Раздавленные кремлёвской стеной(президентский полк)(88)
предыдущая часть
Понимая, что в ближайшее время мне предстоит рулить ротой, забыл ли я о своих амбициях полугодичной давности? О том, что был против неуставняка, денежных поборов и прочей дряни. Конечно же, не забыл. Мало того, будучи главой сержантского сообщества, состоящего в основном из убогих, или почти убогих ребят, без ярко выраженный властных амбиций, желания заставить молодых рожать на себя, я собирался воспользоваться положением и попытаться переломить ситуацию с неуставняком. Вообще, для меня дедовщина была геморроем, не моим, непродуктивным методом. Я лелеял надежду на наведение хоть какого-то порядка, отличающегося от привычного для родной роты безумия. Но надежды надеждами, а реальность реальностью. Вскоре я столкнулся с неприятным парадоксом: молодые солдаты не желали жить спокойно, не ценили хорошего к себе отношения. Всё прошлое полугодие я успешно рулил собратьями по призыву, в том числе заставляя их наводить порядок в роте и у меня вроде как всё хорошо получалось. Но, мои собратья были пузырями, они всегда наводили порядок быстро, умело что ли. Возможно, в Купавне все были настолько увлечены сбором денег с молодых, что требования к порядку были не такими жёсткими, как в Завидово? А может быть собратья, которыми приходилось рулить в полковой школе понимали, что лучше слушаться меня, или Филонова, чем Котова. В любом случае, сложностей с командованием братьями не возникало. Со слонами, которым через несколько дней предстояло стать пузырями, отношения строились по-другому, возможно из-за того, что они меня тупо не знали, не понимали. До сих пор и требования к ним, со стороны старших призывов, были не такими жёсткими, как наши. Ведь слоновка подходила к концу, пузыри чувствовали себя брусками, бруски - стариками. Да и сами слоны уже считали себя пузырями.
Несколько дней я усиленно рулил слонами, те наводили порядок, слушались и быстро бегали. Братья-сержанты тоже вроде старались, командовали. Я даже начал радоваться и успокаиваться, ведь всё шло по плану, дела делались, слоны слушались. Конечно, как всегда я рано обрадовался. Тут самое время вспомнить одного бруска, рядового, которому оставалось быть деревянным меньше двадцати дней, звали его - Елисеенко Дима.
Вообще, с Елисеенко я познакомился, примерно за семь месяцев до описываемых событий. Его перевели к нам с нижнего этажа, из Роты обеспечения, то ли за какой-то проступок, то ли в силу бюрократических издержек. Напомню, что под Ротой обеспечения подразумевается одна из рот Завидовского, четвёртого батальона. Моя, Пятнадцатая рота, располагалась на третьем этаже казармы, Обеспечение - на втором, вот вся и перемена. С точки зрения высоких начальников, Диму никуда и не переводили, но для самого солдата такой перевод был стрессом, по понятным причинам: тот много месяцев жил именно в Роте обеспечения, а не где-то ещё, зарабатывал авторитет, заводил друзей и вдруг оказался в другой роте.
Около полугода назад, незадолго до моего отъезда в Купавну, перевод Елисеенко в мою роту был настолько малозаметным событием, что я даже не стал о нём писать. В то время, он был всего лишь средним пузырём, не уверенным, не убогим, держался на отшибе. Молча наводил порядок вместе со всеми, пытался командовать слонами, как это положено не уверенному пузырю, без азарта. Никто не принимал его всерьёз.
За полгода статус Елисеенко изменился кардинальным образом. Когда я впервые увидел его, после долгой разлуки, то не узнал: Дима был холёным, уверенным стариком, со всей атрибутикой крутых чуваков, весь в дорогих, по армейским меркам, ништяках, в начищенных до блеска сапогах, с подшивой, сантиметровой толщины и прочими цацками. На него рожали, его боялись. Полгода назад я не замечал, насколько у Елисеенко мрачный, злобный нрав. Поражал Дима так же, своими зоновскими замашками, низким интеллектом, любовью к шансону, водке и наркотикам. Казалось, он уже отсидел десять лет на зоне. Как это всегда происходило в армии, при помощи всей вышеперечисленной дряни, Елисеенко заработал огромный авторитет и одну из главных ролей в роте.
В первые дни, после нашего приезда из Купавны, Дима никак не проявлял себя. Он не лез к нам с расспросами, сидел вечно на шконке, занимался своими делами, совершенно не интересуясь, ни сержантами, ни слонами. Я знал про его уверенность, но, как говорится, без подробностей. О том, что Елисеенко один из самых опасных брусков, я узнал, наблюдая в течение пары-тройки дней, за его взаимоотношениями со слонами. Последние Диму жутко боялись. Да и пузыри явно напрягались в присутствии этого придурка, становясь похожими на слонов.
