Экономическое развитие РИ перед 1917 годом (часть 3)
Третья часть 2-й главы из монографии Роберта Аллена (часть 1 и часть 2):
Промышленное развитие
Хотя рост производительности сельского хозяйства играл ведущую роль в росте экономики России, увеличение производства потребительских товаров - прежде всего продукции текстильной промышленности, равно как и тяжелой промышленности - локомотивов, стального проката и т. д. также играло заметную роль. Сама по себе интеграция России в мировую экономическую систему служила неблагоприятным фактором для индустриализационных процессов. Снижение транспортных расходов делало русское сырье - хлопок, зерно или стальной прокат более привлекательным для британского рынка. Комбинация роста цен на сельскохозяйственную продукцию и падения цен на промышленную продукцию (и то и другое следствие изменения на локальном рынке после интеграции в мировую экономическую систему - прим. пер.) изымали ресурсы из промышленности ради развития сельского хозяйства тем самым деиндустриализируя страну. Одним из способов решения этой проблемы являлись тарифы.
Протекционалистская торговая политика была скорее всего неизбежной для развивающихся стран желающих поддерживать собственную промышленность в конце 19-го века. Иллюстрацией тому может служить Индия. Британцы построили в Индии железнодорожную сеть пропорционально сопоставимую с Российской, однако - коль скоро и локомотивы и рельсы завозились из метрополии, то индийская железнодорожная сеть не оказывала никакого стимулирующего влияния на развитие национальной тяжелой промышленности (Хэдрик 1988. стр 81-91, 276-98). В России, благодаря тарифам и государственному протекционизму - сталелитейная, металлообрабатывающая и машиностроительная промышленность развивались вполне успешно. Русская тяжелая промышленность к 1913 году увеличилась девятикратно.
Иной была ситуация в текстильной промышленности. Тарифная защита была типичной реакцией на засилие дешевого британского текстиля и она практиковалась в России, так-же как и в других частях Европы и Северной Америки. Однако, в слаборазвитых странах возможно было разбить британцев на их собственном поле. Индия. Япония и Китай смогли построить собственную текстильную промышленность не устанавливая тарифных барьеров, благодаря использованию британского оборудования и собственной дешевой рабочей силы. В результате эти страны оказались способными конкурировать с британцами как на местном так и на экспортных рынках. Тарифы скорее всего ускоряли развитие российской текстильной промышленности, но история азиатских государств показывает то, что они были вовсе не обязательными для успешного развития отрасли (Моррис,1983, стр. 555, 572-83).
Россия продвигала хлопок еще более агрессивно чем сталь или машины. Российские тарифы на промышленную продукцию были достаточно высоки и оставались стабильными для большинства товаров на всем протяжении с 1880-х годов до 1913 года. Соответственно, внутрироссийские цены стабильно превышали общемировые. Исключением являлся текстиль, цены на который постоянно росли коррелируя с ростом цен на сельскохозяйственную продукцию. Происходило это во-первых, в следствии того что хлопок является легко перерабатываем сырьем - он составляет ¾ цены готового изделия (Оделл 1912, стр. 30). Соответственно, цены на текстиль росли вслед за ценами на хлопок-сырец, а они росли вместе с ценами на продукцию сельского хозяйства. Во-вторых, для поддержания собственной текстильной промышленности царское правительство начало создавать сырьевую базу в Средней Азии. Импортозамещение привело к росту тарифов на сырье и для компенсации возросших издержек были повышены тарифы на текстильные изделия (Оделл 1912, стр. 22). Завышенные цены на потребительские товары - как мы убедимся в последствии, привели к стагнации реальных доходов населения [5]
Внутренние потребности российского рынка являются ключевыми для понимания тарифной политики и ее влияния на промышленный рост. Коль скоро цены на внутреннем рынке были выше общемировых, продукция российской промышленности никогда не была экспортно конкурентноспособной. Тарифы гарантировали доминирование отечественного производителя в известных секторах внутреннего рынка, но и не позволяла ему выходить за его рамки. Именно благодаря этому текстильная промышленность была так слабо развитой до 1861 года - было просто невыгодно строить фабрики, коль скоро бедная страна не нуждалась в больших объемах потребительских товаров. Отнюдь не случайно поэтому то, что «Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности» стало подзаголовком работы Ленина «Развитие капитализма в России». И хотя Ленин скорее всего был не прав в своих оценках появления и развития внутреннего рынка, для понимания самого процесса экономического развития было важно объяснить рост производства потребительских товаров.
Потребность в потребительских товарах делилась на потребность городского и сельского населения. И хотя лишь одна десятая часть населения проживала в городах, но их доходы носили целиком денежный характер и тратились в магазинах. Сельское население тратило существенно меньше в пересчете на душу населения, но благодаря своей численности его расходы были сопоставимы с расходами горожан. Статистики Госплана произвели детальные расчеты в 1920-е годы и продемонстрировали то, что к примеру 55% продаж не пищевых потребительских товаров покупалось сельским населением (Виткрофт и Дэвис 1985, стр. 211). Положение сохранялось неизменным к началу Первой Мировой Войны. Для понимания причин роста отраслей производивших товары народного потребления (включая и торговлю, жилищное строительство и т. д.) важно выяснить причины роста спроса как у городского так и сельского населения.
