Рабинович Александр. Моисей Урицкий: Робеспьер революционного Петрограда? (Часть 1)
На днях прочёл статью Александра Рабиновича "Моисей Урицкий: Робеспьер революционного Петрограда?". Для меня статья была интересной. Читал я её в бумаге. Сейчас решил проверить, есть ли она в Сети, нашёл её на каком-то богом забытом сайте, на котором почти ничего и нет и который явно хозяином заброшен. Дабы статья не пропала, перетащу ка я её оттуда сюда.
Номера ссылок буду давать в квадратных скобках. Номера страниц - перед текстом, в треугольных скобках.
Всё в один пост не влезло. Поэтому - кусок первый.
Напечатано: Отечественная история. 2003. №1.
<3>
МОИСЕЙ УРИЦКИЙ:
РОБЕСПЬЕР РЕВОЛЮЦИОННОГО ПЕТРОГРАДА?
В течение весны и лета 1918г. М.С. Урицкий, глава Петроградской ЧК (ПЧК), стал для противников большевиков олицетворением террора и своеобразным Робеспьером революционного Петрограда [1]. Однако факты, которые будут проанализированы ниже, опровергают такое представление. Среди товарищей по партии и даже многих бывших заключенных он пользовался заслуженной репутацией человека умеренного, с неодобрением относящегося к крайностям в проведении репрессий [2]. Не вполне верна и характеристика лидерами большевиков Урицкого как «человека Троцкого» [3]. В данном очерке о деятельности Урицкого в 1918 г. я постараюсь показать, что он проводил собственную, вполне определенную политическую линию, бескомпромиссно и твердо отстаивая ее в случае необходимости.
Моисей Соломонович Урицкий родился в 1873 г. неподалеку от Киева в семье еврейского торговца. В 13 лет он решительно отверг то глубоко религиозное воспитание, которое пыталась навязать ему мать. Окончив гимназию, Урицкий поступил на юридический факультет Киевского университета, где стал активным членом социал-демократического студенческого кружка. В 1897 г., завершив обучение в университете, он полностью посвящает себя революционной работе. Политическая агитация и пропаганда, подпольная деятельность на Украине, в Центральной России, на Урале и в Сибири чередовались в его жизни с длительными периодами тюремного заключения, ссылки и эмиграции в Германию, Швецию и Данию. В предвоенные годы Урицкий - левый меньшевик, в политическом отношении близкий к Троцкому, сотрудничество с которым продолжилось во время войны в Париже, а затем весной и летом 1917 г. - в Петрограде. В это время Урицкий пользовался большим влиянием в Межрайонной организации РСДРП и сыграл значительную роль в ее объединении с большевиками на VI партийном съезде в июле 1917 г. Здесь, как и на VII съезде РСДРП(б) в марте 1918 г., он избирается членом большевистского Центрального Комитета. После переезда советского правительства в Москву в марте 1918 г. и вплоть до своей смерти в августе того же года Урицкий был и членом Петроградского бюро ЦК.
Во время Октябрьской революции Урицкий активно участвовал в работе Петроградского Военно-революционного комитета. Вскоре он стал также членом президиума ВЦИК и коллегии НКВД. Кроме того, как большевистский комиссар при воссозданной Всероссийской комиссии по выборам в Учредительное собрание Урицкий отвечал за его открытие и работу, поэтому его роспуск в восприятии общества был прочно связан с его именем.
Ярый левый коммунист во время внутрипартийных споров о Брестском мире, в отличие от многих других левых он был среди тех, кто после ратификации мирного договора прекратил борьбу за продолжение революционной войны. Невысокий, полный, с медленной, покачивающейся походкой, Урицкий был человеком флегматичного, если не мягкого характера. Всегда одетый в костюм-тройку, с неизменным пенсне на носу,
<4>
в 1918 г. он был похож скорее на университетского профессора, чем на радикала-революционера.
В первоначальном составе Совнаркома Петроградской трудовой коммуны (СНК ПТК), образованного в ночь с 10 на И марта 1918 г. одновременно с переездом центрального правительства в Москву, самой влиятельной фигурой был Троцкий. Он возглавлял Военно-революционный комиссариат, который объединял функции комиссариатов внутренних дел и военного и обладал неограниченной властью в деле поддержания внутреннего порядка и руководства обороной Петрограда от стремительно наступавших германских войск [4]. При этом Урицкий и как член коллегии Военно-революционного комиссариата, и как руководитель ПЧК был подчинен Троцкому. Однако уже через несколько дней после отъезда центрального правительства Троцкий был отозван в Москву, где возглавил Наркомат по военным делам, и Урицкий, оставаясь I главой ПЧК, стал комиссаром внутренних дел СНК ПТК. Впрочем, эта структура также оказалась недолговечной. Организация петроградского правительства была завершена только в конце апреля. Именно тогда на I съезде Советов Северной обл., проходившем в Петрограде 26-29 апреля, было сформировано коалиционное большевистско-левоэсеровское правительство - Совет Комиссаров союза коммун Северной обл. (СК СКСО), которое просуществовало вплоть до так называемого лево-эсеровского мятежа в начале июля. Еще до образования этого правительства ПЧК, на упразднении которой левые эсеры настаивали в ходе переговоров с большевиками, была отделена от Комиссариата внутренних дел. Урицкий при этом сохранил контроль над ПЧК и Комитетом по революционной безопасности Петрограда. Комиссаром же внутренних дел стал влиятельный левый эсер П.П. Прошьян [5].
Уже в первый день своего пребывания на посту главы Военно-революционного комиссариата СНК ПТК Троцкий объявил о намерении «уничтожить с лица земли контрреволюционеров, погромщиков, белогвардейцев, которые пытаются сеять в городе смятение и беспорядок» [6]. Столь напыщенная риторика соответствовала характеру Троцкого. Спустя 2 дня Урицкий как председатель ПЧК издал столь же жестко звучащее распоряжение, в котором грозил расстреливать тех, кто будет предлагать взятки или нападать на членов комиссии и ее сотрудников [7]. Но для него подобный приказ был довольно необычен, и оцениваться он должен в контексте стремительного ухудшения политической ситуации, серьезно обострившейся после беспорядочной эвакуации центрального правительства.
