5 ССВ: (44) интеллигентность
Систематизация свидетельств времени ССВ
5. Жизнь, обеспечение выживания и безопасности,
человеческие качества, русские
5.5. Интеллигентность
*
предыд. стр. ССВ 5.5.(43) dar-aya.livejournal.com/139904.html
*
(продолжение) http://www.russia-21.ru/xxi/rus_21/ARXIV/1997/bialy_05_06_97.htm "Ю.Бялый ЗВЕЗДА ИЛИ СМЕРТЬ РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ.
Такой особый тип формирования - крайне редкий в мировой истории, ибо чаще всего заканчивался либо быстрым государственным крахом из-за культурно-религиозной неконкурентоспособности и нецелеустремленности (номадические империи средневековья), либо снижением накала смыслового универсализма, появлением некоего культурно-смыслового «уюта» в результате ослабления трансцивилизационных вызовов (Испания после Реконкисты). Но этот тип, с необходимым постоянным совмещением двойной (собственной этнорелигиозной плюс имперско-государ-ственнической) идентичности, не мог не востребовать холизма: и как средства синтеза этих идентичностей в духе и в деятельности, и как способа напряженной межкультурной коммуникации.
Холизм этот всегда императивно требовал соединения священного и обыденного, небесного и земного единым смыслом, общей великой и всемирной целью (Третий Рим, мировой коммунизм).
Холизм этот всегда включал востребование социальной энергетики при движении к этой великой цели через утопическую, яркую и накаленную идеологию.
Холизм этот всегда призывал и использовал для исторического движения России неординарную и сильную личность - харизматического лидера.
Центром и точкой схода русского холизма всегда являлся идеал - мировая или имперская идея высокого религиозного звучания, и именно от лица этой идеи разворачивалась идеология, и именно на нее опирался лидер.
Все исторические прорывы России связаны с реализовавшимся триединством крупной государственной или надгосударственной идеи, универсалистской утопии и яркого харизматика, и все они берут отсчет со смысловой смуты, инициированной предыдущей деградацией старой триады.
Вырываясь из тисков феодальных и конфессиональных иерархий как формы организации материальной и идеальной жизни, Запад последовательно освобождался от посредников между собой и миром, собой и Абсолютом (гражданское общество и протестантизм), «приручал» общество и Абсолют и в значительной мере избавил личность и от общества, и от Абсолюта. В России в силу ее религиозной истории всегда было неприятие посредников, ощущение прямой, личной включенности в целостность. По-видимому, с этим связаны и отсутствие в русской истории развитых феодальных иерархий, и крайне болезненный процесс становления абсолютизма в формах «царь - посредник между народом и Абсолютом» (вспомним максиму Ивана Грозного из письма Курбскому: «...я один за вас и Россию перед Богом ответчик»), и тип российской сельской общины. (Заметим здесь, что еще недавно священник нередко избирался из общины и лишь утверждался в должности церковной иерархией).
Этот традиционный холизм русского мироощущения, в религиозной и социальной сфере наиболее отчетливо проявляемый понятием соборности, с одной стороны - всячески уклоняется от таких типов социального разделения, в которых могут появиться сферы несоборного регулирования, отданные на откуп специализированному жречеству и чиновничеству, а с другой - предопределяет личную и жертвенную ответственность каждой «души» за «целое» мира и социальной общности.
Наиболее сложной проблемой холистического цивилизационного типа во все более усложняющемся мире являются технологии реального народовластия, в которых каждый интуитивно понимаемый и мучительно рождаемый смысл, глас каждой души по любой сущностной проблеме может быть услышан и принят во внимание.
Россия изобрела такую технологию, которая и называется интеллигентностью. Интеллигент - человек, главной внутренней потребностью которого является целостное понимание и объяснение мира, идущее от личной ответственности за этот мир: понимание через со-чувствие, в-живание, со-участие; объяснение через со-отнесение, про-говаривание, творение мифа, создание наглядных образов целостности. Вопрос, таким образом, не в образованности или не столько в образованности, а в том, насколько императивно, постоянно, напряженно взыскуется целостность. Соответственно, интеллигенция - «болеющий всеми болячками мира» преобразователь недо-осмысленного, предъ-явленного океана массового народного сознания в такое состояние внятной артикуляции, сравнения, оценки, которое позволяет уже предметно материализовать, в той или иной мере осуществлять рожденные смыслы, мифы, стремления народа и на этой основе осуществлять выбор цивилизационно-государственной траектории. Или, если угодно, интеллигенция - тот свой, незаемный, ум и тот аршин, который призван понять и измерить Россию.
Для интеллигентского сознания образ целостности, модели сущего и должного мироустройства являются одними из наивысших ценностей. Принципиально ценностный характер этого сознания не может обойтись без «смысла жизни» - онтологических оснований, от лица которых легитимируется вся сфера деятельности.
Будучи глубоко, реально, по сути народной (это касается и дворянско-разночинных дореволюционных корней, и «рабоче-крестьянской» послереволюционной генерации), интеллигенция является полномочным выразителем тех крайне противоречивых и сложных традиций, архетипов и социокультурных кодов, которые определяют историческую преемственность, самость и особость России. Будучи, как правило, образованной и открытой всему новому, в том числе инокультурному смысловому полю, интеллигенция пропускает через себя этот внешний смысловой поток, сопрягает его с отечественным смысловым пространством, продумывает и проговаривает, оценивает, создает мыслительные образы и модели целостности, фильтрует второстепенное и транслирует важное в самую широкую народную гущу. Фонетическое сходство слова с английским «intelligence» - разведка - тоже вряд ли случайно: интеллигенция есть смысловая разведка и контрразведка России.
Выражая продуманное и важное как целостность на всех доступных интеллигенции и народным массам языках - слова, науки, музыки, техники, символа, архитектуры и так далее, - она проявляет, делает видимым тот спектр надежд и стремлений, неотъемлемого и отвергаемого, проклинаемого и благословляемого - смыслов, на котором кристаллизуются ценности, идеалы и идеологии; в этом ракурсе интеллигенция является соборным языком России.
Думание и бормотание дьячка во храме, искание Бога в душе разбойника, накал полемики в марксистских кружках, студенческие споры о смысле жизни, кухонные посиделки с философскими дискуссиями, разговоры в курилках КБ и заводов, неспешные «тары-бары за жисть» мужиков на завалинке - все это интеллигентность. Уже несколько веков отмечаемая иностранцами, характерная даже для самых просвещенных российских кругов нечеткость, рыхлость, невнятность, алогичность и нетематизированность интеллигентских думаний и бормотаний - отнюдь не только и не столько результат дефицита образованности, но в гораздо большей мере - просто оборотная сторона вообще российского и конкретно-интеллигентского холизма. Холизм этот не позволяет ограничить мышление «на тему» рамками исключительно этой темы, ибо прозревает за любой темой богатство и многообразие ее неотъемлемых связей и ассоциаций.
