Карстен Брюггеманн. Эстонский день победы II
Карстен Брюггеманн: Праздник победы: сражение под Цесисом как кульминация эстонской национальной истории
перевод с эстонского (который, в свою очередь, перевод с немецкого)
2004
Часть 1/2 Часть 2/2
О символике Праздника победы
Праздник Победы славил государственную независимость Эстонии, поэтому 23 июня стал памятной датой, политико-символическое значение которой стало близким к 24 февраля. То, что была выбрана победа над ландесвером, над «балтийскими баронами», было связано в первую очередь с охватившим страну в 1919 г. упоением победой. Это был один из немногих моментов, когда идеал молчаливого времени -- «национальная цельность» -- явил себя на мгновение. Сыграли ли здесь свою роль перехваченные в сиюминутном политическом противостоянии у вапсов антинемецкие настроения, трудно сказать; хотя в прессе можно было прочесть о том, что страна за последние 15 лет пала так низко, что «среди народа могли выделиться отдельные предатели, которые готовы за несколько серебренников продать свой народ и народную свободу наследникам ландесвера и бесчинствующим силам немецкого фашизма" (Rahva Sõna, цитата по Postimees, 22.06.34). Но мимо одного внутриполитического фактора в то время пройти было невозможно: учреждением праздника Победы аппелировали к объединяющему влиянию эстонских национальных чувств, в которые выплеснулся в июне 1919 г., долго копившийся антинемецкий и социальный антагонизм. В Эстонии, пережившей мировой экономический кризис и находящейся в условиях политического противостояния от праздника Победы ожидалось подобное же объединяющее действие.
Postimees (21.06.1934) справедливо заметил по поводу всей Освободительной войны: "Этой великой победы наш народ достиг не за день, не за неделю или за месяц. Нам пришлось вести героическую борьбу более 13 месяцев. И если мы хотим отдать дань памяти самой героической эпохе нашего народа, то мы должны сконцентрироваться для этого на одном моменте, одном дне, в который была одержана самая крупная и самая красивая победа над врагом». Если взять за критерий «красоту победы», то у действительно решающих сражений Освободительной войны, оборонительных боев с многочисленными жертвами под Нарвой в декабре 1919 г., нет никаких перспектив. Противник там так и не был разбит, как разбили ландесвер. И 2 февраля, день подписания тартуского мирного договора, который окончательно завершил войну, не был связан с победными эмоциями, а больше все-таки с общим чувством облегчения. К тому же, если задуматься о дебатах февраля 1934 года, то из этого зимнего дня никогда бы не получилось правильного национального праздника. Только в качестве всенародного праздника у государственного праздника Победы был шанс разбить монополию вапсов на интерпретацию мемориальной политики. Потому что вапсы несомненно первыми заняли площадку для исторических интерпретаций и мистификаций и активно влияли на общественное мнение. 14 декабря Пятс провозгласил «Закон об использовании названия Освободительной войны»[12], по которому было запрещено использовать в политических целях понятия "Освободительная война", "Крест свободы" и "Памятник Освободительной войны". Их политически корректное использование должен был в дальнейшем определять министр внутренних дел. Так законом было четко определено, кто теперь диктует, как вспоминать Освободительную войну. Историческая политика стала теперь государственным делом. Поэтому государство и назначило смысл праздника Победы. Теперь этот праздник мог стать точкой кристаллизации идеологии режима, а сражение под Цесисом - его идеальным олицетворением.[13]
Пятс четко сказал в своем обращении от 23 июня 1936 г., что объединяющее значение этого дня для него особенно важно: "Борьба за независимость была для Эстонии крупнейшим актом национального единства. 23 июня, в праздник Победы, мы отмечаем объединение эстонского народа в нацию, восстановление единой воли, моральное переформирование эстонского народа, которые берут свое начало в Освободительной войне» [14] В обосновании значимости праздника не обойтись без присущего эпохе кровавого пафоса: «Прежние страницы нашей независимости и истории написаны кровью сынов родины, которые отдали за нее свое самое дорогое - жизнь». Для Х. Шильтинга праздник Победы был не только памятью о общей пролитой эстонцами крови, но и клятвой всего народа на будущее: «Пусть праздник Победы станет тем праздником для нашего народа и страны, в который мы даем оценку высоким победам своей свободы и обещаем свою волю, заботу и любовь применить к созидательному труду для родины, чтобы завоеванная свобода не пропала» (Päevaleht, 22.06.34). Генерал Александер Тыниссон, командующий Восточным фронтом в Освободительной войне, был еще более недвусмысленнен, когда сказал в своем приветствии в Тарту 23 июня 1934: «Напоминание о великих сражениях необходимо, чтобы растить подрастающее поколение в героическом духе. Для этих нужд создан теперь особый праздник - праздник Победы. Пусть этот праздник крепит веру в наше славное будущее» (Postimees, 24.06.34). Воспитательная сторона четко стала с этого времени составной частью праздника Победы, здесь обменивались рукопожатием прошлое и будущее.
