оконтурилось.
В определённый момент я написал песню "Романс", о которой ниже, где распрощался сразу со всем / сразу со всеми - с Разбойницей, с Фанни, в некотором смысле с Татой... - но нет, это было не про смерть, а про овердрайв и выход к совсем новой жизни.
Я пел эту песню и Тате, и Разбойнице (а Фанни не пел, т.к. мы уже совсем не общались) - и они поняли каждая своё (вижу теперь что Тата много чего не могла позволить себе понять), но таки поняли достаточно, чтобы процесс вошёл в завершающую фазу.
И Тата, и Разбойница к этому времени уже пришли к выводу, что для того чтоб сохранить остатки человеческих отношений, чтоб не втоптать в грязь то доброе что тут вообще было, надо по-хорошему отпустить друг друга - Тате Разбойницу, Разбойнице меня.
Для Таты, как я уже говорил, это фактически означало лишиться надежды на проживание на ЗА почти-собой - никто из моего окружения, кроме Разбойницы, на роль Татиной аватары не подходил, а мысленно следовать за Разбойницей в её странствиях-помимо-меня Тата не могла, поскольку ей было не потянуть то и другое вместе - и нашу жизнь 13-ой Тройки, и вдобавок свою-личную в эмпатии с Разбойницей.
Для Разбойницы ситуация выглядела иначе. В тот момент она была страстно влюблена в того самого Макса, который далее стал её мужем - он был не из наших, я познакомился с ним позже чем она, уж не знаю где она по ходу своих дел его заметила и стала нарезать круги - поэтому она уже была морально готова меня отпустить, особенно если с Максом срастётся, но временами её начинала терзать вина перед Великой Миссией / Великой Любовью: как она смеет жертвовать этим ради простого-низменного семейного счастья?!..
Вскоре после того как я спел Разбойнице "Романс" мы вместе оказались в ситуации обстояния - то был период "войны с зыбями", зыби окружили нас, не кусались но упорно сосали тепло, нужно было согреваться песнями и сексом. Мы с Разбойницей помянули друг другу игру в древних богов - эхма, где наша не пропадала, не пропала ни разу! - взялись за руки и как ладушки пошли в постель, но прежде чем сойтись заговорили о ребёнке: пора, сказала она, я решилась! - и я охотно согласился, что пора.
Так был зачат Норман, в которого мы оба вложили заветное: я - надежду на полное освобождение, она - надежду на то что живой образ Германа останется с ней навеки как минимум пока не вырастет.
Нет, мы не думали, что поступаем плохо! - я не считал, что откупаюсь ребёнком от чудовища, она не считала, что будет пить у ребёнка кровь так же как пила мою. Но мы хотели сделать друг другу этот подарок - чтобы в дальнейшем каждый из нас мог остаться целостным, не обгрызанным, чтобы прожитое-вместе у обоих было присвоено как своё-отдельное, оказалось бы не ужасным и не зря.
Бояться за Нормана (и бояться Нормана) я стал позже, много позже - когда хорошо отдохнул от кошмара постоянного принуждения /самопринуждения и смог увидеть, на каком ядерном пепелище мы это дитя завели, каким наследством нагрузили. Поскольку я совсем не рвался общаться с Разбойницей, то и с Норманом общался крайне мало - так что нас всех спасло что Макс оказался для Нормана очень хорошим родителем, безоговорочно поддерживающим, устойчивым, надёжным.
Норман родился фактически на руки Максу, при этом объявлен был моим - так что у него сразу оказалось трое родителей, как у меня-ЗЗ-шного, только, увы, реально я почти не участвовал. Норман общался со мной как с портретом, с героем собственной сказки, в мыслях обо мне бродил по сетям - не диво что он рано вступил в контакт с Экстримом, который отслеживал мою жизнь, и Норман был для него значим. Интересный момент: общаясь с Норманом, Экстрим выступал от лица покойного Мёбиуса - это была одна из частей его жизни-за-брата, жизни-в-качестве-брата, по которому он всё сильней тосковал и всё чаще предоставлял ему-отсутствующему пространство бытия - так что когда наконец оба близнеца оказались у нас, Норман без колебаний опознал Мёбиуса как "своего Вензеля", и Мёбиус взаимно его опознал, так что даже память о их виртуальных встречах постепенно вся отошла от Экстрима к Мёбиусу.
Однако всё это было потом, а сейчас я хочу вернуться к семейной жизни Разбойницы и Макса.
Складывалось у них непросто, но в итоге Макс в полной мере осознанно принял на себя заботу о ней как о существе глубоко травмированном и вместе с тем щедро одарённом (вот именно что о великой магине и брошенной маленькой сиротке в одном лице) - и она смогла опереться на его заботу, постепенно расслабилась, стала делиться с ним своими страхами, процесс выздоровления пошёл.
Поначалу Разбойницу переклинило, что теперь Норман должен будет стать тем кто исполнит Великую Миссию, изменит мир - и она, в ужасе что будет бояться за него и одолевать его заботами как меня, родила подряд ещё троих, чтобы вкладываться в них / отвлекаться на них, а Норману не мешать (и потом ещё родила, и ещё приёмного взяла). Когда она смогла сформулировать всё это и пожаловаться Максу, стало легче, но всё равно её временами ломает, и Макс всякий раз в итоге с ней справляется, ему удаётся ей помочь - однако неизбежно много чего падает и на Нормана.
Даже если мать понимает, что нельзя напрягать ребёнка, и старается не вешаться на него всей тяжестью своего безумия - всё равно ребёнок не может не чувствовать что с матерью беда, не может не пытаться вылечить её всеми доступными способами. А это неизбежно калечит, даже у нас на ЗА - ведь ребёнок тем и отличается, что его собственное внутреннее божество ещё не созрело, и даже если он может опираться на праматерей - его самого не хватает на то чтобы не травмируясь делаться родителем своему родителю, значит он или должен предоставить себя в качестве носителя силы праматерей, а на него самого места при этом не остаётся, или должен тащить сам-один, и тогда надрывается неизбежно.