Это думание чаще всего мало похоже на отточенный логический поток Гегеля или рационализм «мозговых штурмов» в интеллектуальных центрах Запада, ибо это совершенно другой тип рефлексии и понимания. Это бормотание редко выражается в ярких предметных формах философских, социологических, этических, политических максим, поскольку это действительно особый язык, на котором только и оказывается возможен разговор об ускользающей целостности.
Но это, иногда внешне малопривлекательное, постоянное думание и бормотание, пожалуй, одно из главных оправданий вчерашнего, сегодняшнего и будущего интеллигентского существования, ибо это думание и бормотание, в котором встречаются и испытывают друг друга на прочность свое и чужое, традиция и новация, Восток, Запад и Россия, улица и высокие кабинеты, дает шанс на реальную смысловую демократию, на возможность общего - соборного - цивилизационного целеполагания.
Однако подчеркнем: только шанс и только возможность, ибо соборное слово народа, во-первых, должно быть оценено, взвешено и пробормотано интеллигенцией, во-вторых, должно быть услышано, понято, принято как народное волеизъявление и поднято на качественно иной уровень интеллектуальными элитами и, в-третьих, должно быть исполнено как Путь России в Мире.
О корнях явления
Допетровская Русь - это отмечали многие исследователи - нема и чужда слову-Логосу. Е.Трубецкой, открывший для России и мира северную русскую икону и назвавший ее «умозрением в красках», недоумевал по поводу этой словесной немоты, а Г.Федотов резко определил ее как «паралич языка». У того же Федотова даны достаточно веские объяснения причин этой немоты многовековым отрывом от эллинской и латинской книжности, от внутренней культурной полемики и диалога с инокультурным любомудрствованием.
Представляется, что одной из главных причин и этого отрыва, и этой немоты являлись глубокая и, главное, холистическая религиозность русской культуры. С одной стороны, здесь налицо инстинктивное понимание того, что священная целостность плохо поддается слову произнесенному, дробится и искажается в нем; Логос в этом случае ощущается как грех разъятия и искажения святыни. С другой стороны, есть понимание того, что разъятая Логосом священная целостность неизбежно будет собрана в новые целостности - множественные и разные - от природы к этому склонной русской церковной и светской интеллигенцией. И выйдут - ереси, идейная драка, а за нею вослед - смута. Опыт исторических ересей и церковного раскола достаточно ясно продемонстрировал реальность такой угрозы. Да и светских диссидентов вроде князя Курбского или дьяка Котошихина никак нельзя, как это иногда делают, считать просто изменниками: здесь налицо собственные и вполне убедительные представления о взыскуемой «справедливой» социально-государственной целостности.
Совсем не случайна в свете этих обстоятельств подчеркнуто строгая догматическая принципиальность и неуступчивость русского Православия, нередко обвиняемого в буквоедстве и архаике: только таким образом и можно было держать в узде интеллигентскую страсть к целостности, редко подкрепленную совершенством религиозного знания. И не случайно для придания импульса отечественному Логосу первый российский император вынужден был сделать крайний шаг: поставить на колени Церковь.
Человек русской религиозной культуры ощущает себя лично ответственным за священную целостность и обязанным оценивать каждый вновь обретаемый смысл, либо отторгая его, либо вводя в эту целостность. Во времена допетровской «всеобщей немоты» это дело было почти полностью табуировано Церковью, которая одна только и предстательствовала от лица Абсолюта в сфере олице-творения целостности, в сфере созидания, отбора и сопряжения смыслов. Интеллигентность в народе в это время была «заморожена» массовой необразованностью и смысловой замкнутостью России, и прежде всего оторванностью от инноваций деятельностных (Европы производящей) и инноваций смысловых (Европы богословской, ученой, книжной).
Начатая Петром модернизация, как бы ни относиться к ее методам и историческим социокультурным последствиям, навязала России новую действительность. Эту действительность нельзя было оседлать и осуществлять, не выразив в Логосе, не овладев культурой слова и мысли, соответствующих этой действительности. Но точно так же, не овладев Логосом новой действительности, нельзя было и успешно ей сопротивляться и противостоять. Начиная с этого момента, и стан сторонников петровских реформ, и стан их противников начинают массово осваивать частичный, во многом чуждый, нецелостный язык этих реформ - субкультуру модернизаторов.
Субкультура эта, конечно же, могла быть взята быстро только извне и только кусками. Но, наложившись на русское взыскание холизма, преобразовалась у большинства сторонников модернизации в формы уродливые и неорганичные - фрагменты чужих смысловых полей, претендующие на целостность.
Субкультура эта не могла быть принята широкой российской почвой, поскольку в большинстве случаев использовала (в том числе буквально, лингвистически) чужой язык. Но на начальном этапе она и не отвергалась жестко этой российской почвой, поскольку экспансионировала в основном на пустые, табуированные, «бесхозные» в России смысловые поля. И лишь позже, в попытке распространить свой холистический диктат на подавляющую часть автохтонного смыслового пространства, эта чуждая субкультура встречала активное и массовое противодействие «почвы».
Интеллигенция и модернизации
Петр открыл Россию Европе и снял церковное табу на смысловую сферу, но сделал это при сильном и буквально «свирепом» государстве, которое в значительной мере взяло на себя смыслоконтролирующие функции Церкви. Попытка модернизации приводит к становлению и росту интеллектуальной прослойки, которая исторически очень быстро создает инструмент думания и бормотания - обновленный и чрезвычайно мощный язык - и становится Интеллигенцией.
Рожденная эпохой в потребности интеллектуализма, российская интеллигенция не могла и не хотела избыть традиционный религиозный холизм. Находясь целиком в Православной религиозной культуре, она не могла не искать оправдания своим действиям в сфере духа, что не могло не приводить к религиозному реформизму или ересям. Будучи по необходимости интеллектуалами, интеллигенты не могут не пытаться обосновать свой религиозный холизм рационально. Будучи в массе своей недостаточно интеллектуалами для выстраивания действительных холистических мировоззренческих систем (да и справедливо сомневаясь в возможности такого выстраивания только на основе рацио), они восполняют и недостаток мысли и образования, и ущербность рационализации собственного предмета - мифом.