Известна точка зрения Ленина - автора теории «дифференциации крестьянства», считавшего что именно последняя ответственна за рост спроса среди сельского населения. Ленин считал что крестьяне обрабатывавшие средних размеров наделы используя лишь труд собственный (семейный) труд - были обречены на исчезновение по мере поляризации сельского населения на небольшую группу крупных землевладельцев и основную массу обезземеленных крестьян превратившихся в сельскохозяйственных рабочих. Бюджетные исследования конца 19-го века показывали то, что т. н. «середняки» были наиболее самодостаточными и тратили на рынке меньшую часть своих доходов как относительно безземельных наемных рабочих так и капиталистических фермеров. Следовательно, рассуждал Ленин «расслоение крестьянства создает внутренний рынок для капитализма» (Ленин 1894. стр. 181). Создание же внутреннего рынка, в свою очередь было жизненно необходимо для развития отраслей производящих товары народного потребления.
И хотя Ленинская концепция вполне правдоподобно соединяет изменения в социальной структуре сельского населения и процессы индустриализации, совокупность Ленинской аргументации в к конечном счете не убедительна. Совершенно верно то, что беднейшие и богатейшие крестьяне тратили больший процент своих доходов на приобретение потребительских товаров, но из этого вовсе не следует то, что само по себе расслоение крестьян оказывало серьезное влияние на спрос. В качестве проверки этой теории можно сравнить средине расходы на потребительские товары среди крестьян с различными доходами с расходами усредненного крестьянина. Как выясняется - различия минимальны. Причина этого в том. Что у бедных слишком мало денег, а богатые слишком малочисленны для того чтобы всерьез изменить положение. Иначе говоря - расслоение крестьянства крайне слабо влияло на рост внутреннего рынка.
На самом деле, наиболее значимыми для роста аграрного потребления были масштабы и сельхоз производства и цены на сельхоз продукцию. Потребности города зависели от потребностей тяжелой промышленности, в свою очередь генерируемой государственным железнодорожным строительством и хлопко-перерабатывающей промышленностью поддерживаемой высокими тарифами. В конечном счете, емкость рынка товаров потребительского спроса зависела от тех-же факторов которые определяли размеры и рост экономики страны как таковой. То есть - всемирные цены на зерно, производительность сельского хозяйства, железнодорожное строительство и тарифная политика направленная на поддержание отечественного производства. Таким образом, рост легкой промышленности вовсе небыл самодостаточным явлением.
Ровно те-же выводы применимы и к оценке иностранных инвестиций в Российское производство. В 1913 году они являлись существенным, но отнюдь не независимым источником роста. Всемирный рынок капиталов был достаточно глубоко интегрирован и предоставлял инвестиции для большого числа стран на схожих условиях. При этом, разумеется - инвестиционные потоки следовали за менявшейся бизнес-коньюнктурой. То есть не столько инвестиции приводили к росту экономики, сколько растущие потребности экономики требовали все большего капитала.
Мог ли продолжаться рост российской экономики?
Оптимистический взгляд Грегори на экономику имперского периода и ее перспективы базируется на предположении согласно которому имперская экономика могла-бы демонстрировать большие, относительно экономики советского периода темпы роста: «Нам представляется вполне обоснованным предположить то, что командно-административная экономическая система вообще никогда бы не появилась если-бы царистская экономическая система продолжала бы развиваться после окончания Первой Мировой Войны темпами характерными для последних десятилетий существования Российской Империи.» «А что если...» это вопрос на который крайне сложно ответить, в особенности если ответ предполагает подсчет данных за большие промежутки времени и должен учитывать существенные изменения в экономической и социальной организации. Но Грегори продолжает: «Отталкиваясь от строго статистического анализа, крайне сложно вообразить то, что результаты могли-бы быть хуже» относительно тех что мы имеем в реальности - в 1989 году ВВП на душу населения в СССР составлял 7 070$ . Грегори идет еще дальше, утверждая что: «крайне сложно представить сценарий при котором территория бывшей Российской Империи не являлась бы сейчас одной из ведущих мировых экономических держав и не обеспечивала бы население уровнем жизни достаточно близким к Западно Европейским стандартам.» Это утверждение является еще более радикальным чем предыдущее, коль скоро ВВП на душу населения в Западно Европейских странах на 1989 год составлял 18 000$.[6]
Немного арифметики поможет прояснить этот вопрос. Если бы уровень роста имперской экономики продолжился бы в течении всего ХХ века, то уровень ВВП на душу населения рос бы на 1.7% в год, достигнув в 1989 году отметки 5 358$, что существенно меньше чем 7 070$ на душу населения в реальности достигнутых в СССР. Экстраполяция темпов роста имперской экономики, таким образом не сможет не дает оснований для надежд на конкуренцию с уровнем достигнутым командно-административной экономикой. Для того чтобы достичь этого уровня имперская экономика должна была бы рости на 2.1% на душу населения в год. В принципе, это отнюдь не недостижимо, коль скоро в Германии доходы на душу населения росли на 1.8% с 1885 по 1913 годы и на 2.1% с 1913 по 1989 годы, причем показатели остальных Западно Европейских государств аналогичны. Даже если бы темпы роста Российской империи сравнялись бы с Западно Европейскими, то это всего-лишь обеспечило бы аналогичный советскому уровень жизни и не более того.
