"Вдвоём хоть в пекло". Завершение
Завершение. Предыдущая часть - вот здесь.
Начало - вот здесь.
* * *
Итак, я прервался на том, что мой Старший, оставив молодых, вернулся в Форт-под-Центром, чтобы оказывать мне содействие - что было кстати, ибо насчёт мятежа и войны с соседним фортом обошлось, однако бандитское нападение таки случилось; лес кишел чёрт знает кем, в домах и на улицах дрались. Обстановочка в форту была мутная; мы не могли, да и не пытались всерьёз разобраться, кто и каким образом с бандитами связан, поэтому не отрывали голов и даже не выкручивали рук - старались лишь отследить всех, так или иначе с бандитами зацепившихся, чтобы они не оказались под шумок пристукнуты. Личные знакомства Старшего очень пригождались, ведь общался он по преимуществу с "отбросами общества", а они много чего примечают.
К концу первой декады апреля ситуация стала постепенно приходить в норму, и моё сердце заныло: того гляди, придёт пора перемещаться в другую точку - а Старший? Останется ли здесь, в форту, ведь отношение к нему за эти дни переменилось к лучшему? Отправится ли к Младшему - всё-таки брат, уж не прогонят его, примут в семью? Или… кто знает… есть всё-таки шанс, что он пойдёт со мной?.. Говорить с ним на эту тему я боялся - так и боялся до тех пор, пока мне натурально не предложили прокатиться с ревизией в отдалённый форт, где, кажется, творилось нечто жуткое. Поняв, что дальше тянуть нельзя, я решился. "Послушай! - сказал я, набрав воздуху как перед нырком. - Меня тут зовут в Золотой, там на приисках фигня какая-то. Поедешь со мной?" - "Ясное дело, скатаемся! - без тени волнения отозвался Старший. - Скоро ехать-то надо, к Марте с Мамкой успеем зайти?.."
По окончании бурных приключений в Золотом мы завалились к нашим женщинам с подарками - их нарядили, сами припарадились и учинили гулянку в Верхнем ресторане на Главной площади Центра. Не то что бы это было свадьбой, однако и не без того: своим возвращением издалека мы подтвердили, что у нас с ними серьёзно. Далее они уже без сомнений ждали, а мы приходили - то чаще, то реже, то на-коротко, то на-подольше; помогали им чем могли - и как разведчики, и вручную. Дом ремонтировался-перестраивался, хозяйство росло; завели корову и овечек, стали делать сыр. Народ постепенно привык, что теперь Марта с Мамкой не общие, а наши личные, зато кое-чего у них по-прежнему хватает на всех: лечебных трав, молока, сыра - и пирогов, тех самых пирогов, которые и раньше ценились едва ли не меньше лечебных трав.
Когда косынки развернутся
На ярко-синем фоне неба
И заполощутся под ветром,
Зелёный воздух задрожит
В ещё почти прозрачных кронах,
И разогретые сараи
Задышат паром и соломой,
Раскрыв бревенчатые рты.
Как хорошо лететь над лесом,
Пятнистым от весенней линьки,
Над огородами окраин
И над садами, где бельё
На жёлтых бельевых верёвках
Чредою флагов разноцветных
Приветствует идущих мимо
И ярче всех оранжерей.
А дети плещутся, как птицы,
В уже почти прозрачных лужах,
Кричат и ветки собирают,
Швыряясь комьями земли.
А солнце клонится к закату,
А женщины гремят посудой,
И если очень постараться,
То можно к ужину успеть.
Весна была сладостной и волнительной; лето наступило томное, тошное, тревожное. Страна наконец-то осознала, что война кончилась - и с тягучим скрипом ворочала мозгами, силясь понять, что из этого следует. Из углов полезли демагоги, агитируя фермеров и солдат сбросить иго кровавых милитаристов и передать власть силам разума - сиречь им, студентам. В начале лета голоса эти были ещё негромки, однако уже навевали слабость и дурноту: может быть, мы и впрямь не нужны миру? Мы, люди войны, покончившие с войной - может быть, нам и правда следует похоронить её в нашей собственной могиле?..
Уже в мае я начал болеть - дурнота накатывала вполне физическая, я в любую минуту мог вырубиться и пролежать час, день, а то и больше; если не вырубался, могло стать совсем худо: реальность плыла, слоилась, я переставал чувствовать, где нахожусь и что вокруг. Однажды я умолил Старшего прикончить меня - надеясь, что оживление принесёт облегчение; увы, идея оказалась неплодотворной. Неподвижное сердце, зияющая в нём дыра, дикие глаза Старшего, с визгом закатывающееся в бред сознание… Старшему всё это аукалось куда дольше чем мне, даже в стихах отразилось - это вообще был один из первых серьёзных его стихов:
Меня не стронешь жаром преисподним,
Но я проснулся, будто обожжён:
Тебя во сне коснулся я и вспомнил,
Что я тебя ударил в грудь ножом.
И мне теперь не надобно ни трона,
Ни рая, ни убежища, ни жён -
Я вспоминаю, всякий раз как трону,
Как я тебя ударил в грудь ножом.