Создаваемые противоречивые и мифологизированные интеллигентские целостности при жестком диктате государства и (или) церкви в большинстве своем удерживаются в рамках доминирующей идеологической системы. Но уже самые минимальные признаки ослабления государственного смыслоконтроля при Екатерине Великой почти мгновенно провоцируют появление интеллигентского диссидентства различных толков (Новиков, Радищев и т.д.).
Таким образом, проведение уже первой крупной модернизации обнажило силу стихийного интеллигентского холизма и поставило перед Россией проблему смысловой устойчивости в фазе модернизационного перехода, связанную с сущностным противоречием:
- модернизация требует призвания интеллектуализма и обеспечения высокого социального статуса интеллектуалов, т.е. ослабления смыслоконтролирующей функции государства хотя бы в частных профессиональных сферах;
- в отсутствие мощного идеологического смыслового контроля с религиозным уровнем накала, интеллигентность российского интеллектуализма неизбежно порождает множественность холистического диссидентства, творящего хаос идей и программ и разъедающего цели, технологии и структуры модернизации как процесса по необходимости частичного и заимствованного;
- обеспечение государственной устойчивости требует восстановления либо жесткого смыслового, либо, в отсутствие ресурсов для такового, тоталитарного, всепроникающего государственного контроля общественных процессов, подминающего интеллигенцию и гасящего запал и энтузиазм даже ее модернизаторских групп.
В результате, конечно же, значительная часть интеллигенции самоотчуждается от государства, противопоставляя свои идеалы государственной «неправедности», и блокирует модернизационный государственный порыв деструктивным пафосом отрицания. В результате, конечно же, государство вынуждено отвечать на интеллигентское самоотчуждение и диссидентство репрессивно, в том числе прямыми полицейскими мерами. Возникает самоподдерживающийся процесс конфронтации между государством как инициатором модернизационных программ и интеллигенцией как главным интеллектуальным ресурсом модернизации - и, как итог, крах намеченных реформ.
Разумеется, и в этом случае лишь малая часть интеллигенции встает в открытую конфронтацию к государству. Просто в крайне вязкую среду проблем, ограничений и ресурсных дефицитов модернизационного процесса добавляется фактор осознанного («делаем вид, что на них работаем») или чаще неосознанного (›«с души воротит») интеллигентского саботажа - и на этом все кончается. Государственная модернизационная мегамашина, ощущаемая интеллигенцией как чужая и чуждая, начинает крутиться вхолостую.
Не в этих ли обстоятельствах причина малообъяснимой любви российской власти к зарубежным «спецам»-интеллектуалам, которым во всех российских модернизациях нередко отдавалось предпочтение даже в тех случаях, когда могли быть задействованы отечественные интеллигентные кадры высшей квалификации? Быть может, иностранцы были предпочтительны по единственному, но главному критерию - могли служить, не рассуждая о целях и целостности? И не являлись ли эпизоды российской истории, связанные с призванием или признанием иноземных правителей, следствием инстинктивного понимания невозможности примирить многообразные отечественные представления и идеалы целостности без не заинтересованного в этих идеалах (т.е. чужого) арбитра, который в силу изолированности от собственной культурной среды не способен был в то же время навязать русской культуре чужие идеалы и чуждую целостность?
Заметим, что начальная стадия российских реформ всегда раскалывала интеллигенцию не только по признаку «модернизаторы» - «консерваторы». Значительная часть модернизаторов, и это очень отчетливо отразилось в фигуре самого Петра, принимала и проводила модернизацию сквозь зубы, как ненавистное «лекарство», как последнее средство ответить на вызов Запада и спасти Россию. Вряд ли является апокрифом фраза первого российского императора: «...взять у Европы...и повернуться к ней задницей».
Смысловые шлаки и «навоз истории»
Петровские реформы - первый, но далеко не последний опыт попытки российской модернизации, характеризующийся главными родовыми признаками:
- экспансия чужой культуры на не занятые или малоосвоенные собственным Логосом смысловые поля;
- использование фрагментов чужих смыслов и чужих языков;
- холистичная глобализация и абсолютизация этих фрагментов адептами, стремящимися «выскочить» из собственной культуры;
- запаздывающее противодействие со стороны автохтонного смыслового пространства попыткам вытеснения чужой «целостностью».
Интеллигенция как массовое явление возникает как инструмент сохранения целостности в модернизационных конвульсиях, как способ переварить и сшить с автохтонным резко усилившийся внешний смысловой поток - передумать, пережить и отразить в новом пространстве языка, описывающего новую реальность.
Этот запаздывающий процесс исторически мгновенной переплавки смыслов, идущих от чужого языка, не только вызывает массовый социо-психологический и социо-культурный стресс, но и неизбежно создает огромное количество смыслового «шлака и сора» (из которого, «не ведая стыда», растут отнюдь не только стихи), а также специфическую социальную среду носителей этого шлака и сора. Причем заметим: этот «сор», то, что в странах Запада с их в основном плавной в Новое время исторической динамикой накапливали постепенно и «хоронили» веками, у нас всегда «наваливалось» и «сбрасывалось» в короткие исторические мгновения чрезвычайной плотности.
Кроме того, в России этот шлак и сор, как нигде, агрессивны, ибо претендуют на холизм, на имя и статус целостности, пытаются распространить собственное освоенное смысловое поле на все смысловое и ценностное пространство. Фраза Достоевского «...широк русский человек... я бы сузил...», думается, имела в виду и это, интеллигентски-холистическое свойство отечественного культурного сознания.
Этот шлак требует нейтрализации, ибо, продираясь сквозь него, нельзя двигаться быстро, а России, коли она наконец «запрягла», всегда требуется «ехать» именно быстро или очень быстро.
Наиболее универсальный для России способ нейтрализации смысловых шлаков - накрыть множество мифологизированных, частичных интеллигентских «целостностей» общей смысловой целостностью, более крупной и продуманной, более духовно, интеллектуально и эмоционально привлекательной, - яркой глобальной государственной идеей и идеологией, делегирующей в себя главные императивы народных и интеллигентских чаяний, заставляющей социальное и интеллигентское большинство «забыть» или отвергнуть часть своих «целостностей», не вошедшую в генеральный государственный духовно-смысловой план.
«Третий Рим» старца Филофея и «Православие, Самодержавие, Народность» графа Уварова, нужно признать, были идеями, в огромной мере нагруженными именно этим духовно-смысловым содержанием. Да и Бердяев, утверждающий, что большевики сумели «..заклясть Россию над бездной», имел в виду, как следует из контекста, в первую очередь бездну смысловую.