Но само предположение того, что уровень роста Российской Империи соответствовал бы Германскому крайне сомнительно. Большинство государств демонстрировало экономический рост в ХХ веке, но рост был наибольшим в странах бывших богатыми уже к началу века - подобных Германии и медленным в бедных странах Азии, Африки и Латинской Америки. Исходя из структуры экономики и уровня доходов, Россия в 1913 году относилась к числу бедных стран, а значит весьма обоснованы ожидания меньших, сравнительно в Западными, темпов роста.
Отнюдь не подкрепляет оценки Грегори и сравнение России с другими зерно-экспортирующими экономиками. В Индии, Аргентине, Австралии и Канаде не наблюдалось устойчивого роста ВВП на душу населения с 1913 вплоть до 1940 года, до того момента когда мировая война привела к его росту. С тех пор Индия демонстрировала весьма небольшой рост. Аргентина же характерна своим падением - в 1913 году ее экономика была передовой, существенно более процветающей и урбанизированной чем Россия, но сейчас она принадлежит к числу бедных стран в мировом масштабе. Австралия, разумеется, живет существенно лучше, но и для нее характерен существенное падение доходов относительно США. И только Канада является образцом безусловного успеха. Пример этих стран безусловно свидетельствует о том, что для того чтобы быть успешными на протяжении всего ХХ века - требуется нечто существенно большее чем высокий уровень зернового экспорта в 1913 году.
Как не маловероятно то, что Россия по темпам роста ВВП могла бы достичь Германии, но еще менее вероятно то, что она могла бы сократить отставание от Западной Европы - коль скоро, это предполагало бы еще большие темпы роста. Утверждение, согласно которому, при капитализме удалось бы достичь уровня жизни аналогичного Британскому или Французскому предполагает рост ВВП на душу населения на 3.3% ежегодно с 1913 по 1989 годы - уровень роста необходимый чтобы с 1488$ на душу населения в 1913 году, подняться до 18 000$ в 1989 году. Лишь одна страна в мире совершила подобный рывок - это Япония. Ее доход на душу населения был схожим с Российским в 1913 году и к 1989 году он стал аналогичен Западно-Европейскому. На каком же основании мы должны верить в то, что капиталистическая Россия будет демонстрировать показатели схожие с Японскими - то есть оказаться на вершине мировой экономической пирамиды? Куда как более вероятно то, что она оказалась бы где-нибудь посредине, или же вовсе - внизу.
Одно вполне очевидно, источники роста характерные для XIX - начала ХХ века себя исчерпали и даже более того - стали играть тормозящую роль. Основным источником роста сельского хозяйства были высокие цены на пшеницу. После Первой Мировой цены на зерно рухнули и рост в зернопоризводящих регионах прекратился по всему миру. Во время Великой Депрессии цены достигли абсолютного минимума что привело к сокращению посевных площадей. Сталин печально известен установлением низких цен на зерно, однако вовсе не очевидно то, что цена зерна на Украине была действительно меньше цены на зерно в Саскечеване за тот же период. Если бы развитие капитализма продолжилось в России, то зерновой бум прекратился бы ровно также как это произошло в Австралии, Канаде или Аргентине. Рост доходов стремительно замедлился в этих странах и эта-же судьба ждала бы и Россию.
Крайне маловероятно и то, что рост производительности сельского хозяйства мог бы привести к росту экономики. К 1913 году русские крестьяне достигли уровня урожайности характерного для американских равнин и канадских прерий. И этот уровень оставался неизменным до конца Второй Мировой Войны, когда активное использование химических удобрений привело к существенному росту урожайности. Последнее было характерно и для СССР. [7] Но наиболее важно для нас то, что серьезных шансов увеличить урожайность до начала 1950-х годов у русских фермеров небыло, а значит и источником роста сельское хозяйство быть не могло.
Промышленное развитие также сыграло огромную роль в экономическом росте до 1913 года. И в этом секторе перспективы дальнейших успехов были весьма сомнительными. Рост тяжелой промышленности зависел от железнодорожного строительства, последнее неизбежно сокращалось, коль скоро большая часть основных магистралей была уже проложена. Между 1870 и 1913 протяженность путей увеличивалась на 4.5% ежегодно с 10.7 тыс. км. до 70.2 тыс. км., к 1980 году она еще удвоилась, но уровень роста упал до 1% в год. [8] Бледные перспективы роста сельского хозяйства делают даже эти скромные цифры жел-дор строительства маловероятными. Зачем прокладывать новые пути если культивация земли не приносит прибыли? К 1913 году жел-дор строительство исчерпало себя в качестве источника промышленного роста.