При всём при этом мы со Старшим довольно резво продолжали работать - вперемежку оживляя всяких кого он или я знали лично, всяких про кого эти новооживлённые говорили и так далее. Не так редко я выпадал в осадок прямо в присутствии клиентов; они пугались, винили себя, и Старший всегда готов был отвлечь-развлечь, успокоить, объяснить, что это я просто так болею - в общем, держался героем. К середине июля, однако, дела мои стали совсем плохи, и Старший начал помаленьку съезжать с катушек: его настигло то самое, насчёт чего обошлось, когда он избег участи наблюдать агонию Младшего. По счастью, это вовремя заметили Ивэ и Анъе; ребята взялись за Старшего и всяко приводили его в порядок, покуда я на сколько-нибудь внятное время не пришёл в себя. Увидев его над собой - зеленовато-бледного, помятого, с патлами ниже плеч - я ужаснулся, что он загибается в моём, так сказать, мрачном склепе, и в категорической форме приказал ему сей пост оставить: взять Мамку и прошвырнуться с нею по Югам, ведь он давно ей это обещал. С тяжким вздохом Старший покорился. По Югам они прокатились неплохо, если не считать того, что на них нет-нет да наезжали студенты и всякие подзуживаемые - всерьёз побить, правда, ни разу не сумели, но грязью в прямом и переносном смысле поливали от души. Трудно понять, в чём именно при этом обвиняли больше: что Старший - армейский следователь, людоед-некрофил, каковых надо протыкать осиновым колом не дожидаясь могилы, или же что Старший - пособник Ивэ, Анъе и прочей Тринадцатой Тройки, адских извергов милитаризма, само существование коих омрачает свет. Мамка в обоих вариантах получалась шлюхой, продавшей любовь народа за чечевичную похлёбку оружейного звона.
Чтобы поставить заслон то и дело накатывающим волнам бреда, я провёл какое-то время в замкнутых четырёх стенах больничной палаты; когда я счёл себя достаточно здоровым, чтобы их покинуть, в Центре уже готовился суд. Кого соберутся судить, было ещё не вполне ясно - однако плакатами типа "Окровавленные руки должны быть отрублены!" алел весь город. Ценой некоторых усилий нам удалось вывести из игры Ивэ и Старшего, так что от военной партии за решётку угодили только мы с Анъе (двое: Герман и Анъе:)) - а зато Ивэ и Старший бесконечно торчали в нашей с Анъе камере как посетители. Про сей исторический, уникальный процесс надо писать отдельно, и когда-нибудь я, даст Бог, это сделаю; сейчас же скажу лишь, что последнюю перед началом собственно суда ночь мы провели вчетвером, сочиняя сатирические экспромты в адрес друг друга, и несомненно побили все свои рекорды - штук шестьдесят налепили, не меньше. Не удержусь - приведу несколько вразнобой, не разбирая, кто к кому обращается:
Вон скачет наша Тройка -
Наверно, в ресторан:
На нём часы и тройка,
Ботинки и сто ран.
Ко мне пришла повестка -
И стал я пить водУ:
"А ну-ка их повесь-ка,
Не то сгоришь в аду!"
Гулять с ними опасно -
Гляди вперёд-назад!
Мы им ярлык "опасно"
Приделаем на зад.
Я лучше сяду подле,
Ты в кружку мне подлей.
Но всё-таки ты подлый,
И нет тебя подлей!
Того гляди, охрана
Заявится сюда.
Разбудят нас, ох, рано -
Засну в зале суда!
Ты злобен и коварен,
При этом очень крут:
Как чай тебя заварят -
И как один помрут!
Тебе не надоели
Дурацкие стишки? -
Смотри: они доели
Все наши пирожки!
Последнее в полной мере отражало жизненную правду: рты, в конкретный момент не занятые экспромтами, нервически жевали.
Как уже известно читателю, наш процесс завершился благополучно. По ходу было принято судьбоносное решение не подвергать никого преследованиям за преступления, совершённые до Черты Мира; заодно и Черта Мира была установлена, по минувшему Новолетию. Тут-то мы все наконец и узнали, что живём в сентябре 01 по Черте Мира - а до этого по наивности думали, что просто в сентябре, да и всё тут:)
* * *
Нетрудно догадаться, что после суда мы забавляться не прекратили - наоборот, осенью стало куда веселее, чем летом. Все наши летние дураковаляния фатально имели горько-истерический привкус; одна игра в культ личности чего стоила. В своё время я на пальцах изложил Старшему кое-что из того, что читал в исторических книгах мира своего первого рождения, после чего мы с ним до одури играли в культ личности: то я выкручивал ему руки, изображая, что я - личность культа и тираню народ, то он возил меня носом по траве, изображая восставший народ, свергший тирана. "Скотина! - приговаривали мы по очереди, валяя дурак дурака, то есть друг друга, в крапиве и лопухах. - Скотина-скотинушка, ешь траву, вот я ещё сенца тебе припас!.." Сии военно-спортивные забавы приносили нам обоим разрядку и утешение; интимное обращение "скотина", коим мы со Старшим по сию пору кличем друг друга, родилось именно тогда.
Было у нас с ним и ещё одно любимое словечко: "садист сизокрылый", полностью - "садист сизокрылый водяной неарийский обыкновенный" (наподобие описания вида живого существа). Откуда этот садист сизокрылый взялся, понять теперь невозможно, но представляли мы его себе оба вполне отчётливо: с гордым клёкотом он восседал на скалах или грозно бил крылами в бурных потоках горных рек (типа как воробей, купающийся в луже или в песке:)) По всей видимости, он символизировал известную страсть, поэтому так можно было обозвать любого из нас четверых - и меня, и Старшего, и Ивэ, и Анъе. Старшего, конечно, в последнюю очередь, ибо рабская жизнь армейского следователя убивает драйв: да ну что это вообще такое - садист из-под палки?!.. Прочие же трое были по самой натуре своей вольнопрактикующими - и то, что Ивэ и Анъе формально имели статус законных следователей, ситуацию нимало не меняло. Оба они работали не на государство, а на самих себя, осуществляя практику в рамках своих же собственных нелегальных силовых структур - и в этом смысле от меня, незаконно подвергавшего обработке тех на кого я охотился лично или даже под эгидой Центра, отличались весьма мало. Так что все мы были вольными-сизокрылыми, неспроста же судить извергов-милитаристов начали с нас, чё уж там:) Почему сизокрылый был неарийским, сказать трудно; может быть, здесь был намёк на некое "выпадение" означенного существа из традиционных арийских жизненных схем - этакий аутсайдер, всё равно что пришелец из космоса или из-за Хребта, с загадочного неарийского Востока.