Фактически Урицкий должен был организовывать ПЧК с нуля. Перед отъездом в Москву ВЧК начала организацию своего петроградского отделения [8]. Было решено, что все важные дела, которые будет вести ПЧК, затем следует отправлять в Москву для окончательного решения. Словом, ПЧК должна была существовать как подчиненная ВЧК структура до тех пор, пока казавшаяся неизбежной оккупация Петрограда немцами не положит конец ее деятельности. Соответственно, 2 млн руб., видимо, составлявшие большую часть, если не все финансовые ресурсы, имевшиеся в распоряжении ВЧК, подлежали переводу в Москву. Туда же эвакуировали всех сотрудников комиссии, «не оставив ни души» [9], а также перевезли все заведенные в Петрограде следственные дела. Председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский оставил Урицкому несколько сотен арестантов, содержавшихся в штаб-квартире ЧК на Гороховой, 2 и в знаменитых «Крестах», и ни одного документа с информацией о причинах их ареста. Более того, Урицкий не получил даже списка заключенных [10]. Все это свидетельствовало, что, покинув Петроград, руководство ВЧК считало излишним заботиться о сколько-нибудь продолжительной деятельности ПЧК.
Поэтому одной из наиболее неотложных проблем, вставших перед Урицким, оказалась проблема поиска новых сотрудников. 12 марта, уже на следующий день после бегства правительства в Москву, Петроградский комитет партии большевиков постано-
<5>
вил «привлечь в комиссию людей из районов, поручив им дальнейшую организацию работы» [11]. Объявив дополнительную мобилизацию в районных партийных комитетах, городское партийное руководство, как оно это делало и в других подобных случаях, отказалось нести ответственность за деятельность правительственного органа (в данном случае - ПЧК). На следующий день Глеб Бокий, который являлся в 1917 г. одним из наиболее уважаемых членов Петербургского комитета большевистской партии, известный также своим сдержанным отношением к политическим репрессиям, был назначен заместителем Урицкого [12]. Одновременно руководящие должности в ПЧК заняли другие ветераны партии. Руководство, секретариат и приданная комиссии часть Красной гвардии были сформированы довольно быстро. Гораздо сложнее оказалось найти квалифицированных агентов и следователей. Значительная часть последних оказалась в итоге некомпетентной и/или коррумпированной.
Едва встав на ноги, ПЧК начала проводить аресты подозреваемых в контрреволюционной деятельности и спекуляции [13]. Однако, если судить по сообщениям небольшевистской прессы, многие из задержанных вскоре были освобождены [14]. В то же время Урицкий строго придерживался принципа недопустимости освобождения заключенных под поручительство или гарантии влиятельных лиц. Уже в начале апреля его упорная защита этого принципа перед лицом растущего давления со стороны высокопоставленных большевиков из Москвы, а также Зиновьева вызвала беспрецедентный публичный спор. Как объяснял сам Урицкий в официальном сообщении от 6 апреля, на первом заседании ПЧК в середине марта было принято решение «для справедливости» не освобождать арестованных на поруки. Поэтому он призывал своих коллег в правительстве воздержаться от подобных ходатайств. Однако этот призыв постоянно игнорировался. Комиссары ПТК систематически ходатайствовали перед ним «за своих знакомых или знакомых своих знакомых». Более того, получив отказ от ПЧК, многие из них через голову Урицкого обращались за поддержкой в Москву или в президиум Петроградского Совета. Руководство ПЧК, отказавшись исполнять прямой приказ наркома Подвойского освободить одного из арестованных, организованный неким петроградским партийным функционером, и вынужденное подчиниться другому такого рода требованию, исходящему от председателя президиума Петросовета Зиновьева, решило обнародовать эту проблему. Официальное сообщение Урицкого заканчивалось повторным требованием прекратить подобные ходатайства. ПЧК, добавлял он, по мере возможности расследует дела и освобождает задержанных, а ходатайства об освобождении лишь задерживают этот процесс [15].
Зиновьев ответил опубликованием заявления, где говорилось, что всего за несколько недель до того президиум Петросовета освободил под свое поручительство известного меньшевика Р. Абрамовича и имеет право действовать так и в дальнейшем [16]. Однако этот случай, в свою очередь настаивал Урицкий, не может иметь для ПЧК значения прецедента, поскольку Абрамович был освобожден еще до переезда ВЧК в Москву [17]. Мне не удалось выяснить, чем закончилась эта публичная полемика. Однако в данном контексте важнее то, что она иллюстрирует твердость Урицкого в вопросах, которые он считал принципиальными. Не будем забывать, что Подвойский был членом центрального правительства, а Зиновьев возглавлял городскую власть Петрограда.
В то время в Петрограде продолжались расстрелы арестованных, проводимые не ПЧК, а другими органами новой власти (ВЧК начала практиковать такие расстрелы в конце февраля). Прежде всего эта мера применялась за особо тяжкие уголовные преступления [18]. Резко выросло в городе количество убийств и грабежей, совершаемых различными бандами, причем очень часто преступники выдавали себя за чекистов. Участились и дикие, беспорядочные расстрелы, большинство которых совершалось пьяными новобранцами Красной армии, красногвардейцами и анархистами19. Каждую ночь в главные петроградские больницы доставлялось множество подобранных на улицах тел. Часто убийцы скрывались, сняв с жертв одежду. Большая часть трупов оставалась в моргах неопознанными в течение нескольких недель, а затем их беспорядоч-
<6>
но зарывали в братские могилы. Но и тела, опознанные родственниками, оставлялись ими в моргах [20]. Жестокость расцвела в Петрограде пышным цветом.
Оказавшись во главе ПЧК, Урицкий с самого начала отказался санкционировать расстрелы. В целом же его внимание было сосредоточено не столько на установлении порядка посредством террора, сколько на конкретных мерах, направленных на прекращение экономических преступлений, злоупотреблений со стороны властей, насилия на улицах. Эта ориентация председателя ПЧК, разительно отличавшаяся от политики ВЧК в Москве [21], нашла отражение уже в первых его распоряжениях. 15 марта, спустя 2 дня после утверждения Петросоветом Урицкого в должности, он издал предварительную инструкцию, нацеленную на жесткий контроль за следствием и на задержание коррумпированных чекистов, а также преступников, выдающих себя за представителей ПЧК [22]. Заметным было исключение военнослужащих Красной армии из состава органов, уполномоченных вести следствие [23]. Еще через неделю было обнародовано распоряжение, дающее жителям города 3 дня для сдачи незарегистрированного оружия, причем нарушившие его должны были подвергнуться суду военного трибунала (расстрелом им не угрожали). Одновременно районным советам было приказано усилить уличные патрули для конфискации всего незарегистрированного оружия [24].