Легкая промышленность могла-бы послужить залогом экономического роста. Японский рывок начала ХХ века явился следствием текстильного экспорта. Россия вполне могла бы достичь того-же, если бы тарифные ограничения не удерживали бы внутри-российские цены выше мирового уровня что делало экспорт невозможным. Изменение же тарифной политики далось бы весьма не легко, коль скоро протекционистские тарифы защищали прежде всего хлопок-сырец, обеспечивая рост его культивации в Средней Азии и тарифы на готовую продукцию являлись лишь следствием сырьевых. Успех на мировом рынке требовал свободной торговли хлопком-сырцом, а значит разорения отечественных производителей - перспектива сколь болезненная, столь и малоосуществимая.
Неспешный экономический рост и высокие тарифы - вот наиболее вероятная перспектива развития капиталистической России в ХХ веке. Параллели с Латинской Америкой слишком очевидны. Произошедший после Первой Мировой Войны обвал сырьевого рынка, бывшего для этих стран экспорто-образующим - привел к экономической стагнации. Попытки его преодоления, попытки индустриализации посредством тарифного импорто-замещения создали огромные мегаполисы и весьма не спешный экономический рост. При исчерпанности всех остальных источников роста - латино-американская модель развития являлась для будущего капиталистической России наиболее вероятной, причем Индия была бы даже вероятнее Аргентины не говоря уже о Франции или Германии.
Современные исследования закономерностей долговременного экономического роста в ХХ веке, в полной мере выявили значимость эффективной системы всеобщего обучения. (Барро 1991) Одной из причин того, что Латинская Америка не смогла догнать Западную Европу или Северную Америку является низкий уровень грамотности. Порядка 90% населения Канады, США и Западной Европы была грамотной накануне Первой мировой (ЮНЕСКО 1953, стр. 55; 1975 стр. 89, 108, 121). В Аргентине этот показатель был 64%, в Чили 50%, в Мексике - 34% (ЮНЕСКО 1953, стр. 86, 136, 50, 95). И хотя Латинская Америка отставала от Западной Европы, она опережала большую часть Азиатских, в том числе и Ближне-Восточных государств. Лишь 7% населения Индии и 8% Египта умели читать и писать. Считая что уровень грамотности в России поднялся до 38% к 1913 году, становится очевидным то, что хотя она опережала наиболее отсталые страны Азии - те мне менее она находилась ниже по списку большинства Латино-Американских государств не говоря уже о Западной Европе. Прогресс России в деле народного просвещения был несомненен - в 1897 году лишь 21% взрослого населения считался грамотным, однако отставание было все еще крайне велико (Крисп 1978. стр. 389, 391; Брукс 1982). И разумеется низкий уровень грамотности не мог бы не отразиться на перспективах экономического развития российской Империи.
Единственным способом для России избежать Латино-Американской участи было пойти по Японскому пути. Однако, это крайне мало вероятно. Как мы уже отмечали, Япония изначально развивалась как конкурентноспособная на мировом рынке текстиле-производящая держава, не вводившая покровительственных тарифов. Причем, подобная политика была навязана Японии Западными державами и совершенно отличалась от пути развития легкой промышленности в России (Локвуд 1968, стр. 19, 539).
В общем, вызовы Запада вынудили Японию на проведение широкомасштабной модернизации социальных, экономических и политических институтов. Россия же управлялась репрессивной системой созданной автократами ради удержания своих традиционных прерогатив. С 1870 по 1910 годы Япония, посредством введения системы всеобщего обучения. повысила уровень грамотности среди взрослого населения с 30% до 70% (Тайра 1978, 196-197). Россия отставала от Японии не менее чем на одно поколение. Бюрократия произвольно вмешивалась в развитие экономики, провоцируя ситуацию неопределенности и повышая затратность экономической деятельности. Репрессивная политическая система усиливала классовые противоречия и препятствовала возникновению неформальной сети добровольных объединений - того, что по мнению Роберта Путнама (1993. стр. 152-163) является основой стабильного роста капиталистической модели. Подобные объединения, являясь основой так называемого «гражданского общества» практически отсутствуют на пост-советском пространстве. Ровно то-же было характерно и для царистской России. Историки отмечают то, как государство тормозило развитие капитализма современного типа. «Самодержавное правительство и культурная враждебность по отношению к Западу совместно сдерживали возникновение и развитие капиталистических структур и отношений характерных для корпоративного предпринимательства». На этом основании Оуэн (1995. стр. 11-12) утверждает «схожесть между имперской Россией и пост-советским гос-вами с одной стороны и странами Третьего Мира с другой». Все эти легальные и культурные различия предполагают различные траектории экономического развития характерные для этих регионов после 1913 года. [9] Царь был недостаточно мудр чтобы вести Россию по Японскому пути модернизации, а общество было недостаточно развито для того что-бы по этому пути идти. Разумеется нам совершенно невозможно прогнозировать с абсолютной точностью, но при условии отсутствия большевистской революции и пятилетних планов - судьба России лежала бы где-нибудь между Индией и Аргентиной.
