ХИЛВАТ (МОЛЧАЛИВЫЙ РЕТРИТ): 2. СКВОЗЬ СЛОИ «ЛУКОВИЦЫ»
Начало в части 1.
Наш внутренний мир более всего напоминает луковицу.
То, что мы считаем своей персоной - лишь самый верхний ее слой, даже не слой, а только шелуха. Это внедренные в нас когда-то убеждения, принципы, «священные коровы», «на том стоим», и связанные со всем этим пристрастия. С «кожурой луковицы» работать очень легко: она - «как дышло, куда повернешь, туда и вышло».
Я, к примеру, причисляю себя к людям, искренне верующим в Бога, но когда-то я так же самозабвенно верила в светлое будущее, будучи образцовым пионером, а религиозных людей считала отсталыми. Такова природа механического ума, без труда переходящего от одной обусловленности к другой.
Когда-то я считала ученого идеалом человека, потому что выросла в семье ученых, а сейчас мне нравятся люди, разделяющие мою убежденность в необходимости духовного развития. Я нахожу таких единомышленников интересными и привлекательными. А если они вдруг изменятся и разочаруются в том пути, которым мы сейчас вместе идем, их притягательность для меня значительно померкнет. Я по натуре не такой человек, что застряну в осуждении, но интерес потеряю. Такова природа пристрастности, поверхностной эмоции, которая может быть очень сильной (страстной), но легко переходит в собственную противоположность, а значит, никогда не отражает наше подлинное «я». Она - лишь шелуха луковицы.
К чему я это говорю? К тому, что хотя я уже отчетливо регистрирую проявления обусловленности в других и в себе, часть из которых являются полезными, и даже знаю, что создать иммунитет на «дышло» абсолютно возможно, одну очень существенную задачу мне еще только предстоит решить.
Я люблю Бога превыше всего и умом, и чувством; я знаю и сама всем говорю, что душа приходит на Землю, чтобы учиться, развиваться и проходить уроки; я принимаю рассудком Единство всего сущего; я признаю, что все испытания, болезни, трудные ситуации даются нам свыше, и что они есть высшее благо для развития души - и все это правда так... но только в самом верхнем слое луковицы. Что не худо само по себе, потому что убежденность рассудка в необходимости Работы - первый ее этап.... однако за тоненькой кожурой - вся остальная луковица.
И что же там?
Старинный ковер с традиционным узором (здесь и далее - фото, сделанные мной в Обители суфиев ордена Инайяти)
За шелухой обусловленности идет первый слой, представляющий из себя уже нечто, являющееся нашим собственным - глубинные реакции и паттерны, часто наследственные, отражающие индивидуальность сущности. Независимо от того, как перетасуются идеи и лозунги в калейдоскопе наших убеждений, сущностные реакции и пристрастия, скорее всего, останутся удивительно постоянными на всю жизнь...
Я думаю, что не удивлю никого, если скажу, что значительная часть людей проживают жизнь, так и не призная наличие этого слоя. Иногда он дает о себе знать в снах или альтернативных состояниях сознания, чувстве необъяснимой ностальгии, но от всего этого люди отмахиваются, не принимают всерьез, спеша поскорее возвратиться в верхний слой луковицы. Потому что повседневная жизнь современного общества устроена так, что постоянно удерживает нас именно в нем.
Мне пришлось войти в более глубокий слой, когда я начала работать при водительстве наставников, особенно моего Учителя. То, что я обнаружила там, были преимущественно разного рода страхи, а также привязанности души к определенным отношениям - например, заботе о маленьких детях, положению бабушкиной внучки, дружбе с друзьями детства и т.д. К этим видам земной любви, как оказалось, моя сущность привязана чрезвычайно сильно, и тоскует по ним, а вот любви к Богу, столь сильной в моем дневном сознании и чувствах, там не было (как, впрочем, не было и богоборчества). Тема Высших Сил просто была чем-то непонятным для моей сущности...
Надо сказать, что многолетняя работа с желаниями и освобождением от земных привязанностей, что стоило прохождения через ряд трудных жизненных ситуаций, выбила почву из-под многих сущностных страхов - поскольку страхи являются оборотной стороной желаний и привязанностей. Я радовалась... до тех пор, пока не добралась до следующего «лукового» слоя. Именно оттуда, из глубины, в последние годы все более и более отчетливо, как усиливающееся эхо, шло ощущение смутного неблагополучия.
Мы начинаем работать над собой с самых легких, внешних слоев «луковицы», погружаясь в низлежащие по мере того, как растет наша способность очищать и просветлять то, что мы там обнаруживаем. Бог не по силам ноши не даст.
Я полагаю, что тот, более глубокий, слой, о котором пойдет речь, связан уже не просто с индивидуальной сущностью, а с чем-то вроде родового жизнепотока, связывающего нас с предками и потомками - ближайшими к нам ветвями общечеловеческого «древа жизни». Просветляя его, мы одновременно помогаем уже не только себе, но и нашим родителям, и детям, и внукам...
Поэтому, наверное, в последние годы у меня все чаще возникала мысль о вхождении в хилват - уединенную медитацию в молчании, для начала на несколько дней, чтобы убрать все помехи и попытаться различить этот смутный шум в глубине. Если еще десяток лет назад мысль об этом внушала мне ужас, то, по мере работы со страхами, перспектива остаться в полной изоляции на неделю уже виделась вполне реальной.
На самом деле, тот вариант молчаливого ретрита, на котором я и остановилась в конце концов, был довольно щадящим. Это был, конечно, не сорокадневный хилват в полной темноте в маленькой келье, как он проводится в Средней Азии: и срок я могла определять сама, и из комнаты выходить, и даже общаться с проводником в случае необходимости. Несколько лет назад я набрела на сайт суфийской общины Инайяти, руководимой правнуком Хазрата Инайята Хана, Зия Инайятом Ханом, которой я посвятила первую часть этой заметки. Но тогда я еще не почувствовала, что готова к опыту уединения. Готовность пришла в этом году, превратившись в настоятельную необходимость.
