От издателей: «Автонавты на космостраде» - это дневник путешествия, трэвелог (литературное произведение с рассказом о путешествиях), история любви, дерзновенная и вызывающая коллекция визуальных и вербальных фотоснимков-описаний.
**
В мае 1982 года Хулио Кортасар и Кэрол Данлоп сели в Фэфнера, минифургон-фольксваген, и отправились в исследовательское путешествие по неизведанной территории автострады Париж-Марсель. Они и раньше ездили по этому маршруту, покрывая его за 10 часов, но на этот раз супруги погрузили всё необходимое и подготовились к тяжелому 33-дневному вояжу.
По пути они раскрывают сокровенные тайны и уголки автострады и фиксируют насущные мелочи и детали - с развязностью легкомысленной и импульсивной.
Авторы, вооруженные и экипированные печатными машинками, фотокамерами и нежной взаимной привязанностью, создали эту книгу в зонах отдыха, расположенных вдоль автострады.
Автонавты на космостраде
вневременной вояж из Парижа в Марсель
Эпиграф:
Мы посвящаем эту экспедицию и её хроники
всем сумасшедшим в этом мире,
а в особенности тому английскому джентльмену,
имени которого вспомнить не можем, но который в XVIII веке
прошагал спиной вперед из
Лондона в Эдинбург,
распевая анабаптистские гимны.
Как истолковать это путешествие и описать
реку, вдоль которой - другою рекою -
существует дорога,
так, чтобы акцентировалось
в тексте самое потаенноеи неизменное
обличье этого события,
то, как это
событие, без начала и без конца,
бросает нам вызов своим движением и недвижностью?
Осман Линс «Аваловара» (
Osman Lins Avalovara)
***
Моя жена,
Кэрол Данлоп (она тоже писатель) и я рассматриваем возможность совершения несколько сумасбродной и сюрреалистической «экспедиции», которая заключается в путешествии из Парижа в Марсель по автостраде на борту нашего комбивэна Фольксваген, оборудованном всем необходимым, с остановками во всех 65 зонах отдыха - по две в день. Иными словами, мы хотим потратить более месяца на поездку Париж - Марсель, ни разу не покинув автотрассы.
Авторы книги на протяжении этого путешествия будут вести беседу. Естественно, они называют друг друга по именам, но также, что еще более естественно, частенько прибегают к более интимным прозвищам, которые нынче доверят читателю, поскольку считают справедливым поделиться всем, что касается этой экспедиции и личной жизни внутри неё. Так что очень скоро появятся обращения «ла Осита», Медвежонок, и «эль Лобо», Волк, а касательно последнего есть даже фрагмент из «Карманного путеводителя по Волкам», который подготовила ла Осита для собственного удовольствия.
**
Фэфнера, наше средство передвижения, часто именуют Драконом. На этих страницах мы обнародуем подробности его земной и материальной натуры. Однако следует добавить, что наша троица использует эти дикие прозвища не только в связи с нежной привязанностью и взаимной близостью, но также и потому, что в ходе экспедиции мы всё больше сливались с лесами, полями и животными самого потаённого мира автострады. Это была наша сказочная сторона, наша невинная экология, наше счастье среди технологичного шума, нежно нас уничтожавшего.
**
...Итак, время от времени я перестаю работать и брожу по улицам, захожу в бар, слежу за тем, что происходит в городе, болтаю со стариком, который продает мне сосиски на обед, поскольку Дракон - пришло время его представить, - это своего рода передвижной дом или улиточья раковина на колесах, которую, в соответствии с моей непобедимой склонностью, нарекли Драконом. Красный минифургончик фольксваген, в котором есть контейнер с водой, сиденье, раскладывающееся в кровать, а сверх того я добавил радиоприемник, печатную машинку, книги, красное вино, банки с супом и бумажные стаканчики, купальный костюм на всякий случай, бутановую лампу и кемпинговую печь, благодаря которой банка чего бы то ни было превращается в ланч или ужин, пока мы слушаем Вивальди или пишем эти строки.