4 апреля комиссаром юстиции СНК ПТК был назначен Николай Крестинский. Как и Урицкий, он имел юридическое образование и огромный опыт революционной деятельности, был на стороне левых коммунистов в ходе споров по поводу Брест-Литовского мира и зарекомендовал себя противником крайних репрессивных мер. Член большевистского ЦК и Петроградского бюро ЦК, среди товарищей по партии он был известен своей экстраординарной памятью, развившейся, как говорили, из-за очень плохого зрения, которое практически не позволяло ему читать. В сочетании с давлением Урицкого это назначение, по-видимому, заставило правительство Петрограда применять к арестованным политическим противникам соответствующие юридические процедуры (следует добавить, что власти в это время были весьма озабочены тем, чтобы, демонстрируя свое «человеческое лицо», завоевать народную поддержку). Другой причиной, очевидно, стала насущная необходимость уменьшить число переполнявших городские тюрьмы заключенных, которых власти были не в состоянии кормить, содержать и лечить от стремительно распространявшихся инфекционных болезней (особенно свирепствовал в тюрьмах тиф). Кроме того, кронштадтские моряки все активнее выражали нежелание принимать на своей территории уже не умещавшихся в петроградских тюрьмах задержанных. Их позиция была выражена в редакционной статье «Известий кронштадтского Совета»: «В Кронштадт направлялись и направляются отдельные лица и целые группы арестованных... Более того, вместе с большинством из них не препровождаются даже материалы и не даются указания, что именно надлежит делать с ними. Такому уродливому пониманию роли Кронштадта должен быть положен конец. Большой красный Кронштадт не склад контрреволюционных элементов, не универсальная тюрьма и не всероссийский эшафот... Он не может и не хочет быть каким-то революционным Сахалином; он не хочет, чтобы его имя было синонимом тюрьмы и палача» [25].
Через несколько дней после своего назначения Крестинский был уполномочен упорядочить размещение задержанных, ускорить расследования и суды по их делам. Как было сформулировано в постановлении СНК ПТК, «[Петроградский] Совнарком считает абсолютно необходимым, чтобы те заключенные, чьи дела не могут быть вынесены соответствующими органами на рассмотрение суда, немедленно освобождались. С этой целью Совнарком предоставляет комиссару юстиции самые широкие полномочия» [26]. Эти усилия были подкреплены первомайской амнистией для многих категорий уголовных и политических заключенных, инициированной правительством 27 апреля [27]. Предварительно одобренная СНК ПТК, амнистия была без проволочек утверждена
<7>
I съездом Советов Северной обл. Судя по тексту постановления, опубликованного 1 мая, под нее подпадали политические заключенные, все категории заключенных старше 70 лет и уголовные преступники, осужденные на срок до 6 месяцев (сроки заключения виновных в более серьезных преступлениях уменьшались наполовину) [28].
Комментируя в прессе свою позицию в отношении амнистии, высказанную на заседании большевистской фракции съезда, Зиновьев постарался сделать акцент на политическом значении этого акта. По его словам, он доказывал на этом заседании, что «Советской власти нужно отказаться от прежних методов борьбы с политическими противниками, [что] Советская власть стала так сильна, что отдельные политические противники не представляют более для нее угрозы [и что] рабочие и солдаты, победив их в экономической и политической борьбе, не хотят обращаться с ними так, как это принято во всех империалистических и монархических государствах» [29]. Перед городским Советом, одобрившим амнистию, Зиновьев хвастал, что вопрос о ней был поставлен в Петрограде независимо от Москвы [30].
Так оно и было. Характерно, что когда коллегия Наркомата юстиции, возглавляемая П. Стучкой, узнала о масштабах петроградской амнистии, она потребовала от СК СКСО аннулирования тех пунктов данного решения, согласно которым под действие амнистии подпадали «патентованные контрреволюционеры» [31]. Тем не менее несколько позже Крестинский предложил освободить троих наиболее одиозных представителей высшей царской бюрократии, содержавшихся в Петрограде, - С.П. Белецкого, И.Г. Щегловитова и А.Н. Хвостова. Коллегия наложила на этот проект решительное вето и приняла решение обнародовать дело [32].
Одновременно с этим было расширено наложенное ПЧК ограничение на расстрелы. 16 апреля петроградский Совнарком получил доклад Урицкого об ограничении полномочий Комитета по революционной безопасности Петрограда следственными функциями. Ни детали этого доклада, ни комментарии по его поводу, по-видимому, не были зафиксированы в документах. Однако доклад, видимо, привел к всестороннему обсуждению вопроса о том, какие городские органы имеют право расстрелов (Комитет по революционной безопасности после переезда ВЧК и запрета Урицкого на расстрелы в ПЧК стал основным учреждением, все еще осуществлявшим в Петрограде казни). В результате этого обсуждения Крестинскому было поручено «выработать редакцию (а) о недопустимости расстрелов и (б) о случаях, когда должно применяться оружие» [33]. 23 апреля Крестинский представил свои «указания», после чего СНК ПТК объявил, что отныне «ни одно учреждение в гор. Петрограде не имеет права расстрелов» [34]. Этот запрет касался ПЧК, Комитета по революционной безопасности, революционных трибуналов, Красной гвардии, частей Красной армии и районных советов. Таким образом, в Петрограде было официально отменено разрешение на расстрелы, провозглашенное во время немецкого наступления в конце февраля [35].
Весна и начало лета 1918 г. в Петрограде ознаменовались заметным усилением политического недовольства масс, вызванным не оправдавшимися надеждами на быстрое заключение мира, резким ростом безработицы, хаотичным проведением эвакуации и катастрофической нехваткой продовольствия. В Москве подобные выступления закончились необъявленным «красным террором», осуществлявшимся прежде всего ВЧК. В Петрограде такой политики не проводилось, что в немалой степени объяснялось позицией Урицкого, поддержанного Крестинским и Прошьяном. Недовольство масс привело здесь к созданию недолго просуществовавшего Чрезвычайного собрания уполномоченных фабрик и заводов Петрограда. Вплоть до своего роспуска в июле 1918г. эта организация пользовалась ощутимой поддержкой рабочих36. Насколько мне известно, ее лидеры хотя и подвергались преследованиям, но арестованы не были.
Недовольство масс отразилось также в погромах, участниками которых были рабочие, и в резком усилении открытого и агрессивного антисемитизма. Последнее явление,
<8>
столь характерное для традиционного российского общества, еще более усугублялось тем фактом, что многие видные большевики были евреями. Как правило, антисемитизм среди рабочих подогревался и использовался ультрареакционными, монархическими организациями. Одной из таких организаций, «раскрытой» ПЧК, оказалась «Каморра народной расправы». В конце мая она разослала председателям домовых комитетов всего Петрограда листовку, содержавшую требование предоставить «Каморре» сведения о проживающих в их домах большевиках и евреях с целью последующего их уничтожения. Всех утаивших эту информацию или сообщивших неверные данные авторы листовки обещали подвергнуть суровому наказанию [37].