Надпись на оконном витраже в теккии Инайяти: «Входи без колебаний, Возлюбленный, ибо в этой Обители нет ничего, кроме моей тоски по Тебе».
Итак, принеся извинения за столь долгое вступление, начну...
Мой первый день молчания был не просто не трудным - он был праздником. Обитель - действительно оооочень тихое место, и, кроме шороха дождя и шума елей за окном, никаких звуков не слышно почти весь день и всю ночь.
Я сидела под одеялом, согреваясь, и мне был слышен звук моего дыхания, пульсация крови, бегущей по венам - я никогда не подозревала, что они столь отчетливы. Мое внимание было заворожено ритмами тела. Мне не нужны были зикр и медитация. Я наслаждалась звучанием тишины. Телефон был выключен. В голове было пусто. Я отсоединилась от проблем на работе, от семейных забот, от темы следующей заметки в журнале, от того, чтО я буду отвечать людям в письмах... Никто и ничто не волновало меня. Всплыла фраза: «поставить мир на паузу». Наконец! только я и мой Создатель. Это было счастье. Из сердцевины поднималось только: «спасибо Тебе, Любимый, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо.....»
Возможно, если бы я удалилась в хилват на сорок дней, моя эйфория длилась бы дольше. Но любой опыт сжимается или растягивается в соответствии с отведенным для него временем. А у меня было всего пять суток ретрита, а работы - непочатый край.
Наше внутреннее «я» никогда не молчит, постоянно посылая сигналы из глубинных областей сознания. Однако грубые стимулы повседневной жизни, как черпак, взбалтывающие поверхностные эмоции и круговорот мыслей, под воздействием которых мы находимся день и ночь, заглушают способность улавливать тончайшие сигналы изнутри. По выражению Идриса Шаха, «невозможно услышать тиканье часов, когда его забивает фабричный гудок».
Если, хотя бы на время, «выключить гудок», сигналы становятся более и более различимыми. И - увы, в нашем состоянии - это почти всегда сигнал S.O.S. В моем случае все началось с вдруг проявившегося ниоткуда страха. Я полагала, что уже хорошо поработала с ним раньше, но оказалось - то был лишь первый слой. Я могла бы, конечно, перечислить те многочисленные вещи, в которых проявлялся мой страх, но они того не стоят, потому что когда в тебе есть страх, он непременно найдет, чего бояться.
Приведу только один пример того, как велики у страха глаза. Перед тем, как отправиться на одиночную прогулку по лесам Обители, я спросила у Якина, моего проводника из общины Инайяти, водятся ли у них дикие животные. Он сказал, что встретить зверей в лесу можно, но, в основном, оленей или зайцев. Я спросила, как насчет медведей, и услышала: «Да, люди встречали их тут пару раз всего, да какие там медведи - маленькие совсем», - показывая рукой где-то на уровне пояса. Сострадательный человек, Якин, должно быть, искренне хотел развеять мои страхи. Ха! Ха!! Он дал мне повод!!
(Однажды в лесах канадских Скалистых Гор нам повстречался «маленький» черный медведь, и холодок по телу пробегает до сих пор, когда вспоминаю этот случай. Кстати, тридцать лет проживя в России, где «медведи по улице ходят», мишек видела там только в зоопарке. Зато тут! сколько раз видела их вдоль обочин или несущимися быстрее лани через дорогу, не сосчитать).
Рацио, конечно, говорит: «Не тупи, ну каков реальный шанс столкновения с медведем? Их тут видели всего пару раз за двадцать лет. Сто тысяч к одному?» Но разве страх слышит доводы рассудка? Если бы слушал, мы бы все давно ничего не боялись.
Как в той истории о дервише, который вынес постоянно чесавшемуся больному диагноз: «Больной чешется, потому что у него зуд». Мы боимся, потому что у нас страх!
«Забота тайная тяжелою тоской
Нам сердце тяготит, и мучит нас кручиной,
И сокрушает нам и счастье и покой,
Являясь каждый день под новою личиной.
Нам страшно за семью, нам жаль детей, жены;
Пожара, яда мы страшимся в высшей мере;
Пред тем, что не грозит, дрожать обречены;
Еще не потеряв, мы плачем о потере».
(из «Фауста»Гете)
И вот иду я одна по лесной дорожке, делаю зикр в такт шагам, как показал мне Якин, и у меня весьма неплохо получается: мне очень нравится эта практика, я чувствую, как поток энергии от земли через ноги с каждым шагам поднимается к солнечному сплетению, наполняя меня силой, я иду спокойно и размеренно, наслаждаюсь... до первого шороха в кустах. Сердце подскакивает к горлу, я всматриваюсь - никого. Поворачиваюсь спиной к зарослям и вдруг ловлю краем глаза мелькнувшую тень. Там точно кто-то есть!!! Пулей отскакиваю в сторону, а из зарослей, в таком же ужасе, отскакивает стайка оленей и стремительно уносится в лес. Спасибо, Вселенная, я себя увидела J Глядя на мелькающие белые хвостики, думаю о том, что нам с оленями дан природой один и тот же вид животного страха, который, в общем-то, необходим для выживания. Только олени, отбежав на безопасное расстояние, вновь стали, как ни в чем ни бывало, мирно щипать травку, ибо у животных страх проходит, как только исчезает из поля восприятия его причина, а у людей механизм отключения сломан, и мы так и носим с собой свой страх...
Страх - темная, тяжелая энергия, порожденная существованием в отдельном теле, противоположность любви. Да, противоположностью любви является не ненависть, а страх. Страх сжимает сердце, складывает его крылья, и неважно, чего именно мы боимся.
Символ Крылатого Сердца над входом в теккию Инайяти
Крылья сердца, скованные страхом, расправляет Любовь. Но внутри у меня, как мне стало совершенно очевидно, не было настоящей Любви (я не говорю о человеческой любви, о привязанностях, а именно о подлинной Любви), зато выявился большой список страхов: медведи в нем - скорее курьез, приведенный мной для усиления трагикомического образа. Потом пошло-поехало: во время следующей прогулки я нашла на штанине клеща, которые в этом краю переносят крайне неприятную болезнь Лайма, пришла в комнату, перетряхнула одежду, ничего не нашла, но все равно - теперь я стала бояться клещей и болезни Лайма! Этот, относительно маленький страх, привел за собой «друзей» - всплывший из подсознания страх болезней, старости и смерти.