Перестав быть подневольным, Старший постепенно расслабился, прекратил ненавидеть себя как следователя, и уже с осени 01 по ЧМ у нас естественным образом образовалась практика - ведь мы мотались по фортам и сталкивались со всякими жёсткими ситуациями. Подобные рейды мы совершали и до суда, однако до суда не практиковали: я с прошлой зимы пребывал в состоянии само-запрета, Старший долго не мог отойти после комендатурской мясорубки. Запрет на себя я наложил, когда понял, что натурально не могу с собой справиться - бросаюсь на людей, не оценивая, во что обойдётся мне и противнику переживание пытки; ситуация с Сингом, которую удалось разрулить лишь при помощи Фанни, убедила меня, что я должен завязать хотя бы на время, покуда не стану свободным. Страсть ломала меня, крутила в узлы, я не раз отчаивался и был близок к тому чтоб сорваться; обзаведясь Старшим, я получил серьёзную поддержку - Старший всегда готов был хватать и тащить меня прочь от наиболее наглых и провоцирующих вражеских морд. После суда я резко почувствовал себя освободившимся, и мы начали практиковать вместе. В скором времени Школа Следователей потребовала, чтобы мы узаконились - мало ли что национальные герои, всё равно нельзя дурной пример подавать, эдак все захотят! Послушно сдав экзамены, мы со Старшим получили дипломы и стали практиковать легитимно.
Я так и не научился драться, как он; взявшись за нож, я отчаянно заводился и умел причинить подследственному массу незабываемых впечатлений - однако там, где в первую очередь требовалась добротная взбучка, я безнадёжно пасовал. Маньяк-интель сизокрылый, чё:) Зато я научил его сочинять стихи - точнее, помог ему расковаться и не стесняться тех слов, которые сами рождались и складывались в строки, шутливые и серьёзные. Стихи друг для друга мы начали сочинять ещё весной-летом - например, я написал в подарок Старшему вот какую песню:
Когда на целом свете
Лишь ты да я да ветер,
И нету стен у дома,
И полночь - потолком,
Мы выйдем на дорогу
И к новому порогу,
К посёлкам незнакомым
Отправимся пешком.
А за стеной за каждой
Нас ждёт пожар и жажда,
И смерть за поворотом
Догонит нас не раз;
Но день пойдёт за нами,
И станут нам друзьями
И камни, и болота,
И все, кто встретит нас.
Холодными ночами
Окружит нас молчанье,
И в сумрак тёмных комнат
Туманы упадут;
Но мы поднимем флаги
И сдвинем наши фляги,
И все, кто нас припомнит,
На помощь нам придут.
На это Старший написал мне вот какой ответ:
Когда однажды ночью
Ты пошатнёшься молча
И свалишься без пульса
На острие дорог,
Скажу я: "Эх, скотина!
Ну что ж тебя скрутило?
Ну что же ты запнулся? -
Наш путь ещё далёк!"
Пройдя по раю маршем,
Мы сверху вам помашем.
Формальности исполнив,
Войдём в блаженный чин -
И свалимся с попойки
Мы в райские помойки,
И вам из преисподней
В подмётки постучим!
О Господи, скости нам,
Прости Твоим скотинам
Все смешанные краски -
И зло, и доброту -
Чтобы я снова топал
С дружком по грязным тропам,
Не адским и не райским -
Земным начистоту!
По отношению ко мне Старший действительно был старшим - всё формальное моё могущество не мешало ему видеть меня хрупким юным существом, нуждающимся в опеке, в поддержке, в защите. Именно он научил меня свободно относиться к самому себе и ко всему со мной происходящему - йэхх, скотина-скотинушка, где только наша не пропадала!.. - для него не было ни запретных тем, ни тем, которые могут привести в отчаяние. До встречи с ним я был изысканно-циничным дьяволёнком, который отчаянно любит жизнь, но совершенно не умеет ею пользоваться; наше многолетнее напарничество сделало меня тем, кто я есть - наверное, можно не уточнять:)
Кстати о чертях. Народное сознание устойчиво связывает образы чертей с Артигемонами (если, конечно, вообще про Артигемонов что-либо помнит:)), и неспроста. Трикстеры-кощунники, любители перевернуть что угодно с ног на голову и посмотреть, не будет ли оно в таком виде более внятным, вечные странники, катализаторы-провокаторы, вносители сумятиц - для любой застывшей структуры Артигемоны смертоносны: "вражья сила, черти, сатана". Именно таким существом я воспринимал себя задолго до того как узнал что бы то ни было об Артигемонах; сонная одурь сообществ, чада которых душат и калечат друг друга в попытках заставить всех сделаться одинаковыми, была невыносима для меня ещё задолго до прибытия в Северный - в мире моего первого рождения. В бытность террористами Организации Троек мы гордо носили прозвание "голубых дьяволов": голубые форменные рубашки символизировали, что сие есть не что иное как "небесный десант", ну а "дьяволы" означало указанное выше - миссию опрокинуть, перечеркнуть бредовую реальность обыденного кошмара.