История с драконом родилась из давней потребности: я почти никогда не приемлю уже навешенные названия или ярлыки, и полагаю, это заметно в моих книгах. Не понимаю, почему мы должны непременно терпеть то, что появилось раньше и пришло откуда-то извне. Поэтому я даю существам, которых любил или люблю, имена, возникающие на основе знакомства, взаимодействия тайных кодов; и тогда женщины превращаются в цветы, птиц, маленьких лесных зверьков. Есть даже друзья, прозвища которых по завершении цикла менялись, - медведь мог превратиться в обезьяну, подобно тому, как некто с голубыми глазами была облаком, потом стала газелью, а однажды ночью обернулась мандрагорой. Но возвращаясь к дракону, скажу, что когда пару лет назад я увидел его в первый раз, прямехонько с завода, движущимся по рю Камбронн в Париже; с его широким красным лицом, низко посаженными сияющими глазами и привлекательным упрямым нравом, - что-то во мне щелкнуло и он стал Драконом, и не просто каким-то старым драконом, а Фэфнером, хранителем сокровищ Нибелунгов, который, согласно легенде и Вагнеру, был злым и глупым, но у меня всегда вызывал безотчетную симпатию, хотя бы просто потому, что был обречен погибнуть от рук Зигфрида, поскольку я никогда не могу простить героическим персонажам подобных поступков, точно так же как тридцать лет назад я не мог простить Тезею убийства Минотавра.
**
Стефан [сын Кэрол Данлоп от первого брака - Е.К.] открыл для себя черновики и негативы фотоснимков нашего путешествия. Кэрол, которой известен его большой талант к рисованию, предложила, чтобы Стефан стал нашим «ex post facto» картографом. Возможно, Стефан и не понял этой латинской фразы, но немедленно достал карандаши и альбом для набросков, и приступил к зарисовке всех наших остановок, воображая их по нашим текстам, объяснениям, анекдотам и фотографиям.
**
И вот настало лето 1978 года. В тот год - некоторые помнят и поныне, - лето побаловало лишь несколько деревень на юге Франции, тогда как остальная территория страны погрузилась в темное царство почти непрерывного дождя, дрожа под холодными проклятьями, следовавшими один за другим. Не сверяясь с прогнозом погоды (ведь наука - почти всегда вопрос интуиции), эль Лобо и ла Осита, в поисках причитающейся им доли покоя и безмятежности (этих двух вещей они долгое время были жестоко лишены), обрели приют в одной из тех немногих областей, где не шел беспрестанный дождь на протяжении всего лета. (Знаешь, наш бледный благосклонный читатель, они не поддались слабости, которую это могло вызвать у более немощных смертных. Каждый мужчина и женщина, которые хотят жить в полную силу, а не наблюдать как жизнь проходит мимо, подвержены риску в любой момент этой жизни лишиться, и совсем необязательно по причинам из разряда угроз для тела. Отважные протагонисты этой книги в тот период только начинали выплывать из вихря жутких водоворотов, где рисковали утратить свои человеческие качества, поэтому не сочти этот отдых обычной ленью эгоистов).
**
Пару дней спустя темные силы захватили Оситу. Дни и ночи напролет казалось, что они выиграют этот матч. Но демоны не знали, что Маленькие Медвежата способны впитывать свет даже в полной темноте, они даже умеют этот свет удваивать, в особенности если эль Лобо, за тенью непроходимой границы, со светлой стороны, отвлекает противника.
**
Одиночество, заново обретенное, едва мы схоронились в своей красной капсуле, было приятным и одновременно тревожным. Знаешь, благосклонный читатель, каждый раз, когда кто-либо по-настоящему сумел избежать смерти, результатом становится подлинное рождение, - но еще более опасное и болезненное, ведь человек этот выплывает из тьмы без поддержки матери, не имея другой опоры, кроме самого себя, без каких-либо родовых схваток кроме собственных усилий воли, не всегда вполне осознанных. Очень долгое время разум помнит дни, когда он был не в силах достичь тела или внешнего мира; и сама жизнь кажется гораздо более хрупкой, чем тело, в котором она бьется. Человек удивляет сам себя, путем проб и ошибок продвигаясь к миру, который наперекор всему исполнен света; шаг за шагом возвращаясь к людям, словно они грозят рассыпаться при малейшем соприкосновении, - одновременно чувствуя, что осколки внутри него не вполне встали на свои места.
**
«Мы могли бы проводить целый день на одной стоянке, за пределами мира, представь, мы могли бы спокойно отдыхать рядом с этим скоростным чудовищем...»