Однако удается такая идейная нейтрализация далеко не всегда. Во-первых, выстроить смысловую целостность, вполне отвечающую историческому моменту, - труд тяжкий, долгий и редко поспевающий за «временами перемен». Во-вторых, на исторических перепутьях, связанных с открытием мира, возникает несколько генеральных планов (государственных идей и образов государственных идеологий), каждый из которых сопровождается и отстаивается как определенными интеллектуальными и властными элитами, так и верными отчасти идеям, отчасти элитам группами интеллигенции.
В результате в неустойчивом обществе, взбудораженном переменами и состязанием идей, зреет и вспухает раскол. Смуте социальной - мятежам, бунтам, революциям - всегда предшествует смута смысловая, духовная, когда зонтик покрывающей общество государственной идеологической целостности рвется в клочья и обнажает множество конфликтных интеллигентских моделей. (Пожалуй, одним из наиболее ярких примеров подобной «плюралистической» смутной идейной ситуации является период Временного правительства с февраля по октябрь 1917-го.)
И тогда на каком-то этапе, на фоне борющихся ослабевших идеалов и незавершенной или деградирующей, а значит, недостаточно сильной, идеологии, появляется Николай I, казнящий «головку» заговора декабристов и засылающий значительную часть дворянской интеллигенции на каторгу, или Столыпин, одевающий носителей идейного шлака в свои «галстуки», или Ленин, говорящий «...интеллигенция - говно...» и высылающий этот агрессивный смысловой шлак за рубеж «философскими пароходами», или Сталин, загоняющий этот шлак «философскими телячьими вагонами» в лагеря. Ибо что еще может сделать с конкурентами, претендующими не на часть истины и власти, а на всю их полноту, победитель, стремящийся «ехать очень быстро» и избежать поражения? Только превратить их в «навоз Истории»...
«Партийная почвенность» и «безгосударственность»
Нельзя принять без оговорок утверждение о беспочвенности интеллигенции (например, Г.Федотов). Думается, в подобных обвинениях по-интеллигентски мифологизируется и ограничивается понятие почвы. «Народная Воля» опиралась на конкретные и широкие, в том числе религиозные (староверы), народные круги; эсеры (и правые, и левые) имели громадную и вполне сознательную социальную базу в крестьянстве; знаменитая социалистическая школа Горького, Луначарского и Богданова (школа на Капри) была создана действительно по требованиям рабочих кружков Москвы, Питера, Иванова и т.д.. С «почвой» все было в порядке.
Главная беда даже не в том, что каждая из многочисленных интеллигентских групп и группок, отражая взгляд на целостность определенной почвы, т.е. части народа (взгляд партии), в силу холизма стремилась навязать свой взгляд целому, категорически не допуская даже частичной правоты оппонентов. Беда в том, что эти группы и группки в подавляющем большинстве случаев не были в состоянии распахать свою почву, не осваивали вполне и до конца собственное партийное смысловое поле, не достраивали свои концепции и идеологию либо до последних целей (до завершенной утопии), либо до технологий реализации (до инструментальной практопии), либо до того и другого вместе. Созданное почти всегда оказывалось наскоро слепленной и неполной схемой, эклектикой малосвязанных смысловых фрагментов, настойчиво претендующей на холизм - т.е. в значительной части смысловым шлаком.
Эта болезнь русской интеллигенции, которую можно определить как примитивизирующую схематизацию, есть особый тип мифологической рациональности, связанный с взысканием целостности в длительном историческом отрыве от возможности практической реализации своих концептуальных моделей. Не будучи даже в минимальной мере поверяема суровой действительностью реального государственного строительства, каждая, даже почвенная и перспективная, умозрительная целостность взмывала в горние выси теоретического идеала, который «для вящего сияния» оказывалось возможно освободить (за остро ощущаемой практической ненадобностью) от многих, необходимых для жизни, но излишних для такого идеала социально укорененных теоретических и практических деталей. Получалось нередко даже очень красиво и эмоционально соблазнительно, но абсолютно непригодно для практической политики, а значит - невостребуемо.
Таким образом развивался второй самоподдерживающийся процесс отчуждения и самоотчуждения большей части интеллигенции от власти: не имея отношения к деятельности по реализации своих представлений о целостности, интеллигенция снижала планку практических, жизненных требований к своим социальным моделям; не обнаруживая практического плана в интеллигентских утопиях, власть все более жестко отчуждалась от интеллигенции; ощущая отчуждающую или даже карающую десницу правящих элит, интеллигенция все решительнее самоотчуждалась от власти. В конце концов это взаимное отчуждение становилось стереотипом и в известной мере традицией интеллигентской оппозиционности власти.
Однако в России, где власть непременно отождествлялась с государством, указанное явление неизбежно приводит к массовому переносу интеллигентской оппозиционности на государство, которое, всегда будучи, конечно же, весьма далеким от любого идеала, при таком подходе может быть легко и доказательно объявлено либо «нецелостностью», либо «неверной, неправедной целостностью».
Возникает и становится типичной парадоксальная ситуация: российская интеллигенция, всегда бывшая государственным классом, не имевшая вне государственной службы и государственности практически никаких осознанных корпоративных интересов (земство - частное и неоднозначное исключение); интеллигенция, мощно заряженная чисто ценностным сознанием, дистанцируется от власти и государства (как в принципе единственных инструментов возможного воплощения своих холистических ценностных систем) и ведет даже не антивластную (это как раз можно понять), но антигосударственную борьбу. То есть рубит сук, на котором сидит.
Представляется, что именно так в ситуации смысловой слабости государства появляется довольно массовая интеллигентская безгосударственность, которая есть, конечно же, бесспорный факт российской истории. В этой связи естественно вспомнить и пораженчество времен Крымской войны, которое отчетливо прозвучало как в эмиграции (Герцен), так и в России, и гораздо более широкое пораженчество времен Японской и Первой мировой войн (инициаторами и главной движущей силой которого, кстати, были отнюдь не большевики). Этот антигосударственный мотив нередко доминирует у части церковной интеллигенции средневековой России («держава - царство Антихриста») и позже у старообрядцев, а затем с удивительной настойчивостью повторяется в новое и новейшее время у светской интеллигенции.
Таким образом, вне эффективного смыслового патронажа государства российская интеллигентность - явление довольно страшное. В сущности, «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», начинается всегда со смысловой войны, с распада прежней целостности и предъявления соперничающих образов новых целостностей. Но при этом, в силу множественности таких образов, интеллигентность России оборачивается смысловой войной всех против всех и становится действительно беспощадной, ибо воюют массы прежде всего не за вещи, деньги или землю, а за главную для России собственность - за целостность."
