Проблема солипсизма в философии
Что ж, продолжим. И я перехожу к рассмотрению сути нашего рационального познания - без этого невозможно понять, что есть пространство и время как «чистые наглядные формы» нашего сознания, то есть как математика и геометрия. Конечно, мы можем предположить, что все формы нашего сознания, предназначенные для восприятия эмпирического опыта, каким-то образом связаны с логико-рациональными структурами нашего разума - ведь все они, как и разум с его рациональными и логическими структурами, уже находятся «в нашей голове», и, как и разум, составляя с ним единое сознание нашего «я», предназначены дать нам адекватные представления об объективном мире.
Например, мы знаем, что музыка основана на очень точных математических закономерностях - так что только звуки определенной высоты мы воспринимаем как «гармоничные», а мелодия, состоящая из этих звуков (обозначаемых нами с помощью нот и нотного письма), должна быть подчинена точным временным интервалам между этими звуками. Из чего мы можем заключить, что наше звуковое восприятие имеет какую-то связь с теми структурами нашего сознания, которые задействованы и при нашем математическом мышлении. И только благодаря этому в нашем человеческом мире (то есть в вещи-для-человека, которая существует уже в нашем сознании как феномен этого сознания), возможны не только различные звуки, но и музыка. А наше математическое мышление - это уже, конечно, рациональная форма нашего сознания.
Мы можем допустить, что и другие формы нашего восприятия эмпирического опыта (вкуса, цвета и т.д.) как-то связаны с логико-рациональными структурами нашего сознания, но пространство и время - как формы эмпирического опыта - связаны с ними наиболее тесным, глубоким и явным образом. Так что эти формы существуют в нашем сознании и без всякого эмпирического опыта - уже как «чистые наглядные формы», и мы можем их изучать и познавать с помощью логических и рациональных структур нашего разума совершенно отдельно и независимо от всякого эмпирического опыта. И именно это знание и составляет суть геометрии и математики. Это важнейшее открытие, сделанное Кантом, и я вполне его признаю - так как это единственный возможный способ не только объяснить существование математики и геометрии (не прибегая при этом к гипотезе о существовании каких-то метафизических сущностей, существующих отдельно от нас и нашего сознания), но и объяснить, почему мы можем делать измерения различных величин в нашем эмпирическом опыте и применять математику и геометрию к любому нашему актуальному или только возможному эмпирическому опыту, и при этом применять их с всеобщностью и необходимостью для всякого опыта.
Здесь у меня к Канту принципиальных вопросов и возражений нет. Возражения у меня опять-таки отнесены скорее к более общим вопросам философии Канта - а именно, к пониманию Кантом того, в чем состоит цель и суть нашего рационального познания (и познания в целом). То есть опять-таки вопросы возникают к общей гносеологической схеме философии Канта. Объективный мир - вещь-в-себе - согласно Канту, мы познать не можем. Не можем даже с помощью эмпирического опыта. А с помощью рациональных форм нашего разума - тем более. И вот именно этот вопрос я и хотел бы подробнее рассмотреть далее. Конечно, я уже касался этого вопроса и ранее, еще при первом изложении моей философии, но лишь в самых общих чертах, и теперь я бы хотел рассмотреть этот вопрос более внимательно.
И первое, что здесь нужно сделать - это обозначить принципиальные отличия рационального познания от чувственного (эмпирического). И я бы выделил три таких главных отличия:
1). Эмпирические (чувственные) формы нашего сознания формируют наш эмпирический опыт, и поэтому соотнесены непосредственно с опытом и с тем, что за ним стоит - то есть с объективной реальностью. Рациональные формы нашего сознания соотнесены уже не с опытом как таковым, и не с объективном реальностью - они соотнесены с тем содержанием, которое мы получаем в результате эмпирического опыта. Поэтому для восприятия чувственного опыта нам нужно наличное существование предмета, который мы воспринимаем в опыте. А вот размышлять об этом предмете мы вполне можем и при его отсутствии. И в этом смысле наше мышление и рациональное познание сближается с фантазией и воображением.
2). Мы можем спорить о том (и по этому поводу в философии были долгие споры), что в нашем опыте привнесено из объективной реальности (вещи-в-себе, в терминологии Канта), а что - нашим собственным сознанием, но подобных споров относительно нашего мышления и рационального познания быть не может: мы все прекрасно понимаем, что наше мышление - это не есть объективный мир, а есть только наше мышление, то есть что рациональные формы познания всецело принадлежат уже нашему сознанию и разуму. Мы прекрасно понимаем, что, например, понятие «лошадь» существует в нашей голове, и что это понятие не есть та живая лошадь, которую мы воспринимаем в нашем эмпирическом опыте и которая существует объективно.