«И без телефонов!» - воскликнул эль Лобо, который, как общеизвестно, страдал острой телефонофобией.
Никто не сможет нас найти. (Бессмысленно пытаться скрыться на самом отдаленном безлюдном острове, потому что непременно найдется кто-нибудь, кто увидит нас и теперь будет знать, что мы здесь. А вот на автостраде, даже если кто-то случайно нас узнает - и скоро вы убедитесь, что недостатка в таких совпадениях не будет, - ему и в голову не придет, что мы путешествуем по автостраде. Наоборот, это послужит нашим оправданием и направит всех демонов по ложному следу: «Я видел их около Макона, должно быть, едут в Лион или Авиньон...» Кто заподозрит, что мы не направляемся никуда?)
«Да, - сказал эль Лобо. - Но мы должны подойти к этому с самой научной точки зрения».
«Вести бортовой журнал. Как первые исследователи».
«Представляешь? Описывать каждую остановку, все приключения, людей, которых встречаем».
«Параллельная автострада, точно».
«Мы сможем, Осита?»
«Конечно, сможем».
**
Пока эль Лобо был занят рулём, ла Осита внимательно подсчитывала парковочные площадки для отдыха вдоль трассы.
«Сколько?» - недоверчиво переспросил эль Лобо.
«Семьдесят, плюс-минус».
Первый сюрприз, друг-читатель, и первый урок: это доказывало, что мы действительно никогда не обращали внимания на автотрассу, поскольку до этого момента были уверены, что между Парижем и Марселем площадок для отдыха не больше тридцати.
Осенью 1978 года план экспедиции стал обретать четкие очертания и были установлены такие правила игры:
1. Совершить путешествие из Парижа в Марсель, ни разу не покинув автотрассу.
2. Изучить каждую площадку для отдыха, посещая по две в день - ночевать на второй остановке, исключения не принимаются.
3. Проводить научные топографические исследования каждой парковочной площадки, записывая все относящиеся к делу наблюдения.
4. Черпая вдохновение из рассказов о путешествиях великих исследователей прошлого, написать книгу об этой экспедиции (определить порядок и приёмы).
Но мы ждали четыре года.
**
[наступил 1982 год]
Мы ликовали.
Или почти ликовали.
Потому что, как мы уже рассказали тебе, благосклонный читатель, не говори «гоп», особенно, как показала жизнь, в августе. Четыре года спустя после нападения на ла Оситу, тёмные силы, дикие и неумолимые, накинулись на эль Лобо, который лишь много дней спустя вынырнул из мрака. И на этот раз вместо поездки Париж - Марсель, от одной зоны отдыха до другой, нам пришлось, шаг за шагом, возвращаться к свету.
**
...мы решили, что проект Париж - Марсель, который с годами приобрел масштаб решающего и мистического, будет воплощен в жизнь этой весной. Еще до покупки деловых ежедневников на 1982 год мы знали, что добрых шесть недель между 20 мая и концом июня будут незаполненными. Никакие поездки куда бы то ни было, никакая работа, ничто не удержит нас от воплощения этого замысла в жизнь. В некотором смысле, доказать, что мы сумеем проделать это путешествие, означало доказать себе, что мы вооружены против мрака, - не только в его масштабных проявлениях вроде того, который только недавно оставил нас в таком хрупком и болезненном состоянии, - но и мрака в его более коварных проявлениях, - банальность ежедневных дел, все эти обязательства, которые сами по себе не значат ничего, но которые отдаляют нас от основы, центральной точки, где все мы надеемся прожить жизнь. Мы восприняли болезнь Хулио как предостережение. Не жить полной и подлинной жизнью - преступление не только против себя, но и против других.
Поэтому мы воспользовались неделями выздоровления и покоя в Serre (где, как уже сказано, демоны порога не переступали, хотя поблизости на воле и разгуливали призраки), чтобы привести в наилучшую форму Фэфнэра, как следует закрепить холодильник, а также оборудовать шкаф для провизии, которая поможет нам выжить в промежутках между миссиями поставщиков.
С этого момента, наш благосклонный и отважный читатель, мы оставались непреклонны. Любые предложения встречали отказ, хотя и велись кампании с целью заручиться присутствием эль Лобо то тут то там в мае-июне (и это было непросто, поскольку дать приемлемое объяснение нашим отказам невозможно). Но они не прошли. Мы победили.