23 июня был днем, в который отмечалось легендарное единство народа в 1919 году. В качестве идеала современности это единство обрело мифологическую функцию. Причиной к победе под Цесисом якобы стало единодушие эстонцев, разъяснял главный редактор Päevaleht Харальд Таммер 22 июня 1934 г.: "Единодушие, общая мобилизация усилий всего способного бороться поколения нации были тем самым, что принесло нам победу под Цесисом. В качестве беспримерной и поучительной демонстрации эффективности единодушия сражение под Цесисом должно остаться в памяти и нас и будуших поколений.» На вопрос, зачем вспоминать о героях прошлого, руководитель государственного управления пропаганды Хуго Кукке отвечал: "Для того, чтобы в нас продолжали жить былые подвиги народа. Чтобы мы чувствовали, что мы дети общей судьбы. Чтобы знали, что мы сильный, жизнеутверждающий и жизнеспособный народ, который своими силами и в своем единстве преодолел великие трудности»."[15] Клятва в единодушии народа достигла своей эмоциональной вершины 23 июня вечером, когда традиционные огни ивановой ночи разом стали «огнями победы», вокруг которых собрались и стар, и млад. Это церемония позволила постановщику Лео Кальмету помечтать о том, что это "проявление душевного брожения» может «сформироваться в новую национальную традицию эпохи независимости», где «у народа есть возможность сопереживать общим чувствам, объединяющим массы и проявлять себя через самодеятельность. Исконное зажигание костров в Иванову ночь и только что родившаяся церемония зажжения огней победы по всем условиям как бы созданы для того, чтобы слиться в одну большую, красивую национальную традицию с широким смыслом»"[16].
Массовая культура в духе Нюрнберга и Москвы была, очевидно, примером и для Эстонии. Из года в год только усиливалась национальная окраска праздника Победы. Поднятие флага было обязательным, а ношение национальной одежды -- предельно желательным. Это был одновременно день, в который народ должен был дать обещание, что "мы освободимся от того, что чуждо эстонской душе, и возвеличим то, что является нашим - настоящим эстонским»".[17] В конце концов праздник Победы 1939 года был объявлен «очередным штурмовым днем проведения и стимулирования всех текущих общенациональных мероприятий и акций». Особенно акцентровалось «приобретение национальных флагов, эстонизация иностранных имен и топонимов, установка флагштоков, облагораживание и украшение домов, выявление древних эстонских городищ и мест исторических сражений, приобретение и ношение народных костюмов, распространение народных танцев и хорового пения» и т.д. Инсценировка со стороны режима предусматривала, чтобы народ оказывал почести цесискому мифу с праздничным ритуалом. Причем, естественно, «показательным и толковым образом»: употребления алкоголя следовало избегать.[18] Праздник Победы не мог ни в коем случае превратиться в день «безделья и пьянства».