продолжение на
след. стр. ССВ 5.5.(45) dar-aya.livejournal.com/140689.html
содержание п.5.5.(1) журнала dar-aya.livejournal.com/140085.html
оглавление журнала dar-aya.livejournal.com/71582.html
5. Жизнь, обеспечение выживания и безопасности,
человеческие качества, русские
5.5. Интеллигентность
*
предыд. стр. ССВ 5.5.(43) dar-aya.livejournal.com/139904.html
*
(продолжение) http://www.russia-21.ru/xxi/rus_21/ARXIV/1997/bialy_05_06_97.htm "Ю.Бялый ЗВЕЗДА ИЛИ СМЕРТЬ РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ.
Такой особый тип формирования - крайне редкий в мировой истории, ибо чаще всего заканчивался либо быстрым государственным крахом из-за культурно-религиозной неконкурентоспособности и нецелеустремленности (номадические империи средневековья), либо снижением накала смыслового универсализма, появлением некоего культурно-смыслового «уюта» в результате ослабления трансцивилизационных вызовов (Испания после Реконкисты). Но этот тип, с необходимым постоянным совмещением двойной (собственной этнорелигиозной плюс имперско-государ-ственнической) идентичности, не мог не востребовать холизма: и как средства синтеза этих идентичностей в духе и в деятельности, и как способа напряженной межкультурной коммуникации.
Холизм этот всегда императивно требовал соединения священного и обыденного, небесного и земного единым смыслом, общей великой и всемирной целью (Третий Рим, мировой коммунизм).
Холизм этот всегда включал востребование социальной энергетики при движении к этой великой цели через утопическую, яркую и накаленную идеологию.
Холизм этот всегда призывал и использовал для исторического движения России неординарную и сильную личность - харизматического лидера.
Центром и точкой схода русского холизма всегда являлся идеал - мировая или имперская идея высокого религиозного звучания, и именно от лица этой идеи разворачивалась идеология, и именно на нее опирался лидер.
Все исторические прорывы России связаны с реализовавшимся триединством крупной государственной или надгосударственной идеи, универсалистской утопии и яркого харизматика, и все они берут отсчет со смысловой смуты, инициированной предыдущей деградацией старой триады.
Вырываясь из тисков феодальных и конфессиональных иерархий как формы организации материальной и идеальной жизни, Запад последовательно освобождался от посредников между собой и миром, собой и Абсолютом (гражданское общество и протестантизм), «приручал» общество и Абсолют и в значительной мере избавил личность и от общества, и от Абсолюта. В России в силу ее религиозной истории всегда было неприятие посредников, ощущение прямой, личной включенности в целостность. По-видимому, с этим связаны и отсутствие в русской истории развитых феодальных иерархий, и крайне болезненный процесс становления абсолютизма в формах «царь - посредник между народом и Абсолютом» (вспомним максиму Ивана Грозного из письма Курбскому: «...я один за вас и Россию перед Богом ответчик»), и тип российской сельской общины. (Заметим здесь, что еще недавно священник нередко избирался из общины и лишь утверждался в должности церковной иерархией).
Этот традиционный холизм русского мироощущения, в религиозной и социальной сфере наиболее отчетливо проявляемый понятием соборности, с одной стороны - всячески уклоняется от таких типов социального разделения, в которых могут появиться сферы несоборного регулирования, отданные на откуп специализированному жречеству и чиновничеству, а с другой - предопределяет личную и жертвенную ответственность каждой «души» за «целое» мира и социальной общности.
Наиболее сложной проблемой холистического цивилизационного типа во все более усложняющемся мире являются технологии реального народовластия, в которых каждый интуитивно понимаемый и мучительно рождаемый смысл, глас каждой души по любой сущностной проблеме может быть услышан и принят во внимание.
Россия изобрела такую технологию, которая и называется интеллигентностью. Интеллигент - человек, главной внутренней потребностью которого является целостное понимание и объяснение мира, идущее от личной ответственности за этот мир: понимание через со-чувствие, в-живание, со-участие; объяснение через со-отнесение, про-говаривание, творение мифа, создание наглядных образов целостности. Вопрос, таким образом, не в образованности или не столько в образованности, а в том, насколько императивно, постоянно, напряженно взыскуется целостность. Соответственно, интеллигенция - «болеющий всеми болячками мира» преобразователь недо-осмысленного, предъ-явленного океана массового народного сознания в такое состояние внятной артикуляции, сравнения, оценки, которое позволяет уже предметно материализовать, в той или иной мере осуществлять рожденные смыслы, мифы, стремления народа и на этой основе осуществлять выбор цивилизационно-государственной траектории. Или, если угодно, интеллигенция - тот свой, незаемный, ум и тот аршин, который призван понять и измерить Россию.
Для интеллигентского сознания образ целостности, модели сущего и должного мироустройства являются одними из наивысших ценностей. Принципиально ценностный характер этого сознания не может обойтись без «смысла жизни» - онтологических оснований, от лица которых легитимируется вся сфера деятельности.
Будучи глубоко, реально, по сути народной (это касается и дворянско-разночинных дореволюционных корней, и «рабоче-крестьянской» послереволюционной генерации), интеллигенция является полномочным выразителем тех крайне противоречивых и сложных традиций, архетипов и социокультурных кодов, которые определяют историческую преемственность, самость и особость России. Будучи, как правило, образованной и открытой всему новому, в том числе инокультурному смысловому полю, интеллигенция пропускает через себя этот внешний смысловой поток, сопрягает его с отечественным смысловым пространством, продумывает и проговаривает, оценивает, создает мыслительные образы и модели целостности, фильтрует второстепенное и транслирует важное в самую широкую народную гущу. Фонетическое сходство слова с английским «intelligence» - разведка - тоже вряд ли случайно: интеллигенция есть смысловая разведка и контрразведка России.
Выражая продуманное и важное как целостность на всех доступных интеллигенции и народным массам языках - слова, науки, музыки, техники, символа, архитектуры и так далее, - она проявляет, делает видимым тот спектр надежд и стремлений, неотъемлемого и отвергаемого, проклинаемого и благословляемого - смыслов, на котором кристаллизуются ценности, идеалы и идеологии; в этом ракурсе интеллигенция является соборным языком России.
Думание и бормотание дьячка во храме, искание Бога в душе разбойника, накал полемики в марксистских кружках, студенческие споры о смысле жизни, кухонные посиделки с философскими дискуссиями, разговоры в курилках КБ и заводов, неспешные «тары-бары за жисть» мужиков на завалинке - все это интеллигентность. Уже несколько веков отмечаемая иностранцами, характерная даже для самых просвещенных российских кругов нечеткость, рыхлость, невнятность, алогичность и нетематизированность интеллигентских думаний и бормотаний - отнюдь не только и не столько результат дефицита образованности, но в гораздо большей мере - просто оборотная сторона вообще российского и конкретно-интеллигентского холизма. Холизм этот не позволяет ограничить мышление «на тему» рамками исключительно этой темы, ибо прозревает за любой темой богатство и многообразие ее неотъемлемых связей и ассоциаций.