30 мая Петроградский совет, озабоченный влиянием подобной пропагандистской литературы на и без того озлобленных рабочих, предостерегал их «против погромных листовок, распространяющихся от имени вымышленных организаций контрреволюционерами, бывшими руководителями Союза русского народа», добавляя, что эти листовки сеют «самые нелепые, погромные слухи, имеющие целью вызвать смуту в рядах трудового народа» [38]. Спустя 3 дня была образована особая комиссия с неограниченными полномочиями для подавления контрреволюционной агитации, которая «с недавних пор распространяется особенно широко в связи с трудностями в продовольственном снабжении» [39]. В состав комиссии вошли Урицкий, Прошьян и Михаил Лашевич (главный комиссар штаба Петроградского военного округа). В тот же день ПЧК удалось напасть на след Луки Злотникова - предполагаемого автора и основного распространителя «Приказа Каморры» [40]. Один из ведущих в то время следователей ПЧК Станислав Байковский действовал на основании той версии, что дело Злотникова и «Каморры» следует считать частью обширного контрреволюционного заговора бывших членов Союза русского народа. Однако материалы следственного дела свидетельствуют, что найти доказательства этой версии ему не удалось. Из 90 замешанных в деле, среди которых был и первый иностранный агент ВЧК Алексей Филиппов, лишь пятеро были обвинены в непосредственном участии в деятельности «Каморры». Все они были расстреляны [41]. Тем не менее следует подчеркнуть, что их казнь состоялась лишь с началом «красного террора» уже после убийства Урицкого.
Заслуживает внимания и судьба Филиппова. Занимавшийся до революции издательским делом, он стал агентом ЧК и личным другом Дзержинского еще до переезда ВЧК в Москву. На протяжении весны 1918г. он продолжал работать на Дзержинского, периодически выезжая в Финляндию. Однако после того, как Филиппов оказался подозреваемым по делу «Каморры народной расправы», Урицкий, очевидно, без ведома Дзержинского, приказал арестовать его и препроводить из Москвы в Петроград. В конце июля 1918г. Дзержинский безуспешно пытался добиться его освобождения. Филиппов оставался в «Крестах» до завершения дела «Каморры» в сентябре [42].
На период массовых волнений пришлась и первая попытка упразднения ПЧК, которая была филиалом ВЧК, в свою очередь создававшейся как временное учреждение. Возможно однако, что начальной стадией активных, хотя и хаотичных усилий упорядочить систему городских органов общественной и политической безопасности сверху до низу (с одновременным упразднением ПЧК) можно считать уже упоминавшийся апрельский доклад Урицкого петроградскому Совнаркому об изменении функций Комитета по революционной безопасности Петрограда. Так или иначе, основными действующими лицами этих попыток стали Урицкий, Крестинский и Прошьян (вошедший в состав петроградского правительства в конце апреля), а также петроградские районные советы [43].
К середине июня Прошьян, с самого момента своего вхождения в состав СК СКСО открыто выражавший свою враждебность к ПЧК, разработал подробный план обеспечения безопасности в городе. Он предполагал создание на городском и районном уровнях обученной «гвардии» Комитета по революционной безопасности Петрограда
<9>
и периодическую мобилизацию жителей города для исполнения милицейских обязанностей. Состоящие из горожан невооруженные патрули должны были круглосуточно наблюдать за порядком в городе и сообщать «куда следует» о любых проявлениях преступной активности, в том числе политической. Несмотря на свою нереалистичность, этот план устранял необходимость существования таких созданных ad hoc органов, как ПЧК [44]. Как воспоминал Лацис, первоначально руководители ВЧК также принципиально отвергали «методы охранки» - использование секретных агентов, провокаторов и т.п. и, как и Прошьян, возлагали свои надежды на то, что их заменят бдительные рабочие, став «глазами и ушами» ВЧК [45].
Есть серьезные основания полагать, что Урицкий в это время поддерживал роспуск ПЧК. Одной из причин этого было то, что она оказалась наводненной спекулянтами. 20 апреля Елена Стасова, в то время секретарь Петроградского бюро ЦК, в письме к находившейся в Москве жене Свердлова Клавдии Новгородцевой писала по поводу существующего в Петрограде недовольства ЧК: «... Если бы мы считали, что обе комиссии абсолютно не имеют ничего положительного, то мы тотчас же подняли бы немедленную кампанию против них и добились бы их ликвидации... Критика существующего всегда необходима... Не знаю, как Дзержинский, а Урицкий определенно говорит, что в смысле борьбы со спекуляцией они постоянно наталкиваются на то, что нити приводят именно к ним на Гороховую, которая таким образом является центром спекуляции» [46].
Существовали и еще две причины, по которым Урицкий, видимо, не противодействовал идее роспуска ПЧК. Руководство этой организацией было для него делом глубоко неприятным, а отношения с начальником по линии ЧК Дзержинским, что еще важнее, были крайне напряженными. Эти отношения изначально оказались непростыми из-за того положения, в котором ВЧК оставила свое петроградское отделение, эвакуируясь в Москву. Требования Урицкого передать ему дела оставшихся в Петрограде заключенных игнорировались Дзержинским и позже. Но более существенным было то, что Урицкий считал проводимые ВЧК расстрелы бесполезными, а методы допросов - одиозными. Его чувство отвращения к таким методам нашло отражение в недатированном письме Дзержинскому, вызванном показаниями 14-летнего Всеволода Аносова, рассказавшего о крайне жестоком обращении с ним следователей ВЧК во время допросов в Москве. Выражая свое негодование, Урицкий требовал, чтобы Дзержинский провел расследование этого инцидента и наказал названных мальчиком виновных [47].
Несомненно, Дзержинский, со своей стороны, был возмущен неожиданным для него задержанием Урицким Филиппова. Более того, представляется очевидным, что руководитель ВЧК был обеспокоен сдвигом ПЧК в сторону умеренности и считал Урицкого недисциплинированным и слишком мягким для занимаемой им должности человеком. Так, в середине апреля он с возмущением узнал, что некоторые из задержанных, которых он приказал ПЧК сослать по подозрению в шпионаже, были освобождены [48]. Его беспокойство по поводу Урицкого косвенно проявилось 12 июня 1918 г. в ходе заседания большевистской фракции на I Всероссийской конференции чрезвычайных комиссий, собравшейся для обсуждения наиболее срочных политических и организационных проблем [49]. Фракция одобрила жесткую резолюцию, призывавшую «пользоваться секретными сотрудниками; изъять из обращения видных и активных руководителей монархистов-кадетов, правых с[оциалистов]-революционеров] и меньшевиков; взять на учет и установить слежку за генералами и офицерами, взять под наблюдение Красную армию, командный состав, клубы, кружки, школы и т.д.; применить меру расстрела по отношению видных и явно уличенных контрреволюционеров, спекулянтов, грабителей и взяточников». Важно отметить, что фракция проголосовала и за то, чтобы предложить ЦК партии отозвать Урицкого с поста руководителя ПЧК и «заменить его более стойким и решительным товарищем, способным твердо и неуклонно провести тактику беспощадного пресечения и борьбы с враждебными элементами, губящими Советскую власть и революцию» [50]. Председательствовал на заседании Иван Полука-
Часть 2 - http://gercenovec.livejournal.com/15953.html
Часть 3, окончание и ссылки - http://gercenovec.livejournal.com/16210.html
Номера ссылок буду давать в квадратных скобках. Номера страниц - перед текстом, в треугольных скобках.
