Наука свободных людей
Общество, идеальное с точки зрения прогресса: все, кто могут, занимаются развитием науки, техники, медицины, экологии, причем в максимально вольном формате, а все остальные - бешено фанатеют от научно-популярной информации и демократически направляют каждую свободную копейку на университеты, лаборатории, биостанции, космодромы и т.п. Представьте себе общество, где в центре всеобщего фанатизма находится сверхпопулярное шоу «Дом Х», где «за стеклом» - действующие научные работники (все). Если такой режим установится в какой-либо значительной стране мира, то понятно, что она через 100 лет будет контролировать всю планету, если не Солнечную систему.
Людям, которые разделяют эту точку зрения, рекомендую интересную статью о мотивации научной деятельности и о проблемах, которые приносит в нее применение критерия эффективности: «Пропадающий интерес». Автор - Константин Корчагин, к.ф.м.н. и выпускник МФТИ. Мысли, им изложенные, на практике подтвердили два других физтеха, Гейм и Новоселов, которые пришли к Нобелевской премии 2010 года через открытие, сделанное «мимо» критерия эффективности.
Автор обращает внимание на тот факт, что изначально «науку делали высокообразованные дилетанты, а средства для нее они получали из совершенно других, никак с наукой не связанных источников. …Некоторые ученые обладали достаточным собственным состоянием, остальные зарабатывали себе на жизнь разными занятиями, самым близким к науке из которых было преподавание. …При этом у них было достаточно досуга, который они могли тратить на научный поиск. …В таком виде фундаментальная наука просуществовала до начала XX века, вся научно-техническая революция была подготовлена именно такой наукой свободных людей. Крупнейшие мировоззренческие прорывы в физике (теория относительности, квантовая механика) произошли до того, как государства стали щедро на нее тратиться - позже мы сравнимых по масштабам свершений уже не наблюдали».
В XX веке наука превратилась в массовую индустрию. Сейчас принято ругать административно-бюрократическое управление наукой в СССР, однако американский формат управления наукой при помощи грантов, как оказалось, несет в себе не меньше проблем. Грантополучатели попадают в «беличье колесо», и огромная масса научных работ и технических достижений, оплачиваемых грантами, оборачивается застоем в фундаментальном плане. При этом нет никакой возможности просто взять и отказаться от контроля за эффективностью, поскольку все тут же затопит откровенная халтура и псевдонаука. Автор приходит к печальным выводам:
«Проблема науки в том, что в современном мире она превратилась из свободной самодеятельности ищущих индивидов в социальный институт. Что, как мы уже знаем, противоречит самой сути научной деятельности. Можно сказать, что само существование науки в изначальном смысле этого слова сегодня возможно лишь за счет лакун и ниш, куда случайно не добралось стремление к «эффективности». Причем, к сожалению, причина этого - не в «плохих бюрократах» и даже не в бюрократии вообще. На наш взгляд, к таким результатам приводит сама сущность господствующего в современном мире «социального клея», увязывающего деятельность общества при помощи взаимных обязательств, опосредуемых деньгами. Увы, наука - не та деятельность, которая может выполняться по обязательству. Но и общество не в состоянии отдавать значительные ресурсы просто за красивые глаза. Между тем, пока наука будет оставаться средством получить нечто внешнее по отношению к ней самой - будь то богатство, слава или власть или просто средства к существованию, - заниматься нормальной научной работой будет все труднее».