Это думание чаще всего мало похоже на отточенный логический поток Гегеля или рационализм «мозговых штурмов» в интеллектуальных центрах Запада, ибо это совершенно другой тип рефлексии и понимания. Это бормотание редко выражается в ярких предметных формах философских, социологических, этических, политических максим, поскольку это действительно особый язык, на котором только и оказывается возможен разговор об ускользающей целостности.
Но это, иногда внешне малопривлекательное, постоянное думание и бормотание, пожалуй, одно из главных оправданий вчерашнего, сегодняшнего и будущего интеллигентского существования, ибо это думание и бормотание, в котором встречаются и испытывают друг друга на прочность свое и чужое, традиция и новация, Восток, Запад и Россия, улица и высокие кабинеты, дает шанс на реальную смысловую демократию, на возможность общего - соборного - цивилизационного целеполагания.
Однако подчеркнем: только шанс и только возможность, ибо соборное слово народа, во-первых, должно быть оценено, взвешено и пробормотано интеллигенцией, во-вторых, должно быть услышано, понято, принято как народное волеизъявление и поднято на качественно иной уровень интеллектуальными элитами и, в-третьих, должно быть исполнено как Путь России в Мире.
О корнях явления
Допетровская Русь - это отмечали многие исследователи - нема и чужда слову-Логосу. Е.Трубецкой, открывший для России и мира северную русскую икону и назвавший ее «умозрением в красках», недоумевал по поводу этой словесной немоты, а Г.Федотов резко определил ее как «паралич языка». У того же Федотова даны достаточно веские объяснения причин этой немоты многовековым отрывом от эллинской и латинской книжности, от внутренней культурной полемики и диалога с инокультурным любомудрствованием.
Представляется, что одной из главных причин и этого отрыва, и этой немоты являлись глубокая и, главное, холистическая религиозность русской культуры. С одной стороны, здесь налицо инстинктивное понимание того, что священная целостность плохо поддается слову произнесенному, дробится и искажается в нем; Логос в этом случае ощущается как грех разъятия и искажения святыни. С другой стороны, есть понимание того, что разъятая Логосом священная целостность неизбежно будет собрана в новые целостности - множественные и разные - от природы к этому склонной русской церковной и светской интеллигенцией. И выйдут - ереси, идейная драка, а за нею вослед - смута. Опыт исторических ересей и церковного раскола достаточно ясно продемонстрировал реальность такой угрозы. Да и светских диссидентов вроде князя Курбского или дьяка Котошихина никак нельзя, как это иногда делают, считать просто изменниками: здесь налицо собственные и вполне убедительные представления о взыскуемой «справедливой» социально-государственной целостности.
Совсем не случайна в свете этих обстоятельств подчеркнуто строгая догматическая принципиальность и неуступчивость русского Православия, нередко обвиняемого в буквоедстве и архаике: только таким образом и можно было держать в узде интеллигентскую страсть к целостности, редко подкрепленную совершенством религиозного знания. И не случайно для придания импульса отечественному Логосу первый российский император вынужден был сделать крайний шаг: поставить на колени Церковь.
Человек русской религиозной культуры ощущает себя лично ответственным за священную целостность и обязанным оценивать каждый вновь обретаемый смысл, либо отторгая его, либо вводя в эту целостность. Во времена допетровской «всеобщей немоты» это дело было почти полностью табуировано Церковью, которая одна только и предстательствовала от лица Абсолюта в сфере олице-творения целостности, в сфере созидания, отбора и сопряжения смыслов. Интеллигентность в народе в это время была «заморожена» массовой необразованностью и смысловой замкнутостью России, и прежде всего оторванностью от инноваций деятельностных (Европы производящей) и инноваций смысловых (Европы богословской, ученой, книжной).
Начатая Петром модернизация, как бы ни относиться к ее методам и историческим социокультурным последствиям, навязала России новую действительность. Эту действительность нельзя было оседлать и осуществлять, не выразив в Логосе, не овладев культурой слова и мысли, соответствующих этой действительности. Но точно так же, не овладев Логосом новой действительности, нельзя было и успешно ей сопротивляться и противостоять. Начиная с этого момента, и стан сторонников петровских реформ, и стан их противников начинают массово осваивать частичный, во многом чуждый, нецелостный язык этих реформ - субкультуру модернизаторов.
Субкультура эта, конечно же, могла быть взята быстро только извне и только кусками. Но, наложившись на русское взыскание холизма, преобразовалась у большинства сторонников модернизации в формы уродливые и неорганичные - фрагменты чужих смысловых полей, претендующие на целостность.
Субкультура эта не могла быть принята широкой российской почвой, поскольку в большинстве случаев использовала (в том числе буквально, лингвистически) чужой язык. Но на начальном этапе она и не отвергалась жестко этой российской почвой, поскольку экспансионировала в основном на пустые, табуированные, «бесхозные» в России смысловые поля. И лишь позже, в попытке распространить свой холистический диктат на подавляющую часть автохтонного смыслового пространства, эта чуждая субкультура встречала активное и массовое противодействие «почвы».
Интеллигенция и модернизации
Петр открыл Россию Европе и снял церковное табу на смысловую сферу, но сделал это при сильном и буквально «свирепом» государстве, которое в значительной мере взяло на себя смыслоконтролирующие функции Церкви. Попытка модернизации приводит к становлению и росту интеллектуальной прослойки, которая исторически очень быстро создает инструмент думания и бормотания - обновленный и чрезвычайно мощный язык - и становится Интеллигенцией.
Рожденная эпохой в потребности интеллектуализма, российская интеллигенция не могла и не хотела избыть традиционный религиозный холизм. Находясь целиком в Православной религиозной культуре, она не могла не искать оправдания своим действиям в сфере духа, что не могло не приводить к религиозному реформизму или ересям. Будучи по необходимости интеллектуалами, интеллигенты не могут не пытаться обосновать свой религиозный холизм рационально. Будучи в массе своей недостаточно интеллектуалами для выстраивания действительных холистических мировоззренческих систем (да и справедливо сомневаясь в возможности такого выстраивания только на основе рацио), они восполняют и недостаток мысли и образования, и ущербность рационализации собственного предмета - мифом.
Создаваемые противоречивые и мифологизированные интеллигентские целостности при жестком диктате государства и (или) церкви в большинстве своем удерживаются в рамках доминирующей идеологической системы. Но уже самые минимальные признаки ослабления государственного смыслоконтроля при Екатерине Великой почти мгновенно провоцируют появление интеллигентского диссидентства различных толков (Новиков, Радищев и т.д.).