3). Эмпирический опыт дается нам непосредственным образом, как созерцание и восприятие «окружающего нас мира». Мы (наше сознание), как кажется, не проявляем при конструировании этой «картинки» мира (вещи-для-человека) никакой активности, а выступаем в качестве пассивного субъекта. Мы можем иногда, например, постараться прислушаться к каким-то звукам или что-то рассмотреть более внимательно - то есть сконцентрировать наше сознание на восприятии какого-то предмета, но в целом в нашем восприятии опыта наша воля остается пассивной, и здесь нет какой-то явной для нас деятельности нашего сознания. А вот при мышлении мы (наше сознание) явным образом проявляем активность - мы думаем, размышляем, подбираем слова, выстраиваем логические схемы и т.д. То есть нашу умозрительную картинку - в отличие от картинки чувственной, эмпирической - мы (наше сознание) конструируем явным образом, и в этом явным образом проявляется деятельность нашего сознания и разума. Например, чтобы увидеть табун лошадей, нам достаточно на них просто посмотреть. А вот для того, чтобы посчитать количество лошадей в табуне, нам нужно проявить активность, включив в этот процесс наш разум с его числовыми и математическими представлениями.
Отсюда возникает множество вопросов о том, как возможно наше рациональное познание, как оно соотнесено с опытом и объективным миром и т.д. И все это - важнейшие вопросы философии на протяжении всей ее истории. И ответы на эти вопросы, конечно, давались разные. Кант также дал свой ответ на все эти вопросы - и ответ в целом правильный, но в философии Канта, как я уже отметил ранее, главная проблема состоит не в том, как он объяснил природу рационального познания (и рационального знания), а в том, что, в понимании Канта, мы познаем с помощью наших рациональных и чувственных форм. То есть проблема все в той же его «вещи-в-себе», которую Кант объявил «непознаваемой». И вот на этом вопросе я сейчас и хотел бы остановиться - то есть ответить на вопрос, что же мы все-таки познаем с помощью нашего разума: только ли наш эмпирический опыт, или же объективную реальность (вещь-в-себе), стоящую «за» этим эмпирическим опытом и служащую причиной этого опыта, или что-то еще?
Итак, что мы познаем с помощью нашего разума? Объективный мир? Эмпирический опыт? Или, быть может, какие-то божественные умопостигаемые миры или какие-нибудь мыслящие субстанции, которые существуют отдельно и независимо от нашего разума? Таков вопрос, который я намерен рассмотреть далее.
Конечно, я далеко не первый, кто ставит этот вопрос в философии, и кто ставит его в связи с философией Канта - собственно, вся философия после Канта пыталась дать ответ именно на этот вопрос. Как на него ответил сам Кант - об этом мы подробнее поговорим чуть далее, но сначала я бы хотел остановиться на том, как пыталась ответить на этот вопрос западная философия после Канта.
И здесь я бы выделил два главных направления. Первое - это то, что позднее назвали «немецкой идеалистической философией» (прежде всего, имея в виду Фихте, Шеллинга и Гегеля), и о них я потом также еще скажу парочку «ласковых слов». Пока же отмечу, что это направление пыталось ответить на поставленный вопрос с позиций идеалистического рационализма - то есть все эти безумные немцы пытались убедить себя и других, что мы с помощью нашего разума познаем саму «сущность вещей», причем почти непосредственным образом. В этом состоит оригинальность немецкой послекантианской философии, и в этом же состоит ее безумие, так как даже греки (от Платона и Аристотеля до неоплатоников) признавали, что эмпирическое познание играет важную роль в нашем познании мира. Для всех же этих сумасшедших немцев и никакого эмпирического мира по сути не существовало - всюду веет могучий дух, который мы якобы и призваны познать непосредственно с помощью нашего разума.
А второе направление - и это направление стало магистральным для западной философии после Канта (и остается таковым до сих пор) - всеми возможными способами и путем любых хитрых приемов постараться убрать, устранить или хотя бы как-нибудь «замылить» эту кантианскую «вещь-в-себе». То есть убрать из философии представление, что за нашим эмпирическим опытом стоит какая-то объективная реальность, которая служит причиной нашего эмпирического опыта и которую мы таки и познаем с помощью рациональных форм. И вот об этом втором направлении мы сначала и поговорим подробнее далее.