В последующие три дня я разбиралась с этим скопищем, пробираясь к его логову, к причинам, и уперлась в родовое неверие, уныние, отсутствие доверия Водителям, Высшим Силам. Ощущению, что ты брошен на произвол игры неконтролируемых сил, что жизнь готова тебя подставить в любой момент - отобрать работу, здоровье, в общем, боязнь дальнейших испытаний. Если страх - противоложность любви, то уныние - противоположность надежды, как неверие - противоположность веры. В Евангелии вера, надежда и любовь не случайно упомянуты вместе, и Иисус не зря считал уныние одним из самых тяжелых грехов. Уныние приходит только в компании страха и безверия.
Мое дневное сознание как бы заглянуло в глубокий колодец или узкую шахту, и на дне ее обнаружило другое себя - напуганного и унылого безбожника, до кого не доходят даже отзвуки слов веры, надежды и любви, которые ты, надрываясь, выкрикиваешь сверху, из дневного ума: «Тебе нечего бояться! Все, что Богом ни делается - к лучшему!! Правда, верь мне - к лучшему, к лучшему, не может быть иначе, ведь Он - Всеблаг! Нет ни богов, ни божков, кроме Него. И Он все знает лучше тебя, лучше твоих врачей, гомеопатов и всех остальных, за кого ты цепляешься в отчаянии. Болезнь - язык, которым с тобой говорит Бог! Болезнь лечит тебя, мою душу! Смерти - нет! Есть вечное изменение. Зато идея смерти - твой лучший помощник. Отдельность - это иллюзия! Тело - иллюзия! Ты есть Он...», а оно там, на дне шахты, все так же страдает и стонет в унынии, потому что не разумеет по понятиям, для него это - бубубубубу где-то далече, и оно даже не видит, где. Зато страх - вот он, рядом, он - реальность.
Отчаявшись достучаться до безбожника, я перестала говорить с ним и стала просто делать зикр - повторение Божественных имен. Я обычно делаю тихий зикр, как большинство дервишей Накшбанди - про себя, чтобы не привлекать внимания. Но, поскольку во всем здании, где я жила, беспокоить было некого, иногда я повторяла имена вслух, усиливая реверберацию в солнечном сплетении, так что звенящий обертонами звук в конце шел изнутри, не из горла, а из нутра. Я сделала из моего тела камертон, вибрирующий на нужной высоте. Это помогло справиться с отчаянием, и было чувство, что в «шахте» на это время устанавливалось какое-то молчание, как будто безбожник прислушивался. Он не различал слов, но, как оказалось, отзывался на звучание Имени.
Благодаря зикру, который я чередовала с медитацией, упражнениями - и в комнате, и во время прогулки, я чувствовала себя гораздо лучше, и страх значительно поутих. Но того улучшения, катарсиса, которого я надеялась достичь, отправляясь в ретрит, все же не наступало.
Молчать было нисколько не в тягость. Тягостной была невозможность отвернуться от вИдения собственного положения, каковое Г.И.Гурджиев, говоря о жителях Земли, называл «ужас-ситуацией». У меня появилась способность видеть эту ситуацию объективно, но не накопилось достаточной способности трансформировать ее. Потому что то, ЧЕМ я вижу, и то, ЧТО требуется изменить - две разные вещи.
Раз в день заходил мой проводник, спрашивал, не нужно ли мне чего-то, затем мы молча сидели в медитации несколько минут. Закрыв глаза, я видела яркие вспышки белого света, исходящие от него. Я крайне редко вижу такие вспышки - только от очень близких людей, когда они желают мне добра. Это нельзя сымитировать. Якин искренне хотел мне помочь. Однако он также не хотел быть навязчивым, а я ни о чем его не просила, потому что какой смысл просить человека, если и так непрестанно просишь помощи у Единственного, от кого она приходит? Впрочем, я уверена, что его молитвы оказали мне великую помощь.
Когда нахождение в комнате начинало действовать на нервы, я «меняла обстановку» - шла на прогулку или в теккию, если шел дождь. В теккии я тоже дела медитацию в ходьбе - идя против часовой стрелки, на каждый шаг произносила слово из молитвенной формулы.
Конечно, моему эго сильно, иногда невыносимо, хотелось «уснуть» - отвлечься от стоящей передо мной трудной задачи, окунуться в привычный мир отвлекающих стимулов - в Сеть!!! Или в чтение. Или в решение чужих проблем, наконец - любой предлог хорош, чтобы отлынивать от Работы. Как в «Гамлете»: «...Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ». Но тут я поставила механический ум в жесткие рамки - ни книг, ни Интернета. Или полное расслабление, физический сон, восстанавливающий тело, или Работа.
У меня оставался один день до отъезда, и уже закрадывались мысли: неужели все напрасно, и я так и уеду, оставив безбожника горевать на дне шахты? Но, как я говорила, все случается именно в отведенное для него время. Если времени немного, наше общее присутствие ускоряет процесс, притягивая результат.
...За день до отъезда я лежала на кровати, закрыв глаза, но не спала, думая о том, что должен быть какой-то ключ, какой-то образ Бога, который может быть принятым тем, другим, сознанием на дне. И вспомнила...
Однажды, несколько лет назад, я напрямую увидела нечто, что, по ограниченным понятиям моего ума, восприняла как Высшее Я. Это не было сном, скорее видением, которое здесь называют daydreaming, кратковременным вхождением в альтернативное состояние сознания. Оно длилось буквально секунды, но отпечаталось на всю жизнь.
То, что я увидела, было похоже на огромный амфитеатр, но сферический. Сердцем этого образования был шар чистейшего ослепительно-белого света, от которого исходило такое же ощущение, как от невинного младенца - отсутствие зла как понятия. Новорожденный ребенок ведь не добрый и не злой - он ВНЕ добра и зла. Он не судит. Он чист, не запятнан ни грехом, ни гордыней, ни страстями. Только Младенец-Высшее Я был всемудр и всезнающ, и, хотя нам трудно связать два понятия - «младенец» и «всезнание», именно так я могу описать это.