Занятно, что с образом сатаны/ демонов-дьяволов/ чертей народное сознание связывает также и Систему, то есть братство служителей Властелина - священнослужителей религии Завета Избранного Народа с Богом Всевышним. Разумеется, так воспринимает Систему народное христианское сознание, и определённая логика в этом есть: противников собственной веры и вообще-то соблазнительно принять за сатанинское соборище, вдобавок служители Властелина не скрывают, что воюют с "косными силами", то есть с силами застоя - и когда застой субъективно воспринимается как "сохранение божественного порядка", конфликт образов неизбежен. Посему простонародное словечко "сатанисты" в обиходе Арийского Запада означает не чернокнижников-лиходеев, а обитателей подземных храмов Системы; в связи с этим представления об "ангелах" и о "чертях" легко меняются местами - на чём основана моя любимая байка про "мы к чертям", суть коей в следующем.
Парочка офицеров-южан, молодых людей вполне светских, однако интересующихся древней религией и желающих примкнуть к верным Системы, при этом весьма мало понимающих в богословских тонкостях, отправилась однажды в гости на шикарную виллу с просторной, богато изукрашенной баней. Перепившись на гулянке, юноши уснули прямо в бане и оказались заперты там, в то время как прочие гости расползлись. Пробудившись, один из них стал трясти друга и в ужасе спрашивать: "Где мы, куда мы попали?" Друг смекнул, что парень с похмелья ничего не помнит, и решил подшутить: "Как это где? В чистилище!" - "?!!.." - "Да-да, ты что, забыл, что мы с тобой вчера вместе утопились?" - "Но почему?!" - "Да с пьяных глаз! Захотелось поскорее на тот свет попасть." - "И что теперь?!" - "Ну ничего, нормально всё, будут нас теперь судить. Впрочем, мы и так почти что оправданы - видишь, на нас белые одежды? (Оба были завёрнуты в банные простынки.) Теперь только надо не ошибиться, когда за нами придут ангелы и черти и начнут из-за дверей спрашивать, куда мы собираемся - к ангелам или к чертям? Не забудь ни в коем случае, что мы - к чертям! Главное в этом деле - сразу же крикнуть, куда тебе надо, и потом ни за что не сбиваться." Тут заскрипели двери. "К чертям, к чертям, к чертям!.." - что есть мочи заорал взволнованный неофит. "Ах, к чертям? - рассердился хозяин виллы. - Ну так и сидите дальше одни до ужина!"
Сию очаровательную байку мы со Старшим услышали как раз на том этапе, когда сами начинали вникать в богословские тонкости религии Завета; пленившись, мы взяли выражение "мы к чертям!" в свой личный обиход. Оно оказалось знаменательным. Сначала мы приняли посвящение в сан служителей Властелина (по ходу выяснилось, кстати, что задавать ритуальные вопросы из-за дверей - действительно один из богослужебных обычаев Системы), затем стали общаться со всякими странными этносами, имевшими замысловатые отношения с разнообразными ангелами-демонами-дьяволами, в конечном итоге познакомились с глобами-локсами-Артигемонами и даже оказались их потомками… Короче говоря, биография нам досталась богатая, так что мы ни о чём не жалеем:)
Что ещё остаётся изложить напоследок?
Наверное, для полноты картины следует сказать, что сейчас мы со Старшим в паре практически не работаем. За эти годы он сделался ведущим разведчиком-асом, и мы поневоле стали занимать одну и ту же орбиту-нишу, как было у меня с Ивэ - вдобавок сам я в общем-то выздоровел, а около Старшего появились другие существа, нуждающиеся в опеке. Наше постепенное взаимо-отделение было подобно танцу, когда партнёры то соединяются в пируэте, то разлучаются для исполнения фигур с иными танцорами; подобно набуханию почки, из которой распускается не один цветок, а целое соцветие-соплодие. Я никогда не забуду момента как мы, уже работающие по-отдельности, сидели висок к виску, с нежностью взирая на двух наших спящих подопечных, древних и вечно-юных глоба и Артигемона, его и моего предков - и чувствовали себя их родителями, умудрённой тысячелетиями четой. То драгоценное, чем мы со Старшим связаны, пребывает с нами всегда; физически встречаясь нечасто - мы всё равно вместе.
Закончить своё повествование мне хочется третьей песней из цикла "Три песни для друга", который я посвятил Старшему в наше первое лето. Две из них я уже показал читателю ("Шатался по фортам ночным" в эпиграфе, "Когда на целом свете" вот давеча), а теперь пусть будет и третья. Для меня эта песня - песня про Артигемонов, хоть я в то время ничего ещё про них не знал; песня про нас-как-Артигемонов - про то артигемоновское, что живёт и дышит всей нашей плотью, певчей плотью Матери Алестры внутри нас - всюду, всюду, всюду, куда бы ни зашвырнула нас судьба.
На брошенных развалинах,
В кипящей пустоте
Не раз мы повстречаемся, а значит -
Вы только узнавайте нас,
А мы всегда всё те -
Беспечные наёмники удачи.
Когда же расставание
Настанет чередом,
Рыдая, не заламывайте руки:
Вы лишь не забывайте нас,
Мы как-нибудь зайдём -
Бесстыжие наёмники разлуки.
Обидчивые жители
Покинутой земли,
Останьтесь недоверчивы и строги;
Вы только помашите нам,
Когда пройдём вдали -
Бездомные наёмники дороги…
Октябрь 08 по Черте Мира - март 2013
******************************
Примечания:
Вкратце про тот самый суд можно прочитать по метке Вокруг суда, в частности - вот здесь, вот здесь и вот здесь.
о Школе Следователей, о законной практике, о разнообразных незаконнопрактикующих, в частности о пресловутых "армейских следователях" - вот здесь и вот здесь;
про Фанни и Синга - вот здесь;
про Артигемонов - в частности, близнецов-Вензелей - вот здесь;
про Систему, то есть братство служителей Властелина, в обиходе нередко именуемых "сатанистами" - например, вот здесь.