Интересное место статьи - описание недостатков грантовой системы, даже в сравнении с советской административной:
«Обычно исследователь предпочитает не рисковать и подстраивает свои заявки под ожидания экспертного сообщества. Самая большая смелость, на которую может решиться лаборатория, - подать заявку на финансирование уже выполненной работы и затем потратить эти деньги на выполнение следующей, надеясь в случае успеха профинансировать за счет ее результатов опять-таки следующие. …Но если даже исследователь готов рискнуть и просит финансирование для завиральной с виду идеи - его остановят не желающие полагаться на его самоуверенность эксперты грантодателя. Им-то уж точно нет никакого резона ставить под сомнение свою профессиональную компетентность, рекомендуя проект, который может оказаться провальным. (Это неплохо описано в знаменитом памфлете С. Н. Паркинсона «Закон Паркинсона в научных исследованиях».) …В итоге темы работ все больше определяются не научным интересом ученых, а сложившимися традициями исследований либо наоборот - текущей научной модой».
«Это приводит к неожиданному парадоксу: по мнению некоторых наблюдателей, при сосуществовании грантовой и административной систем финансирования науки последняя оказывается более результативной - хотя она дает множеству «бездельников» возможность отлынивать от своих служебных обязанностей. Но это окупается тем, что действительно мотивированные научные сотрудники получают для реализации своего научного интереса время, которое было бы у них отобрано, работай они в рамках более «эффективной» грантовой науки. Лауреат Нобелевской премии по физике 1982 года «за теорию критических явлений в связи с фазовыми переходами» К. Дж. Вильсон как-то признался, что его разработка теории ренормгруппы и критических индексов удалась лишь потому, что он имел возможность работать в течение пяти лет, не будучи обязан даже что-либо регулярно публиковать. Более того - эта область исследования была выбрана именно исходя из желания обеспечить себе спокойное время для работы».
Более современное подтверждение этого тезиса нам дают нобелевские лауреаты Гейм и Новоселов, которые признались, что свое открытие совершили не в рамках гранта, а в рамках традиции «пятничных экспериментов», проводимых для личного удовольствия. За одно из таких «пятничных открытий» Гейм ранее получил шуточную Шнобелевскую премию.
Нобелевские лауреаты каким-то образом сумели выпасть из описанной выше «потогонной грантовой системы», чем и объясняется их успех. Из интервью:
« - Если вы с Геймом вдруг решите бросить графен и заняться чем-то еще, как быстро сможете это сделать?
- В течение получаса. Надоест заниматься графеном - перестанем им заниматься. Нас нельзя назвать заложниками этой темы. Очень сложно объяснить, чем мы занимаемся в своей лаборатории. У нас даже табличка на двери лаборатории с орфографической ошибкой. Пусть люди видят, что мы занимаемся не скучными вещами. …
- Вы занимаетесь коммерциализацией своих открытий?
- Мы заканчиваем свои исследования задолго до того, как начинается коммерциализация. Когда к нам обращаются представители компаний, мы обычно перенаправляем их в фирму, созданную нашими студентами».
Любопытно, что мысль автора статьи имеет ряд параллелей с идеями американского философа-прагматика Дьюи и французского постмодерниста Лиотара, хотя сам он ближе к традициям немецкой классической философии.
Вот что писал Дьюи в «Реконструкции философии» (1919 г.):
«Исследование протекает свободно только в том случае, когда познавательный интерес настолько высоко развит, что он несет в себе и нечто стоящее для самого мышления, нечто вроде его собственного эстетического и морального интереса. Именно потому, что знание не замкнуто на самом себе и не окончательно, а имеет инструментальное значение для реконструкции обстоятельств, всегда есть опасность, что оно станет следовать неким неистинным целям или предубеждениям. Полноценная рефлексия в этом случае не нужна, ее приходится ограничивать. Обязанная увенчаться каким-то конкретным результатом, рефлексия не является бескорыстной. Одно дело утверждать, что всякое знание имеет цель, лежащую вне его пределов, а другое, совершенно противоположное - утверждать, что у познавательного акта есть особая цель, к достижению которой оно предназначено изначально. Гораздо менее верно, что из инструментальной природы мышления следует, будто оно дано нам для обретения каких-то частных, однобоких преимуществ, в которых мы якобы сердечно заинтересованы. Всякое ограничение в отношении цели мышления равнозначно ограничению самого мыслительного процесса. Это значит, что в такой ситуации оно не реализует всех своих возможностей развития и свободы, оказываясь стиснутым, сдерживаемым, контролируемым. Самому полноценному развитию познания способствует только такая ситуация, когда цель его определяется в процессе исследования и проверки.