часть четыре...
Промышленное развитие
Хотя рост производительности сельского хозяйства играл ведущую роль в росте экономики России, увеличение производства потребительских товаров - прежде всего продукции текстильной промышленности, равно как и тяжелой промышленности - локомотивов, стального проката и т. д. также играло заметную роль. Сама по себе интеграция России в мировую экономическую систему служила неблагоприятным фактором для индустриализационных процессов. Снижение транспортных расходов делало русское сырье - хлопок, зерно или стальной прокат более привлекательным для британского рынка. Комбинация роста цен на сельскохозяйственную продукцию и падения цен на промышленную продукцию (и то и другое следствие изменения на локальном рынке после интеграции в мировую экономическую систему - прим. пер.) изымали ресурсы из промышленности ради развития сельского хозяйства тем самым деиндустриализируя страну. Одним из способов решения этой проблемы являлись тарифы.
Протекционалистская торговая политика была скорее всего неизбежной для развивающихся стран желающих поддерживать собственную промышленность в конце 19-го века. Иллюстрацией тому может служить Индия. Британцы построили в Индии железнодорожную сеть пропорционально сопоставимую с Российской, однако - коль скоро и локомотивы и рельсы завозились из метрополии, то индийская железнодорожная сеть не оказывала никакого стимулирующего влияния на развитие национальной тяжелой промышленности (Хэдрик 1988. стр 81-91, 276-98). В России, благодаря тарифам и государственному протекционизму - сталелитейная, металлообрабатывающая и машиностроительная промышленность развивались вполне успешно. Русская тяжелая промышленность к 1913 году увеличилась девятикратно.
Иной была ситуация в текстильной промышленности. Тарифная защита была типичной реакцией на засилие дешевого британского текстиля и она практиковалась в России, так-же как и в других частях Европы и Северной Америки. Однако, в слаборазвитых странах возможно было разбить британцев на их собственном поле. Индия. Япония и Китай смогли построить собственную текстильную промышленность не устанавливая тарифных барьеров, благодаря использованию британского оборудования и собственной дешевой рабочей силы. В результате эти страны оказались способными конкурировать с британцами как на местном так и на экспортных рынках. Тарифы скорее всего ускоряли развитие российской текстильной промышленности, но история азиатских государств показывает то, что они были вовсе не обязательными для успешного развития отрасли (Моррис,1983, стр. 555, 572-83).
Россия продвигала хлопок еще более агрессивно чем сталь или машины. Российские тарифы на промышленную продукцию были достаточно высоки и оставались стабильными для большинства товаров на всем протяжении с 1880-х годов до 1913 года. Соответственно, внутрироссийские цены стабильно превышали общемировые. Исключением являлся текстиль, цены на который постоянно росли коррелируя с ростом цен на сельскохозяйственную продукцию. Происходило это во-первых, в следствии того что хлопок является легко перерабатываем сырьем - он составляет ¾ цены готового изделия (Оделл 1912, стр. 30). Соответственно, цены на текстиль росли вслед за ценами на хлопок-сырец, а они росли вместе с ценами на продукцию сельского хозяйства. Во-вторых, для поддержания собственной текстильной промышленности царское правительство начало создавать сырьевую базу в Средней Азии. Импортозамещение привело к росту тарифов на сырье и для компенсации возросших издержек были повышены тарифы на текстильные изделия (Оделл 1912, стр. 22). Завышенные цены на потребительские товары - как мы убедимся в последствии, привели к стагнации реальных доходов населения [5]
Внутренние потребности российского рынка являются ключевыми для понимания тарифной политики и ее влияния на промышленный рост. Коль скоро цены на внутреннем рынке были выше общемировых, продукция российской промышленности никогда не была экспортно конкурентноспособной. Тарифы гарантировали доминирование отечественного производителя в известных секторах внутреннего рынка, но и не позволяла ему выходить за его рамки. Именно благодаря этому текстильная промышленность была так слабо развитой до 1861 года - было просто невыгодно строить фабрики, коль скоро бедная страна не нуждалась в больших объемах потребительских товаров. Отнюдь не случайно поэтому то, что «Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности» стало подзаголовком работы Ленина «Развитие капитализма в России». И хотя Ленин скорее всего был не прав в своих оценках появления и развития внутреннего рынка, для понимания самого процесса экономического развития было важно объяснить рост производства потребительских товаров.
Потребность в потребительских товарах делилась на потребность городского и сельского населения. И хотя лишь одна десятая часть населения проживала в городах, но их доходы носили целиком денежный характер и тратились в магазинах. Сельское население тратило существенно меньше в пересчете на душу населения, но благодаря своей численности его расходы были сопоставимы с расходами горожан. Статистики Госплана произвели детальные расчеты в 1920-е годы и продемонстрировали то, что к примеру 55% продаж не пищевых потребительских товаров покупалось сельским населением (Виткрофт и Дэвис 1985, стр. 211). Положение сохранялось неизменным к началу Первой Мировой Войны. Для понимания причин роста отраслей производивших товары народного потребления (включая и торговлю, жилищное строительство и т. д.) важно выяснить причины роста спроса как у городского так и сельского населения.