Неприятности с Елисеенко начались, как это часто бывало, из-за старого знакомого - старшины роты, прапорщика Нахимова. Этот тип, как и большинство сослуживцев, интересовался нашими купавновскими делами, держась в целом дружелюбно и мирно, может быть, не желая раньше времени давить на нас. Но, дня через четыре после нашего приезда в роту, он после утреннего наведения порядка, соизволил шутя обратиться к уверенным брускам:
- Та-ак, брусочки, на шконках, смотрю, валяетесь. Расслабляетесь. Почувствовали себя стариками. А порядка-то в роте нет. Как-то грязновато всё. Вы всё проставы со слонов собираете, а как бы самим вам не проставиться, передо мной.
Гражданскому человеку эти слова не показались бы зловещими. Ну, подумаешь, толстый, улыбчивый дядька, ехидно подкалывает ребят. Но мы все были отнюдь не на гражданке. Слова старшины сильно подпортили мне настроение, понятно было, в чей огород прилетел от него камень.
Как только прапор ушёл восвояси, ехидно улыбаясь, с нами, сержантами, соблаговолил познакомиться Елисеенко. Он нехотя встал со шконки, изобразил самое мрачное выражение на злобном лице и приказал младшим сержантам строиться. Тут же к нему подошли Кесарев и Давыденко. Давыд просто глупо улыбался, а Кесарев спросил:
- Что это ты, Елисей, задумал? Подопечных моих строишь…
- Да, нормально всё, Саша, не кипешись. Ща я им экзекуцию устрою, ты же не против? - говорил Дима с Кесаревым, вроде как уважительно, типа «на равных» но тон его отгонял любую мысль о несогласии. Конечно, Кесарев сделал вид, что всё отлично, он со всем согласен. Вообще, молодые сержанты были в его подчинении и наказывать их должен был он - старший сержант, а вовсе не рядовой Елисеенко. Дима, почти незаметно и как бы невзначай, в очередной раз подчеркнул свою уверенность, даже на фоне будущего исполняющего обязанности старшины, Кесарева.
- Давай, конечно, Димон! Нае..аш этим придуркам! - ответил Саша. Давыденко исторг глупый, довольный смешок.
Я встал в строй, вместе с остальными сержантами, понимая, что ситуация конфликта, но не понимая, чего ждать от Елисеенко и прочих. Он был хоть и уверенным, но бруском, а мы - пузырями. Пенитенциарные полномочия брусков совсем незначительно распространялись на нас, поэтому я особо не запаривался, держался с достоинством, даже слегка самоуверенно.
- Ну, что, пупочки? Думаете, вы такие крутые сержанты, что вам на всё по х..ру? Думаете, пришла пора расслабиться и забить на всё? - Елисеенко говорил тоном тюремного пахана из какого-нибудь фильма про лихие девяностые. Но я всё ещё не слишком запаривался по этой теме. Всё же, мы находились в Завидово, а не в Купавне и пузыри не боялись брусков. Уважали, опасались, но не боялись.
Мою уверенность разрушил никто иной, как рядовой Сруч. Это перекачанное тело, с безмозглой головой, к тому же голое по пояс, выкатилось из располаги, играя мускулами и подвалило к нам.
- Что, Елисей, чехвостишь е..ланов? Праавильно… Они думают, что разок проставились перед старьём и можно х..й на порядок в роте класть! Небось рады, что их пуповское величество перед брусками неприкосновенны? А вот, х..р там!!! Ва-а-ася! - заорал вдруг Ручников, зовя Борщенёва, как будто нам без него было плохо. Вася не заставил себя ждать, словно за углом стоял, вышел из располаги, улыбаясь во весь рот и тотчас выдал реплику:
- Что тут такое, решили младших немного зае..ать? Праавильно, совсем расслабились. Давай, Елисей, нае..ашь им по башкам табуретом, а потом пусть поползают под кроватями по кубрику. Посмотрим, точно ли там чисто? - с этими словами Борщенёв, Сруч и Елисеенко, громко расхохотались.
- Давай, Елисей, командуй! Наделяю вас с Кесаревым своими полномочиями! Пока мы тут, дослуживаем свои дни, вы для них старьё. Поняли, младшие?
- Поняли… - ответили мы нестройным хором.
Наверно, Елисеенко считал, что наказывать, унижать младших, нужно, важно и необходимо, потому что он принялся избивать нас табуретом, с лютой жестокостью. Я уж и отвыкнуть успел от такой ерунды. Вроде ещё недавно был в Купавне, а там случалось всякое, но, приехав в родные завидовские болота, успел настроиться на новую жизнь, новое полугодие.
Неожиданно для себя, я снова ощутил старую знакомую злобу, с ненавистью и желанием задушить Елисея голыми руками. Эмоции я особо не скрывал и Дима это сразу заметил.