Всё в один пост не влезло. Поэтому - кусок первый.
Напечатано: Отечественная история. 2003. №1.
<3>
МОИСЕЙ УРИЦКИЙ:
РОБЕСПЬЕР РЕВОЛЮЦИОННОГО ПЕТРОГРАДА?
В течение весны и лета 1918г. М.С. Урицкий, глава Петроградской ЧК (ПЧК), стал для противников большевиков олицетворением террора и своеобразным Робеспьером революционного Петрограда [1]. Однако факты, которые будут проанализированы ниже, опровергают такое представление. Среди товарищей по партии и даже многих бывших заключенных он пользовался заслуженной репутацией человека умеренного, с неодобрением относящегося к крайностям в проведении репрессий [2]. Не вполне верна и характеристика лидерами большевиков Урицкого как «человека Троцкого» [3]. В данном очерке о деятельности Урицкого в 1918 г. я постараюсь показать, что он проводил собственную, вполне определенную политическую линию, бескомпромиссно и твердо отстаивая ее в случае необходимости.
Моисей Соломонович Урицкий родился в 1873 г. неподалеку от Киева в семье еврейского торговца. В 13 лет он решительно отверг то глубоко религиозное воспитание, которое пыталась навязать ему мать. Окончив гимназию, Урицкий поступил на юридический факультет Киевского университета, где стал активным членом социал-демократического студенческого кружка. В 1897 г., завершив обучение в университете, он полностью посвящает себя революционной работе. Политическая агитация и пропаганда, подпольная деятельность на Украине, в Центральной России, на Урале и в Сибири чередовались в его жизни с длительными периодами тюремного заключения, ссылки и эмиграции в Германию, Швецию и Данию. В предвоенные годы Урицкий - левый меньшевик, в политическом отношении близкий к Троцкому, сотрудничество с которым продолжилось во время войны в Париже, а затем весной и летом 1917 г. - в Петрограде. В это время Урицкий пользовался большим влиянием в Межрайонной организации РСДРП и сыграл значительную роль в ее объединении с большевиками на VI партийном съезде в июле 1917 г. Здесь, как и на VII съезде РСДРП(б) в марте 1918 г., он избирается членом большевистского Центрального Комитета. После переезда советского правительства в Москву в марте 1918 г. и вплоть до своей смерти в августе того же года Урицкий был и членом Петроградского бюро ЦК.
Во время Октябрьской революции Урицкий активно участвовал в работе Петроградского Военно-революционного комитета. Вскоре он стал также членом президиума ВЦИК и коллегии НКВД. Кроме того, как большевистский комиссар при воссозданной Всероссийской комиссии по выборам в Учредительное собрание Урицкий отвечал за его открытие и работу, поэтому его роспуск в восприятии общества был прочно связан с его именем.
Ярый левый коммунист во время внутрипартийных споров о Брестском мире, в отличие от многих других левых он был среди тех, кто после ратификации мирного договора прекратил борьбу за продолжение революционной войны. Невысокий, полный, с медленной, покачивающейся походкой, Урицкий был человеком флегматичного, если не мягкого характера. Всегда одетый в костюм-тройку, с неизменным пенсне на носу,
<4>
в 1918 г. он был похож скорее на университетского профессора, чем на радикала-революционера.
В первоначальном составе Совнаркома Петроградской трудовой коммуны (СНК ПТК), образованного в ночь с 10 на И марта 1918 г. одновременно с переездом центрального правительства в Москву, самой влиятельной фигурой был Троцкий. Он возглавлял Военно-революционный комиссариат, который объединял функции комиссариатов внутренних дел и военного и обладал неограниченной властью в деле поддержания внутреннего порядка и руководства обороной Петрограда от стремительно наступавших германских войск [4]. При этом Урицкий и как член коллегии Военно-революционного комиссариата, и как руководитель ПЧК был подчинен Троцкому. Однако уже через несколько дней после отъезда центрального правительства Троцкий был отозван в Москву, где возглавил Наркомат по военным делам, и Урицкий, оставаясь I главой ПЧК, стал комиссаром внутренних дел СНК ПТК. Впрочем, эта структура также оказалась недолговечной. Организация петроградского правительства была завершена только в конце апреля. Именно тогда на I съезде Советов Северной обл., проходившем в Петрограде 26-29 апреля, было сформировано коалиционное большевистско-левоэсеровское правительство - Совет Комиссаров союза коммун Северной обл. (СК СКСО), которое просуществовало вплоть до так называемого лево-эсеровского мятежа в начале июля. Еще до образования этого правительства ПЧК, на упразднении которой левые эсеры настаивали в ходе переговоров с большевиками, была отделена от Комиссариата внутренних дел. Урицкий при этом сохранил контроль над ПЧК и Комитетом по революционной безопасности Петрограда. Комиссаром же внутренних дел стал влиятельный левый эсер П.П. Прошьян [5].
Уже в первый день своего пребывания на посту главы Военно-революционного комиссариата СНК ПТК Троцкий объявил о намерении «уничтожить с лица земли контрреволюционеров, погромщиков, белогвардейцев, которые пытаются сеять в городе смятение и беспорядок» [6]. Столь напыщенная риторика соответствовала характеру Троцкого. Спустя 2 дня Урицкий как председатель ПЧК издал столь же жестко звучащее распоряжение, в котором грозил расстреливать тех, кто будет предлагать взятки или нападать на членов комиссии и ее сотрудников [7]. Но для него подобный приказ был довольно необычен, и оцениваться он должен в контексте стремительного ухудшения политической ситуации, серьезно обострившейся после беспорядочной эвакуации центрального правительства.
Фактически Урицкий должен был организовывать ПЧК с нуля. Перед отъездом в Москву ВЧК начала организацию своего петроградского отделения [8]. Было решено, что все важные дела, которые будет вести ПЧК, затем следует отправлять в Москву для окончательного решения. Словом, ПЧК должна была существовать как подчиненная ВЧК структура до тех пор, пока казавшаяся неизбежной оккупация Петрограда немцами не положит конец ее деятельности. Соответственно, 2 млн руб., видимо, составлявшие большую часть, если не все финансовые ресурсы, имевшиеся в распоряжении ВЧК, подлежали переводу в Москву. Туда же эвакуировали всех сотрудников комиссии, «не оставив ни души» [9], а также перевезли все заведенные в Петрограде следственные дела. Председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский оставил Урицкому несколько сотен арестантов, содержавшихся в штаб-квартире ЧК на Гороховой, 2 и в знаменитых «Крестах», и ни одного документа с информацией о причинах их ареста. Более того, Урицкий не получил даже списка заключенных [10]. Все это свидетельствовало, что, покинув Петроград, руководство ВЧК считало излишним заботиться о сколько-нибудь продолжительной деятельности ПЧК.