Уже в 1934 г. было безошибочно ясно - сражение под Цесисом равнялось исполнению исторического обязательства эстонского народа: «Семь веков спустя, которые разделяют обе борьбы за свободы, эстонцы снова смогут обрести необходимые силы, чтобы справиться с обширной освободительной войной, которая охватила теперь уже всю Эстонию» (А. Эрс., Postimees, 22.06.34). Манихейская картина мира Гарлиба Меркеля и Карла Роберта Якобсона была реализована, Эстония достигла достойного конца своей исторической миссии.[19] Во второй половине 1930-х годов в расстановке акцентов было сделано маленькое, но четкое изменение: историческая финальная точка теперь ставилась не на самой по себе государственной самостоятельности, а на конституции 1938 года; то есть на самом первом президенте Эстонии. Пятс был теперь «первый гражданин и первый Президент нашей страны». То, что «популярнейший государственный муж и народный вождь» десять лет руководил страной, свидетельствало о «народном единодушном признании своему вождю, чья мудрость государственного мужа и глубокая любовь к своей родине и народу перенесли нашу страну из различных трудностей к нынешним спокойным и счастливым временам». Поэтому 23 июня поздравлял «весь народ своего любимого вождя» лично и желал ему «еще долгих лет и удачи в руководстве нашей государственной жизнью».[20] Президент больше не был избранным представителем народа, а олицетворением государства - и он лично был также гарантом счастливого народного будущего. На фоне такой риторики Пятсу больше не нужно было смущаться сравнений с батюшкой Сталиным. И по меньшей мере на уровне символов 23 июня из дня победы под Цесисом стало личной победой Пятса. Пятс в роли победителя сражения под Цесисом? Так далеко мифологизация вождя все-таки не заходила, эта слава досталась Лайдонеру, второму человеку в стране. Лайдонера называли «великим воином, великим националистом, великим эстонцем» и международно признанным «талантливым политиком». В связи с 23 июня пропаганда нашла ему титул, который подытожил как его личную роль, так и роль сражения под Цесисом в эстонской истории: "Йохан Лайдонер, который завершил борьбу Лембиту!".[21] Так в иконографии молчаливого времени Пятс и Лайдонер стали вершителями эстонской истории: Лайдонер убил (немецкого) дракона и Пятс благословил народ. Мифическое единодушие во время битвы под Цесисом стилизировалось как проявление национальной цельности, а само сражение описывалось как национальный апофеоз.
Заключение
Харальд Таммер предупреждал в Päevaleht (01.06.34) в связи с созданием государственного управления пропаганды, что позитивную пропаганду делать гораздо сложнее, чем негативную. Не стоит забывать, "что и у эстонского народа есть свои традиции и одна из этих традиций состоит в вообщем-то довольно скромном, почти недоверчивом отношении к каждому действию правительства. (...) Государственная пропаганда должна провоцировать в народе оптимизм - но небезосновательный - и веру в возможность лучшей и более достойной жизни». У Таммера точно не было мысли перенаправить источник оптимизма на личность президента. Из праздника Победы все же получилось общенациональное торжество, когда страна славила и себя и свой народ, а для режима это было далеко не таким уж скромным пропагандистским мероприятием. Это доказывают хотя бы неоднократно цитируемые здесь «сборники» за 1936-1938 годы, которые превозносили жизнь в Эстонии со всех сторон и нахваливали государственные проекты типа кампаний по эстонизации фамилий или украшению домов.
Подобные благоустройству домов украшения предстояло ввести и в эстонскую историю. В конце 1930-х годов национальный эсхатологический нарратив был заполнен героической борьбой эстонцев за свою свободу и переломной точкой этой борьбы стало сражение под Цесисом. Типологическим мотивом стало обращение к героическому духу предков - былых властителей Балтики, которые покорились немецким рыцарям. Что не удалось в XIII веке - поскольку ведь отсутствовало национальное единодушие - удалось 700 лет спустя, когда Пятс и Лайдонер объединили народ и повели в бой. Впервые озвученный еще в 1919 году, а теперь по-полной равернувшийся миф о чуде под Цесисом был в этом смысле типичной «историей победителей» и представлял собой основу для «мастерских рассказов» об эстонской истории.[22]