Известна точка зрения Ленина - автора теории «дифференциации крестьянства», считавшего что именно последняя ответственна за рост спроса среди сельского населения. Ленин считал что крестьяне обрабатывавшие средних размеров наделы используя лишь труд собственный (семейный) труд - были обречены на исчезновение по мере поляризации сельского населения на небольшую группу крупных землевладельцев и основную массу обезземеленных крестьян превратившихся в сельскохозяйственных рабочих. Бюджетные исследования конца 19-го века показывали то, что т. н. «середняки» были наиболее самодостаточными и тратили на рынке меньшую часть своих доходов как относительно безземельных наемных рабочих так и капиталистических фермеров. Следовательно, рассуждал Ленин «расслоение крестьянства создает внутренний рынок для капитализма» (Ленин 1894. стр. 181). Создание же внутреннего рынка, в свою очередь было жизненно необходимо для развития отраслей производящих товары народного потребления.
И хотя Ленинская концепция вполне правдоподобно соединяет изменения в социальной структуре сельского населения и процессы индустриализации, совокупность Ленинской аргументации в к конечном счете не убедительна. Совершенно верно то, что беднейшие и богатейшие крестьяне тратили больший процент своих доходов на приобретение потребительских товаров, но из этого вовсе не следует то, что само по себе расслоение крестьян оказывало серьезное влияние на спрос. В качестве проверки этой теории можно сравнить средине расходы на потребительские товары среди крестьян с различными доходами с расходами усредненного крестьянина. Как выясняется - различия минимальны. Причина этого в том. Что у бедных слишком мало денег, а богатые слишком малочисленны для того чтобы всерьез изменить положение. Иначе говоря - расслоение крестьянства крайне слабо влияло на рост внутреннего рынка.
На самом деле, наиболее значимыми для роста аграрного потребления были масштабы и сельхоз производства и цены на сельхоз продукцию. Потребности города зависели от потребностей тяжелой промышленности, в свою очередь генерируемой государственным железнодорожным строительством и хлопко-перерабатывающей промышленностью поддерживаемой высокими тарифами. В конечном счете, емкость рынка товаров потребительского спроса зависела от тех-же факторов которые определяли размеры и рост экономики страны как таковой. То есть - всемирные цены на зерно, производительность сельского хозяйства, железнодорожное строительство и тарифная политика направленная на поддержание отечественного производства. Таким образом, рост легкой промышленности вовсе небыл самодостаточным явлением.
Ровно те-же выводы применимы и к оценке иностранных инвестиций в Российское производство. В 1913 году они являлись существенным, но отнюдь не независимым источником роста. Всемирный рынок капиталов был достаточно глубоко интегрирован и предоставлял инвестиции для большого числа стран на схожих условиях. При этом, разумеется - инвестиционные потоки следовали за менявшейся бизнес-коньюнктурой. То есть не столько инвестиции приводили к росту экономики, сколько растущие потребности экономики требовали все большего капитала.
Мог ли продолжаться рост российской экономики?
Оптимистический взгляд Грегори на экономику имперского периода и ее перспективы базируется на предположении согласно которому имперская экономика могла-бы демонстрировать большие, относительно экономики советского периода темпы роста: «Нам представляется вполне обоснованным предположить то, что командно-административная экономическая система вообще никогда бы не появилась если-бы царистская экономическая система продолжала бы развиваться после окончания Первой Мировой Войны темпами характерными для последних десятилетий существования Российской Империи.» «А что если...» это вопрос на который крайне сложно ответить, в особенности если ответ предполагает подсчет данных за большие промежутки времени и должен учитывать существенные изменения в экономической и социальной организации. Но Грегори продолжает: «Отталкиваясь от строго статистического анализа, крайне сложно вообразить то, что результаты могли-бы быть хуже» относительно тех что мы имеем в реальности - в 1989 году ВВП на душу населения в СССР составлял 7 070$ . Грегори идет еще дальше, утверждая что: «крайне сложно представить сценарий при котором территория бывшей Российской Империи не являлась бы сейчас одной из ведущих мировых экономических держав и не обеспечивала бы население уровнем жизни достаточно близким к Западно Европейским стандартам.» Это утверждение является еще более радикальным чем предыдущее, коль скоро ВВП на душу населения в Западно Европейских странах на 1989 год составлял 18 000$.[6]
Немного арифметики поможет прояснить этот вопрос. Если бы уровень роста имперской экономики продолжился бы в течении всего ХХ века, то уровень ВВП на душу населения рос бы на 1.7% в год, достигнув в 1989 году отметки 5 358$, что существенно меньше чем 7 070$ на душу населения в реальности достигнутых в СССР. Экстраполяция темпов роста имперской экономики, таким образом не сможет не дает оснований для надежд на конкуренцию с уровнем достигнутым командно-административной экономикой. Для того чтобы достичь этого уровня имперская экономика должна была бы рости на 2.1% на душу населения в год. В принципе, это отнюдь не недостижимо, коль скоро в Германии доходы на душу населения росли на 1.8% с 1885 по 1913 годы и на 2.1% с 1913 по 1989 годы, причем показатели остальных Западно Европейских государств аналогичны. Даже если бы темпы роста Российской империи сравнялись бы с Западно Европейскими, то это всего-лишь обеспечило бы аналогичный советскому уровень жизни и не более того.