- Что, Воробей, тебе что-то не нравится? - спросил он.
- А должно что-то нравиться? - уточнил я. В конце концов, я был уже не слоном, а Елисеенко не был даже старым.
- Давай-ка, чтобы нравилось, легли все на пол и ползком под кроватями! Да побыстрее! - мы не могли не подчиниться, после легитимизации Борщенёвым Елисеевских полномочий.
Что и говорить, я уж и не надеялся, что мне ещё когда-нибудь придётся вот так, по-слоновски ползать под кроватями. Сразу скажу, под шконками мне не понравилось, там было, как ни странно, действительно довольно грязно, торчащие кое-где пружины цеплялись за одежду. Мы проползи сперва один круг, потом другой и третий. С каждым новым кругом, я становился всё злей, всё грязней, а стоящие неподалёку слоны, грустнели на глазах.
После нескольких кругов, мы имели жалкий, всколоченный и грязный вид. Елисеенко был доволен, Вася Борщенёв с товарищами, хохотали до упаду. Меня же просто душила злость. Буквально в течение минуты сработала стандартная армейская цепная реакция, слоны были построены за кубриком и по их головам застучали табуреты, превратившиеся в сержантских руках, в знакомое всем средство исполнения наказаний.
Участвовал в этом избиении и я. То есть, не участвовал, а возглавлял. Тот самый я, полгода назад считавший, что, став сержантом, будет искоренять дедовщину, с мозгом, переполненным злобой и ощущением униженности, избивал молодняк. Искал ли я отговорки для самоуспокоения? Да, я говорил себе, что раз отвратительный армейский мир изменить не получится, то надо просто выживать. Некого здесь жалеть, кроме себя, потому что мои идеи никому не нужны, все хотят жить по армейским гнилым правилам. Значит, я им всем предоставлю такую возможность. Что мешало слонам просто слушать меня и наводить порядок, как следует? Я же их предупреждал: будут стараться, наводить порядок как следует, хорошо исполнять свои скромные обязанности и всё у них будет в ажуре. Но они меня не услышали. Вот и пусть наслаждаются.
Одним словом, отговорка была знатной, увесистой. Чем-то похожим я успокаивал совесть, прессуя Носикова в Купавне, заставляя убогих братьев наводить порядок и делая прочие, довольно гнусные дела. Не то, чтобы я сидел и мусолил, обдумывал всё это. Все выводы давно и плотно сидели у меня в подкорке. Я совершал действие, а отговорки подразумевались сами собой. Иногда конечно я возвращался мыслями к этой теме, обдумывал всё, всегда приходя к одному и тому же выводу: я - лучший из людей, в моей голове живут самые передовые мысли, а сейчас самое подходящее время для выживания.
Надо отдать должное и сослуживцам, таким, как Носиков и многие другие, убогие, слоны: своим малодушием, индифферентностью, тупостью и гнусными делами исподтишка, они только подкрепляли мои мысли и действия, определяющие их участь. Доверить что-то Савченкову, или Носикову, было невозможно. Большинство слонов воспринимали любое проявление доброты, как слабость.
Вскоре после первого избиения слонов и нашего унижения, меня вызвал на разговор Бородин Миша, самый уверенный парень нашего призыва.
- Саша, все считают, что ты хорошо справляешься с сержантской работой. То, что старики шизанули, эт-т-о-о-о… На то они и старики. Но ты своих братьев-сержантов не расслабляй и пожёстче с молодняком. Они себя пузырями почувствовали, давай им пиз..юлей почаще, - мне оставалось только соглашаться со словами Миши.
- По тебе нет вопросов - ты будешь возглавлять сержантскую пиз..абратию, выберешь себе нескольких, наверно Глухова…
- Да, Глухова, Филонова - обязательно, когда приедет из Купавны. Коняхин Руслан тоже ничего.
- Да-а, с Савченковым, как я погляжу, всё хреново совсем?
- Сам удивляюсь, Миша. Я от него ждал хоть чего-то, он же с тобой, с Самохиным полгода назад гончил, что-то вроде рожал. Но он вообще никакой.
- Значит, наверно Дьяков ещё в вашей команде будет? Надо нескольких из вас выбрать, на вас будут рожать, вы будете уверенными, понимаешь?
- Рожать? Ну-у, Дьяков в последнее время вроде что-то делает, пытается рулить слонами, но вообще с ним тоже всё сложно. Он тупой, неповоротливый. Надо к нему присмотреться, может он будет нормально командовать слонами.
- Давай, присматривайся, выбирай соратников. Вы должны быть уверенными, авторитетными, чтобы рота вас боялась. Вы все, уверенные и убогие сержанты, будете жить немного сами по себе. Отвечать за сержантские косяки будешь ты, а не я, - такой разговор был ожидаем, но я слушал Мишу с каким-то тягостным чувством. Просто, меньше всего мне хотелось пропитываться запахом армейских понятий, запоминать дурацкие правила и прочую дрянь.