Но и проигравшие пишут историю - теми же самими средствами. В остзейской интерпретации роль праздника Победы играет «чудо на Двине», захват Риги 22 мая 1919 года. В этот день ветераны Ландесвера и Балтийского батальона собирались на ежегодные памятные мероприятия. Сила символа победы вызывала соучастие и помогала позже, в эмиграции, хранить остзейские идеалы. Это было поминовение жертв, поскольку «чудо на Двине» сотворили приговоренные к смерти. Здесь нет речи о созидательном мифе, подобному эстонскому празднику Победы. Миф балтийских немцев отмечает в первую очередь их коллективную жертву. [23]
Только спустя значительное время после 1939/40 противоположные мифы сблизились друг с другом далеко от родины, в эмиграции. Их общим знаменателем был антибольшевизм времен холодной войны; идеология, которая по тогдашней интерпретации связала обе стороны еще в 1919 г. До полного слияния мифов все же не дошло: если «чудо на Двине» сохранило при перестановке акцентов свое антибольшевистское значение, то победу под Цесисом было невозможно толковать в том же ключе. Свежие исследования о том, как хранили национальные традиции в эстонской эмиграции, были бы очень интересны. И все еще ждет ответа вопрос о том, почему даже там не был сложен миф о Нарве (об оборонительных сражениях, которые в отличие от 1944 года, были победными в 1919 г.). То, что Цесис - в отличие от Нарвы - находится на территории Латвии, конечно, косвенно указывает на скрытое дополнительное значение, которое Эстония получила от победы над ландесвером: Эстония выступила как спасительница Латвии, а, может быть, даже Литвы и Польши от немецкой угрозы. Если бы союзники не вмешались, эстонские солдаты с радостью бы победно промаршировали по Риге, хотя это, бесспорно, сильно осложнило бы отношения между соседями. Сегодня же из праздника Победы получился несомненно «день безделья и пьянства». Значение памяти об Освободительной войне на фоне воспоминаний о советской оккупации померкло. На место чуда под Цесисом неизбежно был должен придти новый миф, видимо, им становится миф о лесных братьях, который также отмечает коллективную жертву. В историко-политическом смысле мало что произошло в контексте 1918-1920 годов; разве что по местной русской инициативе наконец созданы памятники русским жертвам Освободительной войны, подобно тем, которые уже есть у Балтийского батальона. (Восстановление и строительство памятников в предыдущее десятилетие все же проходило в первую очередь в духе сопротивления советской оккупации).
Может быть, эстонским историкам настало теперь время представить общую трактовку Освободительной войны, которая отвечала бы научным критериям. Эмоциональные раны войны однозначно зажили, кино возбудило новый интерес."У свободы есть своя цена" - пафосно звучит в рекламе фильма Эльмо Нюганена "Имена в граните". Естественно есть своя цена и у разрушения мифов.
· [12] , nr 105 (17.12.1934), nr 828, lk 1803-1805.
· [13] Об идеологии пятсовского режима см. T. K a r ja h ä r m, V. S i r k, Vaim ja võim. Eesti haritlaskond 1917-1940. Tallinn, 2001, lk 284-308; A. P a j u r, Die "Legitimierung" der Diktatur des Präsidenten Päts und die öffentliche Meinung in Estland. Rmt-s: Autoritäre Regime in Ostmittel- und Südosteuropa 1919-1944. Hrsg. v. Erwin Oberländer. Paderborn, 2001, lk 162-213.
· [14] Koguteos Võidupüha. Tallinn, 1936, lk 2.
· [15] H. K u k k e, Võidupüha mõttest. Rmt-s: Võidupüha pidustused Tallinnas 1937. Tallinn, 1937, lk 9.
· [16] L. K a l m e t, Võidupüha sisustamisest. Rmt-s: Võidupüha pidustused..., lk 22-23.
· [17] Koguteos Võidupüha. Tallinn, 1936, lk 2.
· [18] Juhend kuuenda Võidupüha pühitsemiseks Tartumaal. Tartu, 1939, lk 3-4.
· [19] E. L a a m a n, Võidu vaim, lk 16.
· [20] Koguteos Võidupüha. Toim. A. Taioste. Tallinn, 1938, lk 3.
· [21] Там же, lk 5.
· [22] Лео Кальмет писал, например: "Наши предки были повелителями Балтики и гордыми властителями..." - L. K a l m e t, Võidupüha sisustamisest, lk 22. См. также: Võidupüha ja eestlaste minevikust kaasajani. Книга: Võidupüha pidustused..., lk 23-26.
· [23] K. B r ü g g e m a n n, Legenden aus dem Landeswehrkrieg: Vom "Wunder an der Düna" oder Als die Esten Riga befreiten. , nr 52 (2002), lk 576-591.