Если сравнивать положение Нормана с положением меня-в-детстве, точнее, нас с Ланкой, когда мы оказались вынуждены "принять маму на себя", то в каком-то смысле ему было лучше чем нам, а в каком-то наоборот. Точно можно сказать, что Норману по-любому было лучше чем Ланке - а что до меня, то у меня были Папа Юра и Бабушка, исходно давшие мне образ родительства, но уже ослабевшие ко времени когда на нас рухнула мама, а у Нормана в таком качестве только Макс (ну и праматери, с оговорками выше), зато Макс поддерживает и Разбойницу и Нормана вполне актуально. Есть, правда, ещё и мать Макса, Таврикия (Тара), о которой говорится мало, но, сдаётся мне, она много помогает по части детей. А уж кто более покалечен, Разбойница или Мама Зоя - тоже вот так запросто не разберёшь... В общем, хочется надеяться, что при всей нагрузке, на Нормана выпавшей, перспективы у него таки лучше моих.
Каждый проживает свою жизнь, каждый делает свои ошибки, это неизбежно, но... Но.
Теперь хочу ещё конкретно поговорить про "Романс".
Ряд дат
Выше пишу: "...песню "Романс", где распрощался сразу со всем / сразу со всеми..."
Для наглядности в ракурсе "прощание с подругой / прощание с эпохой" - ряд дат:
встреча с Разбойницей - утро 3 сентября 01 до ЧМ (13 октября 1976)
свадьба с Разбойницей - ночь на 10 сентября 01 до ЧМ (3 февраля 1977)
Разбойница составляет пару с Приморцем - кон.01 до ЧМ/нач.01 по ЧМ (зима-весна 1979)
встреча с Фанни - январь 01 по ЧМ (июль 1979) (точных дат не сохранилось)
расставание с Фанни - ночь 28 на 29 марта 01 по ЧМ (конец мая 1980)
встреча с Мартой - ночь на 31 марта 01 по ЧМ (кон.июня - нач.июля 1980)
моё знакомство с Максом - 3 апреля 01 по ЧМ (13-14 июля 1980)
(знакомство с Максом Разбойницы - раньше, но по всей видимости ненамного раньше моего)
разговор с Разбойницей, когда пою "Романс" - 9 апреля 01 по ЧМ (2 авг.1980)
("Романс" написан 28 июля 1980)
зачатие Нормана - ночь на 10 апреля 01 по ЧМ (4-5 августа 1980)
(тогда же, днём 10 апреля - разговор с Максом, из которого ясно, что Макс настроен серьёзно)
критический момент (чуть не случился выкидыш) - 15-16 августа 01 по ЧМ (14-16 мая 1981)
(Разбойница тогда сперва распсиховалась, что должна непременно вернуться ко мне и к делу Великой Любви, потом впала в токсическую вину и хотела умереть, а потом, когда всё обошлось, резко успокоилась и какое-то время была умиротворённая-весёлая-довольная, м.б. даже и вплоть до родов)
рождение Нормана - 30 декабря 01 по ЧМ (18 июня 1982)
Даже по этому весьма скупому абрису можно видеть, как неравномерно всё распределено - очень краткие по объективному времени периоды могут содержать море переживаний и событий, и тут же рядом другие периоды, куда более длинные, а вроде непонятно, что меняется (по секрету: на самом деле всё время много чего меняется, просто тут не отражено:))
"Романс": Прощание с подругой / прощание с эпохой
Итак, с нынешнего ракурса я вижу "Романс" как вербализацию прощания с эоном блаженного слияния (лето 1980 было в этом смысле важным, потом буду рассказывать про это отдельно). На том этапе я был далёк от того чтобы рассматривать аналитически, но ощущения в стихе переданы точно.
Романс
Послушай, друг мой, зачем ты так спокойна,
Ведь нашей боли не вырваться из круга.
Подай мне руку, присядь на подоконник -
Давай с тобою посмотрим друг на друга.
Взгляни, стоят серебряные стражи
У этих врат, где нет входной оплаты.
Мой милый друг, расстанемся без страха -
Мы вместе правы, вместе виноваты.
Я растворяюсь, как день позавчерашний,
И это имя - твоё или любое -
Я повторяю, и мне немного страшно -
Но мы с другими, и живы мы с тобою.
Взгляни, стоят серебряные стражи
У этих врат, где нет входной оплаты.
Мой милый друг, расстанемся без страха -
Мы вместе правы, вместе виноваты.
Мы задержались на празднике к рассвету,
Пора отведать нам горькие приправы.
Мы проиграли - но несмотря на это
Мы оба правы, мы в самом деле правы.
Взгляни, стоят серебряные стражи
У этих врат, где нет входной оплаты.
Мой милый друг, расстанемся без страха -
Мы вместе правы, вместе виноваты.
28 июля 1980
(насчёт как оно звучало - пара слов в самом конце поста)
На том этапе для нас с Татой было труднопредставимо (а то и вообще нереально) уточнять друг у друга, что означают те или иные строки: и про более простые вещи язык, бывает, не поворачивается спросить - а тут стихи, интимное такое!.. - так что теперь мы с большим трудом вспоминаем, как было воспринято то или иное, что было сказано-спрошено, а что нет.
Теперь Тата говорит, что сперва вообще не поняла, про кого / для кого это - но потом, мол, я объяснил что это про расставание с Фанни, и она этим объяснением удовлетворилась тогда вполне.
Мне-сегодняшнему крайне странно представить, что я тогда захотел бы скрыть от Таты, что это в куда большей степени про Разбойницу, чем про Фанни, хотя и про Фанни конечно тоже - а уж что тут очень много про Тату, этого я-тогдашний толком даже и сформулировать бы не смог, хотя ощущал это очень сильно уже тогда.