Начало - вот здесь.
* * *
Итак, я прервался на том, что мой Старший, оставив молодых, вернулся в Форт-под-Центром, чтобы оказывать мне содействие - что было кстати, ибо насчёт мятежа и войны с соседним фортом обошлось, однако бандитское нападение таки случилось; лес кишел чёрт знает кем, в домах и на улицах дрались. Обстановочка в форту была мутная; мы не могли, да и не пытались всерьёз разобраться, кто и каким образом с бандитами связан, поэтому не отрывали голов и даже не выкручивали рук - старались лишь отследить всех, так или иначе с бандитами зацепившихся, чтобы они не оказались под шумок пристукнуты. Личные знакомства Старшего очень пригождались, ведь общался он по преимуществу с "отбросами общества", а они много чего примечают.
К концу первой декады апреля ситуация стала постепенно приходить в норму, и моё сердце заныло: того гляди, придёт пора перемещаться в другую точку - а Старший? Останется ли здесь, в форту, ведь отношение к нему за эти дни переменилось к лучшему? Отправится ли к Младшему - всё-таки брат, уж не прогонят его, примут в семью? Или… кто знает… есть всё-таки шанс, что он пойдёт со мной?.. Говорить с ним на эту тему я боялся - так и боялся до тех пор, пока мне натурально не предложили прокатиться с ревизией в отдалённый форт, где, кажется, творилось нечто жуткое. Поняв, что дальше тянуть нельзя, я решился. "Послушай! - сказал я, набрав воздуху как перед нырком. - Меня тут зовут в Золотой, там на приисках фигня какая-то. Поедешь со мной?" - "Ясное дело, скатаемся! - без тени волнения отозвался Старший. - Скоро ехать-то надо, к Марте с Мамкой успеем зайти?.."
По окончании бурных приключений в Золотом мы завалились к нашим женщинам с подарками - их нарядили, сами припарадились и учинили гулянку в Верхнем ресторане на Главной площади Центра. Не то что бы это было свадьбой, однако и не без того: своим возвращением издалека мы подтвердили, что у нас с ними серьёзно. Далее они уже без сомнений ждали, а мы приходили - то чаще, то реже, то на-коротко, то на-подольше; помогали им чем могли - и как разведчики, и вручную. Дом ремонтировался-перестраивался, хозяйство росло; завели корову и овечек, стали делать сыр. Народ постепенно привык, что теперь Марта с Мамкой не общие, а наши личные, зато кое-чего у них по-прежнему хватает на всех: лечебных трав, молока, сыра - и пирогов, тех самых пирогов, которые и раньше ценились едва ли не меньше лечебных трав.
Когда косынки развернутся
На ярко-синем фоне неба
И заполощутся под ветром,
Зелёный воздух задрожит
В ещё почти прозрачных кронах,
И разогретые сараи
Задышат паром и соломой,
Раскрыв бревенчатые рты.
Как хорошо лететь над лесом,
Пятнистым от весенней линьки,
Над огородами окраин
И над садами, где бельё
На жёлтых бельевых верёвках
Чредою флагов разноцветных
Приветствует идущих мимо
И ярче всех оранжерей.
А дети плещутся, как птицы,
В уже почти прозрачных лужах,
Кричат и ветки собирают,
Швыряясь комьями земли.
А солнце клонится к закату,
А женщины гремят посудой,
И если очень постараться,
То можно к ужину успеть.
Весна была сладостной и волнительной; лето наступило томное, тошное, тревожное. Страна наконец-то осознала, что война кончилась - и с тягучим скрипом ворочала мозгами, силясь понять, что из этого следует. Из углов полезли демагоги, агитируя фермеров и солдат сбросить иго кровавых милитаристов и передать власть силам разума - сиречь им, студентам. В начале лета голоса эти были ещё негромки, однако уже навевали слабость и дурноту: может быть, мы и впрямь не нужны миру? Мы, люди войны, покончившие с войной - может быть, нам и правда следует похоронить её в нашей собственной могиле?..
Уже в мае я начал болеть - дурнота накатывала вполне физическая, я в любую минуту мог вырубиться и пролежать час, день, а то и больше; если не вырубался, могло стать совсем худо: реальность плыла, слоилась, я переставал чувствовать, где нахожусь и что вокруг. Однажды я умолил Старшего прикончить меня - надеясь, что оживление принесёт облегчение; увы, идея оказалась неплодотворной. Неподвижное сердце, зияющая в нём дыра, дикие глаза Старшего, с визгом закатывающееся в бред сознание… Старшему всё это аукалось куда дольше чем мне, даже в стихах отразилось - это вообще был один из первых серьёзных его стихов:
Меня не стронешь жаром преисподним,
Но я проснулся, будто обожжён:
Тебя во сне коснулся я и вспомнил,
Что я тебя ударил в грудь ножом.
И мне теперь не надобно ни трона,
Ни рая, ни убежища, ни жён -
Я вспоминаю, всякий раз как трону,
Как я тебя ударил в грудь ножом.