Часть 1/2 Часть 2/2
перевод с эстонского (который, в свою очередь, перевод с немецкого)
2004
Часть 1/2 Часть 2/2
О символике Праздника победы
Праздник Победы славил государственную независимость Эстонии, поэтому 23 июня стал памятной датой, политико-символическое значение которой стало близким к 24 февраля. То, что была выбрана победа над ландесвером, над «балтийскими баронами», было связано в первую очередь с охватившим страну в 1919 г. упоением победой. Это был один из немногих моментов, когда идеал молчаливого времени -- «национальная цельность» -- явил себя на мгновение. Сыграли ли здесь свою роль перехваченные в сиюминутном политическом противостоянии у вапсов антинемецкие настроения, трудно сказать; хотя в прессе можно было прочесть о том, что страна за последние 15 лет пала так низко, что «среди народа могли выделиться отдельные предатели, которые готовы за несколько серебренников продать свой народ и народную свободу наследникам ландесвера и бесчинствующим силам немецкого фашизма" (Rahva Sõna, цитата по Postimees, 22.06.34). Но мимо одного внутриполитического фактора в то время пройти было невозможно: учреждением праздника Победы аппелировали к объединяющему влиянию эстонских национальных чувств, в которые выплеснулся в июне 1919 г., долго копившийся антинемецкий и социальный антагонизм. В Эстонии, пережившей мировой экономический кризис и находящейся в условиях политического противостояния от праздника Победы ожидалось подобное же объединяющее действие.
Postimees (21.06.1934) справедливо заметил по поводу всей Освободительной войны: "Этой великой победы наш народ достиг не за день, не за неделю или за месяц. Нам пришлось вести героическую борьбу более 13 месяцев. И если мы хотим отдать дань памяти самой героической эпохе нашего народа, то мы должны сконцентрироваться для этого на одном моменте, одном дне, в который была одержана самая крупная и самая красивая победа над врагом». Если взять за критерий «красоту победы», то у действительно решающих сражений Освободительной войны, оборонительных боев с многочисленными жертвами под Нарвой в декабре 1919 г., нет никаких перспектив. Противник там так и не был разбит, как разбили ландесвер. И 2 февраля, день подписания тартуского мирного договора, который окончательно завершил войну, не был связан с победными эмоциями, а больше все-таки с общим чувством облегчения. К тому же, если задуматься о дебатах февраля 1934 года, то из этого зимнего дня никогда бы не получилось правильного национального праздника. Только в качестве всенародного праздника у государственного праздника Победы был шанс разбить монополию вапсов на интерпретацию мемориальной политики. Потому что вапсы несомненно первыми заняли площадку для исторических интерпретаций и мистификаций и активно влияли на общественное мнение. 14 декабря Пятс провозгласил «Закон об использовании названия Освободительной войны»[12], по которому было запрещено использовать в политических целях понятия "Освободительная война", "Крест свободы" и "Памятник Освободительной войны". Их политически корректное использование должен был в дальнейшем определять министр внутренних дел. Так законом было четко определено, кто теперь диктует, как вспоминать Освободительную войну. Историческая политика стала теперь государственным делом. Поэтому государство и назначило смысл праздника Победы. Теперь этот праздник мог стать точкой кристаллизации идеологии режима, а сражение под Цесисом - его идеальным олицетворением.[13]
Пятс четко сказал в своем обращении от 23 июня 1936 г., что объединяющее значение этого дня для него особенно важно: "Борьба за независимость была для Эстонии крупнейшим актом национального единства. 23 июня, в праздник Победы, мы отмечаем объединение эстонского народа в нацию, восстановление единой воли, моральное переформирование эстонского народа, которые берут свое начало в Освободительной войне» [14] В обосновании значимости праздника не обойтись без присущего эпохе кровавого пафоса: «Прежние страницы нашей независимости и истории написаны кровью сынов родины, которые отдали за нее свое самое дорогое - жизнь». Для Х. Шильтинга праздник Победы был не только памятью о общей пролитой эстонцами крови, но и клятвой всего народа на будущее: «Пусть праздник Победы станет тем праздником для нашего народа и страны, в который мы даем оценку высоким победам своей свободы и обещаем свою волю, заботу и любовь применить к созидательному труду для родины, чтобы завоеванная свобода не пропала» (Päevaleht, 22.06.34). Генерал Александер Тыниссон, командующий Восточным фронтом в Освободительной войне, был еще более недвусмысленнен, когда сказал в своем приветствии в Тарту 23 июня 1934: «Напоминание о великих сражениях необходимо, чтобы растить подрастающее поколение в героическом духе. Для этих нужд создан теперь особый праздник - праздник Победы. Пусть этот праздник крепит веру в наше славное будущее» (Postimees, 24.06.34). Воспитательная сторона четко стала с этого времени составной частью праздника Победы, здесь обменивались рукопожатием прошлое и будущее.