"Подай мне руку, присядь на подоконник // Давай с тобою посмотрим друг на друга" -
Это же про нас с Татой, про нас-ЗЗ-шных! - вижу Тату-тогдашнюю, вижу как мы бродим по лестницам и коридорам Универа, задерживаясь в томительных разговорах - бывает что в погружении, бывает что просто так, мысленно вижу Татино лицо и не могу отличить - это мы на ЗА тогда были или на ЗЗ, это с Татой я говорил - или с Разбойницей, или с кем-то ещё?..
Нет, лето 80-го - это в любом случае уже не с Фанни, с Фанни простились весной, но, конечно, про неё тоже думаю, выпевая эти строки; прощание с ней было светлым, но горечь была, обречённость была, не могло не быть больно - ведь мы с самого начала сошлись на время, сошлись чтобы помочь друг другу и вскоре расстаться.
"Серебряные стражи" - нет, это не смерть и не кара, не ангелы с мечами, не стрелки с арбалетами, скорее уж стрелки часов - неумолимость космических процессов, не видящих лиц и не знающих судеб: процессы текут не спрашивая, рано или поздно вселенная изменится неузнаваемо, и можно лишь опознать приближение очередного Порога, чтобы собраться, входя - чтобы выйти из овердрайва собой.
"Я растворяюсь, как день позавчерашний // И это имя - твоё или любое" -
Нет, это не про партнёра, это про тебя, про тебя самого! - закрытые гештальты делают тебя тобой, а незакрытые развеивают, если не хочешь быть развеянным - не ищи в партнёре опоры, соберись сам и дай место собраться ему.
"Мы задержались на празднике к рассвету // Пора отведать нам горькие приправы" -
Это про нас всех, про меня и про Тату, про Разбойницу и про Фанни - про всех нас так можно сказать! - как бы то ни было, мы взяли из этих отношений всё. Приятное и неприятное, радостное и печальное, чаемое и пугавшее - всё уже наше, уже состоялось, уже вошло в плоть и кровь, уже не предстоит, а позади.
Присвоив это, уже пора отличать желанное от нежеланного - не так как раньше, в юности, когда "припадая к источнику жизни, я не обращал внимания на острые и грубые камни, сквозь которые он хлестал... (...) ...с жадностью-благодарностью-благоговением, которые были неразрывны, неотделимы друг от друга" -
тогда всё это было хорошо и правильно, но теперь - не так, уже совсем не так! -
а вот ещё важный момент:
"для меня, обретающего плоть на ЗА, "напиться крови живых" означало не только "присоединиться к переживаниям тех, с кем общаюсь, обрести доступ к сильным чувствам / глубоким изменениям" - но и "в отношениях обрести себя, проявляя пораненную / подавленную внутреннюю жизнь: буду делать всё что захочу, получать обратную связь, оценивать последствия, делать выборы - и так узнаю, какой я, увижу себя-настоящего!"" -
собирая слова для "Романса", для прощания с прежним, я уже во многом вижу себя-настоящего - вижу иначе, чем видел в начале периода, и не хочу закрывать на это глаза! - не хочу расточиться, хочу собраться, войти в овердрайв целиком.
Да, я-тогдашний хочу и партнёру дать место собраться, войти в овердрайв целиком.
А партнёр?
В какой мере партнёр вообще готов войти в овердрайв?
Подходит ли для него то место, которое _я_ хочу ему предоставить?
Готов ли я предоставить партнёру то место, которое _ему_ необходимо?
Понимаю ли я, что готов предоставить не _любое_ место, а только удобное для меня?
Или я уже понимаю, что необходимо _мне_, но ни на что большее меня _не хватает_ -
и поэтому я не могу (хоть и хочу!) себе позволить понять, что расклад не совсем честный?..
На том этапе я однозначно считал, что Фанни - хорошая подруга, потому что она даёт визави простор и свободу, она видит и слышит, смотрит и слушает - а Разбойница плохая подруга, потому что она не видит и не слышит визави, не даёт ему места, делает что нужно ей, но при этом настаивает что делает это не для себя, а для визави. О себе я думал, что вообще-то я годный партнёр, я слушаю и готов обсуждать с визави, чего ему нужно, хотя из этого не следует, что я непременно соглашусь - но таки да, я готов к спору, пусть партнёр настаивает на своём так, как настаиваю я, и мы договоримся.
Однако я не мог оценить, что совсем не каждый способен реально слушать себя, доверять себе, без чего не вырастет навык слушать партнёра. Несмотря на мои собственные сложности доступа к внутреннему божеству, я не мог оценить, что у моих значимых близких могут быть с этим проблемы - что кто-то может давать мне то, чего не может дать себе самому.
Повторю то, о чём уже говорилось ранее. В течение долгих лет я не мог позволить себе понять, что мой главный партнёр, то есть Тата, состоит не только из всемогущего материнского божества, открывающего мне /нам дверь на ЗА, но и из сиротливого существа-ребёнка, нуждающегося в пространстве принятия не менее чем я (только ему нужно совсем другое, чем мне, ему нужно почти с нуля отращивать доступ к своим желаниям, любовь и доверие к своей собственной воле) - увы, этому существу я не в состоянии был предоставить если не совсем ничего, то уж точно почти ничего из того, что нужно было _ему_, но при этом не нужно было _мне_.
Да, у меня не хватало ресурса, не хватало тотально! - не хватало места, не хватало времени, не хватало терпения, мне нужно было спешить, спешить, спешить! - чтобы построить Дом, в котором я /мы сможем жить не ютясь, а смело разворачиваясь, сможем и радоваться, и решать все проблемы - я всем существом ощущал этот драйв, этот вектор, этот маршрут, этот масштаб! - и, соответственно, эту спешку, эту нехватку всего. Я не мог позволить себе увидеть, что рядом партнёр, которому почти непосильна скорость, которой едва-едва хватает для того чтобы движение вообще происходило - мне оставалось лишь радоваться, что всемогущее материнское божество может тянуть эту нагрузку, пусть даже порой заболевает, безумеет, теряет сознание - а про беспомощного ребёнка, обитающего в той же личности, где и всемогущее божество, я не хотел знать, верил что там живёт такой же взрослый как я.