**
Экспедиция
Бортовой журнал, воскресенье, 23 мая 1982 года
14:12 Где-то в районе X округа Парижа, под дождем. Последние приготовления, проверка груза.
14:25 Отправление под дождем.
14:47 Сворачиваем на Автотрассу к югу.
15:10 Остановка: Aire de Lisses. Ветер, солнце, облака. 17° С. Фэфнер повернут на северо-северо-запад.
Вдалеке невысокие холмы. На горизонте башни. Много, очень много туристов-англичан.
17:45 Сильнейшая гроза с градом.
Обед: довольно роскошный, принимая во внимание обстоятельства - холодное мясо, сельдерей, свекла, бобы, хлеб, кофе.
18:28 Остановка: Aire de Nainville.
Прибытие во время яростного ливня. Невозможно обозреть окрестности из-за плотной стены дождя. Крытая деревом площадка для отдыха. Гром и молнии.
20:00 Пробуждение после заслуженной сиесты, погода хорошая. Птичье пение. Площадка для отдыха прояснилась. Мы наблюдаем зайца размером с небольшую собаку цвета курицы, который прыгает словно пытается копировать полёт бабочки.
**
Автобаптизм
Это параллельное шоссе, которое мы ищем, существует, наверное, только в воображении мечтающих о нём. Но если оно существует (слишком рано делать категоричные утверждения, и тем не менее, мы здесь, на этом шоссе, и были здесь последние 24 часа. Пусть скептичный читатель подумает, прежде чем отрицать реальность этого нового маршрута, устраняя из фразы слово «наверное», ведь вместе со словом можем исчезнуть и мы. Пусть читатель наберется терпения и подождет хотя бы пока мы соберем доказательства), то это не только необычное физическое пространство, но и особенное время. Космонавты на автостраде подобны межпланетным путешественникам, которые издали наблюдают скорое старение оставшихся во власти законов земного времени, - чтó обнаружим мы, путешествуя с верблюжьей скоростью, после всех этих самолетов, подземок, поездов? (Был, правда, еще один продолжительный вояж на лодке из Сан-Франциско в Гавр, но тогда всё происходило, как и положено в океане, морскими темпами, и никто не обгонял нас несясь на полной скорости, как это случается здесь). Автонавты на космостраде, говорит Хулио. Иная дорога, которая в любом случае всегда одна и та же.
**
Бортовой журнал, понедельник, 24 мая
Контакт с цивилизацией: газеты!
На Мальвинских островах англичане и аргентинцы убивают друг друга с прогрессирующей беспощадностью, сообщает радио.
Мы наблюдаем аномальное количество сорок, которые ведут себя так, словно пытаются замаскироваться под зебр. Их количество увеличивается по мере приближения времени обеда. Сороки в пижамах, говорит Хулио.
N.B. Эту площадку для отдыха считать за две. Прекрасное утро, потом набежали тучи и снова дождь.
**
Кроме основополагающих правил игры, у нас нет ни малейшего понятия, что делать дальше. Пишите. Но не следовать этому буквально: событиям требуется время, чтобы превратиться в слова. Как будто их смысл и даже форма должны проделать долгий внутренний путь, прежде чем обрести связность.
**
В настоящие игры непослушания мы играем в одиночку. Конечно, случались незначительные проступки, которые, прежде всего для взрослых, не были неожиданными, и о которых можно было рассказать друзьям. А как насчет вопиющих, сокровенных, непрерывных проступков, в форму которых облекается свобода ответить миру отказом? Самое лучшее - чтобы никто ничего не знал. Лишь позже мы научаемся с полнейшей свободой вести собственные игры с их безмолвными и неотъемлемыми правилами. Чтобы при необходимости придавать происходящему смысл. Наброски тропинок, которые без этих правил были бы лишь бесплодным воображением, а то и вовсе ничем. Эта поездка, без её правил, стала бы не более чем глупостью (пересекать страну из Парижа в Марсель только ради того, чтобы насладиться видами во время путешествия...) Но неужели нам нужно поверить, что, будучи нарушенным, правило теряет силу?
Ты из каких-то извращенных соображений предложил мне прогуляться около того ароматного дерева? Маленькие ворота были приоткрыты, по другую сторону узенькой тропинки - три домика, собачья будка и веревка, на которой сушится простыня и две-три рубашки. Открытка из года 2050-го: пригород, последняя четверть прошлого столетия.
