чтение вслух 4
- соображения о книге Юрия Слезкина «Дом правительства». Начало тут.
Наконец добрался до развернутого обсуждения базовых положений авторской концепции большевизма как «милленаристской» секты. Тут начинаются интересные вещи.
I. Ожидание / 2. Проповедники: ««Секты» как добровольные ассоциации взыскующих града принято противопоставлять «церквам» как бюрократическим организациям с наследуемым членством. Вариантом этого подхода является классификация «религиозных» сообществ по признаку степени отрицания мира - от горстки беженцев или бунтарей до хорошо интегрированных идеологических корпораций. Но поскольку вопрос о том, считать ли сообщество религиозным, относится к предмету веры, а не степени конфликта с миром, то к отличию сект от партий он отношения не имеет. Все социалистические партии начала XX века отвергали «мир насилия» и обладали структурными свойствами, связанными с сектантской самоизоляцией.[114]
Членство в такой группе делало жизнь осмысленной, целенаправленной и коллективной (особенно для большевиков - единственной социалистической секты, организованной вокруг харизматичного лидера). Но отказ от мира требовал жертв. Платой за забвение традиционных привязанностей, подчинение настоящего будущему и изгнание менял из храма были хронические приступы сомнения. Что, если отвергнутые связи истинны? Что, если будущее наступит тогда, когда от настоящего ничего не останется? Что, если «обыватели» - просто люди? Что, если жизнь в тюрьмах потрачена напрасно? «Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? И какой конец, чтобы длить мне жизнь мою?»[115]
Дилемма Иова рождается из подчинения силе, которая столь же добродетельна, сколь всемогуща. («Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним? Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным».)[116] Особенно остра она у тех, кто ценит самоусовершенствование не меньше самопожертвования. Личность, рожденную в муках, нелегко принести в жертву - особенно если работа по ее лепке строится на источниках, подобных бухаринским.»
- к вопросу психологии сектанства в отличие от «уравновешенной» религии (чистота идей, нетерпение, максимализм, весь симптомокомплекс бескомпромиссной поляризации) я надеюсь еще вернуться. Но начать надо бы, наверно, с определений религии вообще, и тут проще всего привести еще одну обширную цитату прямо по существу вопроса:
I. Ожидание / 3. Вера: «Самый очевидный вопрос о светлой вере Свердлова и Осинского: является ли она религией? Самый разумный ответ: это не имеет значения.
Существует два основных подхода к определению религии: предметный (что такое религия) и функциональный (зачем она нужна). По хрестоматийной версии первого, предложенной Стивом Брюсом, религия «состоит из верований, действий и учреждений, которые предполагают существование сверхъестественных сил, способных действовать в мире, или безличных процессов, наделенных моральным смыслом. Такая формулировка включает в себя все то, что обычные люди подразумевают под религией». Вопрос о природе марксизма сводится к тому, является ли драма вселенского упадка и искупления безличным процессом, наделенным моральным смыслом, и можно ли считать «сверхъестественным» общество разрешенных конфликтов, удовлетворенных потребностей и завершившейся истории. Большинство ученых отвечают отрицательно на том основании, что марксистское предсказание рационально и нетрансцендентно, «сверхъестественность» противоположна рациональности, «обычные люди» не считают марксизм религией, а научные определения призваны исключить идеологии, отрицающие существование сверхъестественных (противоречащих науке) сил[143].
Дефект этого подхода в том, что он исключает большинство верований, которые обычные люди (а также профессиональные ученые) традиционно относят к религиям. Эмиль Дюркгейм утверждал, что у большинства человечества не было способа отличать «естественное» от «сверхъестественного», подвергать сомнению обычаи отцов и дедов и возражать против сожительства с бесчисленными богами и более или менее мертвыми и не всегда человекообразными предками. Подобные представления могут казаться нелепыми в обществе с другим чувством реальности, но к противопоставлению сверхъестественного всему остальному они отношения не имеют. В христианских и постхристианских обществах их называют «языческими религиями», «первобытными религиями», «традиционными религиями» или просто чушью. Если религия - это вера в сверхъестественное, то «традиционные» общества либо насквозь религиозны, либо не религиозны вовсе[144].