Из всего вышесказанного получается вот такой интересный вывод:
Покидая лоно блаженного слияния, я всем существом ощущал, что я прав, что могу и хочу отличать желанное от нежеланного, что имею на это право и буду действовать в соответствии с этим -
а теперь понимаю, что я, конечно, был прав, но права со своей стороны была и Тата, горестно недоумевавшая на мой натиск, ощущавшая себя вновь подавляемой суровым родителем, который не считается с нуждами её-ребёнка, торопит, то и дело тащит за руку мимо желанного -
и что в этом смысле права она была и раньше, вместе со своей верной соратницей-избранницей Разбойницей всеми правдами и неправдами выжимая из меня витально для них обеих потребное.
"Мы вместе правы, вместе виноваты."
И ещё раз повторю: это печально - однако, даже перетирая всё это сейчас, мы с Татой не можем найти экологичного выхода из положения для нас-тогдашних - получается что мы сделали море ошибок, но эти ошибки прямо следовали из того, какими мы были тогда.
Хрупкая юная женственность: Татины рисунки ранней поры
Для утешения - вот вам исходное, зима 1976-1977: нежность и свет, всё что я любил Татиной любовью, видел её глазами. Несмотря ни на что пережитое, нежность и свет остаются нетленны.
15 декабря 1976. Разбойница осваивается в Лагере, собирает цветы, смотрит где мы
8 февраля 1977. Разбойница и Тринадцатая Тройка (символически, в виде трёх звёзд) на озёрах близ Южного Города (того самого, спасённого от мятежа)
Февраль 1977. Утро свадьбы. Разбойница как русалочка на камне над водой
20 фев.1977. Разбойница горюет
20 фев.1977. Разбойницу изнасиловали (в первый раз, но увы не в последний)
20 фев.1977. Разбойница собралась с силами после инцидента, настроена решительно
17 марта 1977. Снова свадебный портрет, сделанный с отставкой: Разбойница в наряде и украшениях. Неприкрыто заметны крылья за спиной - в реальности их не было! - можно конечно счесть это за игру фаты под ветром, однако не забываем что крылья это символическое обозначение силы / служения. Разбойница ощущает себя преисполненной силы служения Великой Любви, ну а заодно прокачивает и силу внутренней глубинной зыби - существа незримого-летучего-могучего.
И ещё про песню "Романс" - как оно собсно звучало
Если кто хочет представить _как примерно_ это должно выглядеть - я напел и записал сейчас, можно прослушать, хотя, конечно, это совсем не то, как звучало в 1980, когда я мог аккомпанировать себе на гитаре даже на ЗЗ (на ЗА звучало и ещёболеелучше, хихи, но что есть то есть).
Вот два варианта записи (на Яндекс-диске):
первый
первый более чёткий-внятный
второй
второй зато ближе к тому, как оно было когда-то
Спасибо всем, кто дочитал до конца. Ну а уж если и досмотрел, и дослушал... тогда вааащеее:)
Начало - тут, продолжение - тут.
*************************
Этапы расставания - начиная со встречи
Представляется важным обрисовать процесс расставания не только в моём ракурсе, но и в ракурсе Разбойницы - точнее, в том ракурсе как мне видится её внутренняя жизнь (нет, в отличие от Таты я не имею доступа к её психике, не контактирую с ней эмпатически - картина рисуется по сумме всего ныне мне известного). Начать, однако, придётся опять со встречи и ранее.
Если я правильно понимаю их семейный расклад, то Разбойница со своей старшей сестрой, которая её и растила, по своему происхождению близки к зыбям - ближе чем их обеих родители, рано сошедшие со сцены. Латона, старшая сестра, по всей видимости пережила ужас, открывший ей нечто из области родового загруза - и далее делала всё, чтобы не только самой это забыть, но и чтобы младшей сестры оно не коснулось, для чего воспитывала её "хорошей девочкой" (вспомним сакраментальное "не нарушай правила, и ничего плохого с тобой не случится"). Думаю что Латона таки любила Юнону, имя "Маленькая Разбойница" видится мне ласкательным - поэтому личный загруз самой Разбойницы был противоречиво-многоэтажным.
С одной стороны, Разбойница (подобно маленькой Тате) искренне стремилась быть "хорошей девочкой", хотя вместе с тем в соответствии с прозвищем позволяла себе дерзкие поступки (особенно оправданные благими целями). С другой стороны, её подлинная зыбья глубина жадно рвалась восполниться, вырасти в полный размер (тут важное отличие ЗА-шных от ЗЗ-шных - ЗЗ-шные могут и вовсе не знать, что у них должен быть какой-то "полный размер", а ЗА-шные знают это плотью, хотя могут отрицать разумом). Это не могло не создавать диссоциации, внутрипсихического раскола.
Представляется, что исходно Юнона не боялась своей глубины, однако боялась не быть "хорошей девочкой", в том числе боялась огорчать сестру (тем более что, думается, не огорчая Латону Юнона из неё могла верёвки вить) - поэтому искренне игнорировала тот факт, что в ней есть некая особая глубина, а значит должна была для самой себя строить образ себя-целой из того сплющенного слоя, который был для неё разрешённым (ею самой разрешённым - с учётом Латониных запретов).
Представляется, что на этапе знакомства / свадьбы Юнона отыгрывала для себя одновременно простую-простую девочку, осенённую избранничеством любви к великому деятелю - и вместе с тем это была игра в великую магиню, осеняющую силой любви своего избранника, простого-простого воина, и эта часть игры позволяла неосознанно соприкасаться с запретным. Тема Великой Любви / Великой Миссии, воедино сплавляющая реального Германа с легендарным Экстримом, позволяла не задаваясь лишними вопросами ощущать себя исполняющей свой долг, оправданной и правой.