Но само предположение того, что уровень роста Российской Империи соответствовал бы Германскому крайне сомнительно. Большинство государств демонстрировало экономический рост в ХХ веке, но рост был наибольшим в странах бывших богатыми уже к началу века - подобных Германии и медленным в бедных странах Азии, Африки и Латинской Америки. Исходя из структуры экономики и уровня доходов, Россия в 1913 году относилась к числу бедных стран, а значит весьма обоснованы ожидания меньших, сравнительно в Западными, темпов роста.
Отнюдь не подкрепляет оценки Грегори и сравнение России с другими зерно-экспортирующими экономиками. В Индии, Аргентине, Австралии и Канаде не наблюдалось устойчивого роста ВВП на душу населения с 1913 вплоть до 1940 года, до того момента когда мировая война привела к его росту. С тех пор Индия демонстрировала весьма небольшой рост. Аргентина же характерна своим падением - в 1913 году ее экономика была передовой, существенно более процветающей и урбанизированной чем Россия, но сейчас она принадлежит к числу бедных стран в мировом масштабе. Австралия, разумеется, живет существенно лучше, но и для нее характерен существенное падение доходов относительно США. И только Канада является образцом безусловного успеха. Пример этих стран безусловно свидетельствует о том, что для того чтобы быть успешными на протяжении всего ХХ века - требуется нечто существенно большее чем высокий уровень зернового экспорта в 1913 году.
Как не маловероятно то, что Россия по темпам роста ВВП могла бы достичь Германии, но еще менее вероятно то, что она могла бы сократить отставание от Западной Европы - коль скоро, это предполагало бы еще большие темпы роста. Утверждение, согласно которому, при капитализме удалось бы достичь уровня жизни аналогичного Британскому или Французскому предполагает рост ВВП на душу населения на 3.3% ежегодно с 1913 по 1989 годы - уровень роста необходимый чтобы с 1488$ на душу населения в 1913 году, подняться до 18 000$ в 1989 году. Лишь одна страна в мире совершила подобный рывок - это Япония. Ее доход на душу населения был схожим с Российским в 1913 году и к 1989 году он стал аналогичен Западно-Европейскому. На каком же основании мы должны верить в то, что капиталистическая Россия будет демонстрировать показатели схожие с Японскими - то есть оказаться на вершине мировой экономической пирамиды? Куда как более вероятно то, что она оказалась бы где-нибудь посредине, или же вовсе - внизу.
Одно вполне очевидно, источники роста характерные для XIX - начала ХХ века себя исчерпали и даже более того - стали играть тормозящую роль. Основным источником роста сельского хозяйства были высокие цены на пшеницу. После Первой Мировой цены на зерно рухнули и рост в зернопоризводящих регионах прекратился по всему миру. Во время Великой Депрессии цены достигли абсолютного минимума что привело к сокращению посевных площадей. Сталин печально известен установлением низких цен на зерно, однако вовсе не очевидно то, что цена зерна на Украине была действительно меньше цены на зерно в Саскечеване за тот же период. Если бы развитие капитализма продолжилось в России, то зерновой бум прекратился бы ровно также как это произошло в Австралии, Канаде или Аргентине. Рост доходов стремительно замедлился в этих странах и эта-же судьба ждала бы и Россию.
Крайне маловероятно и то, что рост производительности сельского хозяйства мог бы привести к росту экономики. К 1913 году русские крестьяне достигли уровня урожайности характерного для американских равнин и канадских прерий. И этот уровень оставался неизменным до конца Второй Мировой Войны, когда активное использование химических удобрений привело к существенному росту урожайности. Последнее было характерно и для СССР. [7] Но наиболее важно для нас то, что серьезных шансов увеличить урожайность до начала 1950-х годов у русских фермеров небыло, а значит и источником роста сельское хозяйство быть не могло.
Промышленное развитие также сыграло огромную роль в экономическом росте до 1913 года. И в этом секторе перспективы дальнейших успехов были весьма сомнительными. Рост тяжелой промышленности зависел от железнодорожного строительства, последнее неизбежно сокращалось, коль скоро большая часть основных магистралей была уже проложена. Между 1870 и 1913 протяженность путей увеличивалась на 4.5% ежегодно с 10.7 тыс. км. до 70.2 тыс. км., к 1980 году она еще удвоилась, но уровень роста упал до 1% в год. [8] Бледные перспективы роста сельского хозяйства делают даже эти скромные цифры жел-дор строительства маловероятными. Зачем прокладывать новые пути если культивация земли не приносит прибыли? К 1913 году жел-дор строительство исчерпало себя в качестве источника промышленного роста.
