был вечер.
зимний ветер ворожил.
камлал слова на языке акаций
неловких и растерянных...
я жил.
я жил во времена инициаций
январских потемневших облаков,
упругих, приготовившихся к ливню,
в краю мужчин, читающих стихов
из "Невиим"*.
настенные, заклинив,
не двигались.
средь анкерных плечей,
пружин и шестерён
им было  тесно.
и синий вол, исполненный очей,
и лев, и ( Read more... )

час даю тебе, чтобы...
чтобы узнать строку.
ну, как раз.
целый час, с работы когда - домой,
продираясь сквозь плотную, клаксонящую труху.
эта строка и будет вот той строкой.
"продираясь сквозь плотную, клаксонящую труху,
в сумерках начинающую светить
ализарином в засахаренный лукум
Тeль-Авивских высоток,
смотрю, как ко мне летит
птица.
ну кто ж
сюда её запихал?
( Read more... )

гули-гули, голуби гурчат.
пули-пули, мёртвые горчат.
во саду ли, выводок крольчат
возится под деревцем зелёным.
сад тенями тёплыми залит.
в нём инжир с инжиром говорит.
солнышко скуластое стоит,
третий день стоит над Гаваоном.

мне холодно.
стекает дождь со стен,
как слёзы выходящего из комы.
меж рамами обломки насекомых,
кружившихся ещё при Августе,
напоминают солнечные дни,
пыль перегретую,
полураздетых женщин,
какие-то МоцАртовские вещи,
что запаху акации сродни.
соседка держит у плеча детя,
и "птицы ошалелые летят",
как в песенке, что до поры скрывалась
в трущёбах памяти.
Зюйд-Ост ( Read more... )

я смотрел на ПьетУ.
я был за стеклом, внутри
грота её.
я говорил:
"не может
быть, что бы сын...
сколько ему? тридцать три..?
а у матери нет ни морщины.
ни сединЫ.
и кожа
щёк её -девичья.
стало быть нет, не мать.
впрочем - колени бабьи, как у матёрой...
что же хотел гений твой рассказать,
Ангелический Майкл?
что там начальник хора,
в узкой деснице железный зажав ( Read more... )

волна меня шарахнула об камни.
и я засеменил по дну руками,
как будто тот, в нокдауне, боксёр...
и не было канатов ухватиться.
но подгребла какая-то девица,
дала мне руку.
так я был спасён.
а то чего уж...
взял и потонул бы.
когда б не человек -  владелец вульвы...
(политкоректность - это фЕтишь мой)
спасибо, человек, тебе, спасибо.
рассвет был холоден.
( Read more... )

земную жизнь пройдя свою на треть,
я шёл вдоль апельсинового сада.
был дождь.
железо силилось стареть,
и искривлялось саваном распада,
дырявой окисью.
так шёл я посреди,
прилипших к тротуару, мокрых бляшек.
чернел рассвет.
автобус подходил.
по радио читали: "Слушай Яша..."
я залезал в полупустой салон
декабрьской холодной колесницы.
смотрел в окно.
за ним летали ( Read more... )

сны негодяев
пугают в ночи гиен
матушки-Идумеи.
я слышу гул
ветра, несущего прах,
шелудивый тлен
бывших камней.
слушай, Аристобул:
"поле пройти - не тождественно - жизнь прожить.
время створожено.
ясность всегда одна.
что остаётся?
только с ума сходить.
верно и не преклонно сходить с ума.
стоя на хОлме
смотрю на соседний холм,
на исковерканный город,
читай -" ( Read more... )

...из чёрного лёгкого
выдохнув Чёрного Гойю,
я вышел на воздух испанский.
я вышел на воздух.
и воздух заполнил мне лёгкое
(только другое,
и то же не светлое).
всюду росли туберозы,
росли олеандры,
ходили какие-то люди,
какие-то женщины
мокли походкою гибкой.
безликий безумец
играл облаками на лютне,
с такою улыбкой...
с такою кровавой улыбкой.
так что ж за ( Read more... )

в напевных небесах Неаполя
висели сохнущие тряпки -
рубахи рыбаков.
и капала
вода с них мыльная...
и в лавки,
толпясь, купить воспоминания
о благодати посетившей
сей мир,
входили горожане, и
купив, всплакнув, перекрестившись,
шли к кафедралу,
где над куполом
звенели медные "куранты".
по зимним, чёрным лужам хлюпая
шли бывшие негоцианты,
дворовый люд,
в капроне ( Read more... )