Тезисно расклад можно обрисовать так:
Не имея доступа к себе-подлинной, Разбойница имела для себя образ себя-хорошей-девочки, чтобы быть собою самой одобряемой - но смутно томилась и пыталась как бы шутя накинуть на себя образ великой магини, смешной-карикатурный по сравнению с подлинной глубинной зыбью, зато вполне приемлемый, не запретный, с точки зрения "хорошей девочки";
по мере того как Разбойница входила в силу и стало быть всё больше могла опираться на себя и значит позволять мне её оттеснять / позволять себе от меня оттесняться - она стала себе позволять, сперва шутя и играя, а потом всё живее, видеть в себе эту глубинную могучую фигуру во всей красе;
на определённом этапе мы с ней (с её подачи) стали играть в пару древних богов - мне это было приятно и давало облегчение, т.к. тут она выступала как равная по силе и самостоятельная, а для неё, думаю, это было мостиком к себе-глубинной;
постепенно она становилась всё более хищной-циничной, мне на радость, с ней стало можно по-честному разбираться, кто чего хочет и кому что это будет стоить - и, полагаю, одновременно с этим и Тата тоже училась эту хищность-циничность в себе одобрять и значит присваивать (я в юные годы балдел от Татиной хищности-циничности, а сама Тата, похоже, поначалу вынуждена была прикрывать её флёром от себя самой).
Вот вам картинки с ними-обеими-хищными, порадуйтесь со мной:)
Этапы расставания - завершая процесс
В тот период, когда я встретил и полюбил Фанни (и стало быть разрешил себе опознать /озвучить разницу между "люблю!!!" и "должен любить, значит уж как-нибудь да люблю"), Разбойница была подругой моего соратника, о котором ещё не было тут рассказано, Эммануила Приморца, и они парой совершали танец вокруг меня, то удаляясь то приближаясь. Приморец тоже пережил Прохождение и радикальное изменение статуса, из беспомощного мелкого госслужащего превратившись в почти эис, хранителя немалой части охваченного Одержанием Приморья. Разбойница с Приморцем действовали в Приморье на пару, оба на глазах расцветали и восходили из силы в силу, однако мне никак не удавалось расставить точки над "ё": на мои попытки отсепарироваться Разбойница реагировала привычно-устало-раздражённо-смиренным: "люби меня как хочешь или вовсе не люби, я всё равно своё дело знаю и не брошу!" Если я правильно понимаю, для неё это был период, когда она думала "у нас есть долг / роль, я свою часть выполняю правильно, а он неправильно - ну что мне с ним делать, прямо даже уже и не знаю!"
Простившись с Фанни, я пережил катарсис, из которого вышел полным надежд: "если я смог расстаться с любимой женщиной - так уж точно сумею расстаться с нелюбимой!" Я был охвачен предчувствием любви, и любовь состоялась - я встретил Марту, одновременно с этим обрёл побратима, Старшего - и долгожданное расставание с Разбойницей приблизилось, оконтурилось.
В определённый момент я написал песню "Романс", о которой ниже, где распрощался сразу со всем / сразу со всеми - с Разбойницей, с Фанни, в некотором смысле с Татой... - но нет, это было не про смерть, а про овердрайв и выход к совсем новой жизни.
Я пел эту песню и Тате, и Разбойнице (а Фанни не пел, т.к. мы уже совсем не общались) - и они поняли каждая своё (вижу теперь что Тата много чего не могла позволить себе понять), но таки поняли достаточно, чтобы процесс вошёл в завершающую фазу.
И Тата, и Разбойница к этому времени уже пришли к выводу, что для того чтоб сохранить остатки человеческих отношений, чтоб не втоптать в грязь то доброе что тут вообще было, надо по-хорошему отпустить друг друга - Тате Разбойницу, Разбойнице меня.
Для Таты, как я уже говорил, это фактически означало лишиться надежды на проживание на ЗА почти-собой - никто из моего окружения, кроме Разбойницы, на роль Татиной аватары не подходил, а мысленно следовать за Разбойницей в её странствиях-помимо-меня Тата не могла, поскольку ей было не потянуть то и другое вместе - и нашу жизнь 13-ой Тройки, и вдобавок свою-личную в эмпатии с Разбойницей.
Для Разбойницы ситуация выглядела иначе. В тот момент она была страстно влюблена в того самого Макса, который далее стал её мужем - он был не из наших, я познакомился с ним позже чем она, уж не знаю где она по ходу своих дел его заметила и стала нарезать круги - поэтому она уже была морально готова меня отпустить, особенно если с Максом срастётся, но временами её начинала терзать вина перед Великой Миссией / Великой Любовью: как она смеет жертвовать этим ради простого-низменного семейного счастья?!..
Вскоре после того как я спел Разбойнице "Романс" мы вместе оказались в ситуации обстояния - то был период "войны с зыбями", зыби окружили нас, не кусались но упорно сосали тепло, нужно было согреваться песнями и сексом. Мы с Разбойницей помянули друг другу игру в древних богов - эхма, где наша не пропадала, не пропала ни разу! - взялись за руки и как ладушки пошли в постель, но прежде чем сойтись заговорили о ребёнке: пора, сказала она, я решилась! - и я охотно согласился, что пора.
Так был зачат Норман, в которого мы оба вложили заветное: я - надежду на полное освобождение, она - надежду на то что живой образ Германа останется с ней навеки как минимум пока не вырастет.
Нет, мы не думали, что поступаем плохо! - я не считал, что откупаюсь ребёнком от чудовища, она не считала, что будет пить у ребёнка кровь так же как пила мою. Но мы хотели сделать друг другу этот подарок - чтобы в дальнейшем каждый из нас мог остаться целостным, не обгрызанным, чтобы прожитое-вместе у обоих было присвоено как своё-отдельное, оказалось бы не ужасным и не зря.