Одно из решений - последовать примеру Конта и Маркса и назвать религией верования, абсурдные с точки зрения современной науки. Важно не то, что «они» думают, а что мы думаем о том, что они думают. Если они верят в силы и процессы, которые мы, как рациональные наблюдатели, считаем несуществующими, значит, они верят в сверхъестественное, нравится им это или нет. Недостаток этого решения в том, что оно нарушает правила хорошего тона (и, возможно, закон), не отвечая на вопрос, является ли коммунизм религией. Если «язычество» считается религией вне зависимости от того, что думают об этом язычники, то взгляды Маркса на разницу между научным предсказанием и сверхъестественным пророчеством не имеют никакого отношения к суждениям рациональных наблюдателей о марксизме. Проблема рациональных наблюдателей в том, что они не могут определиться с суждениями и, согласно их многочисленным критикам, не всегда рациональны (иначе они не пользовались бы такими абсурдными понятиями, как «светская религия», и не забывали бы о том, что «религия» как понятие есть незаконнорожденное дитя Реформации и Просвещения)»
- что ж, это кажется непривычным и сильным сближением, но аргументы «сама категрия религии возникла из противопоставленной ей личной рациональности, т е в значительной мере извне - даже для внутри-религиозной Реформации» меня убеждает. Вопрос о классификации «религиия - не религия» действительно имет мало смысла, если поскольку ничего не добавляет к пониманию сущности явления, а лишь приводит кго во взаомодействие дискурсом о религии (разлияными «теорями» религии, полными проблем и по-отдельности и, тем более, будучи взятыми вместе). Рассужденя автора отлично снимают эгоцентричность/«эгоморфность» современных представлений о «рациональном» взгляда на религию извне как на нечто противоположное рациональному. Мы в конечном итоге тоже верим в (неопровегрнутый) закон сохранения энергии, функционально принимаем научную модель мира (при всех ее проблемах) - только потому, что во многих случаях она надежно работает. Анимист, заговаривающий погоду, действует в рамках своих представлений о мире не менее рационально, чем инженер, расчитывающий орбиту спутника. Граница рационального-иррационального условна, более того, и граница естественного-сверхъестественного условна. Обычно естественным нам представляется не то, что мы «рационально понимает до конца» (мы ничего не понимаем рационально до конца!!), а то, что привычно. То, что ломает привычки, кажется нарушающим естественность чудом. Самодвижущийся экипаж или холодное неоновое свечение в газоразрядной трубке не кажется нам чудом не потому, что мы до конца понимаем принцип действия (наши дети не понимают, но тоже не удивляются), а прежде всего потому, что мы привыкли к таким явлениям, из опыта знаем, чего от них ждать, и, что не маловажно, не видим, чтобы окружающие им удивлялись. Непривычному человеку то и другое показалось бы чудом, ломающим естественный порядок вещей. Если бы мы никогда не видели, скажем, огня, при первой встрече он тоже, вилимо, произвел бы впечатление чуда.
Но остается вопрос о трансцендентном: окей, рациональность и «естественность/мистичность» - подвижны, но ведь религии отличаются тем, что претендуют на знание о трансцендентном:
I. Ожидание / 3. Вера: «Попытка расширить определение (и включить в него, например, тхераваду) путем замены «сверхъестественного» на «трансцендентное», «надэмпирическое» или «потустороннее» вызывает те же вопросы и делает включение марксизма более вероятным. Насколько эмпиричны или нетрансцендентны гуманизм, хиндутва, царство свободы и Manifest Destiny («явное предначертание» вселенской миссии Соединенных Штатов)?»
- в самом деле, похоже на вопрос терминов. Если трансцендентное - род сверхъестественного, то есть того, чего мя не пониманем, проблемы трансцендентного просто нет. Но у меня остается ощущение, что под трансцендентным часто понимается нечто несводимое к просто недоступному рациональности. Трансцендентное (или, точнее, трансцендентальное?) как раз мождет быть постулировано именно в процессе попыток понять реальность... Тут я теряюсь. Надо вызывать философа :) Объявить все это игрой в слова и отмахнуться - слишком простое и соблазнительное решение.
Кстати, если искать социально- психологических механизмов веры в трансцентентное, имеет смысл посмотреть функционально, с точки зрения социальной и личной востребованности религии и концептов, которые она порождает. Религия как культурный институт выступает регулятором поведения, т е предлагает тратегию решения типичных для человеческого общежития конфликтов мотивов, и опосредует это регулирование некими концептами, вводимыми как аксиомы/догматы. Естественно допустить, что функциональная полезность их введения обеспечивает их устойчивость (собственно субъективные религиозные переживания я сейчас не рассматриваю). И она же сообщает этим концептам иррациональность, выводит их из-под рациональной критики, либо запрещая эту критику, либо объявляя ее неприменимой к введенным сущностям (это и делает их трансцендентными):
I. Ожидание / 3. Вера: «Дюркгейм предложил иной подход. По его определению, религия - это «унифицированная система верований и практик, связанных со священными (сакральными) предметами». Священные предметы - это предметы, к которым мирское «не может прикасаться безнаказанно». Функция сакральности - объединение людей в нравственные сообщества. Религия - это зеркало, в котором общество любуется на свое отражение[146].