Вместо сидений в амфитеатре было что-то вроде ячеек. Там их было неисчислимое множество. В моем ощущении каждая из ячеек была нераздельна с центральным шаром чистого света, как бы будучи его дочерним образованием, и все же они были ему не равны. В одной из этих ячеек находилось мое земное сознание, из которого я и наблюдала этот образ.
Я стала вызывать это видение, восстанавливая его в деталях, и, главное, пытаясь возвратиться в ощущение от него. Накшбанди называют этот метод йад-дашт, оживление воспоминания. (В процессе йад-дашт что-то происходит, стрелка восприятия сдвигается все дальше от обычного положения, туда, где она находилась в момент изначального переживания).
Возможно, к тому, что Шах сравнил с «тиканьем часов» - едва различимым, почти незаметным сигналом от внутреннего существа, - имеет прямое отношение тот таинственный диапазон мозговых волн, который был обнаружен относительно недавно и называется гамма-волнами. Необычная активность этих высокочастотных вибраций, функция которых не до конца исследована, наблюдалась в экспериментах с участием медитирующих лам. Гамма-волны, как отметили исследователи, также усиливаются в процессе активного вспоминания.
Так или иначе, вибрация вспоминания моего опыта прямого видения Высшего Я была тем ключом, который открыл темницу безбожника. На образ Бога как невинного ребенка (не Отца, не Возлюбленного, а именно Младенца), то, другое сознание вдруг начало отзываться, и я почувствовала, что там, в глубине, что-то оттаивает, открывается. Стрелка моего восприятия все еще была в том же положении, куда я ее сдвинула во время йад-дашт - ни во сне, ни в бодрствовании.
На меня обрушилась волна образов, часть из которых стоят у меня перед глазами до сих пор. Некоторые из этих образов были антропоморфными - прекрасными, ангельскими ликами. Но лики я вижу в каждой медитации, они меня не удивляют, хотя в этот раз они были не такие, как обычно - похожие на лица уроженцев древней земли Бхарата. Запомнилось одно лицо, круглое, с темной кожей, напоминающее изображение алхимического Солнца. Если это были Водители Инайяти или Чишти, то моя нижайшая благодарность им на все века.
Линия преемственности - силсила - ордена Инайяти и Чишти
Опишу главное переживание.
Я вновь увидела тот самый шар света с ячейками вокруг, расположенными в виде сферического амфитеатра. Хотя мое индивидуальное сознание находилось далеко от шара, в то же время, парадоксально, он был совсем рядом, справа, на расстоянии вытянутой руки. Вдруг из этого «солнца» ярчайшего света стремительно выделилось что-то вроде протуберанца, но не стихийно, а как бы вытянулось сознательно в мою сторону и, до того, как я успела что-то сообразить и отреагировать, накрыло меня золотой плазмой. Плазма была живая, густая, и она напитывала, она была в высочайшей степени «вкусная» и «сладкая» для тонкого тела. Я могу лишь попытаться описать ее как «медовая плазма», «живой золотой мед», или «огненная пища из золотого света», и все равно чувствую, что слова бессильны. С огромной скоростью частицы плазмы расходились по всем уголкам тела, и каждая из них была живой и сознательной - знала, что делать, словно деловитые эфирные пчелки. Я была в онемении - буквально, потеряла дар речи, и в таком же изумленном онемении пребывало мое другое сознание, узник в шахте, который получал питание от золотого медового света.
Это состояние длилось около получаса. Мне не хотелось выходить из него, я цеплялась за него, понимая, как далеко оно от моего обычного мира, и как трудно мне будет вновь оказаться здесь. Я поняла, что это и было то, за чем я ушла в затвор.
В этом месте я прерву дневник и приведу историю из книги Идриса Шаха «Особое озарение» под названием «Что было нужно»:
Как-то раз беседовали двое мистиков. Первый сказал:
- Однажды у меня был ученик, но, несмотря на все усилия, я так и не смог дать ему просветление.
- А что вы делали? - спросил второй мистик.
- Я заставлял его повторять мантры, созерцать символы, носить специальную одежду, прыгать на месте, вдыхать благовония, читать заклинания и подолгу не спать.
- Не говорил ли он что-нибудь, что могло бы дать ключ к пониманию того, почему все это не принесло ему высшего сознания?
- Ничего такого он не говорил. Просто лег и умер. Все, что он сказал, к делу не относится: «Когда же мне дадут что-нибудь поесть?»
Пища! Вот что требовалось унылому безбожнику на дне шахты. Убеждения были бессильны, зато медовое золото Высшего Я без труда пробило доступ к самому дну. Я все эти годы пыталась учить несчастного узника жить, а ему нужно было просто «помочь материально». Парадокс таких предприятий, как хилват, однако, в том, что, хотя посылка «золотого меда» не была результатом медитаций, зикра, упражнений и всего вышеперечисленного, без них тоже ничего бы не случилось. Не все, кто гнался за антилопой, поймали ее. Но среди тех, кто поймал, не было ни одного, кто не гнался.
*****
Вместо послесловия: я намеренно выждала пару месяцев, и не стала излагать опыт, полученный в результате хилвата, по горячим следам. За это время впечатления просеялись, оставив лишь главное. Кроме того, у меня была возможность наблюдать, как после ретрита многое изменилось к лучшему в обычной жизни. Например, когда я вернулась на работу, то обнаружила, что в кадрах произошла неожиданная рокировка, в результате которой тупиковая ситуация с начальством, из которой, казалось, не было выхода, разрешилась сама собой. Причиной положительного исхода ситуации лично для меня, я считаю, было то, что мое «я» уже не было прежним. Внешние обстоятельства меняются тогда, когда внутри нас исчезает необходимость в получении уроков, с ними связанных.
Унылый безбожник, хоть и не преобразился до конца, все-таки уже не тот. Свет золотого меда пропитал его. Вместо ощущения неблагополучия из глубины все чаще идут волны Надежды. А раз появилась Надежда, то за ней обязательно придут и Вера, и Любовь.