Поэтому одной из наиболее неотложных проблем, вставших перед Урицким, оказалась проблема поиска новых сотрудников. 12 марта, уже на следующий день после бегства правительства в Москву, Петроградский комитет партии большевиков постано-
<5>
вил «привлечь в комиссию людей из районов, поручив им дальнейшую организацию работы» [11]. Объявив дополнительную мобилизацию в районных партийных комитетах, городское партийное руководство, как оно это делало и в других подобных случаях, отказалось нести ответственность за деятельность правительственного органа (в данном случае - ПЧК). На следующий день Глеб Бокий, который являлся в 1917 г. одним из наиболее уважаемых членов Петербургского комитета большевистской партии, известный также своим сдержанным отношением к политическим репрессиям, был назначен заместителем Урицкого [12]. Одновременно руководящие должности в ПЧК заняли другие ветераны партии. Руководство, секретариат и приданная комиссии часть Красной гвардии были сформированы довольно быстро. Гораздо сложнее оказалось найти квалифицированных агентов и следователей. Значительная часть последних оказалась в итоге некомпетентной и/или коррумпированной.
Едва встав на ноги, ПЧК начала проводить аресты подозреваемых в контрреволюционной деятельности и спекуляции [13]. Однако, если судить по сообщениям небольшевистской прессы, многие из задержанных вскоре были освобождены [14]. В то же время Урицкий строго придерживался принципа недопустимости освобождения заключенных под поручительство или гарантии влиятельных лиц. Уже в начале апреля его упорная защита этого принципа перед лицом растущего давления со стороны высокопоставленных большевиков из Москвы, а также Зиновьева вызвала беспрецедентный публичный спор. Как объяснял сам Урицкий в официальном сообщении от 6 апреля, на первом заседании ПЧК в середине марта было принято решение «для справедливости» не освобождать арестованных на поруки. Поэтому он призывал своих коллег в правительстве воздержаться от подобных ходатайств. Однако этот призыв постоянно игнорировался. Комиссары ПТК систематически ходатайствовали перед ним «за своих знакомых или знакомых своих знакомых». Более того, получив отказ от ПЧК, многие из них через голову Урицкого обращались за поддержкой в Москву или в президиум Петроградского Совета. Руководство ПЧК, отказавшись исполнять прямой приказ наркома Подвойского освободить одного из арестованных, организованный неким петроградским партийным функционером, и вынужденное подчиниться другому такого рода требованию, исходящему от председателя президиума Петросовета Зиновьева, решило обнародовать эту проблему. Официальное сообщение Урицкого заканчивалось повторным требованием прекратить подобные ходатайства. ПЧК, добавлял он, по мере возможности расследует дела и освобождает задержанных, а ходатайства об освобождении лишь задерживают этот процесс [15].
Зиновьев ответил опубликованием заявления, где говорилось, что всего за несколько недель до того президиум Петросовета освободил под свое поручительство известного меньшевика Р. Абрамовича и имеет право действовать так и в дальнейшем [16]. Однако этот случай, в свою очередь настаивал Урицкий, не может иметь для ПЧК значения прецедента, поскольку Абрамович был освобожден еще до переезда ВЧК в Москву [17]. Мне не удалось выяснить, чем закончилась эта публичная полемика. Однако в данном контексте важнее то, что она иллюстрирует твердость Урицкого в вопросах, которые он считал принципиальными. Не будем забывать, что Подвойский был членом центрального правительства, а Зиновьев возглавлял городскую власть Петрограда.
В то время в Петрограде продолжались расстрелы арестованных, проводимые не ПЧК, а другими органами новой власти (ВЧК начала практиковать такие расстрелы в конце февраля). Прежде всего эта мера применялась за особо тяжкие уголовные преступления [18]. Резко выросло в городе количество убийств и грабежей, совершаемых различными бандами, причем очень часто преступники выдавали себя за чекистов. Участились и дикие, беспорядочные расстрелы, большинство которых совершалось пьяными новобранцами Красной армии, красногвардейцами и анархистами19. Каждую ночь в главные петроградские больницы доставлялось множество подобранных на улицах тел. Часто убийцы скрывались, сняв с жертв одежду. Большая часть трупов оставалась в моргах неопознанными в течение нескольких недель, а затем их беспорядоч-
<6>
но зарывали в братские могилы. Но и тела, опознанные родственниками, оставлялись ими в моргах [20]. Жестокость расцвела в Петрограде пышным цветом.
Оказавшись во главе ПЧК, Урицкий с самого начала отказался санкционировать расстрелы. В целом же его внимание было сосредоточено не столько на установлении порядка посредством террора, сколько на конкретных мерах, направленных на прекращение экономических преступлений, злоупотреблений со стороны властей, насилия на улицах. Эта ориентация председателя ПЧК, разительно отличавшаяся от политики ВЧК в Москве [21], нашла отражение уже в первых его распоряжениях. 15 марта, спустя 2 дня после утверждения Петросоветом Урицкого в должности, он издал предварительную инструкцию, нацеленную на жесткий контроль за следствием и на задержание коррумпированных чекистов, а также преступников, выдающих себя за представителей ПЧК [22]. Заметным было исключение военнослужащих Красной армии из состава органов, уполномоченных вести следствие [23]. Еще через неделю было обнародовано распоряжение, дающее жителям города 3 дня для сдачи незарегистрированного оружия, причем нарушившие его должны были подвергнуться суду военного трибунала (расстрелом им не угрожали). Одновременно районным советам было приказано усилить уличные патрули для конфискации всего незарегистрированного оружия [24].