Поэтому я бежала через поле, пока не добралась до нашего фургончика? Нет, точно не потому, что испугалась тех ворот. И в обед мы поделили яблоко на две половинки.
**
Письма от матери* [*вымышленная дама, которая то и дело сталкивается с Кэрол и Хулио на парковочных площадках - Е.К.]
«...Ах, да, рядом с сервисной станцией стоял один из популярных нынче грузовиков-домиков. Не совсем грузовик, скорее небольшой фургон, но полностью оборудованный для отдыха по выходным, с таким тентом, который можно поднимать на крыше. И там же, рядом с сервисной станцией, была эта пара; они обосновались с таким видом, будто добрались до места, где намерены провести отпуск. Он был очень высок - привлекательный, я бы сказала, с бородой, но не похож на хиппи или вроде того, вполне респектабельный парень с приятным лицом, - а она такая крохотная рядом с ним, что если соблазниться определенными шаловливыми мыслями, станешь удивляться, как они делают определенные вещи... Сначала я решила, что они прибыли издалека и отдыхают после проезда через Париж, но заметила, что у их машины парижский регистрационный номер... Думаешь, эта парочка не расписана официально? Что за место для приключений! Но выглядели они располагающе, улыбнулись мне, а потом мы уехали...»
**
Бортовой журнал, пятница, 28 мая 13:24 Aire de la Racheuse Прелестная лесистая площадка для отдыха. 20 °С. Нашли гусеницу.
Обед: кислая капуста (послужившая причиной наших ночных кошмаров), сыр, кофе.
Научные наблюдения: На второй остановке обнаружили терракотовой окраски слизня, который засунул голову в пустую бутылку из-под пива, валявшуюся на земле. Вечером, осмотрительно запарковав Фэфнера на свободном от мусора лоскутке земли, готовили кислую капусту.
Сразу после этого заметили присутствие другого слизня, тоже кирпично-красного, приближавшегося к нашему фургону. Пять минут спустя вся земля перед Фэфнером была покрыта слизнями, которые направлялись к нашему ужину. Учитывая события этого вечера, имевшие место на втором нашем привале, мы пришли к выводу, что слизни - выходцы из Германии.
**
На фото: ла Осита и Хулио в Цветистых Ужастиках:
**
Первые капли дождя задели изящные антеннки улитки, и она быстро скрылась в своём спиральном домике. Меньше чем в минуту мы сложили шезлонги (под названием Цветистые Ужастики, данном в связи с расцветкой ткани, которую Кэрол в извращенном упорстве не захотела менять, несмотря на все мои мольбы) и нашли приют внутри Фэфнера, который мгновение спустя превратился в сияющий красный пузырь, что, несомненно, происходит со всеми драконами, когда ливень застигает их вне укрытия пещеры.
Наших великолепных исследователей ничто не ввергает в уныние: ла Осита установила свою печатную машинку на место водителя, а сама обосновалась на пассажирском - писать; я позади разложил складной стол и образовал для себя кабинет, как подобает представителю «интеллигенции», который к тому же любит комфорт и повсюду устраивается на лучших местах. Полбутылки превосходного красного бургундского в сопровождении соленых миндальных орешков привели нас в состояние, близкое к сатори [внезапное постижение смысла бытия (в дзэн-буддизме) - Е.К.].
**
...В целом, это не время для работы, вернее, время, но она может подождать, именно поэтому мы живем с яркостью и насыщенностью, которая приходит лишь с ничегонеделанием, - ощущение, в повседневной жизни всё более редкое, последствия чего специалисты впечатывают в короткое, но зловещее слово: стресс. Здесь это не угрожает ни в малейшей степени, с нас довольно Парижа, где стресс поджидает нас, притаившись за дверью. А тут - только жара, тень и дерево, неспешная спокойная навигация в зеленых водах растительного аквариума.
**
Каждое дерево - особенная (и эфемерная) карта (но все карты эфемерны), уникальное изобретение дорог, перекрестков, переходов и мостов.
**
Восемь дней на автостраде.