Во всяком случае, я очень на это Надеюсь J
Наш внутренний мир более всего напоминает луковицу.
То, что мы считаем своей персоной - лишь самый верхний ее слой, даже не слой, а только шелуха. Это внедренные в нас когда-то убеждения, принципы, «священные коровы», «на том стоим», и связанные со всем этим пристрастия. С «кожурой луковицы» работать очень легко: она - «как дышло, куда повернешь, туда и вышло».
Я, к примеру, причисляю себя к людям, искренне верующим в Бога, но когда-то я так же самозабвенно верила в светлое будущее, будучи образцовым пионером, а религиозных людей считала отсталыми. Такова природа механического ума, без труда переходящего от одной обусловленности к другой.
Когда-то я считала ученого идеалом человека, потому что выросла в семье ученых, а сейчас мне нравятся люди, разделяющие мою убежденность в необходимости духовного развития. Я нахожу таких единомышленников интересными и привлекательными. А если они вдруг изменятся и разочаруются в том пути, которым мы сейчас вместе идем, их притягательность для меня значительно померкнет. Я по натуре не такой человек, что застряну в осуждении, но интерес потеряю. Такова природа пристрастности, поверхностной эмоции, которая может быть очень сильной (страстной), но легко переходит в собственную противоположность, а значит, никогда не отражает наше подлинное «я». Она - лишь шелуха луковицы.
К чему я это говорю? К тому, что хотя я уже отчетливо регистрирую проявления обусловленности в других и в себе, часть из которых являются полезными, и даже знаю, что создать иммунитет на «дышло» абсолютно возможно, одну очень существенную задачу мне еще только предстоит решить.
Я люблю Бога превыше всего и умом, и чувством; я знаю и сама всем говорю, что душа приходит на Землю, чтобы учиться, развиваться и проходить уроки; я принимаю рассудком Единство всего сущего; я признаю, что все испытания, болезни, трудные ситуации даются нам свыше, и что они есть высшее благо для развития души - и все это правда так... но только в самом верхнем слое луковицы. Что не худо само по себе, потому что убежденность рассудка в необходимости Работы - первый ее этап.... однако за тоненькой кожурой - вся остальная луковица.
И что же там?
Старинный ковер с традиционным узором (здесь и далее - фото, сделанные мной в Обители суфиев ордена Инайяти)
За шелухой обусловленности идет первый слой, представляющий из себя уже нечто, являющееся нашим собственным - глубинные реакции и паттерны, часто наследственные, отражающие индивидуальность сущности. Независимо от того, как перетасуются идеи и лозунги в калейдоскопе наших убеждений, сущностные реакции и пристрастия, скорее всего, останутся удивительно постоянными на всю жизнь...
Я думаю, что не удивлю никого, если скажу, что значительная часть людей проживают жизнь, так и не призная наличие этого слоя. Иногда он дает о себе знать в снах или альтернативных состояниях сознания, чувстве необъяснимой ностальгии, но от всего этого люди отмахиваются, не принимают всерьез, спеша поскорее возвратиться в верхний слой луковицы. Потому что повседневная жизнь современного общества устроена так, что постоянно удерживает нас именно в нем.
Мне пришлось войти в более глубокий слой, когда я начала работать при водительстве наставников, особенно моего Учителя. То, что я обнаружила там, были преимущественно разного рода страхи, а также привязанности души к определенным отношениям - например, заботе о маленьких детях, положению бабушкиной внучки, дружбе с друзьями детства и т.д. К этим видам земной любви, как оказалось, моя сущность привязана чрезвычайно сильно, и тоскует по ним, а вот любви к Богу, столь сильной в моем дневном сознании и чувствах, там не было (как, впрочем, не было и богоборчества). Тема Высших Сил просто была чем-то непонятным для моей сущности...
Надо сказать, что многолетняя работа с желаниями и освобождением от земных привязанностей, что стоило прохождения через ряд трудных жизненных ситуаций, выбила почву из-под многих сущностных страхов - поскольку страхи являются оборотной стороной желаний и привязанностей. Я радовалась... до тех пор, пока не добралась до следующего «лукового» слоя. Именно оттуда, из глубины, в последние годы все более и более отчетливо, как усиливающееся эхо, шло ощущение смутного неблагополучия.
Мы начинаем работать над собой с самых легких, внешних слоев «луковицы», погружаясь в низлежащие по мере того, как растет наша способность очищать и просветлять то, что мы там обнаруживаем. Бог не по силам ноши не даст.
Я полагаю, что тот, более глубокий, слой, о котором пойдет речь, связан уже не просто с индивидуальной сущностью, а с чем-то вроде родового жизнепотока, связывающего нас с предками и потомками - ближайшими к нам ветвями общечеловеческого «древа жизни». Просветляя его, мы одновременно помогаем уже не только себе, но и нашим родителям, и детям, и внукам...
Поэтому, наверное, в последние годы у меня все чаще возникала мысль о вхождении в хилват - уединенную медитацию в молчании, для начала на несколько дней, чтобы убрать все помехи и попытаться различить этот смутный шум в глубине. Если еще десяток лет назад мысль об этом внушала мне ужас, то, по мере работы со страхами, перспектива остаться в полной изоляции на неделю уже виделась вполне реальной.
На самом деле, тот вариант молчаливого ретрита, на котором я и остановилась в конце концов, был довольно щадящим. Это был, конечно, не сорокадневный хилват в полной темноте в маленькой келье, как он проводится в Средней Азии: и срок я могла определять сама, и из комнаты выходить, и даже общаться с проводником в случае необходимости. Несколько лет назад я набрела на сайт суфийской общины Инайяти, руководимой правнуком Хазрата Инайята Хана, Зия Инайятом Ханом, которой я посвятила первую часть этой заметки. Но тогда я еще не почувствовала, что готова к опыту уединения. Готовность пришла в этом году, превратившись в настоятельную необходимость.
Надпись на оконном витраже в теккии Инайяти: «Входи без колебаний, Возлюбленный, ибо в этой Обители нет ничего, кроме моей тоски по Тебе».