Поэтому, если исследование не заинтересованно и беспристрастно, это вовсе не означает, что знание безответственно и замкнуто на самом себе. Это лишь означает, что у него нет никакой особенной цели, заранее заданной таким образом, чтобы отныне подспудно присутствовать в актах наблюдения, формирования понятий и прикладной деятельности. Исследование тем самым получает свободу. У него есть стимул затрагивать каждый факт, важный для выявления какой-либо проблемы или потребности, и следовать за каждым предположением, сулящим разгадку. Препятствия на пути свободного исследования настолько многочисленны и серьезны, что человечество впору поздравить с тем фактом, что этот процесс и сам способен становиться прекрасной и захватывающей целью, способен возбуждать спортивные инстинкты человека».
Конечно, Дьюи высказал эту мысль в рамках несколько иной полемики, да и сама эта мысль в немецкой традиции акцентирована гораздо более четко. Важно именно то, что Дьюи - американец, один из популярнейших философов США. И вот, оказывается, когда американец начинает думать головой, он тут же перерастает примитивный бихевиоризм и культ доллара, и понимает, что прогресс научного знания плохо совместим с «грантовой потогонкой». Не случайно, что другой умный американец, математик и писатель-фантаст Вернор Виндж, в своей книге «Глубина в Небе» высмеял, доведя до гротеска, современную систему организации научного знания, которая лишает ученого свободы воли и превращает в винтик.
Косноязычные наития Дьюи у Корчагина принимают более определенную форму:
«Научная деятельность принадлежит к области спонтанности человеческого духа, вознаграждением за которую служит сам ее результат, а не блага, в обмен на него получаемые. …Занятие наукой для настоящего ученого - не столько средство удовлетворения общественной нужды в новых знаниях (за которое общество должно его вознаграждать), сколько само по себе награда, за которую он порой сам готов идти на определенные издержки (что и отразил язвительный анекдот начала 90-х: «Сотрудники нашего института не получают зарплату уже полгода, но все равно продолжают работать... - А плату за вход брать не пробовали?»).
…может быть, и в самом деле было бы неплохо, если бы шофер, кассир, типограф или дворник получали удовольствие от самого процесса своего труда, но если нет - не страшно. Мы знаем, что все эти и многие другие важные и нужные работы могут успешно выполнять люди, видящие в них лишь источник средств к существованию. А вот успешно заниматься наукой только ради денег - невозможно. И вот почему. ...если способ решения проблемы неизвестен, ее невозможно переложить ни на крепостного, ни на наемного специалиста - ни тот, ни другой просто не поймут, чего от них хотят. Лишь человек, ощущающий эту проблему как свою собственную, как часть своего существа, может увидеть тот или иной способ ее решения. После чего, конечно, найденное решение можно будет изложить в виде рецепта, доступного для воспроизведения кем угодно. Но для того, чтобы проблема действительно стала «своей», мало ее таковой объявить. Оказывается, исследователь должен не только понимать проблему, но и более или менее ясно видеть невозможность препятствия - то, что само его наличие есть признак какого-то существенного непонимания. …Такое видение проблемы в принципе невозможно внедрить извне: если оно у кого-то имеется, то основная часть дела уже сделана и дальше остаются лишь технические проблемы; если же им не обладает никто - то что же «внедрять»? …переживание внутренней несообразности имеющегося знания, неуютность от собственного непонимания и есть источник интереса - мотивации, которая побуждает человека к научному поиску».