А запоминать было что. Подчинялся я только старшине, ненавистному мне прапорщику Нахимову, и офицерам роты. Из уверенных собратьев «слушаться» должен был только самого уверенного - Бородина и то, только по каким-то реально важным вопросам. Миша был самым уверенным из нашего призыва и всячески подчёркивал это. Особый статус сержантов позволял нам всем, даже Носикову, например, не наводить порядок, не подметать листья, не чистить снег и т.д. Мы не должны были работать, нашей задачей было - командовать. На самом деле, проще было бы листья подметать. Одним словом, мне предстояло с головой погрузиться в армейские понятия, стать транслятором чуждых мне идей. И приходилось запоминать, усваивать всё это, ведь я считал себя вполне достойным именно комфортной, а не какой-то ещё жизни. Жить в армии мне предстояло ещё целый год и я хотел провести его по-своему, настолько, насколько это было возможно.
Порядок теперь наводился по новым правилам. Каждое утро я заставлял слонов выносить кровати с тумбочками из кубрика и мыть полы только после этого. На утреннее наведение порядка отводилось не так уж много времени, поэтому вместо относительно привычного процесса, слонам пришлось занимались чем-то адским. Проблема возникла, когда выяснилось, что вместе со слонами, порядком предстоит заниматься ещё и моим собратьям-пузырям, убогим и середнячкам, конечно. Они попробовали было возмутиться, но были услышаны, как ни странно, тем же Елисеенко и Кесаревым, совсем недавно заставившими нас, сержантов, ползать под шконками. Этим уверенным брускам определённо понравилась моя новая, жёстко-дебильная политика, поэтому они просто пообещали устроить вторую слоновку, моим менее уверенным рядовым собратьям, если те вдруг откажутся наводить порядок по-новому. Мало того, Дима и Саша сами проявили энтузиазм, начав каждое утро выгонять на сумасшедшую уборку, помимо пузырей и слонов, своих убогих собратьев, будущих стариков. Вася Борщенёв и прочие дембеля, которым осталось служить считанные дни, может быть от скуки, тоже обрадовались новшеству, попытавшись заставить своих униженных собратьев таскать шконки из угла в угол. Уверенные дембеля всё же вскоре угомонились, договорившись с убогими собратьями по призыву и перестав их третировать, так что те перестали принимать участие в наведении безумного утреннего порядка. Исключением стал лишь мой земляк, туляк, Денис Берников, которого читатель может помнить из второй части повествования. Этот дембель был самым убогим из всех дембелей, которых видывал белый свет. Говоря по чести, Берников не был, ни стукачом, ни лодырем, ни каким-то таким маргиналом армейского мира. Он на моей памяти не сделал ни разу ничего ужасного, низкого. Он был просто-напросто тихоней, тюхой-матюхой, беззлобным, бестолковым и нерасторопным малым, у которого не было за душой ни копейки. Помимо этого, у него плохо получалось выполнять простейшие бытовые задачи: он был неряшлив, плохо подшивался, кровать заправлял кое-как. За это несколько уверенных собратьев избрали его на роль козла отпущения грехов, а остальные подхватили заманчивую идею и, повинуясь стадному инстинкту, принялись радостно унижать Дениса.
Не могу сказать, что я так уж обрадовался возможности покомандовать пузырями и брусками, вовсе не ставя себе задачей, испортить отношения со всей ротой. Мне пришлось подходить, буквально к каждому из них, прося прощения за доставленные неудобства. Я объяснял, что им приходится быть жертвой обстоятельств, уверяя, что сержанты не станут по-настоящему на них наезжать. Я сказал всем, что их участие в столь безумном наведении порядка является простой формальностью, они не должны усердствовать и т.д. Также я попросил пузырей с брусками содействовать мне, по возможности стараясь заставлять слонов быстрее бегать. Я объяснял, что слонов сейчас очень важно приготовить к новой роли, роли пузырей. Их надо разозлить напоследок, чтобы через несколько дней они встретили молодняк, как полагается, с энтузиазмом взявшись за возложенную на них воспитательную роль. Большинство пузырей с брусками меня услышали и отнеслись к проблеме с пониманием. На тех, кто всё же относился ко мне враждебно, я попросту наплевал.