Последующие функциональные определения описывают религию как процесс, с помощью которого люди создают «объективно существующую и нравственно осмысленную вселенную», как «набор символических форм и действий, которые связывают человека с конечными условиями его существования», и, по часто цитируемой версии Клиффорда Гирца, как «систему символов, которая способствует возникновению у людей сильных, всеобъемлющих и устойчивых настроений и мотиваций, формируя представления об общем порядке бытия и придавая этим представлениям такой ореол действительности, что эти настроения и мотивации кажутся единственно реальными». Как бы ни описывались значения слов «священный», «конечный» или «общий» (Мирча Элиаде определяет сакральность как «неподвижный центр» или «абсолютную реальность» посреди «бесконечной относительности субъективного опыта»), трудно не заключить, что всякое общество по определению религиозно, любая всеобъемлющая идеология (в том числе секуляризм) формирует и отражает нравственное сообщество, а светлая вера Свердлова служит неподвижным центром в болоте субъективного опыта и связывает подпольных социалистов с конечными условиями их существования[147].»
Действительно, большевистский марксизм производит впечатление сакрального, чем, кстати, был предопределен его консерватизм: несмотря на все внимание к марксизму его изучение ("а может быть вследствие его, а может быть гнезависимо от него") в недрах советских общественных наук ведь, насколко я понимаю, никакого развития/усовершенствования марксистской идеологии не произошло, "догматы веры" оставались незыблемыми и оттого бесплодными. Выше, в предыдущем посте, я отмечал удивительную веру в марксов сценарий наступления коммунизма сразу после победы над врагами, неопределенности процесса «строительства» коммунизма, всюду подменяемого строительством его материальной инфраструктуры.
Итак,
I. Ожидание / 3. Вера: «Большинство людей, которые говорят о религии, не знают, что это такое. Те, которые знают, делятся на две группы: одни считают марксизм религией, потому что не видят другого выбора, другие не считают его религией на основании критериев, которые затрудняются определить. Компромиссные термины вроде «квазирелигии» бессмысленны в рамках функционализма (нравственное сообщество остается нравственным вне зависимости от того, что является его священным центром - Коран или Конституция) и смущают поборников «сверхъестественного» (дао, но не Мао?). Государства, «отделенные» от церкви, понятия не имеют, от чего они отделены. Первая поправка к Конституции США не определяет своего объекта и сама себя нарушает, устанавливая особый статус для «религии» и одновременно запрещая все подобные установления.»
- что ж, похоже на то. Хотя вокруг трансцендентного/трансцендентального для меня пока остается некоторая неясность. Кажется, отличие в том, что религии о трансцендентном от марксизма о познаваемом все-таки нащупывается - в том, что трансцендентное - это принципиально непознаваемое, а "законы развития общества" Маркс полагал хотя и не до конца понятными, но познаваемыми. Существенно ли это отличие? Познаваемость закономерности, выявленной путем обобщения, упирается в возможность выделения\сущностей, обладающих объяснительной силой. При Марксе не было теории систем, синергетики, попыток математических формализаций сложности и проверки возможности ее самозарождения/прироста, зато была, наоборот, термодинамика и даже концепция тепловой смерти, т. е. утверждая самоусовершенствование, а не прирастание хаоса, Марксу приходилось в каком-то смысле скорее идти против современного ему рационального знания, чем следовать ему (хотя, ясно, конечно, что социальные материи - это совершенно другой предмет, чем идеальный газ).
Маркс допускал познаваемость этих законов. Религии с развитыми теологиями познания своих догматов не допускают. Религии с меньшим уровнем рефлексии могут не видеть разницы между бытовым практическим познаванием мира и познанием свойств мистических сущностей, являющихся их предметом. (Но разве научное познание так уж отличается от бытового стихийного овладения, стихийного складывания рабочих прогностически валидных моделей? в нх тоже возникают категории, сообщающие стихийным теориям объяснительную силу!) Получается, что точкой дискриминации является категория познания, познаваемого. Т е прежде чем различать религию и не-религию, надо иметь какую-то принятую эпистемологию. Хм, кажется, я закопался слишком глубоко. Ну, может быть и удастся выкопаться, в том числе, в ходе интересного обсуждения именно этого вопроса вот здесь.
I. Ожидание / 3. Вера: «Одной из причин трудностей с определением является использование одного и того же слова для обозначения двух разных типов веры: один не знает, что он тип веры, a другой знает и всерьез к этому относится.»
- и тут поднимается онтологическая проблема и вопрос о принципе «как если бы», хорошо рифмующимся с признанием вероятностно-статистической и функциональной природы нашей репрезентации (а ведь другого способа видеть и понимать мир у нас просто нет). Если всякая онтология вторична по отношению к принципу «как если бы», и если мы признаем, что наша оценка истинности какого-либо предположения о реальности (а всед все - в конечном итоге так или иначе лишь предположения), то даже сама дихотомия веры и атеизма перестает быть дихотомией (не говоря уже о новых модусах религиозности, таких как «бедная вера»). Но про это, видимо, надо писать отдельный пост...