То, о чем говорит автор статьи, о чем ранее писал Дьюи, а кроме них - еще множество умных людей: для науки важен не только интеллект человека, как некое служебное техническое умение, но и его свободная воля. Причем эта свободная воля должна быть искренне вовлечена в процесс исследования, оставаясь при этом свободной. Другими словами, настоящий ученый занимается наукой как Хозяин, а не как «наемный работник» или «товаропроизводитель». И здесь возникает подозрение, что проблема современной науки не только в том, что социальное бытие науки стало противоречить ее основам. Скорее, это только часть более глобальной проблемы: современное общество крайне настороженно относится к сочетанию интеллекта и свободной воли, и везде, где только можно, стремится ограничить этот феномен.
Эта статья затрагивает не только вопрос оптимальной организации научного процесса, но и более широкую проблему взаимоотношений научного и экспертного сообщества с остальным социумом. Применительно к гиперинформационной эпохе, первым эту проблему поставил Лиотар в своем докладе «Состояние постмодерна»:
«Старый принцип, по которому получение знания неотделимо от формирования (Bildung) разума и даже от самой личности, устаревает и будет выходить из употребления. Такое отношение поставщиков и пользователей знания к самому знанию стремится и будет стремиться перенять форму отношения, которое производители и потребители товаров имеют с этими последними, т. е. стоимостную форму (fomie valeur). Знание производится и будет производиться для того, чтобы быть проданным, оно потребляется и будет потребляться, чтобы обрести стоимость в новом продукте, и в обоих этих случаях, чтобы быть обмененным. Оно перестает быть самоцелью и теряет свою "потребительскую стоимость".
… Вытекающей из этого деморализацией исследователей и преподавателей трудно пренебречь, тем более, что она разразилась, как известно, в 60-ые годы среди тех, кто решил посвятить себя этим профессиям, среди студентов всех наиболее развитых стран, и смогла ощутимо затормозить на этот период продуктивность лабораторий и университетов, которые не смогли уберечься от заражения. Нет и не было вопроса о том, чтобы из этого вышла революция, как бы на то ни надеялись или - что не раз бывало - как бы того ни боялись; ход вещей постиндустриальной цивилизации не изменится с сегодня на завтра. Однако, когда речь идет об оценке настоящего и будущего статуса научного знания, нельзя исключать из рассмотрения такой важной компоненты как сомнение ученых».
Людям, которые разделяют эту точку зрения, рекомендую интересную статью о мотивации научной деятельности и о проблемах, которые приносит в нее применение критерия эффективности: «Пропадающий интерес». Автор - Константин Корчагин, к.ф.м.н. и выпускник МФТИ. Мысли, им изложенные, на практике подтвердили два других физтеха, Гейм и Новоселов, которые пришли к Нобелевской премии 2010 года через открытие, сделанное «мимо» критерия эффективности.
Автор обращает внимание на тот факт, что изначально «науку делали высокообразованные дилетанты, а средства для нее они получали из совершенно других, никак с наукой не связанных источников. …Некоторые ученые обладали достаточным собственным состоянием, остальные зарабатывали себе на жизнь разными занятиями, самым близким к науке из которых было преподавание. …При этом у них было достаточно досуга, который они могли тратить на научный поиск. …В таком виде фундаментальная наука просуществовала до начала XX века, вся научно-техническая революция была подготовлена именно такой наукой свободных людей. Крупнейшие мировоззренческие прорывы в физике (теория относительности, квантовая механика) произошли до того, как государства стали щедро на нее тратиться - позже мы сравнимых по масштабам свершений уже не наблюдали».