23 июня был днем, в который отмечалось легендарное единство народа в 1919 году. В качестве идеала современности это единство обрело мифологическую функцию. Причиной к победе под Цесисом якобы стало единодушие эстонцев, разъяснял главный редактор Päevaleht Харальд Таммер 22 июня 1934 г.: "Единодушие, общая мобилизация усилий всего способного бороться поколения нации были тем самым, что принесло нам победу под Цесисом. В качестве беспримерной и поучительной демонстрации эффективности единодушия сражение под Цесисом должно остаться в памяти и нас и будуших поколений.» На вопрос, зачем вспоминать о героях прошлого, руководитель государственного управления пропаганды Хуго Кукке отвечал: "Для того, чтобы в нас продолжали жить былые подвиги народа. Чтобы мы чувствовали, что мы дети общей судьбы. Чтобы знали, что мы сильный, жизнеутверждающий и жизнеспособный народ, который своими силами и в своем единстве преодолел великие трудности»."[15] Клятва в единодушии народа достигла своей эмоциональной вершины 23 июня вечером, когда традиционные огни ивановой ночи разом стали «огнями победы», вокруг которых собрались и стар, и млад. Это церемония позволила постановщику Лео Кальмету помечтать о том, что это "проявление душевного брожения» может «сформироваться в новую национальную традицию эпохи независимости», где «у народа есть возможность сопереживать общим чувствам, объединяющим массы и проявлять себя через самодеятельность. Исконное зажигание костров в Иванову ночь и только что родившаяся церемония зажжения огней победы по всем условиям как бы созданы для того, чтобы слиться в одну большую, красивую национальную традицию с широким смыслом»"[16].
Массовая культура в духе Нюрнберга и Москвы была, очевидно, примером и для Эстонии. Из года в год только усиливалась национальная окраска праздника Победы. Поднятие флага было обязательным, а ношение национальной одежды -- предельно желательным. Это был одновременно день, в который народ должен был дать обещание, что "мы освободимся от того, что чуждо эстонской душе, и возвеличим то, что является нашим - настоящим эстонским»".[17] В конце концов праздник Победы 1939 года был объявлен «очередным штурмовым днем проведения и стимулирования всех текущих общенациональных мероприятий и акций». Особенно акцентровалось «приобретение национальных флагов, эстонизация иностранных имен и топонимов, установка флагштоков, облагораживание и украшение домов, выявление древних эстонских городищ и мест исторических сражений, приобретение и ношение народных костюмов, распространение народных танцев и хорового пения» и т.д. Инсценировка со стороны режима предусматривала, чтобы народ оказывал почести цесискому мифу с праздничным ритуалом. Причем, естественно, «показательным и толковым образом»: употребления алкоголя следовало избегать.[18] Праздник Победы не мог ни в коем случае превратиться в день «безделья и пьянства».