Итак, принеся извинения за столь долгое вступление, начну...
Мой первый день молчания был не просто не трудным - он был праздником. Обитель - действительно оооочень тихое место, и, кроме шороха дождя и шума елей за окном, никаких звуков не слышно почти весь день и всю ночь.
Я сидела под одеялом, согреваясь, и мне был слышен звук моего дыхания, пульсация крови, бегущей по венам - я никогда не подозревала, что они столь отчетливы. Мое внимание было заворожено ритмами тела. Мне не нужны были зикр и медитация. Я наслаждалась звучанием тишины. Телефон был выключен. В голове было пусто. Я отсоединилась от проблем на работе, от семейных забот, от темы следующей заметки в журнале, от того, чтО я буду отвечать людям в письмах... Никто и ничто не волновало меня. Всплыла фраза: «поставить мир на паузу». Наконец! только я и мой Создатель. Это было счастье. Из сердцевины поднималось только: «спасибо Тебе, Любимый, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо.....»
Возможно, если бы я удалилась в хилват на сорок дней, моя эйфория длилась бы дольше. Но любой опыт сжимается или растягивается в соответствии с отведенным для него временем. А у меня было всего пять суток ретрита, а работы - непочатый край.
Наше внутреннее «я» никогда не молчит, постоянно посылая сигналы из глубинных областей сознания. Однако грубые стимулы повседневной жизни, как черпак, взбалтывающие поверхностные эмоции и круговорот мыслей, под воздействием которых мы находимся день и ночь, заглушают способность улавливать тончайшие сигналы изнутри. По выражению Идриса Шаха, «невозможно услышать тиканье часов, когда его забивает фабричный гудок».
Если, хотя бы на время, «выключить гудок», сигналы становятся более и более различимыми. И - увы, в нашем состоянии - это почти всегда сигнал S.O.S. В моем случае все началось с вдруг проявившегося ниоткуда страха. Я полагала, что уже хорошо поработала с ним раньше, но оказалось - то был лишь первый слой. Я могла бы, конечно, перечислить те многочисленные вещи, в которых проявлялся мой страх, но они того не стоят, потому что когда в тебе есть страх, он непременно найдет, чего бояться.
Приведу только один пример того, как велики у страха глаза. Перед тем, как отправиться на одиночную прогулку по лесам Обители, я спросила у Якина, моего проводника из общины Инайяти, водятся ли у них дикие животные. Он сказал, что встретить зверей в лесу можно, но, в основном, оленей или зайцев. Я спросила, как насчет медведей, и услышала: «Да, люди встречали их тут пару раз всего, да какие там медведи - маленькие совсем», - показывая рукой где-то на уровне пояса. Сострадательный человек, Якин, должно быть, искренне хотел развеять мои страхи. Ха! Ха!! Он дал мне повод!!
(Однажды в лесах канадских Скалистых Гор нам повстречался «маленький» черный медведь, и холодок по телу пробегает до сих пор, когда вспоминаю этот случай. Кстати, тридцать лет проживя в России, где «медведи по улице ходят», мишек видела там только в зоопарке. Зато тут! сколько раз видела их вдоль обочин или несущимися быстрее лани через дорогу, не сосчитать).
Рацио, конечно, говорит: «Не тупи, ну каков реальный шанс столкновения с медведем? Их тут видели всего пару раз за двадцать лет. Сто тысяч к одному?» Но разве страх слышит доводы рассудка? Если бы слушал, мы бы все давно ничего не боялись.
Как в той истории о дервише, который вынес постоянно чесавшемуся больному диагноз: «Больной чешется, потому что у него зуд». Мы боимся, потому что у нас страх!
«Забота тайная тяжелою тоской
Нам сердце тяготит, и мучит нас кручиной,
И сокрушает нам и счастье и покой,
Являясь каждый день под новою личиной.
Нам страшно за семью, нам жаль детей, жены;
Пожара, яда мы страшимся в высшей мере;
Пред тем, что не грозит, дрожать обречены;
Еще не потеряв, мы плачем о потере».
(из «Фауста»Гете)
И вот иду я одна по лесной дорожке, делаю зикр в такт шагам, как показал мне Якин, и у меня весьма неплохо получается: мне очень нравится эта практика, я чувствую, как поток энергии от земли через ноги с каждым шагам поднимается к солнечному сплетению, наполняя меня силой, я иду спокойно и размеренно, наслаждаюсь... до первого шороха в кустах. Сердце подскакивает к горлу, я всматриваюсь - никого. Поворачиваюсь спиной к зарослям и вдруг ловлю краем глаза мелькнувшую тень. Там точно кто-то есть!!! Пулей отскакиваю в сторону, а из зарослей, в таком же ужасе, отскакивает стайка оленей и стремительно уносится в лес. Спасибо, Вселенная, я себя увидела J Глядя на мелькающие белые хвостики, думаю о том, что нам с оленями дан природой один и тот же вид животного страха, который, в общем-то, необходим для выживания. Только олени, отбежав на безопасное расстояние, вновь стали, как ни в чем ни бывало, мирно щипать травку, ибо у животных страх проходит, как только исчезает из поля восприятия его причина, а у людей механизм отключения сломан, и мы так и носим с собой свой страх...
Страх - темная, тяжелая энергия, порожденная существованием в отдельном теле, противоположность любви. Да, противоположностью любви является не ненависть, а страх. Страх сжимает сердце, складывает его крылья, и неважно, чего именно мы боимся.
Символ Крылатого Сердца над входом в теккию Инайяти
Крылья сердца, скованные страхом, расправляет Любовь. Но внутри у меня, как мне стало совершенно очевидно, не было настоящей Любви (я не говорю о человеческой любви, о привязанностях, а именно о подлинной Любви), зато выявился большой список страхов: медведи в нем - скорее курьез, приведенный мной для усиления трагикомического образа. Потом пошло-поехало: во время следующей прогулки я нашла на штанине клеща, которые в этом краю переносят крайне неприятную болезнь Лайма, пришла в комнату, перетряхнула одежду, ничего не нашла, но все равно - теперь я стала бояться клещей и болезни Лайма! Этот, относительно маленький страх, привел за собой «друзей» - всплывший из подсознания страх болезней, старости и смерти.