Таким образом, проведение уже первой крупной модернизации обнажило силу стихийного интеллигентского холизма и поставило перед Россией проблему смысловой устойчивости в фазе модернизационного перехода, связанную с сущностным противоречием:
- модернизация требует призвания интеллектуализма и обеспечения высокого социального статуса интеллектуалов, т.е. ослабления смыслоконтролирующей функции государства хотя бы в частных профессиональных сферах;
- в отсутствие мощного идеологического смыслового контроля с религиозным уровнем накала, интеллигентность российского интеллектуализма неизбежно порождает множественность холистического диссидентства, творящего хаос идей и программ и разъедающего цели, технологии и структуры модернизации как процесса по необходимости частичного и заимствованного;
- обеспечение государственной устойчивости требует восстановления либо жесткого смыслового, либо, в отсутствие ресурсов для такового, тоталитарного, всепроникающего государственного контроля общественных процессов, подминающего интеллигенцию и гасящего запал и энтузиазм даже ее модернизаторских групп.
В результате, конечно же, значительная часть интеллигенции самоотчуждается от государства, противопоставляя свои идеалы государственной «неправедности», и блокирует модернизационный государственный порыв деструктивным пафосом отрицания. В результате, конечно же, государство вынуждено отвечать на интеллигентское самоотчуждение и диссидентство репрессивно, в том числе прямыми полицейскими мерами. Возникает самоподдерживающийся процесс конфронтации между государством как инициатором модернизационных программ и интеллигенцией как главным интеллектуальным ресурсом модернизации - и, как итог, крах намеченных реформ.
Разумеется, и в этом случае лишь малая часть интеллигенции встает в открытую конфронтацию к государству. Просто в крайне вязкую среду проблем, ограничений и ресурсных дефицитов модернизационного процесса добавляется фактор осознанного («делаем вид, что на них работаем») или чаще неосознанного (›«с души воротит») интеллигентского саботажа - и на этом все кончается. Государственная модернизационная мегамашина, ощущаемая интеллигенцией как чужая и чуждая, начинает крутиться вхолостую.
Не в этих ли обстоятельствах причина малообъяснимой любви российской власти к зарубежным «спецам»-интеллектуалам, которым во всех российских модернизациях нередко отдавалось предпочтение даже в тех случаях, когда могли быть задействованы отечественные интеллигентные кадры высшей квалификации? Быть может, иностранцы были предпочтительны по единственному, но главному критерию - могли служить, не рассуждая о целях и целостности? И не являлись ли эпизоды российской истории, связанные с призванием или признанием иноземных правителей, следствием инстинктивного понимания невозможности примирить многообразные отечественные представления и идеалы целостности без не заинтересованного в этих идеалах (т.е. чужого) арбитра, который в силу изолированности от собственной культурной среды не способен был в то же время навязать русской культуре чужие идеалы и чуждую целостность?
Заметим, что начальная стадия российских реформ всегда раскалывала интеллигенцию не только по признаку «модернизаторы» - «консерваторы». Значительная часть модернизаторов, и это очень отчетливо отразилось в фигуре самого Петра, принимала и проводила модернизацию сквозь зубы, как ненавистное «лекарство», как последнее средство ответить на вызов Запада и спасти Россию. Вряд ли является апокрифом фраза первого российского императора: «...взять у Европы...и повернуться к ней задницей».
Смысловые шлаки и «навоз истории»
Петровские реформы - первый, но далеко не последний опыт попытки российской модернизации, характеризующийся главными родовыми признаками:
- экспансия чужой культуры на не занятые или малоосвоенные собственным Логосом смысловые поля;
- использование фрагментов чужих смыслов и чужих языков;
- холистичная глобализация и абсолютизация этих фрагментов адептами, стремящимися «выскочить» из собственной культуры;
- запаздывающее противодействие со стороны автохтонного смыслового пространства попыткам вытеснения чужой «целостностью».
Интеллигенция как массовое явление возникает как инструмент сохранения целостности в модернизационных конвульсиях, как способ переварить и сшить с автохтонным резко усилившийся внешний смысловой поток - передумать, пережить и отразить в новом пространстве языка, описывающего новую реальность.
Этот запаздывающий процесс исторически мгновенной переплавки смыслов, идущих от чужого языка, не только вызывает массовый социо-психологический и социо-культурный стресс, но и неизбежно создает огромное количество смыслового «шлака и сора» (из которого, «не ведая стыда», растут отнюдь не только стихи), а также специфическую социальную среду носителей этого шлака и сора. Причем заметим: этот «сор», то, что в странах Запада с их в основном плавной в Новое время исторической динамикой накапливали постепенно и «хоронили» веками, у нас всегда «наваливалось» и «сбрасывалось» в короткие исторические мгновения чрезвычайной плотности.
Кроме того, в России этот шлак и сор, как нигде, агрессивны, ибо претендуют на холизм, на имя и статус целостности, пытаются распространить собственное освоенное смысловое поле на все смысловое и ценностное пространство. Фраза Достоевского «...широк русский человек... я бы сузил...», думается, имела в виду и это, интеллигентски-холистическое свойство отечественного культурного сознания.
Этот шлак требует нейтрализации, ибо, продираясь сквозь него, нельзя двигаться быстро, а России, коли она наконец «запрягла», всегда требуется «ехать» именно быстро или очень быстро.
Наиболее универсальный для России способ нейтрализации смысловых шлаков - накрыть множество мифологизированных, частичных интеллигентских «целостностей» общей смысловой целостностью, более крупной и продуманной, более духовно, интеллектуально и эмоционально привлекательной, - яркой глобальной государственной идеей и идеологией, делегирующей в себя главные императивы народных и интеллигентских чаяний, заставляющей социальное и интеллигентское большинство «забыть» или отвергнуть часть своих «целостностей», не вошедшую в генеральный государственный духовно-смысловой план.
«Третий Рим» старца Филофея и «Православие, Самодержавие, Народность» графа Уварова, нужно признать, были идеями, в огромной мере нагруженными именно этим духовно-смысловым содержанием. Да и Бердяев, утверждающий, что большевики сумели «..заклясть Россию над бездной», имел в виду, как следует из контекста, в первую очередь бездну смысловую.
Однако удается такая идейная нейтрализация далеко не всегда. Во-первых, выстроить смысловую целостность, вполне отвечающую историческому моменту, - труд тяжкий, долгий и редко поспевающий за «временами перемен». Во-вторых, на исторических перепутьях, связанных с открытием мира, возникает несколько генеральных планов (государственных идей и образов государственных идеологий), каждый из которых сопровождается и отстаивается как определенными интеллектуальными и властными элитами, так и верными отчасти идеям, отчасти элитам группами интеллигенции.