Уже в 1934 г. было безошибочно ясно - сражение под Цесисом равнялось исполнению исторического обязательства эстонского народа: «Семь веков спустя, которые разделяют обе борьбы за свободы, эстонцы снова смогут обрести необходимые силы, чтобы справиться с обширной освободительной войной, которая охватила теперь уже всю Эстонию» (А. Эрс., Postimees, 22.06.34). Манихейская картина мира Гарлиба Меркеля и Карла Роберта Якобсона была реализована, Эстония достигла достойного конца своей исторической миссии.[19] Во второй половине 1930-х годов в расстановке акцентов было сделано маленькое, но четкое изменение: историческая финальная точка теперь ставилась не на самой по себе государственной самостоятельности, а на конституции 1938 года; то есть на самом первом президенте Эстонии. Пятс был теперь «первый гражданин и первый Президент нашей страны». То, что «популярнейший государственный муж и народный вождь» десять лет руководил страной, свидетельствало о «народном единодушном признании своему вождю, чья мудрость государственного мужа и глубокая любовь к своей родине и народу перенесли нашу страну из различных трудностей к нынешним спокойным и счастливым временам». Поэтому 23 июня поздравлял «весь народ своего любимого вождя» лично и желал ему «еще долгих лет и удачи в руководстве нашей государственной жизнью».[20] Президент больше не был избранным представителем народа, а олицетворением государства - и он лично был также гарантом счастливого народного будущего. На фоне такой риторики Пятсу больше не нужно было смущаться сравнений с батюшкой Сталиным. И по меньшей мере на уровне символов 23 июня из дня победы под Цесисом стало личной победой Пятса. Пятс в роли победителя сражения под Цесисом? Так далеко мифологизация вождя все-таки не заходила, эта слава досталась Лайдонеру, второму человеку в стране. Лайдонера называли «великим воином, великим националистом, великим эстонцем» и международно признанным «талантливым политиком». В связи с 23 июня пропаганда нашла ему титул, который подытожил как его личную роль, так и роль сражения под Цесисом в эстонской истории: "Йохан Лайдонер, который завершил борьбу Лембиту!".[21] Так в иконографии молчаливого времени Пятс и Лайдонер стали вершителями эстонской истории: Лайдонер убил (немецкого) дракона и Пятс благословил народ. Мифическое единодушие во время битвы под Цесисом стилизировалось как проявление национальной цельности, а само сражение описывалось как национальный апофеоз.
Заключение
Харальд Таммер предупреждал в Päevaleht (01.06.34) в связи с созданием государственного управления пропаганды, что позитивную пропаганду делать гораздо сложнее, чем негативную. Не стоит забывать, "что и у эстонского народа есть свои традиции и одна из этих традиций состоит в вообщем-то довольно скромном, почти недоверчивом отношении к каждому действию правительства. (...) Государственная пропаганда должна провоцировать в народе оптимизм - но небезосновательный - и веру в возможность лучшей и более достойной жизни». У Таммера точно не было мысли перенаправить источник оптимизма на личность президента. Из праздника Победы все же получилось общенациональное торжество, когда страна славила и себя и свой народ, а для режима это было далеко не таким уж скромным пропагандистским мероприятием. Это доказывают хотя бы неоднократно цитируемые здесь «сборники» за 1936-1938 годы, которые превозносили жизнь в Эстонии со всех сторон и нахваливали государственные проекты типа кампаний по эстонизации фамилий или украшению домов.
Подобные благоустройству домов украшения предстояло ввести и в эстонскую историю. В конце 1930-х годов национальный эсхатологический нарратив был заполнен героической борьбой эстонцев за свою свободу и переломной точкой этой борьбы стало сражение под Цесисом. Типологическим мотивом стало обращение к героическому духу предков - былых властителей Балтики, которые покорились немецким рыцарям. Что не удалось в XIII веке - поскольку ведь отсутствовало национальное единодушие - удалось 700 лет спустя, когда Пятс и Лайдонер объединили народ и повели в бой. Впервые озвученный еще в 1919 году, а теперь по-полной равернувшийся миф о чуде под Цесисом был в этом смысле типичной «историей победителей» и представлял собой основу для «мастерских рассказов» об эстонской истории.[22]