В последующие три дня я разбиралась с этим скопищем, пробираясь к его логову, к причинам, и уперлась в родовое неверие, уныние, отсутствие доверия Водителям, Высшим Силам. Ощущению, что ты брошен на произвол игры неконтролируемых сил, что жизнь готова тебя подставить в любой момент - отобрать работу, здоровье, в общем, боязнь дальнейших испытаний. Если страх - противоложность любви, то уныние - противоположность надежды, как неверие - противоположность веры. В Евангелии вера, надежда и любовь не случайно упомянуты вместе, и Иисус не зря считал уныние одним из самых тяжелых грехов. Уныние приходит только в компании страха и безверия.
Мое дневное сознание как бы заглянуло в глубокий колодец или узкую шахту, и на дне ее обнаружило другое себя - напуганного и унылого безбожника, до кого не доходят даже отзвуки слов веры, надежды и любви, которые ты, надрываясь, выкрикиваешь сверху, из дневного ума: «Тебе нечего бояться! Все, что Богом ни делается - к лучшему!! Правда, верь мне - к лучшему, к лучшему, не может быть иначе, ведь Он - Всеблаг! Нет ни богов, ни божков, кроме Него. И Он все знает лучше тебя, лучше твоих врачей, гомеопатов и всех остальных, за кого ты цепляешься в отчаянии. Болезнь - язык, которым с тобой говорит Бог! Болезнь лечит тебя, мою душу! Смерти - нет! Есть вечное изменение. Зато идея смерти - твой лучший помощник. Отдельность - это иллюзия! Тело - иллюзия! Ты есть Он...», а оно там, на дне шахты, все так же страдает и стонет в унынии, потому что не разумеет по понятиям, для него это - бубубубубу где-то далече, и оно даже не видит, где. Зато страх - вот он, рядом, он - реальность.
Отчаявшись достучаться до безбожника, я перестала говорить с ним и стала просто делать зикр - повторение Божественных имен. Я обычно делаю тихий зикр, как большинство дервишей Накшбанди - про себя, чтобы не привлекать внимания. Но, поскольку во всем здании, где я жила, беспокоить было некого, иногда я повторяла имена вслух, усиливая реверберацию в солнечном сплетении, так что звенящий обертонами звук в конце шел изнутри, не из горла, а из нутра. Я сделала из моего тела камертон, вибрирующий на нужной высоте. Это помогло справиться с отчаянием, и было чувство, что в «шахте» на это время устанавливалось какое-то молчание, как будто безбожник прислушивался. Он не различал слов, но, как оказалось, отзывался на звучание Имени.
Благодаря зикру, который я чередовала с медитацией, упражнениями - и в комнате, и во время прогулки, я чувствовала себя гораздо лучше, и страх значительно поутих. Но того улучшения, катарсиса, которого я надеялась достичь, отправляясь в ретрит, все же не наступало.
Молчать было нисколько не в тягость. Тягостной была невозможность отвернуться от вИдения собственного положения, каковое Г.И.Гурджиев, говоря о жителях Земли, называл «ужас-ситуацией». У меня появилась способность видеть эту ситуацию объективно, но не накопилось достаточной способности трансформировать ее. Потому что то, ЧЕМ я вижу, и то, ЧТО требуется изменить - две разные вещи.
Раз в день заходил мой проводник, спрашивал, не нужно ли мне чего-то, затем мы молча сидели в медитации несколько минут. Закрыв глаза, я видела яркие вспышки белого света, исходящие от него. Я крайне редко вижу такие вспышки - только от очень близких людей, когда они желают мне добра. Это нельзя сымитировать. Якин искренне хотел мне помочь. Однако он также не хотел быть навязчивым, а я ни о чем его не просила, потому что какой смысл просить человека, если и так непрестанно просишь помощи у Единственного, от кого она приходит? Впрочем, я уверена, что его молитвы оказали мне великую помощь.
Когда нахождение в комнате начинало действовать на нервы, я «меняла обстановку» - шла на прогулку или в теккию, если шел дождь. В теккии я тоже дела медитацию в ходьбе - идя против часовой стрелки, на каждый шаг произносила слово из молитвенной формулы.
Конечно, моему эго сильно, иногда невыносимо, хотелось «уснуть» - отвлечься от стоящей передо мной трудной задачи, окунуться в привычный мир отвлекающих стимулов - в Сеть!!! Или в чтение. Или в решение чужих проблем, наконец - любой предлог хорош, чтобы отлынивать от Работы. Как в «Гамлете»: «...Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ». Но тут я поставила механический ум в жесткие рамки - ни книг, ни Интернета. Или полное расслабление, физический сон, восстанавливающий тело, или Работа.
У меня оставался один день до отъезда, и уже закрадывались мысли: неужели все напрасно, и я так и уеду, оставив безбожника горевать на дне шахты? Но, как я говорила, все случается именно в отведенное для него время. Если времени немного, наше общее присутствие ускоряет процесс, притягивая результат.
...За день до отъезда я лежала на кровати, закрыв глаза, но не спала, думая о том, что должен быть какой-то ключ, какой-то образ Бога, который может быть принятым тем, другим, сознанием на дне. И вспомнила...
Однажды, несколько лет назад, я напрямую увидела нечто, что, по ограниченным понятиям моего ума, восприняла как Высшее Я. Это не было сном, скорее видением, которое здесь называют daydreaming, кратковременным вхождением в альтернативное состояние сознания. Оно длилось буквально секунды, но отпечаталось на всю жизнь.
То, что я увидела, было похоже на огромный амфитеатр, но сферический. Сердцем этого образования был шар чистейшего ослепительно-белого света, от которого исходило такое же ощущение, как от невинного младенца - отсутствие зла как понятия. Новорожденный ребенок ведь не добрый и не злой - он ВНЕ добра и зла. Он не судит. Он чист, не запятнан ни грехом, ни гордыней, ни страстями. Только Младенец-Высшее Я был всемудр и всезнающ, и, хотя нам трудно связать два понятия - «младенец» и «всезнание», именно так я могу описать это.