В результате в неустойчивом обществе, взбудораженном переменами и состязанием идей, зреет и вспухает раскол. Смуте социальной - мятежам, бунтам, революциям - всегда предшествует смута смысловая, духовная, когда зонтик покрывающей общество государственной идеологической целостности рвется в клочья и обнажает множество конфликтных интеллигентских моделей. (Пожалуй, одним из наиболее ярких примеров подобной «плюралистической» смутной идейной ситуации является период Временного правительства с февраля по октябрь 1917-го.)
И тогда на каком-то этапе, на фоне борющихся ослабевших идеалов и незавершенной или деградирующей, а значит, недостаточно сильной, идеологии, появляется Николай I, казнящий «головку» заговора декабристов и засылающий значительную часть дворянской интеллигенции на каторгу, или Столыпин, одевающий носителей идейного шлака в свои «галстуки», или Ленин, говорящий «...интеллигенция - говно...» и высылающий этот агрессивный смысловой шлак за рубеж «философскими пароходами», или Сталин, загоняющий этот шлак «философскими телячьими вагонами» в лагеря. Ибо что еще может сделать с конкурентами, претендующими не на часть истины и власти, а на всю их полноту, победитель, стремящийся «ехать очень быстро» и избежать поражения? Только превратить их в «навоз Истории»...
«Партийная почвенность» и «безгосударственность»
Нельзя принять без оговорок утверждение о беспочвенности интеллигенции (например, Г.Федотов). Думается, в подобных обвинениях по-интеллигентски мифологизируется и ограничивается понятие почвы. «Народная Воля» опиралась на конкретные и широкие, в том числе религиозные (староверы), народные круги; эсеры (и правые, и левые) имели громадную и вполне сознательную социальную базу в крестьянстве; знаменитая социалистическая школа Горького, Луначарского и Богданова (школа на Капри) была создана действительно по требованиям рабочих кружков Москвы, Питера, Иванова и т.д.. С «почвой» все было в порядке.
Главная беда даже не в том, что каждая из многочисленных интеллигентских групп и группок, отражая взгляд на целостность определенной почвы, т.е. части народа (взгляд партии), в силу холизма стремилась навязать свой взгляд целому, категорически не допуская даже частичной правоты оппонентов. Беда в том, что эти группы и группки в подавляющем большинстве случаев не были в состоянии распахать свою почву, не осваивали вполне и до конца собственное партийное смысловое поле, не достраивали свои концепции и идеологию либо до последних целей (до завершенной утопии), либо до технологий реализации (до инструментальной практопии), либо до того и другого вместе. Созданное почти всегда оказывалось наскоро слепленной и неполной схемой, эклектикой малосвязанных смысловых фрагментов, настойчиво претендующей на холизм - т.е. в значительной части смысловым шлаком.
Эта болезнь русской интеллигенции, которую можно определить как примитивизирующую схематизацию, есть особый тип мифологической рациональности, связанный с взысканием целостности в длительном историческом отрыве от возможности практической реализации своих концептуальных моделей. Не будучи даже в минимальной мере поверяема суровой действительностью реального государственного строительства, каждая, даже почвенная и перспективная, умозрительная целостность взмывала в горние выси теоретического идеала, который «для вящего сияния» оказывалось возможно освободить (за остро ощущаемой практической ненадобностью) от многих, необходимых для жизни, но излишних для такого идеала социально укорененных теоретических и практических деталей. Получалось нередко даже очень красиво и эмоционально соблазнительно, но абсолютно непригодно для практической политики, а значит - невостребуемо.
Таким образом развивался второй самоподдерживающийся процесс отчуждения и самоотчуждения большей части интеллигенции от власти: не имея отношения к деятельности по реализации своих представлений о целостности, интеллигенция снижала планку практических, жизненных требований к своим социальным моделям; не обнаруживая практического плана в интеллигентских утопиях, власть все более жестко отчуждалась от интеллигенции; ощущая отчуждающую или даже карающую десницу правящих элит, интеллигенция все решительнее самоотчуждалась от власти. В конце концов это взаимное отчуждение становилось стереотипом и в известной мере традицией интеллигентской оппозиционности власти.
Однако в России, где власть непременно отождествлялась с государством, указанное явление неизбежно приводит к массовому переносу интеллигентской оппозиционности на государство, которое, всегда будучи, конечно же, весьма далеким от любого идеала, при таком подходе может быть легко и доказательно объявлено либо «нецелостностью», либо «неверной, неправедной целостностью».
Возникает и становится типичной парадоксальная ситуация: российская интеллигенция, всегда бывшая государственным классом, не имевшая вне государственной службы и государственности практически никаких осознанных корпоративных интересов (земство - частное и неоднозначное исключение); интеллигенция, мощно заряженная чисто ценностным сознанием, дистанцируется от власти и государства (как в принципе единственных инструментов возможного воплощения своих холистических ценностных систем) и ведет даже не антивластную (это как раз можно понять), но антигосударственную борьбу. То есть рубит сук, на котором сидит.
Представляется, что именно так в ситуации смысловой слабости государства появляется довольно массовая интеллигентская безгосударственность, которая есть, конечно же, бесспорный факт российской истории. В этой связи естественно вспомнить и пораженчество времен Крымской войны, которое отчетливо прозвучало как в эмиграции (Герцен), так и в России, и гораздо более широкое пораженчество времен Японской и Первой мировой войн (инициаторами и главной движущей силой которого, кстати, были отнюдь не большевики). Этот антигосударственный мотив нередко доминирует у части церковной интеллигенции средневековой России («держава - царство Антихриста») и позже у старообрядцев, а затем с удивительной настойчивостью повторяется в новое и новейшее время у светской интеллигенции.
Таким образом, вне эффективного смыслового патронажа государства российская интеллигентность - явление довольно страшное. В сущности, «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», начинается всегда со смысловой войны, с распада прежней целостности и предъявления соперничающих образов новых целостностей. Но при этом, в силу множественности таких образов, интеллигентность России оборачивается смысловой войной всех против всех и становится действительно беспощадной, ибо воюют массы прежде всего не за вещи, деньги или землю, а за главную для России собственность - за целостность."
продолжение на
след. стр. ССВ 5.5.(45) dar-aya.livejournal.com/140689.html
содержание п.5.5.(1) журнала dar-aya.livejournal.com/140085.html
оглавление журнала dar-aya.livejournal.com/71582.html