В XX веке наука превратилась в массовую индустрию. Сейчас принято ругать административно-бюрократическое управление наукой в СССР, однако американский формат управления наукой при помощи грантов, как оказалось, несет в себе не меньше проблем. Грантополучатели попадают в «беличье колесо», и огромная масса научных работ и технических достижений, оплачиваемых грантами, оборачивается застоем в фундаментальном плане. При этом нет никакой возможности просто взять и отказаться от контроля за эффективностью, поскольку все тут же затопит откровенная халтура и псевдонаука. Автор приходит к печальным выводам:
«Проблема науки в том, что в современном мире она превратилась из свободной самодеятельности ищущих индивидов в социальный институт. Что, как мы уже знаем, противоречит самой сути научной деятельности. Можно сказать, что само существование науки в изначальном смысле этого слова сегодня возможно лишь за счет лакун и ниш, куда случайно не добралось стремление к «эффективности». Причем, к сожалению, причина этого - не в «плохих бюрократах» и даже не в бюрократии вообще. На наш взгляд, к таким результатам приводит сама сущность господствующего в современном мире «социального клея», увязывающего деятельность общества при помощи взаимных обязательств, опосредуемых деньгами. Увы, наука - не та деятельность, которая может выполняться по обязательству. Но и общество не в состоянии отдавать значительные ресурсы просто за красивые глаза. Между тем, пока наука будет оставаться средством получить нечто внешнее по отношению к ней самой - будь то богатство, слава или власть или просто средства к существованию, - заниматься нормальной научной работой будет все труднее».
Интересное место статьи - описание недостатков грантовой системы, даже в сравнении с советской административной:
«Обычно исследователь предпочитает не рисковать и подстраивает свои заявки под ожидания экспертного сообщества. Самая большая смелость, на которую может решиться лаборатория, - подать заявку на финансирование уже выполненной работы и затем потратить эти деньги на выполнение следующей, надеясь в случае успеха профинансировать за счет ее результатов опять-таки следующие. …Но если даже исследователь готов рискнуть и просит финансирование для завиральной с виду идеи - его остановят не желающие полагаться на его самоуверенность эксперты грантодателя. Им-то уж точно нет никакого резона ставить под сомнение свою профессиональную компетентность, рекомендуя проект, который может оказаться провальным. (Это неплохо описано в знаменитом памфлете С. Н. Паркинсона «Закон Паркинсона в научных исследованиях».) …В итоге темы работ все больше определяются не научным интересом ученых, а сложившимися традициями исследований либо наоборот - текущей научной модой».
«Это приводит к неожиданному парадоксу: по мнению некоторых наблюдателей, при сосуществовании грантовой и административной систем финансирования науки последняя оказывается более результативной - хотя она дает множеству «бездельников» возможность отлынивать от своих служебных обязанностей. Но это окупается тем, что действительно мотивированные научные сотрудники получают для реализации своего научного интереса время, которое было бы у них отобрано, работай они в рамках более «эффективной» грантовой науки. Лауреат Нобелевской премии по физике 1982 года «за теорию критических явлений в связи с фазовыми переходами» К. Дж. Вильсон как-то признался, что его разработка теории ренормгруппы и критических индексов удалась лишь потому, что он имел возможность работать в течение пяти лет, не будучи обязан даже что-либо регулярно публиковать. Более того - эта область исследования была выбрана именно исходя из желания обеспечить себе спокойное время для работы».
Более современное подтверждение этого тезиса нам дают нобелевские лауреаты Гейм и Новоселов, которые признались, что свое открытие совершили не в рамках гранта, а в рамках традиции «пятничных экспериментов», проводимых для личного удовольствия. За одно из таких «пятничных открытий» Гейм ранее получил шуточную Шнобелевскую премию.
Нобелевские лауреаты каким-то образом сумели выпасть из описанной выше «потогонной грантовой системы», чем и объясняется их успех. Из интервью:
« - Если вы с Геймом вдруг решите бросить графен и заняться чем-то еще, как быстро сможете это сделать?
- В течение получаса. Надоест заниматься графеном - перестанем им заниматься. Нас нельзя назвать заложниками этой темы. Очень сложно объяснить, чем мы занимаемся в своей лаборатории. У нас даже табличка на двери лаборатории с орфографической ошибкой. Пусть люди видят, что мы занимаемся не скучными вещами. …
- Вы занимаетесь коммерциализацией своих открытий?