Но и проигравшие пишут историю - теми же самими средствами. В остзейской интерпретации роль праздника Победы играет «чудо на Двине», захват Риги 22 мая 1919 года. В этот день ветераны Ландесвера и Балтийского батальона собирались на ежегодные памятные мероприятия. Сила символа победы вызывала соучастие и помогала позже, в эмиграции, хранить остзейские идеалы. Это было поминовение жертв, поскольку «чудо на Двине» сотворили приговоренные к смерти. Здесь нет речи о созидательном мифе, подобному эстонскому празднику Победы. Миф балтийских немцев отмечает в первую очередь их коллективную жертву. [23]
Только спустя значительное время после 1939/40 противоположные мифы сблизились друг с другом далеко от родины, в эмиграции. Их общим знаменателем был антибольшевизм времен холодной войны; идеология, которая по тогдашней интерпретации связала обе стороны еще в 1919 г. До полного слияния мифов все же не дошло: если «чудо на Двине» сохранило при перестановке акцентов свое антибольшевистское значение, то победу под Цесисом было невозможно толковать в том же ключе. Свежие исследования о том, как хранили национальные традиции в эстонской эмиграции, были бы очень интересны. И все еще ждет ответа вопрос о том, почему даже там не был сложен миф о Нарве (об оборонительных сражениях, которые в отличие от 1944 года, были победными в 1919 г.). То, что Цесис - в отличие от Нарвы - находится на территории Латвии, конечно, косвенно указывает на скрытое дополнительное значение, которое Эстония получила от победы над ландесвером: Эстония выступила как спасительница Латвии, а, может быть, даже Литвы и Польши от немецкой угрозы. Если бы союзники не вмешались, эстонские солдаты с радостью бы победно промаршировали по Риге, хотя это, бесспорно, сильно осложнило бы отношения между соседями. Сегодня же из праздника Победы получился несомненно «день безделья и пьянства». Значение памяти об Освободительной войне на фоне воспоминаний о советской оккупации померкло. На место чуда под Цесисом неизбежно был должен придти новый миф, видимо, им становится миф о лесных братьях, который также отмечает коллективную жертву. В историко-политическом смысле мало что произошло в контексте 1918-1920 годов; разве что по местной русской инициативе наконец созданы памятники русским жертвам Освободительной войны, подобно тем, которые уже есть у Балтийского батальона. (Восстановление и строительство памятников в предыдущее десятилетие все же проходило в первую очередь в духе сопротивления советской оккупации).
Может быть, эстонским историкам настало теперь время представить общую трактовку Освободительной войны, которая отвечала бы научным критериям. Эмоциональные раны войны однозначно зажили, кино возбудило новый интерес."У свободы есть своя цена" - пафосно звучит в рекламе фильма Эльмо Нюганена "Имена в граните". Естественно есть своя цена и у разрушения мифов.
· [12] , nr 105 (17.12.1934), nr 828, lk 1803-1805.
· [13] Об идеологии пятсовского режима см. T. K a r ja h ä r m, V. S i r k, Vaim ja võim. Eesti haritlaskond 1917-1940. Tallinn, 2001, lk 284-308; A. P a j u r, Die "Legitimierung" der Diktatur des Präsidenten Päts und die öffentliche Meinung in Estland. Rmt-s: Autoritäre Regime in Ostmittel- und Südosteuropa 1919-1944. Hrsg. v. Erwin Oberländer. Paderborn, 2001, lk 162-213.
· [14] Koguteos Võidupüha. Tallinn, 1936, lk 2.
· [15] H. K u k k e, Võidupüha mõttest. Rmt-s: Võidupüha pidustused Tallinnas 1937. Tallinn, 1937, lk 9.
· [16] L. K a l m e t, Võidupüha sisustamisest. Rmt-s: Võidupüha pidustused..., lk 22-23.
· [17] Koguteos Võidupüha. Tallinn, 1936, lk 2.
· [18] Juhend kuuenda Võidupüha pühitsemiseks Tartumaal. Tartu, 1939, lk 3-4.
· [19] E. L a a m a n, Võidu vaim, lk 16.
· [20] Koguteos Võidupüha. Toim. A. Taioste. Tallinn, 1938, lk 3.
· [21] Там же, lk 5.
· [22] Лео Кальмет писал, например: "Наши предки были повелителями Балтики и гордыми властителями..." - L. K a l m e t, Võidupüha sisustamisest, lk 22. См. также: Võidupüha ja eestlaste minevikust kaasajani. Книга: Võidupüha pidustused..., lk 23-26.
· [23] K. B r ü g g e m a n n, Legenden aus dem Landeswehrkrieg: Vom "Wunder an der Düna" oder Als die Esten Riga befreiten. , nr 52 (2002), lk 576-591.
Часть 1/2 Часть 2/2