Я сам себе в который раз удивился, но философия моя менялась и подстраивалась под армейские правила с лёгкостью. В который раз я напомнил себе, что главное сейчас не поиск каких-то соратников, которых всё равно не найти, не бесцельное сопротивление правилам, а выживание. Спокойно прожить последний год, занимаясь тем, чем я хочу заниматься. Если найдутся достойные, умные ребята, в том числе среди молодых, надо постараться помочь и им, только и всего ...продолжение следует
Понимая, что в ближайшее время мне предстоит рулить ротой, забыл ли я о своих амбициях полугодичной давности? О том, что был против неуставняка, денежных поборов и прочей дряни. Конечно же, не забыл. Мало того, будучи главой сержантского сообщества, состоящего в основном из убогих, или почти убогих ребят, без ярко выраженный властных амбиций, желания заставить молодых рожать на себя, я собирался воспользоваться положением и попытаться переломить ситуацию с неуставняком. Вообще, для меня дедовщина была геморроем, не моим, непродуктивным методом. Я лелеял надежду на наведение хоть какого-то порядка, отличающегося от привычного для родной роты безумия. Но надежды надеждами, а реальность реальностью. Вскоре я столкнулся с неприятным парадоксом: молодые солдаты не желали жить спокойно, не ценили хорошего к себе отношения. Всё прошлое полугодие я успешно рулил собратьями по призыву, в том числе заставляя их наводить порядок в роте и у меня вроде как всё хорошо получалось. Но, мои собратья были пузырями, они всегда наводили порядок быстро, умело что ли. Возможно, в Купавне все были настолько увлечены сбором денег с молодых, что требования к порядку были не такими жёсткими, как в Завидово? А может быть собратья, которыми приходилось рулить в полковой школе понимали, что лучше слушаться меня, или Филонова, чем Котова. В любом случае, сложностей с командованием братьями не возникало. Со слонами, которым через несколько дней предстояло стать пузырями, отношения строились по-другому, возможно из-за того, что они меня тупо не знали, не понимали. До сих пор и требования к ним, со стороны старших призывов, были не такими жёсткими, как наши. Ведь слоновка подходила к концу, пузыри чувствовали себя брусками, бруски - стариками. Да и сами слоны уже считали себя пузырями.
Несколько дней я усиленно рулил слонами, те наводили порядок, слушались и быстро бегали. Братья-сержанты тоже вроде старались, командовали. Я даже начал радоваться и успокаиваться, ведь всё шло по плану, дела делались, слоны слушались. Конечно, как всегда я рано обрадовался. Тут самое время вспомнить одного бруска, рядового, которому оставалось быть деревянным меньше двадцати дней, звали его - Елисеенко Дима.
Вообще, с Елисеенко я познакомился, примерно за семь месяцев до описываемых событий. Его перевели к нам с нижнего этажа, из Роты обеспечения, то ли за какой-то проступок, то ли в силу бюрократических издержек. Напомню, что под Ротой обеспечения подразумевается одна из рот Завидовского, четвёртого батальона. Моя, Пятнадцатая рота, располагалась на третьем этаже казармы, Обеспечение - на втором, вот вся и перемена. С точки зрения высоких начальников, Диму никуда и не переводили, но для самого солдата такой перевод был стрессом, по понятным причинам: тот много месяцев жил именно в Роте обеспечения, а не где-то ещё, зарабатывал авторитет, заводил друзей и вдруг оказался в другой роте.
Около полугода назад, незадолго до моего отъезда в Купавну, перевод Елисеенко в мою роту был настолько малозаметным событием, что я даже не стал о нём писать. В то время, он был всего лишь средним пузырём, не уверенным, не убогим, держался на отшибе. Молча наводил порядок вместе со всеми, пытался командовать слонами, как это положено не уверенному пузырю, без азарта. Никто не принимал его всерьёз.
За полгода статус Елисеенко изменился кардинальным образом. Когда я впервые увидел его, после долгой разлуки, то не узнал: Дима был холёным, уверенным стариком, со всей атрибутикой крутых чуваков, весь в дорогих, по армейским меркам, ништяках, в начищенных до блеска сапогах, с подшивой, сантиметровой толщины и прочими цацками. На него рожали, его боялись. Полгода назад я не замечал, насколько у Елисеенко мрачный, злобный нрав. Поражал Дима так же, своими зоновскими замашками, низким интеллектом, любовью к шансону, водке и наркотикам. Казалось, он уже отсидел десять лет на зоне. Как это всегда происходило в армии, при помощи всей вышеперечисленной дряни, Елисеенко заработал огромный авторитет и одну из главных ролей в роте.
В первые дни, после нашего приезда из Купавны, Дима никак не проявлял себя. Он не лез к нам с расспросами, сидел вечно на шконке, занимался своими делами, совершенно не интересуясь, ни сержантами, ни слонами. Я знал про его уверенность, но, как говорится, без подробностей. О том, что Елисеенко один из самых опасных брусков, я узнал, наблюдая в течение пары-тройки дней, за его взаимоотношениями со слонами. Последние Диму жутко боялись. Да и пузыри явно напрягались в присутствии этого придурка, становясь похожими на слонов.