Вместо сидений в амфитеатре было что-то вроде ячеек. Там их было неисчислимое множество. В моем ощущении каждая из ячеек была нераздельна с центральным шаром чистого света, как бы будучи его дочерним образованием, и все же они были ему не равны. В одной из этих ячеек находилось мое земное сознание, из которого я и наблюдала этот образ.
Я стала вызывать это видение, восстанавливая его в деталях, и, главное, пытаясь возвратиться в ощущение от него. Накшбанди называют этот метод йад-дашт, оживление воспоминания. (В процессе йад-дашт что-то происходит, стрелка восприятия сдвигается все дальше от обычного положения, туда, где она находилась в момент изначального переживания).
Возможно, к тому, что Шах сравнил с «тиканьем часов» - едва различимым, почти незаметным сигналом от внутреннего существа, - имеет прямое отношение тот таинственный диапазон мозговых волн, который был обнаружен относительно недавно и называется гамма-волнами. Необычная активность этих высокочастотных вибраций, функция которых не до конца исследована, наблюдалась в экспериментах с участием медитирующих лам. Гамма-волны, как отметили исследователи, также усиливаются в процессе активного вспоминания.
Так или иначе, вибрация вспоминания моего опыта прямого видения Высшего Я была тем ключом, который открыл темницу безбожника. На образ Бога как невинного ребенка (не Отца, не Возлюбленного, а именно Младенца), то, другое сознание вдруг начало отзываться, и я почувствовала, что там, в глубине, что-то оттаивает, открывается. Стрелка моего восприятия все еще была в том же положении, куда я ее сдвинула во время йад-дашт - ни во сне, ни в бодрствовании.
На меня обрушилась волна образов, часть из которых стоят у меня перед глазами до сих пор. Некоторые из этих образов были антропоморфными - прекрасными, ангельскими ликами. Но лики я вижу в каждой медитации, они меня не удивляют, хотя в этот раз они были не такие, как обычно - похожие на лица уроженцев древней земли Бхарата. Запомнилось одно лицо, круглое, с темной кожей, напоминающее изображение алхимического Солнца. Если это были Водители Инайяти или Чишти, то моя нижайшая благодарность им на все века.
Линия преемственности - силсила - ордена Инайяти и Чишти
Опишу главное переживание.
Я вновь увидела тот самый шар света с ячейками вокруг, расположенными в виде сферического амфитеатра. Хотя мое индивидуальное сознание находилось далеко от шара, в то же время, парадоксально, он был совсем рядом, справа, на расстоянии вытянутой руки. Вдруг из этого «солнца» ярчайшего света стремительно выделилось что-то вроде протуберанца, но не стихийно, а как бы вытянулось сознательно в мою сторону и, до того, как я успела что-то сообразить и отреагировать, накрыло меня золотой плазмой. Плазма была живая, густая, и она напитывала, она была в высочайшей степени «вкусная» и «сладкая» для тонкого тела. Я могу лишь попытаться описать ее как «медовая плазма», «живой золотой мед», или «огненная пища из золотого света», и все равно чувствую, что слова бессильны. С огромной скоростью частицы плазмы расходились по всем уголкам тела, и каждая из них была живой и сознательной - знала, что делать, словно деловитые эфирные пчелки. Я была в онемении - буквально, потеряла дар речи, и в таком же изумленном онемении пребывало мое другое сознание, узник в шахте, который получал питание от золотого медового света.
Это состояние длилось около получаса. Мне не хотелось выходить из него, я цеплялась за него, понимая, как далеко оно от моего обычного мира, и как трудно мне будет вновь оказаться здесь. Я поняла, что это и было то, за чем я ушла в затвор.
В этом месте я прерву дневник и приведу историю из книги Идриса Шаха «Особое озарение» под названием «Что было нужно»:
Как-то раз беседовали двое мистиков. Первый сказал:
- Однажды у меня был ученик, но, несмотря на все усилия, я так и не смог дать ему просветление.
- А что вы делали? - спросил второй мистик.
- Я заставлял его повторять мантры, созерцать символы, носить специальную одежду, прыгать на месте, вдыхать благовония, читать заклинания и подолгу не спать.
- Не говорил ли он что-нибудь, что могло бы дать ключ к пониманию того, почему все это не принесло ему высшего сознания?
- Ничего такого он не говорил. Просто лег и умер. Все, что он сказал, к делу не относится: «Когда же мне дадут что-нибудь поесть?»
Пища! Вот что требовалось унылому безбожнику на дне шахты. Убеждения были бессильны, зато медовое золото Высшего Я без труда пробило доступ к самому дну. Я все эти годы пыталась учить несчастного узника жить, а ему нужно было просто «помочь материально». Парадокс таких предприятий, как хилват, однако, в том, что, хотя посылка «золотого меда» не была результатом медитаций, зикра, упражнений и всего вышеперечисленного, без них тоже ничего бы не случилось. Не все, кто гнался за антилопой, поймали ее. Но среди тех, кто поймал, не было ни одного, кто не гнался.
*****
Вместо послесловия: я намеренно выждала пару месяцев, и не стала излагать опыт, полученный в результате хилвата, по горячим следам. За это время впечатления просеялись, оставив лишь главное. Кроме того, у меня была возможность наблюдать, как после ретрита многое изменилось к лучшему в обычной жизни. Например, когда я вернулась на работу, то обнаружила, что в кадрах произошла неожиданная рокировка, в результате которой тупиковая ситуация с начальством, из которой, казалось, не было выхода, разрешилась сама собой. Причиной положительного исхода ситуации лично для меня, я считаю, было то, что мое «я» уже не было прежним. Внешние обстоятельства меняются тогда, когда внутри нас исчезает необходимость в получении уроков, с ними связанных.
Унылый безбожник, хоть и не преобразился до конца, все-таки уже не тот. Свет золотого меда пропитал его. Вместо ощущения неблагополучия из глубины все чаще идут волны Надежды. А раз появилась Надежда, то за ней обязательно придут и Вера, и Любовь.
Во всяком случае, я очень на это Надеюсь J