Бояться за Нормана (и бояться Нормана) я стал позже, много позже - когда хорошо отдохнул от кошмара постоянного принуждения /самопринуждения и смог увидеть, на каком ядерном пепелище мы это дитя завели, каким наследством нагрузили. Поскольку я совсем не рвался общаться с Разбойницей, то и с Норманом общался крайне мало - так что нас всех спасло что Макс оказался для Нормана очень хорошим родителем, безоговорочно поддерживающим, устойчивым, надёжным.
Норман родился фактически на руки Максу, при этом объявлен был моим - так что у него сразу оказалось трое родителей, как у меня-ЗЗ-шного, только, увы, реально я почти не участвовал. Норман общался со мной как с портретом, с героем собственной сказки, в мыслях обо мне бродил по сетям - не диво что он рано вступил в контакт с Экстримом, который отслеживал мою жизнь, и Норман был для него значим. Интересный момент: общаясь с Норманом, Экстрим выступал от лица покойного Мёбиуса - это была одна из частей его жизни-за-брата, жизни-в-качестве-брата, по которому он всё сильней тосковал и всё чаще предоставлял ему-отсутствующему пространство бытия - так что когда наконец оба близнеца оказались у нас, Норман без колебаний опознал Мёбиуса как "своего Вензеля", и Мёбиус взаимно его опознал, так что даже память о их виртуальных встречах постепенно вся отошла от Экстрима к Мёбиусу.
Однако всё это было потом, а сейчас я хочу вернуться к семейной жизни Разбойницы и Макса.
Складывалось у них непросто, но в итоге Макс в полной мере осознанно принял на себя заботу о ней как о существе глубоко травмированном и вместе с тем щедро одарённом (вот именно что о великой магине и брошенной маленькой сиротке в одном лице) - и она смогла опереться на его заботу, постепенно расслабилась, стала делиться с ним своими страхами, процесс выздоровления пошёл.
Поначалу Разбойницу переклинило, что теперь Норман должен будет стать тем кто исполнит Великую Миссию, изменит мир - и она, в ужасе что будет бояться за него и одолевать его заботами как меня, родила подряд ещё троих, чтобы вкладываться в них / отвлекаться на них, а Норману не мешать (и потом ещё родила, и ещё приёмного взяла). Когда она смогла сформулировать всё это и пожаловаться Максу, стало легче, но всё равно её временами ломает, и Макс всякий раз в итоге с ней справляется, ему удаётся ей помочь - однако неизбежно много чего падает и на Нормана.
Даже если мать понимает, что нельзя напрягать ребёнка, и старается не вешаться на него всей тяжестью своего безумия - всё равно ребёнок не может не чувствовать что с матерью беда, не может не пытаться вылечить её всеми доступными способами. А это неизбежно калечит, даже у нас на ЗА - ведь ребёнок тем и отличается, что его собственное внутреннее божество ещё не созрело, и даже если он может опираться на праматерей - его самого не хватает на то чтобы не травмируясь делаться родителем своему родителю, значит он или должен предоставить себя в качестве носителя силы праматерей, а на него самого места при этом не остаётся, или должен тащить сам-один, и тогда надрывается неизбежно.
Если сравнивать положение Нормана с положением меня-в-детстве, точнее, нас с Ланкой, когда мы оказались вынуждены "принять маму на себя", то в каком-то смысле ему было лучше чем нам, а в каком-то наоборот. Точно можно сказать, что Норману по-любому было лучше чем Ланке - а что до меня, то у меня были Папа Юра и Бабушка, исходно давшие мне образ родительства, но уже ослабевшие ко времени когда на нас рухнула мама, а у Нормана в таком качестве только Макс (ну и праматери, с оговорками выше), зато Макс поддерживает и Разбойницу и Нормана вполне актуально. Есть, правда, ещё и мать Макса, Таврикия (Тара), о которой говорится мало, но, сдаётся мне, она много помогает по части детей. А уж кто более покалечен, Разбойница или Мама Зоя - тоже вот так запросто не разберёшь... В общем, хочется надеяться, что при всей нагрузке, на Нормана выпавшей, перспективы у него таки лучше моих.
Каждый проживает свою жизнь, каждый делает свои ошибки, это неизбежно, но... Но.
Теперь хочу ещё конкретно поговорить про "Романс".
Ряд дат
Выше пишу: "...песню "Романс", где распрощался сразу со всем / сразу со всеми..."
Для наглядности в ракурсе "прощание с подругой / прощание с эпохой" - ряд дат:
встреча с Разбойницей - утро 3 сентября 01 до ЧМ (13 октября 1976)
свадьба с Разбойницей - ночь на 10 сентября 01 до ЧМ (3 февраля 1977)
Разбойница составляет пару с Приморцем - кон.01 до ЧМ/нач.01 по ЧМ (зима-весна 1979)
встреча с Фанни - январь 01 по ЧМ (июль 1979) (точных дат не сохранилось)
расставание с Фанни - ночь 28 на 29 марта 01 по ЧМ (конец мая 1980)
встреча с Мартой - ночь на 31 марта 01 по ЧМ (кон.июня - нач.июля 1980)
моё знакомство с Максом - 3 апреля 01 по ЧМ (13-14 июля 1980)
(знакомство с Максом Разбойницы - раньше, но по всей видимости ненамного раньше моего)
разговор с Разбойницей, когда пою "Романс" - 9 апреля 01 по ЧМ (2 авг.1980)
("Романс" написан 28 июля 1980)
зачатие Нормана - ночь на 10 апреля 01 по ЧМ (4-5 августа 1980)
(тогда же, днём 10 апреля - разговор с Максом, из которого ясно, что Макс настроен серьёзно)
критический момент (чуть не случился выкидыш) - 15-16 августа 01 по ЧМ (14-16 мая 1981)
(Разбойница тогда сперва распсиховалась, что должна непременно вернуться ко мне и к делу Великой Любви, потом впала в токсическую вину и хотела умереть, а потом, когда всё обошлось, резко успокоилась и какое-то время была умиротворённая-весёлая-довольная, м.б. даже и вплоть до родов)
рождение Нормана - 30 декабря 01 по ЧМ (18 июня 1982)
Даже по этому весьма скупому абрису можно видеть, как неравномерно всё распределено - очень краткие по объективному времени периоды могут содержать море переживаний и событий, и тут же рядом другие периоды, куда более длинные, а вроде непонятно, что меняется (по секрету: на самом деле всё время много чего меняется, просто тут не отражено:))
"Романс": Прощание с подругой / прощание с эпохой
Итак, с нынешнего ракурса я вижу "Романс" как вербализацию прощания с эоном блаженного слияния (лето 1980 было в этом смысле важным, потом буду рассказывать про это отдельно). На том этапе я был далёк от того чтобы рассматривать аналитически, но ощущения в стихе переданы точно.