При всём при этом мы со Старшим довольно резво продолжали работать - вперемежку оживляя всяких кого он или я знали лично, всяких про кого эти новооживлённые говорили и так далее. Не так редко я выпадал в осадок прямо в присутствии клиентов; они пугались, винили себя, и Старший всегда готов был отвлечь-развлечь, успокоить, объяснить, что это я просто так болею - в общем, держался героем. К середине июля, однако, дела мои стали совсем плохи, и Старший начал помаленьку съезжать с катушек: его настигло то самое, насчёт чего обошлось, когда он избег участи наблюдать агонию Младшего. По счастью, это вовремя заметили Ивэ и Анъе; ребята взялись за Старшего и всяко приводили его в порядок, покуда я на сколько-нибудь внятное время не пришёл в себя. Увидев его над собой - зеленовато-бледного, помятого, с патлами ниже плеч - я ужаснулся, что он загибается в моём, так сказать, мрачном склепе, и в категорической форме приказал ему сей пост оставить: взять Мамку и прошвырнуться с нею по Югам, ведь он давно ей это обещал. С тяжким вздохом Старший покорился. По Югам они прокатились неплохо, если не считать того, что на них нет-нет да наезжали студенты и всякие подзуживаемые - всерьёз побить, правда, ни разу не сумели, но грязью в прямом и переносном смысле поливали от души. Трудно понять, в чём именно при этом обвиняли больше: что Старший - армейский следователь, людоед-некрофил, каковых надо протыкать осиновым колом не дожидаясь могилы, или же что Старший - пособник Ивэ, Анъе и прочей Тринадцатой Тройки, адских извергов милитаризма, само существование коих омрачает свет. Мамка в обоих вариантах получалась шлюхой, продавшей любовь народа за чечевичную похлёбку оружейного звона.
Чтобы поставить заслон то и дело накатывающим волнам бреда, я провёл какое-то время в замкнутых четырёх стенах больничной палаты; когда я счёл себя достаточно здоровым, чтобы их покинуть, в Центре уже готовился суд. Кого соберутся судить, было ещё не вполне ясно - однако плакатами типа "Окровавленные руки должны быть отрублены!" алел весь город. Ценой некоторых усилий нам удалось вывести из игры Ивэ и Старшего, так что от военной партии за решётку угодили только мы с Анъе (двое: Герман и Анъе:)) - а зато Ивэ и Старший бесконечно торчали в нашей с Анъе камере как посетители. Про сей исторический, уникальный процесс надо писать отдельно, и когда-нибудь я, даст Бог, это сделаю; сейчас же скажу лишь, что последнюю перед началом собственно суда ночь мы провели вчетвером, сочиняя сатирические экспромты в адрес друг друга, и несомненно побили все свои рекорды - штук шестьдесят налепили, не меньше. Не удержусь - приведу несколько вразнобой, не разбирая, кто к кому обращается:
Вон скачет наша Тройка -
Наверно, в ресторан:
На нём часы и тройка,
Ботинки и сто ран.
Ко мне пришла повестка -
И стал я пить водУ:
"А ну-ка их повесь-ка,
Не то сгоришь в аду!"
Гулять с ними опасно -
Гляди вперёд-назад!
Мы им ярлык "опасно"
Приделаем на зад.
Я лучше сяду подле,
Ты в кружку мне подлей.
Но всё-таки ты подлый,
И нет тебя подлей!
Того гляди, охрана
Заявится сюда.
Разбудят нас, ох, рано -
Засну в зале суда!
Ты злобен и коварен,
При этом очень крут:
Как чай тебя заварят -
И как один помрут!
Тебе не надоели
Дурацкие стишки? -
Смотри: они доели
Все наши пирожки!
Последнее в полной мере отражало жизненную правду: рты, в конкретный момент не занятые экспромтами, нервически жевали.
Как уже известно читателю, наш процесс завершился благополучно. По ходу было принято судьбоносное решение не подвергать никого преследованиям за преступления, совершённые до Черты Мира; заодно и Черта Мира была установлена, по минувшему Новолетию. Тут-то мы все наконец и узнали, что живём в сентябре 01 по Черте Мира - а до этого по наивности думали, что просто в сентябре, да и всё тут:)
* * *
Нетрудно догадаться, что после суда мы забавляться не прекратили - наоборот, осенью стало куда веселее, чем летом. Все наши летние дураковаляния фатально имели горько-истерический привкус; одна игра в культ личности чего стоила. В своё время я на пальцах изложил Старшему кое-что из того, что читал в исторических книгах мира своего первого рождения, после чего мы с ним до одури играли в культ личности: то я выкручивал ему руки, изображая, что я - личность культа и тираню народ, то он возил меня носом по траве, изображая восставший народ, свергший тирана. "Скотина! - приговаривали мы по очереди, валяя дурак дурака, то есть друг друга, в крапиве и лопухах. - Скотина-скотинушка, ешь траву, вот я ещё сенца тебе припас!.." Сии военно-спортивные забавы приносили нам обоим разрядку и утешение; интимное обращение "скотина", коим мы со Старшим по сию пору кличем друг друга, родилось именно тогда.
Было у нас с ним и ещё одно любимое словечко: "садист сизокрылый", полностью - "садист сизокрылый водяной неарийский обыкновенный" (наподобие описания вида живого существа). Откуда этот садист сизокрылый взялся, понять теперь невозможно, но представляли мы его себе оба вполне отчётливо: с гордым клёкотом он восседал на скалах или грозно бил крылами в бурных потоках горных рек (типа как воробей, купающийся в луже или в песке:)) По всей видимости, он символизировал известную страсть, поэтому так можно было обозвать любого из нас четверых - и меня, и Старшего, и Ивэ, и Анъе. Старшего, конечно, в последнюю очередь, ибо рабская жизнь армейского следователя убивает драйв: да ну что это вообще такое - садист из-под палки?!.. Прочие же трое были по самой натуре своей вольнопрактикующими - и то, что Ивэ и Анъе формально имели статус законных следователей, ситуацию нимало не меняло. Оба они работали не на государство, а на самих себя, осуществляя практику в рамках своих же собственных нелегальных силовых структур - и в этом смысле от меня, незаконно подвергавшего обработке тех на кого я охотился лично или даже под эгидой Центра, отличались весьма мало. Так что все мы были вольными-сизокрылыми, неспроста же судить извергов-милитаристов начали с нас, чё уж там:) Почему сизокрылый был неарийским, сказать трудно; может быть, здесь был намёк на некое "выпадение" означенного существа из традиционных арийских жизненных схем - этакий аутсайдер, всё равно что пришелец из космоса или из-за Хребта, с загадочного неарийского Востока.