Неприятности с Елисеенко начались, как это часто бывало, из-за старого знакомого - старшины роты, прапорщика Нахимова. Этот тип, как и большинство сослуживцев, интересовался нашими купавновскими делами, держась в целом дружелюбно и мирно, может быть, не желая раньше времени давить на нас. Но, дня через четыре после нашего приезда в роту, он после утреннего наведения порядка, соизволил шутя обратиться к уверенным брускам:
- Та-ак, брусочки, на шконках, смотрю, валяетесь. Расслабляетесь. Почувствовали себя стариками. А порядка-то в роте нет. Как-то грязновато всё. Вы всё проставы со слонов собираете, а как бы самим вам не проставиться, передо мной.
Гражданскому человеку эти слова не показались бы зловещими. Ну, подумаешь, толстый, улыбчивый дядька, ехидно подкалывает ребят. Но мы все были отнюдь не на гражданке. Слова старшины сильно подпортили мне настроение, понятно было, в чей огород прилетел от него камень.
Как только прапор ушёл восвояси, ехидно улыбаясь, с нами, сержантами, соблаговолил познакомиться Елисеенко. Он нехотя встал со шконки, изобразил самое мрачное выражение на злобном лице и приказал младшим сержантам строиться. Тут же к нему подошли Кесарев и Давыденко. Давыд просто глупо улыбался, а Кесарев спросил:
- Что это ты, Елисей, задумал? Подопечных моих строишь…
- Да, нормально всё, Саша, не кипешись. Ща я им экзекуцию устрою, ты же не против? - говорил Дима с Кесаревым, вроде как уважительно, типа «на равных» но тон его отгонял любую мысль о несогласии. Конечно, Кесарев сделал вид, что всё отлично, он со всем согласен. Вообще, молодые сержанты были в его подчинении и наказывать их должен был он - старший сержант, а вовсе не рядовой Елисеенко. Дима, почти незаметно и как бы невзначай, в очередной раз подчеркнул свою уверенность, даже на фоне будущего исполняющего обязанности старшины, Кесарева.
- Давай, конечно, Димон! Нае..аш этим придуркам! - ответил Саша. Давыденко исторг глупый, довольный смешок.
Я встал в строй, вместе с остальными сержантами, понимая, что ситуация конфликта, но не понимая, чего ждать от Елисеенко и прочих. Он был хоть и уверенным, но бруском, а мы - пузырями. Пенитенциарные полномочия брусков совсем незначительно распространялись на нас, поэтому я особо не запаривался, держался с достоинством, даже слегка самоуверенно.
- Ну, что, пупочки? Думаете, вы такие крутые сержанты, что вам на всё по х..ру? Думаете, пришла пора расслабиться и забить на всё? - Елисеенко говорил тоном тюремного пахана из какого-нибудь фильма про лихие девяностые. Но я всё ещё не слишком запаривался по этой теме. Всё же, мы находились в Завидово, а не в Купавне и пузыри не боялись брусков. Уважали, опасались, но не боялись.
Мою уверенность разрушил никто иной, как рядовой Сруч. Это перекачанное тело, с безмозглой головой, к тому же голое по пояс, выкатилось из располаги, играя мускулами и подвалило к нам.
- Что, Елисей, чехвостишь е..ланов? Праавильно… Они думают, что разок проставились перед старьём и можно х..й на порядок в роте класть! Небось рады, что их пуповское величество перед брусками неприкосновенны? А вот, х..р там!!! Ва-а-ася! - заорал вдруг Ручников, зовя Борщенёва, как будто нам без него было плохо. Вася не заставил себя ждать, словно за углом стоял, вышел из располаги, улыбаясь во весь рот и тотчас выдал реплику:
- Что тут такое, решили младших немного зае..ать? Праавильно, совсем расслабились. Давай, Елисей, нае..ашь им по башкам табуретом, а потом пусть поползают под кроватями по кубрику. Посмотрим, точно ли там чисто? - с этими словами Борщенёв, Сруч и Елисеенко, громко расхохотались.
- Давай, Елисей, командуй! Наделяю вас с Кесаревым своими полномочиями! Пока мы тут, дослуживаем свои дни, вы для них старьё. Поняли, младшие?
- Поняли… - ответили мы нестройным хором.
Наверно, Елисеенко считал, что наказывать, унижать младших, нужно, важно и необходимо, потому что он принялся избивать нас табуретом, с лютой жестокостью. Я уж и отвыкнуть успел от такой ерунды. Вроде ещё недавно был в Купавне, а там случалось всякое, но, приехав в родные завидовские болота, успел настроиться на новую жизнь, новое полугодие.
Неожиданно для себя, я снова ощутил старую знакомую злобу, с ненавистью и желанием задушить Елисея голыми руками. Эмоции я особо не скрывал и Дима это сразу заметил.