Романс
Послушай, друг мой, зачем ты так спокойна,
Ведь нашей боли не вырваться из круга.
Подай мне руку, присядь на подоконник -
Давай с тобою посмотрим друг на друга.
Взгляни, стоят серебряные стражи
У этих врат, где нет входной оплаты.
Мой милый друг, расстанемся без страха -
Мы вместе правы, вместе виноваты.
Я растворяюсь, как день позавчерашний,
И это имя - твоё или любое -
Я повторяю, и мне немного страшно -
Но мы с другими, и живы мы с тобою.
Взгляни, стоят серебряные стражи
У этих врат, где нет входной оплаты.
Мой милый друг, расстанемся без страха -
Мы вместе правы, вместе виноваты.
Мы задержались на празднике к рассвету,
Пора отведать нам горькие приправы.
Мы проиграли - но несмотря на это
Мы оба правы, мы в самом деле правы.
Взгляни, стоят серебряные стражи
У этих врат, где нет входной оплаты.
Мой милый друг, расстанемся без страха -
Мы вместе правы, вместе виноваты.
28 июля 1980
(насчёт как оно звучало - пара слов в самом конце поста)
На том этапе для нас с Татой было труднопредставимо (а то и вообще нереально) уточнять друг у друга, что означают те или иные строки: и про более простые вещи язык, бывает, не поворачивается спросить - а тут стихи, интимное такое!.. - так что теперь мы с большим трудом вспоминаем, как было воспринято то или иное, что было сказано-спрошено, а что нет.
Теперь Тата говорит, что сперва вообще не поняла, про кого / для кого это - но потом, мол, я объяснил что это про расставание с Фанни, и она этим объяснением удовлетворилась тогда вполне.
Мне-сегодняшнему крайне странно представить, что я тогда захотел бы скрыть от Таты, что это в куда большей степени про Разбойницу, чем про Фанни, хотя и про Фанни конечно тоже - а уж что тут очень много про Тату, этого я-тогдашний толком даже и сформулировать бы не смог, хотя ощущал это очень сильно уже тогда.
"Подай мне руку, присядь на подоконник // Давай с тобою посмотрим друг на друга" -
Это же про нас с Татой, про нас-ЗЗ-шных! - вижу Тату-тогдашнюю, вижу как мы бродим по лестницам и коридорам Универа, задерживаясь в томительных разговорах - бывает что в погружении, бывает что просто так, мысленно вижу Татино лицо и не могу отличить - это мы на ЗА тогда были или на ЗЗ, это с Татой я говорил - или с Разбойницей, или с кем-то ещё?..
Нет, лето 80-го - это в любом случае уже не с Фанни, с Фанни простились весной, но, конечно, про неё тоже думаю, выпевая эти строки; прощание с ней было светлым, но горечь была, обречённость была, не могло не быть больно - ведь мы с самого начала сошлись на время, сошлись чтобы помочь друг другу и вскоре расстаться.
"Серебряные стражи" - нет, это не смерть и не кара, не ангелы с мечами, не стрелки с арбалетами, скорее уж стрелки часов - неумолимость космических процессов, не видящих лиц и не знающих судеб: процессы текут не спрашивая, рано или поздно вселенная изменится неузнаваемо, и можно лишь опознать приближение очередного Порога, чтобы собраться, входя - чтобы выйти из овердрайва собой.
"Я растворяюсь, как день позавчерашний // И это имя - твоё или любое" -
Нет, это не про партнёра, это про тебя, про тебя самого! - закрытые гештальты делают тебя тобой, а незакрытые развеивают, если не хочешь быть развеянным - не ищи в партнёре опоры, соберись сам и дай место собраться ему.
"Мы задержались на празднике к рассвету // Пора отведать нам горькие приправы" -
Это про нас всех, про меня и про Тату, про Разбойницу и про Фанни - про всех нас так можно сказать! - как бы то ни было, мы взяли из этих отношений всё. Приятное и неприятное, радостное и печальное, чаемое и пугавшее - всё уже наше, уже состоялось, уже вошло в плоть и кровь, уже не предстоит, а позади.
Присвоив это, уже пора отличать желанное от нежеланного - не так как раньше, в юности, когда "припадая к источнику жизни, я не обращал внимания на острые и грубые камни, сквозь которые он хлестал... (...) ...с жадностью-благодарностью-благоговением, которые были неразрывны, неотделимы друг от друга" -
тогда всё это было хорошо и правильно, но теперь - не так, уже совсем не так! -
а вот ещё важный момент:
"для меня, обретающего плоть на ЗА, "напиться крови живых" означало не только "присоединиться к переживаниям тех, с кем общаюсь, обрести доступ к сильным чувствам / глубоким изменениям" - но и "в отношениях обрести себя, проявляя пораненную / подавленную внутреннюю жизнь: буду делать всё что захочу, получать обратную связь, оценивать последствия, делать выборы - и так узнаю, какой я, увижу себя-настоящего!"" -
собирая слова для "Романса", для прощания с прежним, я уже во многом вижу себя-настоящего - вижу иначе, чем видел в начале периода, и не хочу закрывать на это глаза! - не хочу расточиться, хочу собраться, войти в овердрайв целиком.
Да, я-тогдашний хочу и партнёру дать место собраться, войти в овердрайв целиком.