Перестав быть подневольным, Старший постепенно расслабился, прекратил ненавидеть себя как следователя, и уже с осени 01 по ЧМ у нас естественным образом образовалась практика - ведь мы мотались по фортам и сталкивались со всякими жёсткими ситуациями. Подобные рейды мы совершали и до суда, однако до суда не практиковали: я с прошлой зимы пребывал в состоянии само-запрета, Старший долго не мог отойти после комендатурской мясорубки. Запрет на себя я наложил, когда понял, что натурально не могу с собой справиться - бросаюсь на людей, не оценивая, во что обойдётся мне и противнику переживание пытки; ситуация с Сингом, которую удалось разрулить лишь при помощи Фанни, убедила меня, что я должен завязать хотя бы на время, покуда не стану свободным. Страсть ломала меня, крутила в узлы, я не раз отчаивался и был близок к тому чтоб сорваться; обзаведясь Старшим, я получил серьёзную поддержку - Старший всегда готов был хватать и тащить меня прочь от наиболее наглых и провоцирующих вражеских морд. После суда я резко почувствовал себя освободившимся, и мы начали практиковать вместе. В скором времени Школа Следователей потребовала, чтобы мы узаконились - мало ли что национальные герои, всё равно нельзя дурной пример подавать, эдак все захотят! Послушно сдав экзамены, мы со Старшим получили дипломы и стали практиковать легитимно.
Я так и не научился драться, как он; взявшись за нож, я отчаянно заводился и умел причинить подследственному массу незабываемых впечатлений - однако там, где в первую очередь требовалась добротная взбучка, я безнадёжно пасовал. Маньяк-интель сизокрылый, чё:) Зато я научил его сочинять стихи - точнее, помог ему расковаться и не стесняться тех слов, которые сами рождались и складывались в строки, шутливые и серьёзные. Стихи друг для друга мы начали сочинять ещё весной-летом - например, я написал в подарок Старшему вот какую песню:
Когда на целом свете
Лишь ты да я да ветер,
И нету стен у дома,
И полночь - потолком,
Мы выйдем на дорогу
И к новому порогу,
К посёлкам незнакомым
Отправимся пешком.
А за стеной за каждой
Нас ждёт пожар и жажда,
И смерть за поворотом
Догонит нас не раз;
Но день пойдёт за нами,
И станут нам друзьями
И камни, и болота,
И все, кто встретит нас.
Холодными ночами
Окружит нас молчанье,
И в сумрак тёмных комнат
Туманы упадут;
Но мы поднимем флаги
И сдвинем наши фляги,
И все, кто нас припомнит,
На помощь нам придут.
На это Старший написал мне вот какой ответ:
Когда однажды ночью
Ты пошатнёшься молча
И свалишься без пульса
На острие дорог,
Скажу я: "Эх, скотина!
Ну что ж тебя скрутило?
Ну что же ты запнулся? -
Наш путь ещё далёк!"
Пройдя по раю маршем,
Мы сверху вам помашем.
Формальности исполнив,
Войдём в блаженный чин -
И свалимся с попойки
Мы в райские помойки,
И вам из преисподней
В подмётки постучим!
О Господи, скости нам,
Прости Твоим скотинам
Все смешанные краски -
И зло, и доброту -
Чтобы я снова топал
С дружком по грязным тропам,
Не адским и не райским -
Земным начистоту!
По отношению ко мне Старший действительно был старшим - всё формальное моё могущество не мешало ему видеть меня хрупким юным существом, нуждающимся в опеке, в поддержке, в защите. Именно он научил меня свободно относиться к самому себе и ко всему со мной происходящему - йэхх, скотина-скотинушка, где только наша не пропадала!.. - для него не было ни запретных тем, ни тем, которые могут привести в отчаяние. До встречи с ним я был изысканно-циничным дьяволёнком, который отчаянно любит жизнь, но совершенно не умеет ею пользоваться; наше многолетнее напарничество сделало меня тем, кто я есть - наверное, можно не уточнять:)
Кстати о чертях. Народное сознание устойчиво связывает образы чертей с Артигемонами (если, конечно, вообще про Артигемонов что-либо помнит:)), и неспроста. Трикстеры-кощунники, любители перевернуть что угодно с ног на голову и посмотреть, не будет ли оно в таком виде более внятным, вечные странники, катализаторы-провокаторы, вносители сумятиц - для любой застывшей структуры Артигемоны смертоносны: "вражья сила, черти, сатана". Именно таким существом я воспринимал себя задолго до того как узнал что бы то ни было об Артигемонах; сонная одурь сообществ, чада которых душат и калечат друг друга в попытках заставить всех сделаться одинаковыми, была невыносима для меня ещё задолго до прибытия в Северный - в мире моего первого рождения. В бытность террористами Организации Троек мы гордо носили прозвание "голубых дьяволов": голубые форменные рубашки символизировали, что сие есть не что иное как "небесный десант", ну а "дьяволы" означало указанное выше - миссию опрокинуть, перечеркнуть бредовую реальность обыденного кошмара.