- Что, Воробей, тебе что-то не нравится? - спросил он.
- А должно что-то нравиться? - уточнил я. В конце концов, я был уже не слоном, а Елисеенко не был даже старым.
- Давай-ка, чтобы нравилось, легли все на пол и ползком под кроватями! Да побыстрее! - мы не могли не подчиниться, после легитимизации Борщенёвым Елисеевских полномочий.
Что и говорить, я уж и не надеялся, что мне ещё когда-нибудь придётся вот так, по-слоновски ползать под кроватями. Сразу скажу, под шконками мне не понравилось, там было, как ни странно, действительно довольно грязно, торчащие кое-где пружины цеплялись за одежду. Мы проползи сперва один круг, потом другой и третий. С каждым новым кругом, я становился всё злей, всё грязней, а стоящие неподалёку слоны, грустнели на глазах.
После нескольких кругов, мы имели жалкий, всколоченный и грязный вид. Елисеенко был доволен, Вася Борщенёв с товарищами, хохотали до упаду. Меня же просто душила злость. Буквально в течение минуты сработала стандартная армейская цепная реакция, слоны были построены за кубриком и по их головам застучали табуреты, превратившиеся в сержантских руках, в знакомое всем средство исполнения наказаний.
Участвовал в этом избиении и я. То есть, не участвовал, а возглавлял. Тот самый я, полгода назад считавший, что, став сержантом, будет искоренять дедовщину, с мозгом, переполненным злобой и ощущением униженности, избивал молодняк. Искал ли я отговорки для самоуспокоения? Да, я говорил себе, что раз отвратительный армейский мир изменить не получится, то надо просто выживать. Некого здесь жалеть, кроме себя, потому что мои идеи никому не нужны, все хотят жить по армейским гнилым правилам. Значит, я им всем предоставлю такую возможность. Что мешало слонам просто слушать меня и наводить порядок, как следует? Я же их предупреждал: будут стараться, наводить порядок как следует, хорошо исполнять свои скромные обязанности и всё у них будет в ажуре. Но они меня не услышали. Вот и пусть наслаждаются.
Одним словом, отговорка была знатной, увесистой. Чем-то похожим я успокаивал совесть, прессуя Носикова в Купавне, заставляя убогих братьев наводить порядок и делая прочие, довольно гнусные дела. Не то, чтобы я сидел и мусолил, обдумывал всё это. Все выводы давно и плотно сидели у меня в подкорке. Я совершал действие, а отговорки подразумевались сами собой. Иногда конечно я возвращался мыслями к этой теме, обдумывал всё, всегда приходя к одному и тому же выводу: я - лучший из людей, в моей голове живут самые передовые мысли, а сейчас самое подходящее время для выживания.
Надо отдать должное и сослуживцам, таким, как Носиков и многие другие, убогие, слоны: своим малодушием, индифферентностью, тупостью и гнусными делами исподтишка, они только подкрепляли мои мысли и действия, определяющие их участь. Доверить что-то Савченкову, или Носикову, было невозможно. Большинство слонов воспринимали любое проявление доброты, как слабость.
Вскоре после первого избиения слонов и нашего унижения, меня вызвал на разговор Бородин Миша, самый уверенный парень нашего призыва.
- Саша, все считают, что ты хорошо справляешься с сержантской работой. То, что старики шизанули, эт-т-о-о-о… На то они и старики. Но ты своих братьев-сержантов не расслабляй и пожёстче с молодняком. Они себя пузырями почувствовали, давай им пиз..юлей почаще, - мне оставалось только соглашаться со словами Миши.
- По тебе нет вопросов - ты будешь возглавлять сержантскую пиз..абратию, выберешь себе нескольких, наверно Глухова…
- Да, Глухова, Филонова - обязательно, когда приедет из Купавны. Коняхин Руслан тоже ничего.
- Да-а, с Савченковым, как я погляжу, всё хреново совсем?
- Сам удивляюсь, Миша. Я от него ждал хоть чего-то, он же с тобой, с Самохиным полгода назад гончил, что-то вроде рожал. Но он вообще никакой.
- Значит, наверно Дьяков ещё в вашей команде будет? Надо нескольких из вас выбрать, на вас будут рожать, вы будете уверенными, понимаешь?
- Рожать? Ну-у, Дьяков в последнее время вроде что-то делает, пытается рулить слонами, но вообще с ним тоже всё сложно. Он тупой, неповоротливый. Надо к нему присмотреться, может он будет нормально командовать слонами.
- Давай, присматривайся, выбирай соратников. Вы должны быть уверенными, авторитетными, чтобы рота вас боялась. Вы все, уверенные и убогие сержанты, будете жить немного сами по себе. Отвечать за сержантские косяки будешь ты, а не я, - такой разговор был ожидаем, но я слушал Мишу с каким-то тягостным чувством. Просто, меньше всего мне хотелось пропитываться запахом армейских понятий, запоминать дурацкие правила и прочую дрянь.