А партнёр?
В какой мере партнёр вообще готов войти в овердрайв?
Подходит ли для него то место, которое _я_ хочу ему предоставить?
Готов ли я предоставить партнёру то место, которое _ему_ необходимо?
Понимаю ли я, что готов предоставить не _любое_ место, а только удобное для меня?
Или я уже понимаю, что необходимо _мне_, но ни на что большее меня _не хватает_ -
и поэтому я не могу (хоть и хочу!) себе позволить понять, что расклад не совсем честный?..
На том этапе я однозначно считал, что Фанни - хорошая подруга, потому что она даёт визави простор и свободу, она видит и слышит, смотрит и слушает - а Разбойница плохая подруга, потому что она не видит и не слышит визави, не даёт ему места, делает что нужно ей, но при этом настаивает что делает это не для себя, а для визави. О себе я думал, что вообще-то я годный партнёр, я слушаю и готов обсуждать с визави, чего ему нужно, хотя из этого не следует, что я непременно соглашусь - но таки да, я готов к спору, пусть партнёр настаивает на своём так, как настаиваю я, и мы договоримся.
Однако я не мог оценить, что совсем не каждый способен реально слушать себя, доверять себе, без чего не вырастет навык слушать партнёра. Несмотря на мои собственные сложности доступа к внутреннему божеству, я не мог оценить, что у моих значимых близких могут быть с этим проблемы - что кто-то может давать мне то, чего не может дать себе самому.
Повторю то, о чём уже говорилось ранее. В течение долгих лет я не мог позволить себе понять, что мой главный партнёр, то есть Тата, состоит не только из всемогущего материнского божества, открывающего мне /нам дверь на ЗА, но и из сиротливого существа-ребёнка, нуждающегося в пространстве принятия не менее чем я (только ему нужно совсем другое, чем мне, ему нужно почти с нуля отращивать доступ к своим желаниям, любовь и доверие к своей собственной воле) - увы, этому существу я не в состоянии был предоставить если не совсем ничего, то уж точно почти ничего из того, что нужно было _ему_, но при этом не нужно было _мне_.
Да, у меня не хватало ресурса, не хватало тотально! - не хватало места, не хватало времени, не хватало терпения, мне нужно было спешить, спешить, спешить! - чтобы построить Дом, в котором я /мы сможем жить не ютясь, а смело разворачиваясь, сможем и радоваться, и решать все проблемы - я всем существом ощущал этот драйв, этот вектор, этот маршрут, этот масштаб! - и, соответственно, эту спешку, эту нехватку всего. Я не мог позволить себе увидеть, что рядом партнёр, которому почти непосильна скорость, которой едва-едва хватает для того чтобы движение вообще происходило - мне оставалось лишь радоваться, что всемогущее материнское божество может тянуть эту нагрузку, пусть даже порой заболевает, безумеет, теряет сознание - а про беспомощного ребёнка, обитающего в той же личности, где и всемогущее божество, я не хотел знать, верил что там живёт такой же взрослый как я.
Из всего вышесказанного получается вот такой интересный вывод:
Покидая лоно блаженного слияния, я всем существом ощущал, что я прав, что могу и хочу отличать желанное от нежеланного, что имею на это право и буду действовать в соответствии с этим -
а теперь понимаю, что я, конечно, был прав, но права со своей стороны была и Тата, горестно недоумевавшая на мой натиск, ощущавшая себя вновь подавляемой суровым родителем, который не считается с нуждами её-ребёнка, торопит, то и дело тащит за руку мимо желанного -
и что в этом смысле права она была и раньше, вместе со своей верной соратницей-избранницей Разбойницей всеми правдами и неправдами выжимая из меня витально для них обеих потребное.
"Мы вместе правы, вместе виноваты."
И ещё раз повторю: это печально - однако, даже перетирая всё это сейчас, мы с Татой не можем найти экологичного выхода из положения для нас-тогдашних - получается что мы сделали море ошибок, но эти ошибки прямо следовали из того, какими мы были тогда.
Хрупкая юная женственность: Татины рисунки ранней поры
Для утешения - вот вам исходное, зима 1976-1977: нежность и свет, всё что я любил Татиной любовью, видел её глазами. Несмотря ни на что пережитое, нежность и свет остаются нетленны.
15 декабря 1976. Разбойница осваивается в Лагере, собирает цветы, смотрит где мы
8 февраля 1977. Разбойница и Тринадцатая Тройка (символически, в виде трёх звёзд) на озёрах близ Южного Города (того самого, спасённого от мятежа)
Февраль 1977. Утро свадьбы. Разбойница как русалочка на камне над водой
20 фев.1977. Разбойница горюет
20 фев.1977. Разбойницу изнасиловали (в первый раз, но увы не в последний)
20 фев.1977. Разбойница собралась с силами после инцидента, настроена решительно
17 марта 1977. Снова свадебный портрет, сделанный с отставкой: Разбойница в наряде и украшениях. Неприкрыто заметны крылья за спиной - в реальности их не было! - можно конечно счесть это за игру фаты под ветром, однако не забываем что крылья это символическое обозначение силы / служения. Разбойница ощущает себя преисполненной силы служения Великой Любви, ну а заодно прокачивает и силу внутренней глубинной зыби - существа незримого-летучего-могучего.
И ещё про песню "Романс" - как оно собсно звучало
Если кто хочет представить _как примерно_ это должно выглядеть - я напел и записал сейчас, можно прослушать, хотя, конечно, это совсем не то, как звучало в 1980, когда я мог аккомпанировать себе на гитаре даже на ЗЗ (на ЗА звучало и ещёболеелучше, хихи, но что есть то есть).
Вот два варианта записи (на Яндекс-диске):
первый
первый более чёткий-внятный
второй
второй зато ближе к тому, как оно было когда-то
Спасибо всем, кто дочитал до конца. Ну а уж если и досмотрел, и дослушал... тогда вааащеее:)