Занятно, что с образом сатаны/ демонов-дьяволов/ чертей народное сознание связывает также и Систему, то есть братство служителей Властелина - священнослужителей религии Завета Избранного Народа с Богом Всевышним. Разумеется, так воспринимает Систему народное христианское сознание, и определённая логика в этом есть: противников собственной веры и вообще-то соблазнительно принять за сатанинское соборище, вдобавок служители Властелина не скрывают, что воюют с "косными силами", то есть с силами застоя - и когда застой субъективно воспринимается как "сохранение божественного порядка", конфликт образов неизбежен. Посему простонародное словечко "сатанисты" в обиходе Арийского Запада означает не чернокнижников-лиходеев, а обитателей подземных храмов Системы; в связи с этим представления об "ангелах" и о "чертях" легко меняются местами - на чём основана моя любимая байка про "мы к чертям", суть коей в следующем.
Парочка офицеров-южан, молодых людей вполне светских, однако интересующихся древней религией и желающих примкнуть к верным Системы, при этом весьма мало понимающих в богословских тонкостях, отправилась однажды в гости на шикарную виллу с просторной, богато изукрашенной баней. Перепившись на гулянке, юноши уснули прямо в бане и оказались заперты там, в то время как прочие гости расползлись. Пробудившись, один из них стал трясти друга и в ужасе спрашивать: "Где мы, куда мы попали?" Друг смекнул, что парень с похмелья ничего не помнит, и решил подшутить: "Как это где? В чистилище!" - "?!!.." - "Да-да, ты что, забыл, что мы с тобой вчера вместе утопились?" - "Но почему?!" - "Да с пьяных глаз! Захотелось поскорее на тот свет попасть." - "И что теперь?!" - "Ну ничего, нормально всё, будут нас теперь судить. Впрочем, мы и так почти что оправданы - видишь, на нас белые одежды? (Оба были завёрнуты в банные простынки.) Теперь только надо не ошибиться, когда за нами придут ангелы и черти и начнут из-за дверей спрашивать, куда мы собираемся - к ангелам или к чертям? Не забудь ни в коем случае, что мы - к чертям! Главное в этом деле - сразу же крикнуть, куда тебе надо, и потом ни за что не сбиваться." Тут заскрипели двери. "К чертям, к чертям, к чертям!.." - что есть мочи заорал взволнованный неофит. "Ах, к чертям? - рассердился хозяин виллы. - Ну так и сидите дальше одни до ужина!"
Сию очаровательную байку мы со Старшим услышали как раз на том этапе, когда сами начинали вникать в богословские тонкости религии Завета; пленившись, мы взяли выражение "мы к чертям!" в свой личный обиход. Оно оказалось знаменательным. Сначала мы приняли посвящение в сан служителей Властелина (по ходу выяснилось, кстати, что задавать ритуальные вопросы из-за дверей - действительно один из богослужебных обычаев Системы), затем стали общаться со всякими странными этносами, имевшими замысловатые отношения с разнообразными ангелами-демонами-дьяволами, в конечном итоге познакомились с глобами-локсами-Артигемонами и даже оказались их потомками… Короче говоря, биография нам досталась богатая, так что мы ни о чём не жалеем:)
Что ещё остаётся изложить напоследок?
Наверное, для полноты картины следует сказать, что сейчас мы со Старшим в паре практически не работаем. За эти годы он сделался ведущим разведчиком-асом, и мы поневоле стали занимать одну и ту же орбиту-нишу, как было у меня с Ивэ - вдобавок сам я в общем-то выздоровел, а около Старшего появились другие существа, нуждающиеся в опеке. Наше постепенное взаимо-отделение было подобно танцу, когда партнёры то соединяются в пируэте, то разлучаются для исполнения фигур с иными танцорами; подобно набуханию почки, из которой распускается не один цветок, а целое соцветие-соплодие. Я никогда не забуду момента как мы, уже работающие по-отдельности, сидели висок к виску, с нежностью взирая на двух наших спящих подопечных, древних и вечно-юных глоба и Артигемона, его и моего предков - и чувствовали себя их родителями, умудрённой тысячелетиями четой. То драгоценное, чем мы со Старшим связаны, пребывает с нами всегда; физически встречаясь нечасто - мы всё равно вместе.
Закончить своё повествование мне хочется третьей песней из цикла "Три песни для друга", который я посвятил Старшему в наше первое лето. Две из них я уже показал читателю ("Шатался по фортам ночным" в эпиграфе, "Когда на целом свете" вот давеча), а теперь пусть будет и третья. Для меня эта песня - песня про Артигемонов, хоть я в то время ничего ещё про них не знал; песня про нас-как-Артигемонов - про то артигемоновское, что живёт и дышит всей нашей плотью, певчей плотью Матери Алестры внутри нас - всюду, всюду, всюду, куда бы ни зашвырнула нас судьба.
На брошенных развалинах,
В кипящей пустоте
Не раз мы повстречаемся, а значит -
Вы только узнавайте нас,
А мы всегда всё те -
Беспечные наёмники удачи.
Когда же расставание
Настанет чередом,
Рыдая, не заламывайте руки:
Вы лишь не забывайте нас,
Мы как-нибудь зайдём -
Бесстыжие наёмники разлуки.
Обидчивые жители
Покинутой земли,
Останьтесь недоверчивы и строги;
Вы только помашите нам,
Когда пройдём вдали -
Бездомные наёмники дороги…
Октябрь 08 по Черте Мира - март 2013
******************************
Примечания:
Вкратце про тот самый суд можно прочитать по метке Вокруг суда, в частности - вот здесь, вот здесь и вот здесь.
о Школе Следователей, о законной практике, о разнообразных незаконнопрактикующих, в частности о пресловутых "армейских следователях" - вот здесь и вот здесь;
про Фанни и Синга - вот здесь;
про Артигемонов - в частности, близнецов-Вензелей - вот здесь;
про Систему, то есть братство служителей Властелина, в обиходе нередко именуемых "сатанистами" - например, вот здесь.