Легкая промышленность могла-бы послужить залогом экономического роста. Японский рывок начала ХХ века явился следствием текстильного экспорта. Россия вполне могла бы достичь того-же, если бы тарифные ограничения не удерживали бы внутри-российские цены выше мирового уровня что делало экспорт невозможным. Изменение же тарифной политики далось бы весьма не легко, коль скоро протекционистские тарифы защищали прежде всего хлопок-сырец, обеспечивая рост его культивации в Средней Азии и тарифы на готовую продукцию являлись лишь следствием сырьевых. Успех на мировом рынке требовал свободной торговли хлопком-сырцом, а значит разорения отечественных производителей - перспектива сколь болезненная, столь и малоосуществимая.
Неспешный экономический рост и высокие тарифы - вот наиболее вероятная перспектива развития капиталистической России в ХХ веке. Параллели с Латинской Америкой слишком очевидны. Произошедший после Первой Мировой Войны обвал сырьевого рынка, бывшего для этих стран экспорто-образующим - привел к экономической стагнации. Попытки его преодоления, попытки индустриализации посредством тарифного импорто-замещения создали огромные мегаполисы и весьма не спешный экономический рост. При исчерпанности всех остальных источников роста - латино-американская модель развития являлась для будущего капиталистической России наиболее вероятной, причем Индия была бы даже вероятнее Аргентины не говоря уже о Франции или Германии.
Современные исследования закономерностей долговременного экономического роста в ХХ веке, в полной мере выявили значимость эффективной системы всеобщего обучения. (Барро 1991) Одной из причин того, что Латинская Америка не смогла догнать Западную Европу или Северную Америку является низкий уровень грамотности. Порядка 90% населения Канады, США и Западной Европы была грамотной накануне Первой мировой (ЮНЕСКО 1953, стр. 55; 1975 стр. 89, 108, 121). В Аргентине этот показатель был 64%, в Чили 50%, в Мексике - 34% (ЮНЕСКО 1953, стр. 86, 136, 50, 95). И хотя Латинская Америка отставала от Западной Европы, она опережала большую часть Азиатских, в том числе и Ближне-Восточных государств. Лишь 7% населения Индии и 8% Египта умели читать и писать. Считая что уровень грамотности в России поднялся до 38% к 1913 году, становится очевидным то, что хотя она опережала наиболее отсталые страны Азии - те мне менее она находилась ниже по списку большинства Латино-Американских государств не говоря уже о Западной Европе. Прогресс России в деле народного просвещения был несомненен - в 1897 году лишь 21% взрослого населения считался грамотным, однако отставание было все еще крайне велико (Крисп 1978. стр. 389, 391; Брукс 1982). И разумеется низкий уровень грамотности не мог бы не отразиться на перспективах экономического развития российской Империи.
Единственным способом для России избежать Латино-Американской участи было пойти по Японскому пути. Однако, это крайне мало вероятно. Как мы уже отмечали, Япония изначально развивалась как конкурентноспособная на мировом рынке текстиле-производящая держава, не вводившая покровительственных тарифов. Причем, подобная политика была навязана Японии Западными державами и совершенно отличалась от пути развития легкой промышленности в России (Локвуд 1968, стр. 19, 539).
В общем, вызовы Запада вынудили Японию на проведение широкомасштабной модернизации социальных, экономических и политических институтов. Россия же управлялась репрессивной системой созданной автократами ради удержания своих традиционных прерогатив. С 1870 по 1910 годы Япония, посредством введения системы всеобщего обучения. повысила уровень грамотности среди взрослого населения с 30% до 70% (Тайра 1978, 196-197). Россия отставала от Японии не менее чем на одно поколение. Бюрократия произвольно вмешивалась в развитие экономики, провоцируя ситуацию неопределенности и повышая затратность экономической деятельности. Репрессивная политическая система усиливала классовые противоречия и препятствовала возникновению неформальной сети добровольных объединений - того, что по мнению Роберта Путнама (1993. стр. 152-163) является основой стабильного роста капиталистической модели. Подобные объединения, являясь основой так называемого «гражданского общества» практически отсутствуют на пост-советском пространстве. Ровно то-же было характерно и для царистской России. Историки отмечают то, как государство тормозило развитие капитализма современного типа. «Самодержавное правительство и культурная враждебность по отношению к Западу совместно сдерживали возникновение и развитие капиталистических структур и отношений характерных для корпоративного предпринимательства». На этом основании Оуэн (1995. стр. 11-12) утверждает «схожесть между имперской Россией и пост-советским гос-вами с одной стороны и странами Третьего Мира с другой». Все эти легальные и культурные различия предполагают различные траектории экономического развития характерные для этих регионов после 1913 года. [9] Царь был недостаточно мудр чтобы вести Россию по Японскому пути модернизации, а общество было недостаточно развито для того что-бы по этому пути идти. Разумеется нам совершенно невозможно прогнозировать с абсолютной точностью, но при условии отсутствия большевистской революции и пятилетних планов - судьба России лежала бы где-нибудь между Индией и Аргентиной.
часть четыре...