А запоминать было что. Подчинялся я только старшине, ненавистному мне прапорщику Нахимову, и офицерам роты. Из уверенных собратьев «слушаться» должен был только самого уверенного - Бородина и то, только по каким-то реально важным вопросам. Миша был самым уверенным из нашего призыва и всячески подчёркивал это. Особый статус сержантов позволял нам всем, даже Носикову, например, не наводить порядок, не подметать листья, не чистить снег и т.д. Мы не должны были работать, нашей задачей было - командовать. На самом деле, проще было бы листья подметать. Одним словом, мне предстояло с головой погрузиться в армейские понятия, стать транслятором чуждых мне идей. И приходилось запоминать, усваивать всё это, ведь я считал себя вполне достойным именно комфортной, а не какой-то ещё жизни. Жить в армии мне предстояло ещё целый год и я хотел провести его по-своему, настолько, насколько это было возможно.
Порядок теперь наводился по новым правилам. Каждое утро я заставлял слонов выносить кровати с тумбочками из кубрика и мыть полы только после этого. На утреннее наведение порядка отводилось не так уж много времени, поэтому вместо относительно привычного процесса, слонам пришлось занимались чем-то адским. Проблема возникла, когда выяснилось, что вместе со слонами, порядком предстоит заниматься ещё и моим собратьям-пузырям, убогим и середнячкам, конечно. Они попробовали было возмутиться, но были услышаны, как ни странно, тем же Елисеенко и Кесаревым, совсем недавно заставившими нас, сержантов, ползать под шконками. Этим уверенным брускам определённо понравилась моя новая, жёстко-дебильная политика, поэтому они просто пообещали устроить вторую слоновку, моим менее уверенным рядовым собратьям, если те вдруг откажутся наводить порядок по-новому. Мало того, Дима и Саша сами проявили энтузиазм, начав каждое утро выгонять на сумасшедшую уборку, помимо пузырей и слонов, своих убогих собратьев, будущих стариков. Вася Борщенёв и прочие дембеля, которым осталось служить считанные дни, может быть от скуки, тоже обрадовались новшеству, попытавшись заставить своих униженных собратьев таскать шконки из угла в угол. Уверенные дембеля всё же вскоре угомонились, договорившись с убогими собратьями по призыву и перестав их третировать, так что те перестали принимать участие в наведении безумного утреннего порядка. Исключением стал лишь мой земляк, туляк, Денис Берников, которого читатель может помнить из второй части повествования. Этот дембель был самым убогим из всех дембелей, которых видывал белый свет. Говоря по чести, Берников не был, ни стукачом, ни лодырем, ни каким-то таким маргиналом армейского мира. Он на моей памяти не сделал ни разу ничего ужасного, низкого. Он был просто-напросто тихоней, тюхой-матюхой, беззлобным, бестолковым и нерасторопным малым, у которого не было за душой ни копейки. Помимо этого, у него плохо получалось выполнять простейшие бытовые задачи: он был неряшлив, плохо подшивался, кровать заправлял кое-как. За это несколько уверенных собратьев избрали его на роль козла отпущения грехов, а остальные подхватили заманчивую идею и, повинуясь стадному инстинкту, принялись радостно унижать Дениса.
Не могу сказать, что я так уж обрадовался возможности покомандовать пузырями и брусками, вовсе не ставя себе задачей, испортить отношения со всей ротой. Мне пришлось подходить, буквально к каждому из них, прося прощения за доставленные неудобства. Я объяснял, что им приходится быть жертвой обстоятельств, уверяя, что сержанты не станут по-настоящему на них наезжать. Я сказал всем, что их участие в столь безумном наведении порядка является простой формальностью, они не должны усердствовать и т.д. Также я попросил пузырей с брусками содействовать мне, по возможности стараясь заставлять слонов быстрее бегать. Я объяснял, что слонов сейчас очень важно приготовить к новой роли, роли пузырей. Их надо разозлить напоследок, чтобы через несколько дней они встретили молодняк, как полагается, с энтузиазмом взявшись за возложенную на них воспитательную роль. Большинство пузырей с брусками меня услышали и отнеслись к проблеме с пониманием. На тех, кто всё же относился ко мне враждебно, я попросту наплевал.
Я сам себе в который раз удивился, но философия моя менялась и подстраивалась под армейские правила с лёгкостью. В который раз я напомнил себе, что главное сейчас не поиск каких-то соратников, которых всё равно не найти, не бесцельное сопротивление правилам, а выживание. Спокойно прожить последний год, занимаясь тем, чем я хочу заниматься. Если найдутся достойные, умные ребята, в том числе среди молодых, надо постараться помочь и им, только и всего ...продолжение следует