В
прошлом посте я писал много о теоретическом измерении публичных пространств, в этом же попробую применить эту теорию к конкретному кейсу. А именно к ЦПКиО им. Горького о чём еще могут говорить эти чёртовы урбанисты.
В ходе реконструкции и после оной о Парке Горького говорили именно как о публичном пространстве. Мол вот будет у нас городской парк прям как в Европах, чтобы сидеть на газоне, пинг-понг, а все люди там такие милые, общаются, мороженку с чебурэками едят, гайд-парк там всякий, уличные музыканты, не жисть а Сорочинская ярмарка. И что характерно в целом так оно и получилось, люди там действительно всё это делают и все пинг-понги и бин-бэги в наличии.
Но тем не менее, можно ли таки Парк Горького считать публичным пространством? Меня смущают следующие пункты -
1) В Парке Горького сосредоточено огромное количество прекрасных городских малых архитектурных форм, но это по сути дела единственное место в Москве где большинство из них вообще встречается. Вся та благодать, что навалена в изобилии в Парке Горького в нормальном мире должна быть рассредоточена по всему городу. Если строить абсурдную аналогию, то с тем же успехом можно было бы сосредоточить все парковочные столбики в городе, скажем, на Красной Площади.
2) Как я писал ранее, моральный порядок и режим практик в публичном пространстве является динамическим, задаваемым пользователями пространства. В Парке Горького же мы наблюдаем предзаданный моральный порядок и предзаданный режим практик, а следовательно это пространство работает не на интеграцию, но на разделение различных групп людей. Безусловно, для каких-то людей симпатично отсутствие в Парке Горького любителей "Охоты Крепкой". Но это вообще-то довольно значимая по своей численности группа горожан, которая вытеснена из этого пространства и не имеет никаких шансов получить к нему доступ, причём не в результате естественного экологического процесса, а административного запрета.
3) Парк Горького не интегрирован в городское пространство, его географическое расположение таково, что лишь для незначительной части жителей города он хоть как-то вписывается в повседневный траффик. Оказаться в Парке Горького, по сути дела, можно только собравшись идти в Парк Горького. Т.е. Парк Горького задаёт собственную тотальность, нарушающую повседневные ритмы. В этом плане, он ближе шоппинг-моллу, чем публичному пространству.
В связи с этими замечаниями, хочется вспомнить цикл
Терри Пратчетта о Смерти. Смерть в Плоском Мире долго наблюдал за людьми и очень ими интересовался, поэтому в своём мире пытался воссоздавать предметы и практики людей. Например, в ванной водопроводные трубы он делал из цельного куска металла. И не то чтобы это не было похоже на водопроводные трубы, но вода по ним течь не может. Так и Парк Горького, являясь продуктом просвещённого абсолютизма, (даже чересчур!) похож на публичное пространство европейского города, но лишён значимых для публичного пространства характеристик.
Это вопрос не только и не столько терминологического характера, сколько вопрос дискурсивный. Дело в том, что если называть трусоватых гопников в погонах полицией, страдает в первую очередь идея правосудия, если называть тоскливый принтер, штампующий публикации исследовательским институтом, страдает в первую очередь идея науки. Поэтому, называть Парк Горького публичным пространством достаточно опасно и нелепо, поскольку приводит к каскаду ошибок и ложных пониманий как в градостроительной политики так и в взгляде на общество.