4 апреля комиссаром юстиции СНК ПТК был назначен Николай Крестинский. Как и Урицкий, он имел юридическое образование и огромный опыт революционной деятельности, был на стороне левых коммунистов в ходе споров по поводу Брест-Литовского мира и зарекомендовал себя противником крайних репрессивных мер. Член большевистского ЦК и Петроградского бюро ЦК, среди товарищей по партии он был известен своей экстраординарной памятью, развившейся, как говорили, из-за очень плохого зрения, которое практически не позволяло ему читать. В сочетании с давлением Урицкого это назначение, по-видимому, заставило правительство Петрограда применять к арестованным политическим противникам соответствующие юридические процедуры (следует добавить, что власти в это время были весьма озабочены тем, чтобы, демонстрируя свое «человеческое лицо», завоевать народную поддержку). Другой причиной, очевидно, стала насущная необходимость уменьшить число переполнявших городские тюрьмы заключенных, которых власти были не в состоянии кормить, содержать и лечить от стремительно распространявшихся инфекционных болезней (особенно свирепствовал в тюрьмах тиф). Кроме того, кронштадтские моряки все активнее выражали нежелание принимать на своей территории уже не умещавшихся в петроградских тюрьмах задержанных. Их позиция была выражена в редакционной статье «Известий кронштадтского Совета»: «В Кронштадт направлялись и направляются отдельные лица и целые группы арестованных... Более того, вместе с большинством из них не препровождаются даже материалы и не даются указания, что именно надлежит делать с ними. Такому уродливому пониманию роли Кронштадта должен быть положен конец. Большой красный Кронштадт не склад контрреволюционных элементов, не универсальная тюрьма и не всероссийский эшафот... Он не может и не хочет быть каким-то революционным Сахалином; он не хочет, чтобы его имя было синонимом тюрьмы и палача» [25].
Через несколько дней после своего назначения Крестинский был уполномочен упорядочить размещение задержанных, ускорить расследования и суды по их делам. Как было сформулировано в постановлении СНК ПТК, «[Петроградский] Совнарком считает абсолютно необходимым, чтобы те заключенные, чьи дела не могут быть вынесены соответствующими органами на рассмотрение суда, немедленно освобождались. С этой целью Совнарком предоставляет комиссару юстиции самые широкие полномочия» [26]. Эти усилия были подкреплены первомайской амнистией для многих категорий уголовных и политических заключенных, инициированной правительством 27 апреля [27]. Предварительно одобренная СНК ПТК, амнистия была без проволочек утверждена
<7>
I съездом Советов Северной обл. Судя по тексту постановления, опубликованного 1 мая, под нее подпадали политические заключенные, все категории заключенных старше 70 лет и уголовные преступники, осужденные на срок до 6 месяцев (сроки заключения виновных в более серьезных преступлениях уменьшались наполовину) [28].
Комментируя в прессе свою позицию в отношении амнистии, высказанную на заседании большевистской фракции съезда, Зиновьев постарался сделать акцент на политическом значении этого акта. По его словам, он доказывал на этом заседании, что «Советской власти нужно отказаться от прежних методов борьбы с политическими противниками, [что] Советская власть стала так сильна, что отдельные политические противники не представляют более для нее угрозы [и что] рабочие и солдаты, победив их в экономической и политической борьбе, не хотят обращаться с ними так, как это принято во всех империалистических и монархических государствах» [29]. Перед городским Советом, одобрившим амнистию, Зиновьев хвастал, что вопрос о ней был поставлен в Петрограде независимо от Москвы [30].
Так оно и было. Характерно, что когда коллегия Наркомата юстиции, возглавляемая П. Стучкой, узнала о масштабах петроградской амнистии, она потребовала от СК СКСО аннулирования тех пунктов данного решения, согласно которым под действие амнистии подпадали «патентованные контрреволюционеры» [31]. Тем не менее несколько позже Крестинский предложил освободить троих наиболее одиозных представителей высшей царской бюрократии, содержавшихся в Петрограде, - С.П. Белецкого, И.Г. Щегловитова и А.Н. Хвостова. Коллегия наложила на этот проект решительное вето и приняла решение обнародовать дело [32].
Одновременно с этим было расширено наложенное ПЧК ограничение на расстрелы. 16 апреля петроградский Совнарком получил доклад Урицкого об ограничении полномочий Комитета по революционной безопасности Петрограда следственными функциями. Ни детали этого доклада, ни комментарии по его поводу, по-видимому, не были зафиксированы в документах. Однако доклад, видимо, привел к всестороннему обсуждению вопроса о том, какие городские органы имеют право расстрелов (Комитет по революционной безопасности после переезда ВЧК и запрета Урицкого на расстрелы в ПЧК стал основным учреждением, все еще осуществлявшим в Петрограде казни). В результате этого обсуждения Крестинскому было поручено «выработать редакцию (а) о недопустимости расстрелов и (б) о случаях, когда должно применяться оружие» [33]. 23 апреля Крестинский представил свои «указания», после чего СНК ПТК объявил, что отныне «ни одно учреждение в гор. Петрограде не имеет права расстрелов» [34]. Этот запрет касался ПЧК, Комитета по революционной безопасности, революционных трибуналов, Красной гвардии, частей Красной армии и районных советов. Таким образом, в Петрограде было официально отменено разрешение на расстрелы, провозглашенное во время немецкого наступления в конце февраля [35].
Весна и начало лета 1918 г. в Петрограде ознаменовались заметным усилением политического недовольства масс, вызванным не оправдавшимися надеждами на быстрое заключение мира, резким ростом безработицы, хаотичным проведением эвакуации и катастрофической нехваткой продовольствия. В Москве подобные выступления закончились необъявленным «красным террором», осуществлявшимся прежде всего ВЧК. В Петрограде такой политики не проводилось, что в немалой степени объяснялось позицией Урицкого, поддержанного Крестинским и Прошьяном. Недовольство масс привело здесь к созданию недолго просуществовавшего Чрезвычайного собрания уполномоченных фабрик и заводов Петрограда. Вплоть до своего роспуска в июле 1918г. эта организация пользовалась ощутимой поддержкой рабочих36. Насколько мне известно, ее лидеры хотя и подвергались преследованиям, но арестованы не были.
Недовольство масс отразилось также в погромах, участниками которых были рабочие, и в резком усилении открытого и агрессивного антисемитизма. Последнее явление,
<8>
столь характерное для традиционного российского общества, еще более усугублялось тем фактом, что многие видные большевики были евреями. Как правило, антисемитизм среди рабочих подогревался и использовался ультрареакционными, монархическими организациями. Одной из таких организаций, «раскрытой» ПЧК, оказалась «Каморра народной расправы». В конце мая она разослала председателям домовых комитетов всего Петрограда листовку, содержавшую требование предоставить «Каморре» сведения о проживающих в их домах большевиках и евреях с целью последующего их уничтожения. Всех утаивших эту информацию или сообщивших неверные данные авторы листовки обещали подвергнуть суровому наказанию [37].