- Мы заканчиваем свои исследования задолго до того, как начинается коммерциализация. Когда к нам обращаются представители компаний, мы обычно перенаправляем их в фирму, созданную нашими студентами».
Любопытно, что мысль автора статьи имеет ряд параллелей с идеями американского философа-прагматика Дьюи и французского постмодерниста Лиотара, хотя сам он ближе к традициям немецкой классической философии.
Вот что писал Дьюи в «Реконструкции философии» (1919 г.):
«Исследование протекает свободно только в том случае, когда познавательный интерес настолько высоко развит, что он несет в себе и нечто стоящее для самого мышления, нечто вроде его собственного эстетического и морального интереса. Именно потому, что знание не замкнуто на самом себе и не окончательно, а имеет инструментальное значение для реконструкции обстоятельств, всегда есть опасность, что оно станет следовать неким неистинным целям или предубеждениям. Полноценная рефлексия в этом случае не нужна, ее приходится ограничивать. Обязанная увенчаться каким-то конкретным результатом, рефлексия не является бескорыстной. Одно дело утверждать, что всякое знание имеет цель, лежащую вне его пределов, а другое, совершенно противоположное - утверждать, что у познавательного акта есть особая цель, к достижению которой оно предназначено изначально. Гораздо менее верно, что из инструментальной природы мышления следует, будто оно дано нам для обретения каких-то частных, однобоких преимуществ, в которых мы якобы сердечно заинтересованы. Всякое ограничение в отношении цели мышления равнозначно ограничению самого мыслительного процесса. Это значит, что в такой ситуации оно не реализует всех своих возможностей развития и свободы, оказываясь стиснутым, сдерживаемым, контролируемым. Самому полноценному развитию познания способствует только такая ситуация, когда цель его определяется в процессе исследования и проверки.
Поэтому, если исследование не заинтересованно и беспристрастно, это вовсе не означает, что знание безответственно и замкнуто на самом себе. Это лишь означает, что у него нет никакой особенной цели, заранее заданной таким образом, чтобы отныне подспудно присутствовать в актах наблюдения, формирования понятий и прикладной деятельности. Исследование тем самым получает свободу. У него есть стимул затрагивать каждый факт, важный для выявления какой-либо проблемы или потребности, и следовать за каждым предположением, сулящим разгадку. Препятствия на пути свободного исследования настолько многочисленны и серьезны, что человечество впору поздравить с тем фактом, что этот процесс и сам способен становиться прекрасной и захватывающей целью, способен возбуждать спортивные инстинкты человека».
Конечно, Дьюи высказал эту мысль в рамках несколько иной полемики, да и сама эта мысль в немецкой традиции акцентирована гораздо более четко. Важно именно то, что Дьюи - американец, один из популярнейших философов США. И вот, оказывается, когда американец начинает думать головой, он тут же перерастает примитивный бихевиоризм и культ доллара, и понимает, что прогресс научного знания плохо совместим с «грантовой потогонкой». Не случайно, что другой умный американец, математик и писатель-фантаст Вернор Виндж, в своей книге «Глубина в Небе» высмеял, доведя до гротеска, современную систему организации научного знания, которая лишает ученого свободы воли и превращает в винтик.
Косноязычные наития Дьюи у Корчагина принимают более определенную форму:
«Научная деятельность принадлежит к области спонтанности человеческого духа, вознаграждением за которую служит сам ее результат, а не блага, в обмен на него получаемые. …Занятие наукой для настоящего ученого - не столько средство удовлетворения общественной нужды в новых знаниях (за которое общество должно его вознаграждать), сколько само по себе награда, за которую он порой сам готов идти на определенные издержки (что и отразил язвительный анекдот начала 90-х: «Сотрудники нашего института не получают зарплату уже полгода, но все равно продолжают работать... - А плату за вход брать не пробовали?»).
