Гауптвахта
из армейских дневников
начало здесь
Хуже чем на дивизионной гауптвахте не было даже в ростовском спецприемнике. Все самые тяжелые работы дивизии распределялись для арестантов. Помню, как под проливным ливнем всю ночь мы разгружали железнодорожную платформу с углем. По окончанию работы около четырех ночи мы мокрые от дождя и пота возвращались в камеру, где на нарах не было даже доски в качестве изголовья (как было, например, в спецприемнике). В бетонной камере был лютый холод, но никаких одеял на гауптвахте не предусмотрено. Чтобы согреться, ложились вплотную друг к другу липкими гимнастерками. И засыпали, и просыпались на одном боку, в той же скрюченной позе. Подъем был в пять утра неизменно. Вспоминал поговорку про будущее, которое принадлежит тем, кто рано встаёт. В еще сырой хэбэшке ты направлялся мести плац какой-то незнакомой части.
Хриплые динамики заполняли серое утро одной и той же песней, в такт которой ты махал метлой.
- Жизнь невозможно повернуть назад, и время не на миг не остановишь… - с эхом надрывается Пугачева на весь плац.
В камере кроме ночных влажных часов сна, тебе отпускали короткое время только на прием пищи. Нары от подъема до отбоя всегда закреплены замком на стене. Присесть ты можешь только на корточках - грязный бетонный пол не располагает опускаться на него задницей. Его специально какой-нибудь дежурный заливает из шланга водой. Это называлось «влажная уборка». Про еду я не хочу вспоминать - броненосец Потемкин отдыхает. Как говорил наш замкомвзвода Ямов: «что покушал - что радио послушал».
Если грязной физической работы во всей дивизии не находилось, всех выводили на маленький квадратный дворик - заниматься «строевой подготовкой». Вся колонна растягивалась по периметру и уныло топала по кругу под палящим солнцем.
Как-то во время такой прогулки мимо колючей проволоки, отделяющей двор от дороги, проезжал наш начальник штаба. Заметив меня, он не поленился остановиться, встать на подножку автомобиля и крикнуть надзирателю, тыча в меня пальцем:
- А вот этого проучить особо! Создайте самые невыносимые условия! Устройте ему каторгу!
И укатил. Надзиратель рассеянно посмотрел на меня. Это был толстый чеченец, который плохо говорил по-русски. Такой спецпредставитель ада на земле. Все поджигатели войны перед ним трепетали. Но как устроить требуемые условия в преисподней он не знал.
Тот факт, что ко мне проявил (хоть и весьма специфический) интерес высокий воинский чин, произвел обратный эффект. Это означало, что я нахожусь под своеобразным покровительством начальства. В зоне его внимания. Следовательно, применять пытки ко мне можно только в рамках устава (тяжкий труд, холод, голод, бессонница). Так чтобы я не попал в медсанчасть. По крайней мере, меня не лупили надсмотрщики, которые любили по ночам вытаскивать из камер заключенных и отрабатывать на них навыки боевых единоборств.
продолжение следует
начало здесь
Хуже чем на дивизионной гауптвахте не было даже в ростовском спецприемнике. Все самые тяжелые работы дивизии распределялись для арестантов. Помню, как под проливным ливнем всю ночь мы разгружали железнодорожную платформу с углем. По окончанию работы около четырех ночи мы мокрые от дождя и пота возвращались в камеру, где на нарах не было даже доски в качестве изголовья (как было, например, в спецприемнике). В бетонной камере был лютый холод, но никаких одеял на гауптвахте не предусмотрено. Чтобы согреться, ложились вплотную друг к другу липкими гимнастерками. И засыпали, и просыпались на одном боку, в той же скрюченной позе. Подъем был в пять утра неизменно. Вспоминал поговорку про будущее, которое принадлежит тем, кто рано встаёт. В еще сырой хэбэшке ты направлялся мести плац какой-то незнакомой части.
Хриплые динамики заполняли серое утро одной и той же песней, в такт которой ты махал метлой.
- Жизнь невозможно повернуть назад, и время не на миг не остановишь… - с эхом надрывается Пугачева на весь плац.
В камере кроме ночных влажных часов сна, тебе отпускали короткое время только на прием пищи. Нары от подъема до отбоя всегда закреплены замком на стене. Присесть ты можешь только на корточках - грязный бетонный пол не располагает опускаться на него задницей. Его специально какой-нибудь дежурный заливает из шланга водой. Это называлось «влажная уборка». Про еду я не хочу вспоминать - броненосец Потемкин отдыхает. Как говорил наш замкомвзвода Ямов: «что покушал - что радио послушал».
Если грязной физической работы во всей дивизии не находилось, всех выводили на маленький квадратный дворик - заниматься «строевой подготовкой». Вся колонна растягивалась по периметру и уныло топала по кругу под палящим солнцем.
Как-то во время такой прогулки мимо колючей проволоки, отделяющей двор от дороги, проезжал наш начальник штаба. Заметив меня, он не поленился остановиться, встать на подножку автомобиля и крикнуть надзирателю, тыча в меня пальцем:
- А вот этого проучить особо! Создайте самые невыносимые условия! Устройте ему каторгу!
И укатил. Надзиратель рассеянно посмотрел на меня. Это был толстый чеченец, который плохо говорил по-русски. Такой спецпредставитель ада на земле. Все поджигатели войны перед ним трепетали. Но как устроить требуемые условия в преисподней он не знал.
Тот факт, что ко мне проявил (хоть и весьма специфический) интерес высокий воинский чин, произвел обратный эффект. Это означало, что я нахожусь под своеобразным покровительством начальства. В зоне его внимания. Следовательно, применять пытки ко мне можно только в рамках устава (тяжкий труд, холод, голод, бессонница). Так чтобы я не попал в медсанчасть. По крайней мере, меня не лупили надсмотрщики, которые любили по ночам вытаскивать из камер заключенных и отрабатывать на них навыки боевых единоборств.
продолжение следует