30 мая Петроградский совет, озабоченный влиянием подобной пропагандистской литературы на и без того озлобленных рабочих, предостерегал их «против погромных листовок, распространяющихся от имени вымышленных организаций контрреволюционерами, бывшими руководителями Союза русского народа», добавляя, что эти листовки сеют «самые нелепые, погромные слухи, имеющие целью вызвать смуту в рядах трудового народа» [38]. Спустя 3 дня была образована особая комиссия с неограниченными полномочиями для подавления контрреволюционной агитации, которая «с недавних пор распространяется особенно широко в связи с трудностями в продовольственном снабжении» [39]. В состав комиссии вошли Урицкий, Прошьян и Михаил Лашевич (главный комиссар штаба Петроградского военного округа). В тот же день ПЧК удалось напасть на след Луки Злотникова - предполагаемого автора и основного распространителя «Приказа Каморры» [40]. Один из ведущих в то время следователей ПЧК Станислав Байковский действовал на основании той версии, что дело Злотникова и «Каморры» следует считать частью обширного контрреволюционного заговора бывших членов Союза русского народа. Однако материалы следственного дела свидетельствуют, что найти доказательства этой версии ему не удалось. Из 90 замешанных в деле, среди которых был и первый иностранный агент ВЧК Алексей Филиппов, лишь пятеро были обвинены в непосредственном участии в деятельности «Каморры». Все они были расстреляны [41]. Тем не менее следует подчеркнуть, что их казнь состоялась лишь с началом «красного террора» уже после убийства Урицкого.
Заслуживает внимания и судьба Филиппова. Занимавшийся до революции издательским делом, он стал агентом ЧК и личным другом Дзержинского еще до переезда ВЧК в Москву. На протяжении весны 1918г. он продолжал работать на Дзержинского, периодически выезжая в Финляндию. Однако после того, как Филиппов оказался подозреваемым по делу «Каморры народной расправы», Урицкий, очевидно, без ведома Дзержинского, приказал арестовать его и препроводить из Москвы в Петроград. В конце июля 1918г. Дзержинский безуспешно пытался добиться его освобождения. Филиппов оставался в «Крестах» до завершения дела «Каморры» в сентябре [42].
На период массовых волнений пришлась и первая попытка упразднения ПЧК, которая была филиалом ВЧК, в свою очередь создававшейся как временное учреждение. Возможно однако, что начальной стадией активных, хотя и хаотичных усилий упорядочить систему городских органов общественной и политической безопасности сверху до низу (с одновременным упразднением ПЧК) можно считать уже упоминавшийся апрельский доклад Урицкого петроградскому Совнаркому об изменении функций Комитета по революционной безопасности Петрограда. Так или иначе, основными действующими лицами этих попыток стали Урицкий, Крестинский и Прошьян (вошедший в состав петроградского правительства в конце апреля), а также петроградские районные советы [43].
К середине июня Прошьян, с самого момента своего вхождения в состав СК СКСО открыто выражавший свою враждебность к ПЧК, разработал подробный план обеспечения безопасности в городе. Он предполагал создание на городском и районном уровнях обученной «гвардии» Комитета по революционной безопасности Петрограда
<9>
и периодическую мобилизацию жителей города для исполнения милицейских обязанностей. Состоящие из горожан невооруженные патрули должны были круглосуточно наблюдать за порядком в городе и сообщать «куда следует» о любых проявлениях преступной активности, в том числе политической. Несмотря на свою нереалистичность, этот план устранял необходимость существования таких созданных ad hoc органов, как ПЧК [44]. Как воспоминал Лацис, первоначально руководители ВЧК также принципиально отвергали «методы охранки» - использование секретных агентов, провокаторов и т.п. и, как и Прошьян, возлагали свои надежды на то, что их заменят бдительные рабочие, став «глазами и ушами» ВЧК [45].
Есть серьезные основания полагать, что Урицкий в это время поддерживал роспуск ПЧК. Одной из причин этого было то, что она оказалась наводненной спекулянтами. 20 апреля Елена Стасова, в то время секретарь Петроградского бюро ЦК, в письме к находившейся в Москве жене Свердлова Клавдии Новгородцевой писала по поводу существующего в Петрограде недовольства ЧК: «... Если бы мы считали, что обе комиссии абсолютно не имеют ничего положительного, то мы тотчас же подняли бы немедленную кампанию против них и добились бы их ликвидации... Критика существующего всегда необходима... Не знаю, как Дзержинский, а Урицкий определенно говорит, что в смысле борьбы со спекуляцией они постоянно наталкиваются на то, что нити приводят именно к ним на Гороховую, которая таким образом является центром спекуляции» [46].
Существовали и еще две причины, по которым Урицкий, видимо, не противодействовал идее роспуска ПЧК. Руководство этой организацией было для него делом глубоко неприятным, а отношения с начальником по линии ЧК Дзержинским, что еще важнее, были крайне напряженными. Эти отношения изначально оказались непростыми из-за того положения, в котором ВЧК оставила свое петроградское отделение, эвакуируясь в Москву. Требования Урицкого передать ему дела оставшихся в Петрограде заключенных игнорировались Дзержинским и позже. Но более существенным было то, что Урицкий считал проводимые ВЧК расстрелы бесполезными, а методы допросов - одиозными. Его чувство отвращения к таким методам нашло отражение в недатированном письме Дзержинскому, вызванном показаниями 14-летнего Всеволода Аносова, рассказавшего о крайне жестоком обращении с ним следователей ВЧК во время допросов в Москве. Выражая свое негодование, Урицкий требовал, чтобы Дзержинский провел расследование этого инцидента и наказал названных мальчиком виновных [47].
Несомненно, Дзержинский, со своей стороны, был возмущен неожиданным для него задержанием Урицким Филиппова. Более того, представляется очевидным, что руководитель ВЧК был обеспокоен сдвигом ПЧК в сторону умеренности и считал Урицкого недисциплинированным и слишком мягким для занимаемой им должности человеком. Так, в середине апреля он с возмущением узнал, что некоторые из задержанных, которых он приказал ПЧК сослать по подозрению в шпионаже, были освобождены [48]. Его беспокойство по поводу Урицкого косвенно проявилось 12 июня 1918 г. в ходе заседания большевистской фракции на I Всероссийской конференции чрезвычайных комиссий, собравшейся для обсуждения наиболее срочных политических и организационных проблем [49]. Фракция одобрила жесткую резолюцию, призывавшую «пользоваться секретными сотрудниками; изъять из обращения видных и активных руководителей монархистов-кадетов, правых с[оциалистов]-революционеров] и меньшевиков; взять на учет и установить слежку за генералами и офицерами, взять под наблюдение Красную армию, командный состав, клубы, кружки, школы и т.д.; применить меру расстрела по отношению видных и явно уличенных контрреволюционеров, спекулянтов, грабителей и взяточников». Важно отметить, что фракция проголосовала и за то, чтобы предложить ЦК партии отозвать Урицкого с поста руководителя ПЧК и «заменить его более стойким и решительным товарищем, способным твердо и неуклонно провести тактику беспощадного пресечения и борьбы с враждебными элементами, губящими Советскую власть и революцию» [50]. Председательствовал на заседании Иван Полука-
Часть 2 - http://gercenovec.livejournal.com/15953.html
Часть 3, окончание и ссылки - http://gercenovec.livejournal.com/16210.html