Нет: автострады как раз и не хватает, поскольку для нас это не более чем фоновый шум в отдалении, который день ото дня привычка делает всё слабее, и который без усилий с нашей стороны можно принять за эхо Карибского моря. Верно, мы не должны позволять себе с такой легкостью на автопилоте уноситься по шкале эстетических ценностей (шум моря в тысячу раз красивее шума автострады, и т.п.): с закрытыми глазами равноценность достигает опасного уровня. Грузовики-волны, моторы-белая пена... Так или иначе, здесь те же промежутки тишины, приближение и крещендо следующей волны, эти диастолы и систолы волн, дыхание, иногда невыносимо отдающееся эхом звуков - пляжи Мартиники и площадки для отдыха.
На фото:
Лобо: Сколько снимков меня за машинкой ты намерена сделать?
Осита: Множество. Надо убедить читателя в серьезности нашей научной работы.
**
Для нас Паркинленд - страна парковки - это мир свободы. Если правила игры требуют посещать по две провинции в день, мы из-за этого не покинем страну и наши обязательства не лишают нас свободы делать то, что нам нравится. […] Однако почти все, кто появляется на парковках, выглядят так, словно мочевой пузырь у них переполнен, а желудок пуст, и вовсе не кажется, будто из-за этого не заметна интеллигентность и восприимчивость. Они мочатся, они едят (почти всегда стоя, и почти всегда бутерброды) и уносятся прочь, словно площадка для отдыха забита крокодилами и змеями. Может, они маются болезнью Паркинсона?
По мере приближения ночи вокруг нас остается всё меньше людей (мы уже хорошо знакомы с то увеличивающимся, то уменьшающимся ритмом населения Паркинленда). Мы, пользуясь остатками света, прогуливаемся вокруг каждого нового острова и шаг за шагом сливаемся с ним в нашем милосердном завоевании. В какой-то момент оказываемся на границе, эту границу воплощает высокий забор из колючей проволоки как в концентрационных лагерях. За забором продолжается лес, начинается поле, у горизонта вырисовывается деревенька. Мир простирается дальше, но мы не можем пойти ему навстречу, даже если условия игры нам это позволят. И оба мы сейчас чувствуем, что на сей раз игра обернулась к нам своей зловещей стороной, горькой отрицательностью. Паркинленд красив, он принадлежит нам, здесь мы свободны и нам это по душе. Но его границы - отражение других границ, которые история сделала чудовищными; это подобно видению Треблинки в Освенциме. Мы чувствуем облегчение, вернувшись к нашему Дракону, полнясь ощущением незаслуженного, но восхитительного счастья от того, что в этот раз оказались на безопасной стороне забора с колючей проволокой.
**
Эти леса полны великолепных тропок, ведущих к идеальной безмятежности, идеальной именно потому, что здесь никого нет: семейства паркуют свои автомобили в пяти метрах от шоссе, чтобы иметь хороший обзор дорожного полотна, между тем беспрестанно вдыхая испускания из выхлопных труб всех проходящих машин, и прямо здесь они устраиваются со своими столами, стульями, детьми и бабушками. На площадках для отдыха это не так бросается в глаза, люди проявляют отвагу и проезжают довольно глубоко на территорию, даже занимая лучшие места. Но статистически очень легко проверить: большинство остаются в составе змеящейся череды машин как можно ближе к автотрассе. Кэрол считает, что эти люди, скорее всего, боятся волков - атавизм отмирает трудно, и, знаете ли, в этих лесах... Я, не столь романтичный, думаю, что они попросту идиоты, и благодаря этому очень помогают нам в нашей доблестной экспедиции.
**
Мне очень трудно понять, почему столь многих людей отпугнула бы поездка, подобная нашей. Площадки для отдыха - не более чем пустота с декором. Вы прекрасно знаете, как её заполнить. Какими бы ни были географические или физические особенности, эти пустоты всегда одинаковы.