…может быть, и в самом деле было бы неплохо, если бы шофер, кассир, типограф или дворник получали удовольствие от самого процесса своего труда, но если нет - не страшно. Мы знаем, что все эти и многие другие важные и нужные работы могут успешно выполнять люди, видящие в них лишь источник средств к существованию. А вот успешно заниматься наукой только ради денег - невозможно. И вот почему. ...если способ решения проблемы неизвестен, ее невозможно переложить ни на крепостного, ни на наемного специалиста - ни тот, ни другой просто не поймут, чего от них хотят. Лишь человек, ощущающий эту проблему как свою собственную, как часть своего существа, может увидеть тот или иной способ ее решения. После чего, конечно, найденное решение можно будет изложить в виде рецепта, доступного для воспроизведения кем угодно. Но для того, чтобы проблема действительно стала «своей», мало ее таковой объявить. Оказывается, исследователь должен не только понимать проблему, но и более или менее ясно видеть невозможность препятствия - то, что само его наличие есть признак какого-то существенного непонимания. …Такое видение проблемы в принципе невозможно внедрить извне: если оно у кого-то имеется, то основная часть дела уже сделана и дальше остаются лишь технические проблемы; если же им не обладает никто - то что же «внедрять»? …переживание внутренней несообразности имеющегося знания, неуютность от собственного непонимания и есть источник интереса - мотивации, которая побуждает человека к научному поиску».
То, о чем говорит автор статьи, о чем ранее писал Дьюи, а кроме них - еще множество умных людей: для науки важен не только интеллект человека, как некое служебное техническое умение, но и его свободная воля. Причем эта свободная воля должна быть искренне вовлечена в процесс исследования, оставаясь при этом свободной. Другими словами, настоящий ученый занимается наукой как Хозяин, а не как «наемный работник» или «товаропроизводитель». И здесь возникает подозрение, что проблема современной науки не только в том, что социальное бытие науки стало противоречить ее основам. Скорее, это только часть более глобальной проблемы: современное общество крайне настороженно относится к сочетанию интеллекта и свободной воли, и везде, где только можно, стремится ограничить этот феномен.
Эта статья затрагивает не только вопрос оптимальной организации научного процесса, но и более широкую проблему взаимоотношений научного и экспертного сообщества с остальным социумом. Применительно к гиперинформационной эпохе, первым эту проблему поставил Лиотар в своем докладе «Состояние постмодерна»:
«Старый принцип, по которому получение знания неотделимо от формирования (Bildung) разума и даже от самой личности, устаревает и будет выходить из употребления. Такое отношение поставщиков и пользователей знания к самому знанию стремится и будет стремиться перенять форму отношения, которое производители и потребители товаров имеют с этими последними, т. е. стоимостную форму (fomie valeur). Знание производится и будет производиться для того, чтобы быть проданным, оно потребляется и будет потребляться, чтобы обрести стоимость в новом продукте, и в обоих этих случаях, чтобы быть обмененным. Оно перестает быть самоцелью и теряет свою "потребительскую стоимость".
… Вытекающей из этого деморализацией исследователей и преподавателей трудно пренебречь, тем более, что она разразилась, как известно, в 60-ые годы среди тех, кто решил посвятить себя этим профессиям, среди студентов всех наиболее развитых стран, и смогла ощутимо затормозить на этот период продуктивность лабораторий и университетов, которые не смогли уберечься от заражения. Нет и не было вопроса о том, чтобы из этого вышла революция, как бы на то ни надеялись или - что не раз бывало - как бы того ни боялись; ход вещей постиндустриальной цивилизации не изменится с сегодня на завтра. Однако, когда речь идет об оценке настоящего и будущего статуса научного знания, нельзя исключать из рассмотрения такой важной компоненты как сомнение ученых».