Сегодня мне удалось ознакомиться с рукописями Бродского, и сделанным открытием хочется поделиться немедленно -- коллеги, надеюсь на вашу честность: не опередите с публикацией.
В большинстве стихотворений слово "дева" явно является поздним изменением -- более того, скорее всего, внесенным чужой рукой. Под первой буквой читается полувыскобленная заглавная "С". Я заметила этот поразительный факт, перечитывая хрестоматийное "Сева тешит до известного предела -- дальше локтя не пойдешь, или колена", но и в менее известных произведениях та же картина: "Сева в шальварах наигрывает на лютне / такому же Мустафе", "Не смотри в глаза мне, Сева / все равно пойдешь налево", "но Сева ждет и не меняет позы"...
Представляю себе, как взволнует эта находка тех, кто из двух уверений ИАБ -- "A writer’s biography is in his twists of language" и "a lyrical hero is invariably an author’s self-projection" -- предпочитает второе. Удачи в поиске объекта этих посланий -- но мне думается, все сложнее и интереснее.
Я полагала, что имя было избрано ассоциативно (плодотворность сева, всевластие Всеволода), а любовная лирика, адресованная "Севе", стала следующим после перехода на английский язык шагом гетеросексуального поэта в направлении, описанном им так: "My sole purpose … was to find myself in closer proximity to the man whom I consider the greatest mind of the twentieth century: Wystan Hugh Auden." Бродский попытался стать Оденом; юноша в качестве объекта был позаимствован, как элегия Элиоту Бродского заимствует размер элегии Йейтсу Одена. Не будем забывать, что и Кавафис был одним из любимых поэтов ИАБ.
Однако в обсуджении родились не менее интересные версии:
Сева -
кот (косвенно подтверждено
аббревиатурой)
Сева -
север.
И - это уже не версия, а (сюр)реальность - Сева
Бродский Всем спасибо.