**
Аквариумный свет, называет это Хулио, удобно устраиваясь с книгой в одном из Цветистых Ужастиков (но какими бы ужасными они ни были, я всё больше уверяюсь в том, что это дурновкусие, - следствие вовсе не извращенности, в которой меня обвиняет Хулио, а нехватки времени в том головокружительном автопробеге, в какой превратился Париж в недели накануне нашего отъезда, - защищает нас). Как могли бы жандармы заподозрить, будто два человека, в полной уверенности раскладывающие подобное кричащее дурновкусие (мы можем замаскировать подальше в лесу Фэфнера, но едва располагаем «салон» - огненно-оранжевые шезлонги наверняка становятся видны с предыдущего места нашей стоянки) могут быть кем-то, кроме как честными и серьезными отпускниками, сделавшими привал на долгом пути к одному из тех палаточных городков, что вам предлагают невинную и шумную распущенность большого города? Невзирая на печатные машинки, книги и сиесты протяженностью гораздо большей, чем часы, необходимые для восстановления после тягот пути, эти шезлонги придают другое и ложное вúдение нашей жизни, гарантируя нам анонимность, жизненно важную в таком путешествии, с отдаленной автотрассой, похожей на серую реку, и солнцем, опускающимся в зеленые лужи вокруг Фэфнера.
**
Было бы очень трудно определить, если бы мы не предприняли меры, составляя список площадок для отдыха с соответствующими датами стоянок, как долго тянется такая наша жизнь. Мы всё больше убеждаемся, что завоёвываем территорию, которую с полным правом называем Паркинленд, или Свобода, или даже Второй Дом, поскольку мы несомненно обрели здесь все преимущества последнего, хотя местность может быть передвижной, а соседи - несуществующими или меняющимися. Это край великой тишины, земля времени, которое удлинилось, но, тем не менее, проходит незаметно. И понемногу, не спеша, если верно то, что писательство - занятие эротичное, каким мы всегда его знали, - нам приходится начать открывать страницы этой книги. Отбросить пробы и ошибки, решиться. Писать - это всегда рискнуть рассказывать всё, даже - и особенно - неосознанно. Пустившись в приключение любви не говорят, когда другой отбрасывает простыни, словно открывая широкий, теплый и белый пляж: «Ой, я не стану снимать исподнее». И точно также, если мы всерьез решили написать эту книгу, то должны рассказывать всё (не в смысле вообще никогда не закрывать рта, но во время написания предоставляя полную свободу всему).
**
На обочине в наибольшем расстоянии от автотрассы (то есть, метров 4 - 5 от неё) Хулио обнаружил крошечную полость, маленький уголок зелени, где мы смогли расставить шезлонги, читать и пить аперитив. Хотя автотрасса для всех остальных казалась пугающе и даже опасно близкой, мы постепенно осознали, что для нас она всегда очень далеко, что теперь она не может нас коснуться, чего мы опасались в начале экспедиции.
Или сумасшествие прогрессирует, или мы и вправду потихоньку вливаемся в этот безграничный простор, простирающийся дальше первого внешнего впечатления, создавая вторую реальность, которая, прямо скажем, делает нас истомленными, усталыми и счастливыми, и Хулио наливает очень холодного белого бургундского в пять пополудни, и глядя друг на друга с совершенно безмятежными улыбками: «Как же здесь замечательно!»
**
Цитируя индийского мыслителя-метафизика, имя которого он не назвал (существует ли он на самом деле, или «цитата» ничто иное, как отличная иллюстрация его самого?), Хулио говорит: «Когда смотришь на два отдельных объекта, то начинаешь видеть также зазор между ними, и концентрируешься на этом расстоянии, на этой пустоте между двумя объектами, а потом в один прекрасный момент видишь реальность».
Я вообразила, что два города, особенно если в практических целях сведённые к двум точкам на карте, могут олицетворять два такие объекта, а траектория между ними - пустоту. Вот уже полторы недели Париж и Марсель, без необходимости искать более-менее важные кружочки на карте, превратились для нас в две абстрактные вехи, позволяющие описывать пространство между ними и осознавать внутри него, посредством медленного и терпеливого размышления, - действительность, на которую мы не могли бы бросить даже беглый взгляд, не уничтожив понятия об отправлении и прибытии.
Чем дальше мы продвигаемся, тем большей свободой наслаждаемся. И вовсе не потому, что приближаемся к Марселю. Напротив, скорее, ощущение растущего расстояния между точкой отправления и в то же время полная утрата видимости конца путешествия наделяют нас этим качеством. Понемногу мы учимся не просто смотреть на пространство, пустоту, о которой говорил гипотетический индийский философ, но быть ею всем нашим существом. И это пространство между объектами, с момента, когда наш взгляд оставляет их вне, снаружи, - от одного края поля зрения до другого, - не безгранично ли по определению?
Перевод с английского - Е. Кузьмина
См.
окончание отрывков из книги